⋈
Сайно начинал задаваться вопросом действительно ли его тело холодное или это лишь внутренние ощущения, осматривая свои пальцы, которые, кажется, уже отдавали синевой. Он чувствовал, как его сознание медленно пожирали, различал липкие, тягучие следы, скользящие вдоль позвоночника, запястий, бедер и ребер — и даже будучи погруженным в воду — они не смывались, и, уж тем более, не забывались. Оставалось лишь приобнять себя за плечи с бесконечно повторяющейся мыслью, самоубеждением на устах в полушепоте, что такого больше не повторится, по крайней мере он не позволит случиться похожему вновь. Мокрые концы волос прилипли к лопаткам — он никогда не чувствовал себя настолько зябко и уязвимо от чего-то столь простого и, кажется, само собой разумеющегося, как влажные пряди на его коже. Его подбородок аккуратно приподняли, увлекая в мягкий поцелуй, что по спине пробежали мурашки от странной неожиданности, прикрывая уставшие глаза, чтобы попытаться насладиться этим неловко-нежным сминанием его губ чужими, касаниями его затылка теплыми подушечками пальцами, скользящими по линии шеи, массируя напряженный кадык. Он издал гортанный вибрирующий звук, расслабляя острые плечи, стараясь податься вперед этим необычным ощущениям: общая реакция на это была лучше, чем восприятие охвата податливого и хрупкого сознания навязчивыми мыслями. Возможно, это просто было нечто из того, что давно желал и грезил. Возможно, он представлял кого-то прямо сейчас на этом месте, потому чувствовал себя расслабленным и в какой-то мере удовлетворенным, желая отдаться этому чувству полностью и без остатка. Пальцы продолжали свободно и собственнически гулять на чужой шее, срывая томный выдох с приоткрытых губ — распахнув глаза, Сайно почувствовал, как ощутимо больно схватили за горло, перехватывая дыхание, резко погрузив в воду. Его с силой удерживали на дне без возможности издать звука, лишь беспомощно рыпался в попытке освободиться, но, проклятье, никого не было, даже того, кто удерживал его. Это обволакивающее, влажное чувство страха так ему знакомо, что не воспринималось уже так, как раньше, а скорее неизбежное, однако и расслабиться, принимая то, что происходит, просто не мог: тело интуитивно возжелало выжить, может, в отличии от сознания. Он постепенно терял большинство чувств, не видя перед собой ничего, кроме темноты, не слыша ничего, кроме собственного сердцебиения — идти на дно, окружаемый влагой, в какой-то мере успокаивало, освобождая разум от беспокойства о дальнейшем, может именно так и чувствовала себя она, когда смотрела на Сайно перед казнью? Почему-то эта мелькнувшая на мгновение мысль утешала его от давно грызущего его душу чувства вины перед ней. Его вытащили из воды, прижимая к себе крепко-крепко, пока он пытался восстановить хрупкое дыхание, громко откашливаясь — его дрожащие руки обвились вокруг чужой шеи, льня к другому человеку насколько это физически было возможно в данный момент. — Прости, что так ворвался, — Сайно удивился, услышав нотки тревоги в родном голосе, не понимал, почему они прозвучали. Его лицо обхватили обеими руками, внимательно рассматривая, и он просто не мог смотреть в этот неразборчивый для него карие взгляд без уколов сожаления: видел очевидно заметную усталость в ярко выраженных мешках под полуприкрытыми глазами, – ему было почти мерзко от всего происходящего, по причине самого себя. Его челку аккуратно убрали за ухо, ласкающе улыбнувшись, когда на это действие произошла моментальная реакция в виде смущенного зрительного контакта, а значит теперь можно было продолжить, — ты заметно притих, и я решил проверить, все ли в порядке, но после третьего вопроса, на который не услышал ответа, забеспокоился и решил заглянуть, и кажется не зря. Прости еще раз. А еще у тебя вода остыла, подожди немного. Тигнари поднялся с колен, снимая промокшую толстовку