Ты — мое рядом

      Вечер, опускающийся на город, зажигает фонари на улицах, однако домой жители Сумеру не спешат — близятся праздничные выходные. Только вечно измученные студенты Академии, с трудом удерживая кипы книг и бумаг, идут либо в родную обитель, либо в общежитие. Удивительно, почему проживающие в общаге не пытаются тайком протащить пару-тройку бутылок вина, пряча их под мантиями и, конечно же, гремя ими так, что любой прохожий позавидует планируемой вечеринке в стенах альма-матер. В годы студенчества Аль-Хайтама и Кавеха такие мероприятия были чем-то обыденным. Кавех, который хоть и жил не в общежитии, все равно был завсегдатаем всех тусовок, в то время как Хайтам появлялся на них вынужденно — он следил за тем, чтобы Каве не налегал на вино и после не выплевывал желудок где-нибудь за углом. Наверное, Хайтама тоже можно назвать завсегдатаем, правда он это отрицает. Впрочем, веселиться он на вечеринках не мог и не хотел. Не мог, потому что следил за Кавехом; не хотел, потому что тусовки — не его вид развлечения. Ему приятнее было остаться дома и полежать с книгой в руках. Пожалуй, поэтому они с Каве идеальный тандем. Кавех не дает младшему зарасти мхом на диване, Аль-Хайтам же едва ли не единственный во всем Сумеру, кто способен успокоить взбудораженного Кавеха. Так было и тогда, во времена обучения в Академии.       — Не хочу сидеть в комнате и зубрить билеты, — раздраженно выдыхает Кавех, складывая на груди руки. — Пойдем к ребятам, — меняясь в настроении, умоляюще тянет он, дергая Хайтама за рукав рубахи. — Грех пропускать вечеринку перед началом экзаменов.       Младший кидает на него небрежный взгляд и цыкает, почти закатывая глаза. Его мнение абсолютно полярно точке зрения Кавеха о предстоящем экзамене. Пусть он и не подает вида, но от одной мысли о предстоящем испытании у него начинает заходиться сердце. За все годы обучения в Академии с ним еще ни разу было такого, чтобы он с позором завалил экзамен. Он всегда был готов от и до, идеально зная каждую тему из тех, что за пару недель до экзамена объявлял преподаватель. Он готовился ответственно и основательно. Настолько, что преподаватели, которые недолюбливали его из-за частых пропусков, в конце пожимали ему руку и благодарили за конструктивную беседу.       Приближающаяся сессия не была исключением. Зарывшись с головой в конспекты и книги, Аль-Хайтам разве что не хватался за нее же, боясь упустить самые важные, по его мнению, мелочи.       — Лучше бы ты подготовился к завтрашнему экзамену, — листая книгу, фырчит он. — Может, наконец получишь не «удовлетворительно», а хотя бы «хорошо».       — Да кому нужны твои «хорошо», — отмахивается Кавех, плюхаясь на кровать и подкладывая руки под голову. — Это даже не профильный предмет. Какая разница…       Хайтам молчит: вступать в словесные перепалки и тратить время попусту неохота. Но все же в старшего прилетает книга и тяжело ударяет его в плечо. Аль-Хайтам, слыша недовольный возглас, не сдерживает смешка. Кавех трет ушибленное тяжелым изданием плечо, пуская глазами молнии в сторону человека, с которым у него все сложно. Иногда он забывает о том, что испытывает к нему, но, находясь наедине, не может совладать с захлестывающим разум тайфуном. Он трет плечо все медленнее, в то время как взгляд плавно скользит по идеальному профилю «друга». Он смотрит, почти не моргая, следит за тем, как опускаются и поднимаются обратно черные ресницы, как падают на невероятно красивое лицо светлые волосы, как морщится нос, и как безмолвно шевелятся чужие губы, повторяя все, что есть в бесконечных конспектах, написанных столь подробно и аккуратно, словно это печатные книги. Каве трясет головой, отгоняя непрошенное наваждение, и снова теребит рукав рубашки младшего, хлопая глазами в немой мольбе. Аль-Хайтам трясет ногой, сложив руки на груди, и по его лицу видно, как сильно ему не нравится эта идея.       — Пожалуйста? — все хлопает ресницами Кавех.       В ответ — молчание, которое никогда нельзя трактовать однозначно. Хайтам пусть и предсказуемый, но порой полон сюрпризов, поэтому Кавех тайно надеется на лучшее. Он почти задерживает дыхание, дышит мелко и поверхностно, чтобы не сбить Аль-Хайтама с мысли, которая, как надеется Каве, движется в нужном направлении.       Наконец, младший вскидывает руки, сдаваясь:       — Ладно, — он закрывает разложенные на столе книги и поворачивается к Кавеху лицом, отчего у последнего перехватывает дыхание. — Недолго. Только чтобы провериться. Потом нам обоим надо готовиться.       