Реабилитация, или кто на кого повлияет

      У нас с Союзом было много общего. Столько, сколько могли себе позволить два друга детства с похожими семьями, одними и теми же проблемами, жизненными целями, в конце концов. И несмотря на те немногие наши различия и разногласия, что лишь изредка давали о себе знать, мы продолжили общение. Поддерживали друг друга даже в самых разных жизненных трудностях.              Третий Рейх сидел в массивном кресле в своём кабинете и внимательно изучал документы. По его нахмуренным бровям и поджатым губам было видно, что он не в настроении. В последнее время Рейх улыбался редко, почти всегда его можно было видеть лишь хмурым, озлобленным или грустным. И тому была довольно очевидная причина. Со смертью отца и брата у него больше никого не осталось. Единственным его утешением могла бы стать Советский Союз, которая тоже потеряла отца, и которая будто бы сама не нуждаясь ни в чьей помощи, всеми силами пыталась вытянуть Рейха из бездонного водоворота его собственных мыслей. Советская не могла залезть к немцу в голову, но прекрасно его понимала. Она вообще часто понимала Рейха как никто другой.              Когда ей было плохо, когда умер её отец, я старался поддержать её так же, как и она поддерживала меня ранее. Однако я, видимо, ошибался с оценкой её состояния. Твоей матери было будто всё равно на семью. Её волновала работа, её волновала своя цель. Думаю, ты понимаешь, о чём я. И такое поведение мне, скажу честно, совсем не нравилось.              В соседнем кресле отдыхала Союз. В одной руке она держала раскрытую книгу, а в другой же находился карандаш. Это была её новая дурацкая привычка, которую Рейх жутко ненавидел. Каждый раз во время чтения девушка оставляла на полях пометки с надписями - выражала собственные мысли или же исправляла автора. Вот и сейчас Союз принялась шаркать карандашом, оставляя на белоснежной странице свой комментарий.       Продолжая разбирать документы, Рейх сощурил глаза в попытках сосредоточиться. Он громко выдохнул воздух и заскрипел зубами. Союз подняла на немца взгляд.       – Если я тебе мешаю…       – Сиди. – Буркнул Рейх, не удостоив советскую взглядом. – Скоро мне принесут важные бумаги, и ты мне понадобишься.       Советский Союз молча кивнула и продолжила чтение. Ей было грустно от того, что Рейх общался с ней максимально сдержанно, официально, слишком по-деловому, как с любым своим подчинённым. Да, немец совсем недавно лишился родного брата, но всё равно было неприятно от такого отношения к себе.       Рейха же бесило, что девушка вечно пыталась влезть в дела его семьи. Он не трогал Союз, когда та потеряла отца. Вернее, не трогал, ведь знал, что именно она его и убила. И после всего с ней случившегося она пыталась помочь немцу пережить потерю отца и брата.       Рейх понимал, что Союз о нём заботилась. Вот только он этого не хотел.              Я пытался о ней позаботиться, но чем сильнее старался, тем холоднее она ко мне становилась. Было неприятно осознавать, что она отодвигала нашу дружбу в угоду личных целей. Целей, с которыми я мог бы ей и помочь, если бы она этого хотела. Но она не хотела…              Приблизительно через час или полтора в дверь тихо постучали. Не дожидаясь ответа, в кабинет вошла Японская Империя. Девушка прижимала к груди кипу бумаг. Она не спеша опустила документы на стол, после чего сама уселась на угол стола или, скорее, облокотилась попой, опять же молча и без разрешения. Советский Союз, внимательно следившая за вновь вошедшей персоной, заметила, как оживился Рейх. Его глаза блеснули жизнью, спина выпрямилась в гордой осанке, руки были расслабленно сложены на груди. Империя же безэмоционально глядела на немца, и только лишь в её глазах читалась улыбка.       Конечно же, советской не нравилось, что отношения этих двоих были будто бы теснее, чем его с Союзом.              Веймар мне всегда говорил, что если любишь кого-то, то умей отпускать. Так вот, что я тебе скажу. Бред это всё! Если любишь, борись до конца… В попытках найти себе новых союзников, новых друзей, я стал лишь сильнее отдаляться от Союза. И даже мои всё новые и новые попытки вновь сблизиться с ней она пыталась не замечать.              Впервые увидев Японскую Империю, Рейх понял, что с Советским Союзом у него ничего не выйдет, как он и предполагал. Он отстранялся от советской потому, что та всеми силами пыталась ему помочь, не замечая из-за собственных к нему чувств, что это лишь сильнее бесит немца. За прошедшие годы СССР стала ему чужой.       