и оставляя ее где-то неподалеку, выполняя какие-то действия, которые Сайно мог лишь слышать, пока прикрыл глаза и откинул голову на край ванной, сосредоточившись на небольшом шуме и редких, шепотом, чужих комментариях, стараясь не думать о том, что он испытал ранее — почему-то потенциальное размышление на эту тему ощутимо его напрягало и пугало от незнания того, что в принципе это могло быть. Однако сторонее отсутствие реакции тревожило, ученый не обмолвился и словом о том, что только что произошло, словно это в порядке вещей, которые у него происходят. Сайно начинал сомневаться в том, что происходит — это реальность, а не очередная слишком настоящая иллюзия, ибо несостыковка в логике нескольких событий прямо указывало, что тут явно не все в порядке. Вновь разразившийся кашель сбил его с размышлений, сверля остекленевшим взглядом потолок; по крайней мере то, что он почти захлебнулся было неоспоримо. — Потеря чувствительности? — услышав вопрос, Сайно опустил взгляд на касающегося ребром ладони поверхности воды Тигнари, кажется, измеряющего теперь нынешнюю температуру, и убедившись, что она нормальная, взглянул на своего собеседника. — Если ты так называешь то, что я не заметил разницы между температурой пять минут назад и сейчас, то, думаю, ответ положительный? — Сайно осознал, что его голос заметно охрип, на что Тигнари лишь покачал головой, опершись на локти, разложившиеся на краю ванны. Родной яшмовый взгляд был сложным, невозможным для чтения, он прекрасно видел определенную печаль и знал, с чем она связана и почему до сих пор ученый мялся, опасаясь произносить слова, которые давно уже должны были озвучены, но всегда лишь потирал переносицу, зажмурившись, продолжая хранить установившуюся между ними комфортную тишину. Тигнари задумчиво наматывал влажный седой локон на длинный палец, — давай я помогу тебе. Лесной страж достал гребень и флакон, как понял Сайно, с мылящим средством, медленно расчесывая чужие волосы, чтобы распределить жидкость по всей длине — касание расчески до его головы заставило дернуться от неприятных воспоминаний, связанных с этим действием, потому Тигнари на момент остановился. Генерал махаматра поднял над лицом руки, рассматривая линии на своих ладонях; слова его наставника отпечатывались на них, и как бы не хотелось признавать этого, тот был прав: определенные события и вправду повторялись, в хаотичном, неразборчивом порядке, и может, если он задумается, то вспомнит что-то еще похожее на параллель между двумя воспоминаниями, но сейчас Сайно лишь хотел наблюдать за сосредоточенным лицом Тигнари, кажется, слишком увлекшимся своим занятием, что не сразу заметил пристальный алый взгляд и следующую за ним слабую улыбку, и сам не удержался в ухмылке. К сожалению, у него так и появилось духа, чтобы спросить напрямую о том, как тот себя чувствовал, и это бы очень помогло в последующем. Сайно никогда не говорил о своих чувствах с другими, и все, что мог делать Тигнари — это читать его состояние по действиям, тону голосу или взгляду. Это никогда не было «Я соскучился по вашей с Коллеи компании, потому заглянул, чтобы оставить презент и передохнуть после миссии», это всегда было сухое «Я проходил мимо по окончанию миссии и решил заглянуть к вам». Это никогда не было «Я чувствовал себя одиноко в последние дни, потому взял выходной с надеждой, что у лесного стража найдется немного времени, чтобы составить мне компанию?», это всегда было простое «Я бы хотел сыграть с вами в «Священный призыв семерых», надеюсь, у вас найдется немного времени?» Это никогда не было «Я чувствую, что путаюсь в своих чувствах, если у вас есть время и желание, не могли бы вы помочь мне разобраться?», это всегда было молчание и тяжелый задумчивый взгляд в никуда. Это никогда не было внятие совету беречь себя (даже, например, глупая заметка на шапке махаматры с