Реабилитация, или кто на кого повлияет

      В этот вечер проходила очередная вечеринка, начавшаяся незадолго до официального конца собрания. Такой вид времяпрепровождения уже успел стать чем-то вроде новой традицией. После конца Великой войны всем хотелось хорошо провести вечер и отдохнуть, расслабиться, провести время с друзьями и близкими, а не с кучей бумаг, разгребая последствия прошедшей трагедии.       Рейх и сам не знал, зачем продолжал проводить эти вечера в компании действующих стран. Наверно, просто потому что мог себе такое позволить, да и просто хотел забыться, отогнать от себя это дурацкое чувство безнадёги и собственной бессильности. Его отец уже был не в состоянии посещать собрания, а уж тем более вечеринки после них. А если бы и не из-за физической неспособности подняться с кровати, то просто из нежелания видеть тех, кто виноват в его нынешнем самочувствии. Всеми важными делами в немецкой семье занимался старший брат Рейха, Веймарская республика, который тоже был занят настолько, что в нём практически читалось скорое физическое истощение.       Теперь, когда Рейх об этом думал, он начал догадываться, зачем посещал эти гулянки. Не чтобы убежать от проблем и забот, как говорил Веймар, а чтобы не видеть всего того ужаса, что переживала его семья. И этот уже явно лишний бокал вина был явным доказательством этого.              Меня мучили мысли о том, что такого сделал мой отец, что с ним так поступили. Он заступился за своего союзника, за лучшего и практически единственного друга. И вот какой был результат. Нас невзлюбили, всех моих родных. Меня же тогда предпочитали и вовсе не замечать. И лишь твоя мать продолжала относиться ко мне с тем же теплом, что и раньше. Или почти с тем же…              Несмотря на начинающиеся морозы, Рейх стоял на открытом балконе, уперев локти в мраморные перила и сжимая в руках полупустой бокал с вином. Он настолько глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как позади него негромко скрипнула дверь.       – Вот ты где. – Прозвучал слегка обеспокоенный знакомый голос.       Рядом с немцем очутилась СССР, тоже с бокалом в руке. За последние годы в ней многое изменилось. Одежда была более скудной и скупой на цвета, была больше мужской; голос, прежде звонкий и девичий, теперь был грубее и каким-то сухим; озорной взгляд детского придурковатого бесёнка теперь был холодным и строгим, будто бы девушка в своём довольно юном возрасте повидала всякое. И только лишь с Рейхом она продолжала быть той самой подругой, которую он знал. Вокруг Союза ходили различные слухи, так что к ней тоже относились настороженно, что лишь сильнее сближало давних друзей.              Мне было приятно с ней общаться, даже после всего того дерьма, которое со мной приключилось. Уж извини за выражение.              Рейх отмахнулся, сильнее сжимая бокал. Хоть Союз и старалась вести себя с ним дружелюбно, немца раздражало её вечно виноватое лицо. Будто бы она извинялась перед ним за то, что сама стала правящей страной, в то время как Рейх находился в тени брата и мог лишь наблюдать.       – Видела тебя как-то сегодня, но никак не могла найти.       Союз продолжала попытки завязать разговор. Вставая рядом с немцем, к перилам, она проследила за его взглядом, направленным в пустоту.       – Веймар говорил, что ты часто здесь бываешь. Он беспокоится за тебя. И я тоже.       Тело Союза, несмотря на выпитый алкоголь и накинутое на плечи пальто, затряслось от порыва холодного ветра, так что девушка придвинулась к немцу поближе. А Рейх будто бы и вовсе не замечал низкую температуру, лишь кожа его была бледной. В те времена немец не ненавидел мороз. Возможно, даже любил. Холод отрезвлял и позволял мыслям протекать спокойнее. Советская продолжила:       – Может, всё-таки, зайдёшь в помещение? А то придётся мне тебя отогревать.              Думаю, для неё не было секретом, что из-за всех её попыток как-то меня подбодрить, помочь мне тёплыми словами или ещё чем-то, я и сам проникся ею. Хоть сейчас мне и не очень приятно об этом вспоминать, но тогда я много о ней думал. Представлял нас чем-то бо́льшим, нежели просто друзья. Да, думаю можно сказать, что Союз мне нравилась.              Рейх не ответил. Союз, забеспокоившись за друга, накрыла его ладонь своей, чувствуя его холодную кожу. Рейх лишь одёрнул руку, давая понять девушке, что для нежностей у него не было желания. Союз погрустнела, но попытки прикоснуться к немцу прекратила. Она хорошо его знала и понимала, до чего может дойти, если его вывести из себя.       Рейх не хотел принимать ни утешений, ни прикосновений. Он понимал, что Союз это делала не только лишь из дружеских чувств. Немец был для неё единственным другом с раннего детства, так что сейчас, после их взросления, этим чувствам уже было бы пора перерасти во что-то большее, но Рейх не хотел. Он злился. Он не хотел получать любовь. Не вот так вот просто. Он был обозлён на всех вокруг и считал себя лучше окружающих. Считал, что сможет самостоятельно добиться чего угодно и кого угодно, и никакие тёплые слова поддержки ему не нужны. И хоть чёткого отказа Союзу Рейх никогда не давал, он продолжал отгораживаться он неё, отвергая любые её попытки.              – Я уверен наверняка, что твоя мать будет отрицать всё это, но для меня это уже неважно. Это всё осталось в прошлом.       Рейх с явным удовлетворением на душе повернулся к России, что всё это время внимательно слушала его рассказ. Ей было интересно, хотелось поскорее услышать продолжение, поэтому расположившись в кресле поудобнее, девочка жадными глазами смотрела на немца. За прошедшие два года Россия подросла и обзавелась новыми интересами, такими как романтические истории. Рейх посчитал грехом не воспользоваться этим. Хоть ему и приходилось временами менять местами или вовсе преувеличивать/преуменьшать те или иные события в угоду нужной ему цели, он и сам с ностальгией вспоминал то, как было на самом деле. Всё равно правдивость его слов могла подтвердить или опровергнуть лишь сама Советский Союз, а она бы в любом случае не стала ничего подтверждать.       Зачем же Рейх вообще решил рассказать России об этом всём? Что ж, вряд ли будет секретом, что он не просто решил поведать историю, в которой хотел слегка очернить и без того запятнанное прошлое Союза. Для девочки её мать была примером для подражания, но одновременно с этим ещё и главным страхом. Рейх планировал развить в России второе. Понимание того, что даже родная мать к ней относится плохо. А шрамы от розог для девочки были лучшим доказательством его слов. Она и сама скорее уважала Союз, нежели любила её.       – Ну что же там дальше, дядя Рейх? – Россия вывела немца из раздумий.       – Да-да, прости. – Он улыбнулся. – Но прежде чем я продолжу, хочу тебя предупредить. Если вдруг ты окажешься в моей ситуации, и у тебя будет выбор кому довериться, ты должна адекватно воспринимать не только голос сердца, но и голос разума. Я не хочу, чтобы ты оказалась на моём месте.       Рейх понимал, что Советский Союз не раз и не два разъясняла дочери, почему немец плохой и почему та не должна с ним контактировать. Россия утверждала, что сумела убедить мать в том, что Рейха она больше не навещает. Так что следующим шагом было убедить русскую в том, что он относится к ней лучше, чем Союз. А заодно, по возможности, и внушить парочку мыслишек. Но конкретнее об этом потом.       – Да, я поняла. – Девочка кивнула.       – Хорошо. Итак, на чём я остановился?