Кавех не верит своим ушам. Ему кажется, что он ослышался. Кажется, что мир вот-вот сойдет с ума, потому что Хайтам, определенно, уже. Они знают друг друга столько лет, и подобное на памяти Каве происходит впервые. Когда к нему наконец приходит осознание, он срывается с места и прыгает на Аль-Хайтама с объятиями, благодарностями и обещаниями, что пары часов ему хватит. Он подбегает к шкафу и меняет простую одежду на более презентабельную: рубашку с глубоким вырезом, словно предназначенным для пышной женской груди, и брюки, заканчивающиеся выше элегантных лодыжек. Не глядя в зеркало, Кавех закалывает падающие на лицо пряди волос заколками и за плечи трясет Хайтама, успевшего снова зацепиться взглядом за строки еще незакрытой книги.       — Бросай чтение и пошли уже веселиться! — изнывает Каве, сминая пальцами широкие плечи Аль-Хайтама. Последний ворчит, но все равно кладет между страницами закладку и закрывает последний толмут. В отличие от Кавеха ему все равно, во что он одет и как сильно растрепались волосы, пока он в задумчивости пропускал их сквозь пальцы. Поэтому вопросительный взгляд Каве он встречает отмашкой.       — Пойдем уже. Два часа, и обратно.       Кавех, расцветая и широко улыбаясь, часто кивает. Он понимает, что парой часов не обойдется, но Аль-Хайтаму этого знать не обязательно.       Кавех вливается в компанию сразу, как оказывается в просторной общей гостиной. Студентов, что предпочли подготовке к экзаменам более веселое времяпрепровождение, оказалось гораздо больше, чем предполагал Аль-Хайтам. Впрочем, их судьба волнует его гораздо меньше, чем возможность провала его или Кавеха. Стоит ему оказаться в кумаре кальянов и едких испарений алкоголя, как идея прийти сюда даже ненадолго уже не кажется такой хорошей. Но озвучить свое недовольство уже некому: Кавех успел смыться и устроиться на подушках в компании однокурсников с Кшахревара, которые, завидев его, тут же позвали к себе. В его руках уже игриво поблескивает бокал, до краев наполняемый вином, и Аль-Хайтам понимает, что назад уже пути нет. Он устраивается неподалеку от компании будущих архитекторов и, взяв вина и себе, изредка делает небольшие глотки, от которых все равно не запьянеет. Больше одного бокала он себе позволить не может — в комнате его все еще ждут конспекты и книги, назойливый шепот которых он слышит даже сквозь бряцанье дутара и заполняющий гостиную пьяный гвалт. Он искоса поглядывает на Кавеха, стараясь уловить момент, когда его, почти пьяного, нужно будет схватить под руку и увести в спальню, но вместе с тем чувствует, как вино начинает дурманить и его. Он ведет рукой перед своим лицом и с ужасом вспоминает, что начал пить на голодный желудок.       — Аль-Хайтам! — кричит Кавех, уже развалившийся на подушках, и машет ему трубкой от кальяна. — Иди сюда, хватит читать свои дурацкие конспекты в голове!       Младший поднимается с дивана под окном и подходит к незнакомой компании, но садиться и присоединяться не торопится, возвышаясь над ними, темнее грозовой тучи.       — Пора идти, — нарушает веселье он, — завтра экзамен. Перестань валять дурака!       — Это ты валяешь дурака! Такой зануда, как ты, сдаст и без подготовки. Хотя ты же и так перечитал все уже по сто раз. Ничего не случится, если ты не сделаешь этого в сто первый.       Ладони Хайтама на мгновение сжимаются в кулаки, и он раздраженно выдыхает.       — Твоя безответственность доведет тебя до пересдач, — парирует Аль-Хайтам и тянет руку к старшему, чтобы подхватить его и насильно увести, но Кавех проворно тянет его за рукав, роняя на подушки рядом с собой. Глаза Каве блестят от алкоголя, а теплое дыхание у самого лица пьянит почти так же сильно, как вино. Сил спорить вмиг не остается. Тело наливается свинцом, придавленное пьяным сумерским вином, и Хайтам невольно опускает голову Кавеху на колени. Он ни за что не позволил бы себе такого в любой другой ситуации, но сейчас его худые ноги кажутся самым удобным местом во вселенной. Когда в его крови нет ни капли алкоголя, он не готов признаваться себе в том, что Каве уже давно заставляет его сердце пропускать удары. Но сейчас, лежа на его коленях, он почти готов сказать ему всю правду. Сглаженные полумраком черты прекрасного лица завораживают, и Хайтам смотрит на него непозволительно долго, пока и вовсе не нарушает все собственные запреты, протягивая руку и касаясь пальцами линии челюсти.       Откуда-то справа присвистывают:       — Уединитесь в комнате! Ради Семерых!       