Совершенно другое – Японская Империя. Эта девушка была словно непреступная скала. Словно Антарктида. Такая же неизведанная, такая же холодная, такая же сложная в подчинении. Она была ангелом с чёрными крыльями. Живим воплощением экзотической красоты. Она была так же красива, сколь и опасна. В её глазах читалась сила, играла таинственная, но такая, казалось, понятная Рейху искра. Всем своим видом Империя давала понять, что именно она будет той, кому будут подчиняться. И только лишь Рейх был с ней на одном уровне.       – Ознакомься с документами. – Бросил Рейх советской, вставая с кресла. – Распишись где надо и подожди здесь до моего прихода.       Когда Рейх встал рядом с Империей, можно было чуть ли не физически ощутить, как исчезла его негативная аура. Японка же продолжала молча вглядываться в глаза своего фюрера. И даже смотря на него снизу вверх, она выглядела величественно.       Союз печально опустила голову. Ей было неприятно видеть их вместе. Рейх вёл себя так, будто бы не замечал чувств советской, а сейчас будто бы демонстрировал свою в ней незаинтересованность.              Ей не нравились мои новые знакомые. Не нравились мои взгляды на жизнь, мои интересы. Чем дольше мы работали вместе, тем сильнее её бесило во мне всё непохожее на неё… Незадолго до начала войны мы решили, что будем работать сообща, но не из-за давней дружбы или иных чувств друг к другу, а исключительно в собственных интересах. Она согласилась, просто потому что ей это было выгодно. Не буду преувеличивать и говорить, что она разбила мне сердце, однако трещина в нём была глубока…              – Вот как-то так наши отношения и скатились до сегодняшнего состояния. – Подытожил конец рассказа Рейх.       Немец повернулся к России в ожидании её реакции. Девочка держала в руках полную чашку чая, налитого ещё около часа назад. Она смотрела в своё отражение в нём стеклянным взглядом и, казалось, не дышала. Лишь когда Рейх прокашлялся, русская подняла глаза. У девочки не до конца получалось переварить полученную информацию. Было непривычно слышать о том, как её мама ради собственных целей пренебрегала любовными чувствами окружающих. Но почему-то Россия верила в это. Такое поведение Союза, целеустремлённость и готовность жертвовать во благо задуманного было на неё похоже. Россия, зная свою мать, каждый вечер перед сном рассматривая свои испещрённые шрамами руки, вспоминая о незаживающих синяках и побоях братьев и сестёр, привыкшая к вечным наказаниям за малейшие проступки, не могла себе представить мать в ином образе.       Девочка от неожиданности вздрогнула, когда Рейх положил руку ей на макушку. Она подняла полный сожаления взгляд. Из глаз покатились крупные слезинки.       – Извини. – Тихо произнёс немец, присаживаясь на свободный подлокотник кресла и продолжая расчёсывать волосы русской. – Я не подумал, что это может тебя так задеть. Не хотел выставлять Союз… в общем… не хотел строить из себя жертву. Всё сложно. Не вини её.       Рейх забрал из ослабевших рук чашку, подхватил Россию, сел на её место, а девочку посадил к себе на колени. Она прижалась к немцу, уткнувшись лицом тому в грудь. Было тихо, лишь маленькие плечики беззвучно дрожали. Россия плакала уже не из-за рассказа, не из-за матери, а просто потому что хотелось плакать. Рейх чувствовал, как девочка сдерживалась, пытаясь не разрыдаться совсем громко. Судя по всему, она почему-то долгое время воздерживалась от плача и в целом от проявления эмоций.       Рейху и самому стало не по себе. Ему казалось, что вызвать у России невроз навязчивых состояний или, как некоторые его зовут, обсессивно-компульсивное расстройство будет не так сложно. Вернее, чисто технически это было просто. Ребёнок в возрасте после 10-ти лет с жестокой матерью и целым букетом проблем, от доверия к родным до коммуникации с окружающими. Но вот психологически Рейху было некомфортно. Раньше он воспринимал Россию, как инструмент, теперь же она стала для него заменой Германии.              С другими было легче… Если не продолжу, сгнию в заключении здесь.              Рейх поглаживал девочку по спине, играл с её длинными шелковистыми волосами, пока та не успокоилась. Однако отдаляться от немца она не спешила, чем лишь сильнее напомнила Рейху его дочь. Вернее, ту Германию, которая была его дочерью, а не нынешнюю бледную копию, которая жалеет об их родственных связях. От этого стало лишь тоскливее. Относился бы Рейх к русской так же, если бы Германия всё ещё была с ним? Относился бы как к инструменту, как к ключу на свободу, как к предмету? Сейчас ответ был уже не так очевиден.