надписью «Заботься о себе, пожалуйста», подписью «Лесной страж»), это всегда было ужасающее упрямство и, реже, бессмысленная жертвенность, после которой приходилось поправляться не один день, зачастую беспокоя не только Тигнари. Это всегда было так, словно боялся поделиться этим, не желая излишне беспокоить, но он всегда внимательно слушал его, слушал Коллеи, и делал все, чтобы разрешить их невзгоды, согласны они были на это или нет. Он был идеальным слушателем и исполнителем. — Почему ты пришел? — Сайно исподлобья взглянул на подошедшего к их столику Тигнари, заставив того опешить, замерев в задумчивости над поставленным вопросом. Его голову покрывала мантия, и может в помещении стоило бы ее снять, но генерал махаматра хотел сохранить хоть какое-то инкогнито в публичном месте во избежание неприятных случаев, если его личность идентифицируют, в особенности это касалось случаев вне рабочего графика: он не употреблял своего имени в карточном клубе «Пуспа», обходясь никнеймом «Господин Шакал», уже ставшее почти громким во всем Сумеру, и многие расследовали дело о столь жестоком противнике в «Священный призыв семерых» в интриге о раскрытии такой крайне скрывающийся личности; или покрывал голову плащом, на котором были видны жестко стоящие тканевые шакальи уши — издалека, в особенности, если он находился в компании с лесным стражем с высокими лисьими ушами, частенько смахивал на человека идентичного с ученым рода, что зачастую помогало избежать косых взглядов в их сторону. Сколько Тигнари знал Сайно, у того была эта мантия изначально, а не специальный заказ чтобы чем-то походить на фенека, что радовало первого. Тигнари сел напротив, прижимая уши к голове и наклоняя голову вбок, — вы сами меня пригласили? Я взвесил все «плюсы» и «минусы», рассчитал, смогу ли выделить вам окно в своем графике и, рассчитав, что вполне себе, решил согласиться на встречу. Вы задавали этот вопрос около недели назад, если не ошибаюсь, и еще тогда я упомянул, что скорее да, чем нет. Сайно опустил взгляд, нахмурившись и задумавшись над чем-то, что точно не мог прочитать Тигнари, — у вас что-то на уме? — Я просто давно задумывался над тем, что ты можешь соглашаться на мою компанию из-за давления моего авторитета, — Тигнари поперхнулся, когда пытался выпить воды из стакана, закашлявшись в полухриплом смехе, а после встретился взглядом с Сайно, в котором не заметил и намека на продолжение шутки. Он удивленно вскинул бровь, стирая пальцем оставшиеся крупные капли с губ, — думаю это было лишним, можешь не отвечать. Тигнари желал ответить, но замялся, когда его собеседник отвернулся, задумавшись, да и сам ученый находился в неком ступоре от прямолинейности генерала без обходящих ответов, чтобы вновь повернуть беседу в сторону бытия ученого в лесу Авидья или связанным с обсуждением каких-то сторонних наблюдений пока оба были в разлуке. Слегка дернув ухом, Тигнари облокотился об стол, решив, что оставлять без ответа вопрос не стоит по множеству причин, где основная — это то, что это беспокоило родного человека, — я могу поинтересоваться, как вы пришли к данному умозаключению? Что-то стороннее повлияло на это или что-то во мне вам кажется странным? — Я не знаю, как объяснить, — голос Сайно казался отчужденным и одиноким, чем это было раньше, он смотрел на что-то стороннее, — я могу легко определить чужую ложь или утаивание от меня определенной информации, да и проанализировать действия по отношению ко мне, чтобы установить, является ли корысть главной причиной содеянного, мне также не сложно. Наверное, это можно сформулировать как «я всегда считаю, что вряд ли кто-то будет искренен ко мне в чем-либо, потому проще округлить статистические данные в большую сторону, чем рассматривать частные случаи и заострять на них исследование», и всему виной мое положение в том числе. Я спрашивал не чтобы