Твои письма

В семь утра дверь противно скрипнула, и тяжелые шаги гулким эхом стали доноситься до гостиной. А я вытянулся на мягком кресле и закрыл глаза. Лучики предрассветного солнца ласкали своим теплом лицо, из открытого окна повеял ветерок. Все вокруг умолкло для меня. Каждая мысль неизбежным образом возвращалась к воспоминаниям о моем вчерашнем послании в неизвестность. Каждый вдох давался с трудом. Я то ли жалел о своем поступке, то ли был счастлив возможной перспективе подружиться с кем-то. Кроме любимой дворняжки у меня друзей-то настоящих и не было никогда. Шорох. Это отец повесил блестящую фуражку, а потом стал стягивать пальто, черные полусапоги... - Доброе утро, - отчеканил я и открыл глаза. Отец рухнул на кресло напротив и поставил борсетку на пол. - Что на работе? - Как раз хотел тебе рассказать. Девчонку из вашей школы изнасиловал какой-то ублюдок сегодня ночью, к девяти снова поеду на работу, - ответил мне он и выложил какие-то бумажки из глубоких карманов на стол, - Дочь вашей... как ее... Ирины Александровны? - Сергеевны. Моя соседка по парте. Стервозной Варе я хоть и не нравился от слова совсем, но когда она обсуждала меня таким звонким голосом, чтобы я точно услышал, я мог только умиляться. Классная руководительница на все Варины мольбы пересадить ее к кому-нибудь другому пожимала плечами: «Он к тебе не пристает и не мешает на уроках, как твои подружки, сиди с ним». А ведь я и правда ничего против нее не имел никогда. Обычная девчонка. Костя за ней бегает уже который год, но ей не нравится (как и мне) наша компания. Уставший отец поймал мой взгляд и испытующе спросил: - На тебя снова пожаловались. Какое на этот раз будет оправдание? Единственное, что я придумал, - вместо ответа упереться взглядом в стол. Глаза скользнули по брошенным отцом бумажкам. Вдруг за квитанциями и цветастыми буклетами я заметил миниатюрный самодельный конверт. В это поистине волшебное мгновение я словно разучился дышать. Боже, это что, мне? По телу пробежали мурашки, я никак не смог усмирить свое вспыхнувшее сердце... Кровь предательски приливала к лицу, и я без зеркала точно знал, что раскраснелся, как школьница на первом свидании. - Я на боковую, - устало сказал отец, быстро сдавшись. - Тяжелая смена выдалась. Мы еще вернемся к этому разговору, Илья. Он ушел к себе в комнату, так и не дождавшись ответа. Пальцы мои дрожали, и бумага никак не хотела поддаваться. Подобного волнения я ни разу не испытывал и поражался самому себе. Не понимаю, что чувствую. Судорожными движениями я раскрыл конверт и с благоговением извлек на свет письмо. Сладкий запах цветов веял над ним. Я немедленно стал читать: «Пишу наспех, прости за почерк... Мне очень жаль, что тебе пришлось все это пережить. Любовь - нечто эфемерное и неуловимое, и ты никогда не понимаешь ее ценность, пока всего не лишишься... У меня тоже нет друзей. Из-за моих родителей. Они считают, что я должен уделять все внимание учебе. И я так и делаю, даже сумел привыкнуть. Я с удовольствием разделю твое одиночество, правда... хоть я тебя и не знаю пока, но ты создаешь впечатление очень милого человека. Возможно, одиннадцать и правда твое счастливое число». Раз за разом я перечитывал послание, пока не положил листок обратно на стол. Кончиком пальца я проводил беспокойно по неровным строчкам и поймал себя на мысли, что собеседник даже не назвал своего имени. Я не стал долго думать и начеркал ответную весточку. Внутри разлилась невинная радость. Наспех собравшись, я закинул портфель на плечо и выбежал из квартиры. Письмо тот час отправилось в одиннадцатый ящик. Я не мог не отметить изумительную погоду сегодня: солнце наконец-то выглянуло из-за густых облаков и золотило желтые листочки деревьев, только сверкающие лужи в трещинах асфальта, точно шрамы, напоминали о вчерашнем ливне. Все мое воодушевление прошло, едва я перешагнул порог школы. Неожиданное предчувствие чего-то неприятного стало сковывать меня. Как всегда я повесил куртку в гардеробе и проскочил на второй этаж без сменки, но... - Коряков! - послыштался девчачий вопль в конце коридора. - Быстро подойди. Внутри поднялась волна раздражения. Исайченко. И что от меня вдруг захотела эта благородная защитница семиклашек?.. Ей надоело бегать за своим юным биологом? Ее поза «руки в боки» заставила меня довольно злобно посмеяться. Она, наверное, и не задумывалась, как нелепо выглядит. Глаза ее, ярко-зеленые, как у ведьмы, пытались просверлить во мне дырку. Стало любопытно узнать, в чем дело, и я все-таки подошел. - Чего надо? - спросил я, глядя на неё сверху вниз. - Иди и извинись перед Денисом, - потребовала девчонка, - он уже достаточно натерпелся. У него и так проблемы в семье, а ты масла в огонь только подливаешь, Коряков! - У меня имя вообще-то есть, - сказал я. - Мне-то какое дело до его семьи, мать Тереза? Видеть снова его затравленный взгляд? Да ни за что. Я так с ума сойду. - Мне вот все равно на твое имя! А директору нет, - отчитывала меня Исайченко и даже хотела тыкнуть мне в грудь пальцем, ноя отшатнулся. - Ты на учете стоишь, Коряков, не забыл? Хочешь, чтобы я тебе устроила дополнительные проблемы? Тогда иди в класс и вымаливай прощение, а я проконтролирую! - Только чтобы ты заткнулась, - сдался я, и она приглашающим жестом указала на дверь класса физики. Со всеми сотрудниками школы у меня отношения были, мягко говоря, натянутыми, после того, как я побывал когда-то на грани отчисления. Некоторые учителя все еще мечтают увидеть, как меня выкидывают к черту отсюда. Не хотелось подливать масла в огонь, и поэтому я прошагал в класс под строгим взглядом защитницы всех убогих и невинных. Где-то в конце полупустого помещения над учебником склонился Денис. Меня бросило в дрожь. - Илья хочет тебе кое-что сказать, - наконец-то назвала меня по имени семиклашка и многозначительно выгнула бровь. Коломиец поднял голову, и наши взгляды пересеклись. Я ожидал встретить покорность, но как бы не так: его внутреннее пламя, казалось, сейчас вырвется наружу и сожжет меня. Щеки его вспыхнули; он воинственно встал, но не проронил ни слова. - Да, - сказал я вымученно, - мы можем поговорить? - Твоих рук дело, Саша? Я не удивлен,- выдержав паузу, сказал он как-то сквозь зубы девочке, а потом продолжил, смерив меня гордым взглядом, - слушаю. - Я хотел... извиниться перед тобой, - сказал я и дернул плечами, - я вел себя неправильно. Денис расплылся в совершенно издевательской улыбке: - Когда? - Всегда, - выпалил я, проклиная в мыслях Исайченко за моей спиной. - Я вел себя неправильно всегда. Извини меня. Его алые губы едва дрогнули в усмешке. Точеные черты лица стали еще жестче, когда он сжал челюсти, и вдруг я задумался: а видел ли я когда-то улыбку на этом грубом лице? Денис представал перед мной, преисполненный жестокого высокомерия, а кто он на самом деле? Я понял, что совершенно его не знаю. Хотя почему я вообще решил об этом задуматься? - Ты думаешь, я прощу тебя и твоих дружков за все, что вы сделали, просто потому что ты счел нужным снизойти до меня, - сказал он с оттенком разочарования, - и извиниться из-под палки Саши? Твое лицемерие меня не впечатлило. Можешь идти. - Денис! - запротестовала Исайченко. - Ты так просто его отпустишь? Меня кольнула острая иголка обиды. Он был прав. Именно правда задевает сильнее