Аль-Хайтам, смущенный замечанием, одергивает руку, словно от огня, и бросает в сторону студента презрительный взгляд. Едва он открывает рот, чтобы плюнуть ядом в обидчика, как Каве треплет младшего по волосам и смеется:       — Думаешь, мы хорошо смотримся?       От разгоревшегося в считанные секунды пламени остаются лишь тлеющие угольки. Он остывает, стоит лишь ладони Кавеха со слегка загрубевшими от бесчисленных карандашей и чертежных принадлежностей пальцами оказаться на затылке. До Каве так делала только бабушка, которая за время воспитания единственного внука успела изучить каждую его особенность. В том числе и то, что прикосновения к затылку, мягкие поглаживания и перебирание волос успокаивают Аль-Хайтама. Младший ведет головой, стряхивая руку Кавеха, и сквозь серый дым от кальяна забирает у него шланг, хватаясь за основание ручки. Не снимая чужой мундштук, прижимается к нему губами и глубоко вдыхает, до отказа заполняя легкие сладковатым дымом. Кавех хихикает:       — Если хочешь поцеловать меня, можно просто попросить.       Неожиданные слова выбивают из груди воздух, заставляют давиться. Он кашляет и протягивает трубку дальше, сглатывает и поднимает на Каве глаза.       — Чего?       — Непрямой поцелуй через мундштук, который ты не поменял. Так что, хочешь поцеловаться? — игриво мурлычет Кавех и льнет к Аль-Хайтаму, притираясь щекой к крепкому плечу.       — Ты со всеми подряд целуешься, когда пьяный?       Губы Хайтама едва заметно вздрагивают. Тайно он надеется, что это предположение ошибочное, что Кавех все же не такой, и он предлагает подобное не каждому встречному. Он мысленно одергивает себя, убеждает в том, что личная жизнь Каве его не касается, но неосознанно все равно кусает изнутри губу. Если все же Кавех предлагает поцелуи направо и налево, то Аль-Хайтам предпочел бы этого не знать и остаться жить в фантазиях, в которых Каве милый и до невозможного застенчивый.       — Не-ет, — тянет старший, аккуратно беря подбородок Хайтама и поворачивая лицом к себе. — Ты — мой первый.       Мир рассыпается. Все мышцы Аль-Хайтама разом расслабляются, и ему кажется, будто он падает в пропасть. Кавех, по чести, никогда не умел выбирать слова, но сказанное сейчас совсем выбивает Хайтама из колеи. Мысли уносятся в другое русло, и думать становится совсем тяжело. Плещущийся в крови алкоголь рисует в голове картины настолько откровенные, что на щеках проступает румянец, и Аль-Хайтам трет лицо ладонями. Ему кажется, будто взгляды всех присутствующих обращены на них с Кавехом, и оттого чувствует себя некомфортно. Шепотки, гуляющие в их небольшом кругу, в который его втянул Каве, заглушаются разговорами, смехом и музыкой, и только поэтому ему чуточку легче. Услышь он все, о чем тихонько судачат студенты, он точно сгорел бы со стыда.       — Раз разговор зашел о поцелуях, — между глубокими затяжками кальянным дымом говорит парень, сидящий левее Хайтама, — может, сыграем? Пустая бутылка уже имеется.       Он берет ее за горлышко и поднимает в подтверждение своих слов. Разогретые спиртным студенты соглашаются, задумавшись, похоже, лишь ради приличия. Студенты лениво садятся в круг, и бутылка сразу оказывается в центре. Аль-Хайтам молча оглядывает предвкушающие лица юношей и девушек и тревожно косится на Кавеха. Хайтам не хочет знать, с кем и когда он целовался, а смотреть и подавно. Если Кавеху рано или поздно выпадет удача поцеловать кого-нибудь из присутствующих, кто не Аль-Хайтам, последний уйдет, впервые бросив Каве на вечеринке одного. Но иначе он просто не сможет, будет слишком больно и неприятно.       Студенты короткой считалочкой выбирают первого игрока, и он крутит лежащую в центре круга бутылку. Напряжение, давящее Хайтаму на спину, отступает, как только горлышко указывает на неизвестную ему девушку. Она робко чмокает крутившего в губы и тут же возвращается на свое место, протягивая руку к бутылке.       — Нет, стоп! — командует Кавех и перехватывает бутылку. — Дайте и мне сладкого!       При этих словах он бросает на Аль-Хайтама игривый взгляд и легким движением запястья крутит. Младший, не желая даже знать, с кем будет целоваться Кавех, отворачивает голову и смотрит куда угодно, только не на центр круга.       — Аль-Хайтам, закрой глаза, — хихикает Каве, и Хайтам действительно закрывает, чтобы не разбивать себе сердце.       Он слышит, как общее веселье нарушает стук распахнувшейся двери, как утихают разговоры, замолкает музыка, охают студентки. Грозный голос коменданта велит сворачивать веселье и расходиться по комнатам. Но Хайтам готов поклясться, что за мгновение до этого почувствовал теплые губы Кавеха на своей шее.