тебя задеть, а скорее в подтверждение тезиса «ты — этот самый частный случай», извини, если сложилось неверное впечатление, в следующий раз постараюсь сформулировать аккуратнее свой вопрос, если он появится. — Все в порядке, я в какой-то мере могу понять, что ты чувствуешь, — Сайно посмотрел на Тигнари, показательно слегка щипающего края своих прижатых длинных пушистых ушей в легкой полуулыбке, — достаточно сложно, по-началу, осваиваться в социуме, когда ты изначально отличаешься от других, — и это или привлечет внимание, — ученый взял паузу, опершись щекой о ладонь — Сайно знал, что тот думал об элеазаре, и уловив в выражении рдяных глаз печаль, Тигнари продолжил, — или отпугнет других участников социума. Оба варианта — это сторона одной медали, хотя, если быть на одном из концов этих случаев, то думается, что противоположный вариант куда легче переносится, если проецировать, хотя это неверный вывод. Да и мерить страдания, как по мне, неэтично. — Тоже верно, — Сайно напрягся в плечах, бросив взгляд в окно, — неприятно с этим сталкиваться всю свою жизнь, скрываться, чтобы побыть массой, и делать все, что и остальные, не наблюдая, как тебя сторонятся, как умолкают беседы, как прячутся или подстилаются, боясь и «сражаясь» за свою жизнь, словно я исключительно ими заинтересован, — генерал махаматра испустил еле тихий, усталый смешок сквозь сжатые в тонкую линию губы, — иногда я не знаю, благословение или наказание, жить в обществе со столь высоким процентным содержанием низкоинтеллектуальных личностей, удивительно, как Сумеру, регион знаний и мудрости, буквально концентрация идиотизма. Тигнари еле разборчиво усмехнулся. Впервые, за столь долгое время их знакомства, Сайно поделился с ним чем-то, что обычно характеризовалось как «личные размышления» и никогда им не озвучивались, и теперь он замечал, как его собеседник, все еще изучающий ночной пейзаж за окном, слабо улыбался, пусть и закрывал рот ладонью, подобно в задумчивости, да и дыхание стало более глубоким и плавным — отдельная благодарность чувствительным длинным лисьим ушам. Ученый ощущал спокойствие, наблюдая со стороны за ним, наконец, нашедшим кратковременное умиротворение. Но это был единственный раз. С каждой новой встречей или случайным пересечением, он ощущал, как генерала махаматру отягощало нечто, что не было ему знакомо. Изначально это сбрасывалось на «темные дела между матрами и Академией», в которые простой нахальный ученый из Гандхарвы не имел права встревать и, казалось, предпоследнее письмо Сайно почти это подтверждало — он мог быть не согласен с мнением руководства, но отличался искренней преданностью тому, кому служил верой и правдой, иногда даже доходило и до излишней жертвенности, не зря в народе его кличут «Главным псом матр». Но это происходило только тогда, когда его личные принципы совпадали с теми, на чьи он опирался, и информация о том, что тот выбрал путь самоизгнания, говорила больше, чем следовало. Но это было лишь небольшой частью проблемы, было еще что-то, о чем он не говорил, тщательно скрывал, словно… боялся? Завоевать доверие генерала махаматры считалось невыполнимой задачей, но каким-то, сродне, чудом, Тигнари прошел этот негласный тест, если был бы честен, до сих пор не понимает, что конкретно в нем вызвало благосклонность Сайно. Нет, он не верил в большинство слухов, ходящих между его знакомых или однокурсников, придерживаясь одного единственного собственного мнения, которое постоянно оглашал, стоило только кому-то поднять вопрос его восприятия действий генерала махаматры, которого он на тот момент еще не видел: «Вы преувеличиваете его намерения, новоиспеченный генерал махаматра справедливо суров, ведь большинство не понимает тяжести своих проступков и как сильно они могут повлиять на сторонних, и его задача — показать это. Только благодаря нынешнему генералу