***
Отец сидел в кожаном кресле спиной к двери. Когда Рамси вошел, он не издал ни звука — лишь жестом показал на соседний стул. Предчувствуя неприятный разговор, Рамси покорно сел. — Что такое? — прождав несколько секунд, спросил он. — Итак, — холодно начал отец. — Не так давно я посчитал, что ты заслужил право носить мою фамилию… — Нашу фамилию, — поправил Рамси, — нашего великого дома. Отец проигнорировал замечание. — И был уверен, что ты понимаешь важность этого шага. — Понимаю, отец… — Я этого не вижу, — Рамси оборвали на полуслове, — ты слишком отвлекаешься от дел. Это разочаровывает. — Ты мне не доверяешь? — дрожащим голосом спросил Рамси, словно от этого ответа сейчас зависела его жизнь. — И да, и нет. Я бы сказал, доверяю настолько, чтобы сейчас сидеть к тебе спиной. Но не более того. Рамси передернуло. Что же — очередное доказательство того, что он всегда будет просто личной отцовской неудачей, не способной сделать что-то по-настоящему стоящее. — Чего ты от меня ждешь? — на всякий случай спросил он. — Задавать вопросы, на которые сам знаешь ответ, — дурной тон. Отец наконец-то поднялся на ноги, оборачиваясь к Рамси. Тот тоже сразу встал вслед за ним. — Ты сказал что-то про великий дом, — голос отца не изменился, но казался теперь еще более холодным, сочетаясь с пристальным хищным взглядом — взглядом, которым Рамси в свои детские годы так восхищался. — Но если бы наши предки позволяли себе тратить драгоценное время жизни на развлечения, достойные лишь простолюдинов, — от нашего величия не осталось бы и следа. И ты, как мой единственный наследник, обязан это понимать. Рамси поднял бровь. Отец любил и умел красиво изъясняться, видимо, стараясь таким образом придать своим словам больший вес — но на него, спустя столько лет, подобные приемы уже не действовали. — Разве только простолюдины проводят время с женами? — картинно удивился Рамси. — Хватит, — резко сказал отец. — Я очень ценю твое желание поскорее подарить нам наследника, но… — Леди Санса — моя жена, — с нажимом произнес Рамси, вновь смакуя внутри себя эту фразу, — и я бы попросил тебя, отец, не вмешиваться в нашу жизнь. Никак. — Если ты не понял, я могу повторить еще раз, — отец явно хотел оставить за собой последнее слово, — то, что ты сейчас делаешь целыми дням, не имеет ничего общего с нормальным времяпрепровождением наследника великого дома. Рамси начинала злить эта беседа — отец в последний раз говорил ему что-то подобное, когда ему было, наверное, лет семнадцать, и Рамси порядком отвык от таких поучений. — Ты неправ, отец, — сказал он, неотрывно глядя тому в глаза, — я — действительно наследник великого дома Болтонов. Я благодарен тебе за честь носить эту фамилию — а теперь оставь меня и мою жену в покое. — С каждым днем ты все более жалок, Рамси, — пренебрежительно сказал отец, — когда девица Старк забеременеет, я советую тебе внести в свое тело те же изменения, что ты недавно внес в Грейджоя. По крайней мере, в нижнюю часть. В твоем случае она слишком перевешивает верхнюю. Рамси молчал, привыкая к словно разъедающей грудь изнутри едкой обиде — за свою честь, за свои чувства. — Рано или поздно наступит пора сделать выбор, — взгляд отца, казалось, сжигал его снаружи, — и тогда тебе придется задуматься, что нужно больше — твоя семья или… — Я уже сделал выбор, отец, — тихо сказал Рамси, мысленно добавляя «очередной мой выбор, который тебе не понравится». Отец когда-то дал ему жизнь — пусть позже наверняка жалел об этом — и выполнил все, что было суждено. Раньше Рамси уже задумывался о том, что, пожалуй, стоит взять управление замком в свои руки и не ждать для этого неизвестное количество лет, но каждый раз словно бы давал отцу еще один шанс: думать о его смерти было столь же необычно, что и лишать Миранду жизни рукой Сансы. Но сейчас отец буквально у него на глазах подписывал себе смертный приговор — и Рамси нравилось, как внутри крепнет холодная решимость, заливающая огонь обиды. Все-таки отец зря доверяет ему, садясь спиной к двери.***
Санса, кажется, поняла все без слов. Рамси только сейчас заметил, как сильно дрожат его руки — сразу выдают волнение, которое он так тщательно скрывал, прося сообщить о гибели отца. — Зачем ты это сделал? Рамси не стал думать, осуждает его Санса или просто удивляется: он просто должен был заставить ее замолчать. Он не рассчитал силу — хотелось ударить больно, но не сбивать ее с ног этим ударом, — но почти не обратил на это внимание. — Моего отца отравили, поняла? Слезы в глазах Сансы немного привели его в чувство: пожалуй, он и правда перестарался, и теперь на этом прекрасном лице будет синяк. Впрочем, и это его не испортит. — Теперь нам никто не помешает, душа моя, — ласково пообещал Рамси, — мы с тобой заслужили быть Хранителями Севера, правда? Санса, только поднявшись с пола и отряхнув платье, бросила на него быстрый взгляд. Рамси осторожно обнял ее, с удивлением ощутив, что в этот раз она даже не воспротивилась. Он сделал все правильно. Он показал, на какую жертву готов пойти ради нее, и эта жертва наконец-то была принята. — Я люблю тебя, — тихо сказал он, поглаживая Сансу на спине. — И сделал это оттого лишь, что люблю, моя милая. — Спасибо, что сделал это, — вдруг полушепотом сказала Санса. Рамси отстранился и недоверчиво посмотрел на нее. — «Спасибо»? Санса кивнула. Несколько секунд между ними повисало напряжение — такое сильное, что, казалось, сам воздух стал другим, словно перед грозой. Такой взгляд Сансы всегда вызывал у Рамси только один ответ, и он, повинуясь внезапному желанию, надавил ей на плечи — настолько сильно, чтобы у нее не возникло мысли противиться. — Я хочу видеть, как ты мне благодарна, — еле заметно дрожа, сказал он, — и твои слезы радости. Ты ведь не разочаруешь меня, любовь моя? Не дожидаясь ее ответа, он, привычно расстегивая ремень, резко намотал волосы Сансы на свободную руку, заставив ее дернуться. — Что, слишком туго? — переспросил он. — Прости, милая. Санса подняла на него глаза, глядя, казалось, прямо в душу. Это зрелище было до трепета необычным и оттого вдвойне волнующим, и Рамси, уже не желая ждать, с силой толкнул ее голову вперед, немного изогнувшись, чтобы Сансе было удобнее. Через минуту — тяжелую, томительную минуту бессловесного спора между ним и Сансой, в котором она проиграла, — он уже не мог думать ни о чем, кроме ее теплого рта и того самого пронзительного, ледяного взгляда, которым она наградила его за несколько секунд до того, как он приказал начать. Тяжелое тело отца, которое он продолжал держать еще несколько мгновений после того, как вынул из него нож, крики Толстой Уолды, просящей пощадить хотя бы ее младенца, сам младенец, который, к удивлению Рамси, был настолько легким, насколько и уродливым — все это утонуло в каком-то мутном тумане, в котором остались существовать только он и его Санса.