всего. Я отшатнулся от него, как неприкаянный, и поспешил уйти под крики семиклассницы. Хотя я не видел его бледного лица, я точно знал, что он провожает меня взглядом. Для всеобщего блага я пообещал себе больше не приближаться к нему ни на дюйм. Весь день на душе оставался неприятный осадок. Еще и одноклассники мусолили историю Вари, приправляя свои сплетни сальными шуточками... Как быстро все-таки расползаются слухи! Место рядом так зловеще пустовало, что я не мог даже головы повернуть в сторону. От всех этих грязных разговоров к горлу подступала тошнота. В такие моменты я понимаю, что ненавижу людей. На перемене я решил абстрагироваться от внешнего мира и забился в угол коридора. У двери дальнего кабинета я увидел белые прямые волосы. Я невольно стал наблюдать за его довольно притягательным силуэтом. Он держался поодаль от толпы; на него то и дело, как бы невзначай, бросала взгляды Исайченко. Ее смех был неестественно громким, а после каждой своей фразы она пялилась на Коломийца. Ему было все равно. В один момент он поднял голову и увидел меня. Я сразу же решил умчаться обратно в кабинет. Денис проводил меня долгим взглядом. От него по спине прошелся холодок... После занятий я все еще был как на иголках, поэтому стрельнул у щедрого Вовы сигаретку. Мы закурили за школой. - Так что с Варей? - спросил он вдруг. Я слегка растерялся и посмотрел ему в глаза. Вова был не такой, как остальные в нашей своре. Он молчаливее остальных, и есть в его взгляде что-то леденящее. В мыслях я всегда предрекал ему нелегкую жизнь, и правда: неприятности к нему и его ближним так и липнут. - Если мой отец следователь, это еще не значит, что он мне все рассказывает. Я знаю не больше тебя, - ответ вышел слишком резким, и я заткнул себя сигаретой. - Как же так вышло? - чуть ли не плакал Вова. Я покосился на него. - Это я во всем виноват, надо было ехать с ней... какой же я тупой. Вова закрыл лицо руками. До меня стали доноситься тяжелые всхлипы. От такого интимного момента мне стало неловко. Белые клубы дыма стал уносить холодный ветер, и наблюдая за ними, я безуспешно попытался подобрать правильные слова: - Ты не виноват... - Виноват, - сказал Вова как отрезал. Этот день становился все хуже и хуже с каждым пророненным мною словом. Меня преследовало ощущение, что он никогда не закончится, но уже скоро я оказался в своем подъезде и сделал то, о чем мечтал последние несколько часов: проверил почту. «Над тобой когда-нибудь издевались в школе?» - начиналось письмо. В горле из ниоткуда возник ком. Сегодня один парень подошел ко мне с извинениями: он и его дружки издевались надо мной больше полугода. Если честно, то я очень удивился происходящему, но потом увидел свою одноклассницу позади него. Я понял, что это она его заставила. Только она меня зашищает. Он пугает меня. У него всегда такой измученно-болезненный вид... еще он высокий, но ниже меня. И с синяками под мертвыми зелеными глазами. Наверное, не спит по ночам, курит или еще чего. Интонация у него такая отстраненная... да и не только интонация, от него в целом разит равнодушием. Даже когда он издевается надо мной, глаза его ничего не выражают, все равно что мутное стекло. В такие моменты я все же нахожу в себе силы уйти от него подальше. Только от своего страха убежать никогда не смогу... Ты спрашивал, чем я занимаюсь. Я очень люблю растения, особенно сирень. Я выращиваю ее дома (и не только ее!) Разве она не прекрасна? Много, конечно, заморачиваюсь, но мне нравится... А чем ты занимаешься? Очень жду ответа. Слышал когда-нибудь о флориографии?» Мои руки ослабли, и письмо плавными движениями упало на мокрый холодный бетон...