махаматре мы можем быть уверены, что обучение происходит честно, как минимум на досуге изучите статистику насколько уменьшилось количество взяточничества со стороны профессоров — поверьте, вы удивитесь». Каждый раз это на долгое время затыкало интересующихся, считающих, что такая личность, как Тигнари, прославившийся почти сразу, стоило ему приняться за обучение, неоднозначно относится к матрам, находивший их, как и многие остальные ученые, преградой к получению знаний. Студент лишь хмыкал и пожимал плечами, упоминая, что считает глупым бояться матр: «если ты придерживаешься установленных правил, которым, по идее, и обязан следовать, будучи студентом Академии, то ты никогда не станешь зоной интереса кого-то столь высокопоставленного, как генерал махаматра и его подчиненных». Какая странная ирония судьбы. — О, кого я вижу, — девушка подбежала к обеденному столику, заставив Тигнари оторвать взгляд от книги. Он устало взглянул на подошедшую полуприкрытыми глазами, разочаровавшись от принятого решения, ведь потерял ту строку, которую почти дочитывал, с легким цоканьем языка демонстративно выдав собственное недовольство: сегодня у него явно было не самое лучшее расположение духа для прослушивания сторонних пустых бесед ни о чем и обо всем единовременно вместе с очередными никогда не интересующими его сплетнями, а собеседница, ну, очень их любила собирать, кажется, это было особое очаровывающее занятие его сверстников, которое он никогда не понимал и даже вникать не собирался, — зачастили вы сюда приходить. Присяду рядом? — Конечно, — прохладно бросил студент, отпивая из кружки еще горячий черный кофе. Ему нравилось сочетание приятной горечи и последующей за ней сладости, хотя не желал пристраститься к такому напитку в дальнейшем, отдавая предпочтение чему-то менее яркому на вкус. Девушка не отрывала любопытного, внимательно разглядывающего взгляда от фенека, почти раздражая такой очевидной наглостью, что тот резко повернулся к ней, раздраженно бросив, — что ты рассматриваешь? — Полегче, не надо на меня шипеть, фенечек, — Тигнари горестно закатил глаза, услышав ее любимое к нему обращение вновь, хотя просил его больше не использовать, хотя бы не при нем, позже обнаружив, как знакомая приподнимает чужую седую челку, обычно закрывающую половину лица, всматриваясь в закрытые веки спящего человека. Теперь студент понял, что так привлекло внимание девушки: она являлась давней знакомой Сайно (чье имя студент Амурты уже не вспомнит), по совместительству одной из тех, с кем он любил играть в «Священный призыв семерых» на досуге; и сейчас с искренним любопытством рассматривала, как мирно дремал человек, устроившись на туловище Тигнари, уложив голову ему на плечо, будучи прикрытым своей мантией, чтобы не привлекать лишнее внимание — хоть это кафе и было не самым популярным, никто не исключал появление зевака-посетителя, который завизжит от одного лишь существования в этих стенах генерала махаматры, и никто не желал быть участником этого зрелища, — впервые его таким вижу. — Да? — студент подергал собственное ухо расчесывающими движениями, переводя озадаченный взгляд с девушки на Сайно и снова на нее. Она кивала головой в знак согласия, положив голову на ладони, не прекращая любоваться столь безмятежным видом человека, — я думал вы давно знакомы, и такое между вами не самое редкое событие. Может, я плохо в этом разбираюсь, конечно, не являюсь знатоком в близких отношениях между двумя сторонними людьми. Студентка тихо заказала кофе у незаметно подошедшего официанта, что даже Тигнари удивился, как он не услышал подходящие шаркающие к ним шаги: возможно, за долгое время, которое он проводил в доме Даэны за изучением литературы для обучения или написания научных работ для соответствующих журналов, студент совсем привык к этим звукам, не обращая на них малейшего внимания. Фенек поднял свою кружку, чтобы отпить дополнительный небольшой глоток, но встретился взглядом с ней, ее смесью замешательства и искреннего любопытства, подобно она уже провела тысячу параллелей и хотела разъяснить за абсолютно каждую во всех подробностях и с показательным красноречивым слогом. — Я просто не могу до конца понять, каким образом ты уговорил его отдохнуть. Говорят, в последние дни генерал махаматра занимался поимкой огромной группы людей, замешанных на распространении заведомо ложной информации, которую публиковали, кажется, в нескольких научных журналах даршана Спантамада, там такую кучу профессоров отловили и лишили финансирования, просто ужас. А еще я слышала, что сейчас занимаются вопросом вовлеченных студентов в это дело, вот матры и шныряют по Академии, как дикие, еще побеседуй и проверь каждого, лжет ли он о случайности своей причастности или был частью системы изначально, ну, я думаю, одного вида Сайно хватит, чтобы минимум половину сразу вывести на чистую воду, а с остальными у него иные методы работы, — студентка продолжала говорить в полтона, боясь разбудить человека. Выпрямившись, она повернулась к Тигнари, на ее лице сияла мягкая улыбка; невероятно, как она говорила о таком с необычайной легкостью, словно это самая безобидная новость из всех тех, о которых она в курсе. В любом случае, студент пропустил мимо ушей большую часть ее рассказа, заострив внимание на самом начале речи. — Я врач в первую очередь, так что предполагаю, что это — основная причина, — Тигнари вернулся к чтению своей книги, не желая продолжать этот бесплодный и неинтересный ему диалог. Девушка схватила за корку это подобие барьера между ними и опустила ее вниз, смотря на студента с непривычной для нее серьезностью, даже щеки слегка надулись, словно ранее сказанные юношей слова почти обижали. Фенек повел бровью в непонимании. — Вот для него, — студентка указала на спящего Сайно, а если быть совсем точным, то на нос, слегка выглядывающий между складок на одежде Тигнари, — ты далеко не врач в первую очередь, и прислушался он к тебе далеко не по этой причине. — Тебе ли знать об этом? — Фенечек мой, мне знать больше твоего в этом плане, — собеседница сложила руки на груди, постукивая ногтем о сгиб в локте: кажется, ее бесил тот факт, что ей приходится объяснять эрудированному человеку нечто настолько простое и максимально очевидное. Она перевела взгляд на Сайно, бледное лицо приняло уставший вид, словно вспомнила, что рассказывала парами минутами ранее, представляя, сколько работы он выполнил и как возможно вымотался. Прикрыв глаза на момент, девушка решила продолжить, — тебе не стоит принижать свою ценность как друга для него, — она перешла на шепот, придвинувшись к Тигнари, — поверь мне, генерал махаматра не стал бы прислушиваться к какому-то врачу в этом вопросе, а вот к другу Тигнари вполне. И то, что мы сейчас наблюдаем — вне сомнения, очевиднейший жест доверия тебе, потому что почти каждый, кто хотя бы косвенно знает об Академии и Диване, и слышал словосочетание «генерал» и «махаматра» в одном предложении, осведомлены о том, какой нынешний глава матр ужасно осторожный, выборочный и скрытный. Я искренне не могу понять, почему что-то отвратительно элементарное не доходит до тебя. — Или кто-то просто слишком проницателен, что даже раздражает, — собеседница цокнула языком, положив голову на свободное плечо фенека, поглядывая снизу вверх на текст, который тот увлеченно читал, и даже будучи студенткой Хараватата (насколько помнил Тигнари), для нее это было веселее, чем просто пялиться в одну точку — она бы, может, и предложила сыграть в «Священный призыв семерых», но студент Амурты не согласится, да и есть шанс разбудить Сайно (и если это случится, то Тигнари никак не отвертится от участия в игре, и насколько подруга знает, махаматра форы ему, как новичку, не даст, и это будет самая странная ситуация, с которой она когда-либо сталкивалась), а с этим лучше не шутить. Одна лишь мысль об этом смешила, вибрация ее голоса заставляла подергиваться край прижатого к голове пушистого уха, столкнувшегося с неожиданным раздражителем, но, кажется, это не совсем беспокоило Тигнари — девушка видела, как тот утаивал странную улыбку, уткнувшись в книгу почти с носом. Она щипнула его за щеку. — Береги это доверие, Тигнари, — студентка прикрыла глаза, наслаждаясь горячим напитком, который ей наконец принесли. Тогда студент не понимал значения тех слов. Но сейчас, смотря, с каким спокойствием этот же самый генерал махаматра (но сейчас назвать его так будет некорректным) спокойно спал рядом с ним, Тигнари осознал, что тогда она имела ввиду. К сожалению, понял нечто, что всегда лежало на поверхности, прямо перед носом, он со слишком завидным опозданием. В его ладони рассыпались еще влажные седые локоны, струясь между пальцев и поблескивая в свете луны, озаряющей темную, тихую комнатку лесного стража. У Сайно до сих пор было рваное, сбитое дыхание и подозрительно пониженная температура, и, казалось, чем-то напоминает переутомление. Тигнари специально позволил тому как-нибудь удобно устроиться с его большим и пушистым хвостом, надеясь, что это хоть как-то согреет, и наблюдать за тем, как, фактически, свернувшись вокруг, спали с ним в обнимку, уткнувшись холодным носом в шерсть, в какой-то степени умиляло, если бы это не казалось нереалистичной и отчасти неутешительной картиной перед его глазами. Коснуться, чтобы проверить, действительно ли это реальная фигура лесной страж не смелился до тех пор, пока чужой сон был ощутимо чутким, а Сайно, что достаточно печально, как никогда нуждался в отдыхе. По крайней мере его успокаивала мысль, что тот дремал не с одним открытым глазом (ходит по Сумеру такая страшилка о генерале махаматре, но сам Тигнари, сколько помнил Сайно спящим, никогда такой картины не наблюдал. Возможно, это действительно слух, чтобы сильнее напугать нечестивых ученых, а может тут нечто большее, если вспомнит об этом вновь, то точно спросит), он выглядел непривычно уязвимым и маленьким, что шло врозь с его образом властного, устрашающего, сдержанного, хладнокровного, безжалостного, свирепого, бесчувственного, непреклонного… генерала махаматры. Тигнари хотелось обнять и прижать к себе в попытке бессмысленной сейчас защиты, но, опять же, кое-кто слишком чутко спал и не хотелось тревожить по велению неожиданных желаний. Снова было чертовски холодно, до мелкой дрожи, что даже пальцы с трудом удерживали рукоять в руках. Он устал сражаться. Кажется, что уже бессмысленно сопротивляться самой судьбе, быть поглощенным и захваченным демоном, и даже мало кто почувствует разницу — в попытке стать таким же, каким был его наставник, он терял самого себя, свою личность и свои стремления — его предназначение быть стражем весов. Оглядываясь назад, Сайно осознавал, что никогда не был даже близок к тому, чтобы иметь честь нести такой титул, какой стыд считаться последним выходцем и разочаровать тех, кто мог занять его место. Чувствовал оковы прошлого на тонкой коже, от них точно останутся следы, мерзкие касания изнутри, и царапающие, и ласкающие, шепот, надоедливый и въедающийся в подкорку как рубцы, он терялся между прошлым и настоящим, эта граница у него стерлась или ее пожрал Германубис, желая узреть беспомощность Сайно от ощущения безумнейшей дезориентации — он не узнает. Оружие упало с громким металлическим лязгом, отдавшись эхом по неизведанному пространству — послышался мягкий смешок около подрагивающих от холода губ — у него не было сил сражаться, но было желание это делать, продолжая смиренно участвовать в чужой игре, надеясь дойти до конца. Он не помнил, как усмирил демона. Но прекрасно помнил, какую испытывал боль от ощущения, когда тот пытался слить их сознания, и повторить это желал меньше всего. — Это так мило, когда заботятся о твоей физической оболочке, не прося ничего взамен, — демон рокотал на ухо, издевочно, находя забавным потерянную реакцию Сайно, сначала не осознавшим, о чем шла речь, а потом опустившим глаза вниз, — знаешь, даже завидую, хотя не то, что бы моим сосудам когда-либо это требовалось, и ты бы мог избавить его от этой тяжести, знаешь, я его не обижу, честно, если ты решишься. Сайно дернул плечом, сгоняя с себя нефизическую сущность как надоедливое животное, нахмурившись, — ты опять втягиваешь посторонних, когда о них и речи не шло. — Ну что поделать, если ты так, — демон дотронулся чужой грудной клетки в районе сердца, кожа ощутимо жгла под касанием, вызывая неприятное шипение, — чувствителен, если это касается тех, кто дорог твоему сердцу. Чувствовать — развращает ум. Ты увязнешь в нем, потеряешься, пока будешь пытаться выбраться, брыкаться и сопротивляться, оно поглотит тебя без остатка, заставив захлебнуться. Чувства — это особый вид разврата, заземления, преграды перед возвышением и разрывом связи между человечеством и собой. Потому истинный судья является сосудом, одержимым демоном, что пожирает находящееся там сознание, обремененное эмоциональным восприятием окружающего мира. Демон не обладает чувствами и тягой к человечеству, а тело — лишь его инструмент для осуществления вердикта, умерщвленное, вычищенное, дабы не отягощать заботой о сосуде, способствуя увеличению потенциальной выполненной работы. Оно не будет утомляться или болеть, да и достаточно долговечно. Но ты, на моей памяти, вновь отличился, и пусть не по своей прихоти. И вправду, отличился. Из-за поспешного ритуала, в котором шло изначально не так все: от условий до выполнения, Сайно превратил демона, который поселился в нем, в инструмент для кары, что шло врозь с легендами. Он никогда не жалел о таком стечении обстоятельств, Германубис был достаточно сильным союзником, с которым он разделял идеалы, но не методы их достижения, да и будучи единственно-последним выходцем той государственности, никто не смог бы сказать ему прямо о том, что тот действует вне каких-то установленных рамок: мало кто в принципе знает принципы морали того общества, а все, что доселе известно — это обрубки реликвий и чужих мемуаров, которые дописывал и Сайно в том числе — конкретно речь идет о слоге о безымянном жреце, одержимого Германубисом. — Прошлого не воротишь, — кратко подытожил Сайно, сложив руки на груди. Он множество раз слышал о становлении сосудом для демона, и до сих пор не понимал, зачем его сознание подготавливали к такому, если оно в конце концов будет слито с Германубисом, — что тогда подавил тебя, что совсем скоро вновь превращу в свой инструмент. Я не желаю, чтобы нечто необузданное и непостоянное, как ты, мог контактировать с окружающим миром. — Очень громкие слова для того, кто лелеет желание походить на меня. Так не проще ли… — Нет, не проще, — его нагло прервали, голос опешил, отстранившись от Сайно. Юноша чувствовал слабость и с трудом мыслил, но речь была твердой и громкой, — если жертва старается идти на договор, значит она слабеет и не может сражаться. Ты пользуешься такой же стратегией, а значит совсем скоро будешь не более, чем катализатором между мной и глазом бога, как и обычно. — Ты ужасный лжец, юнец — и сам слаб и не можешь сражаться. Хочу лишь проще и тебе и мне, но твой отказ подкрепляет мою мысль, что тебя удерживает нечто, а не абстрактный альтруизм. — Можешь условиться тем, что считаешь истинным, я не собираюсь тебя переубеждать — ты видишь мир моими глазами, слышишь его моими ушами и осязаешь моими руками, но ты никогда не сможешь говорить и размышлять за меня, это то, что тебе запрещено — мой запрет, который ты должен соблюдать, и я лично, чего бы мне это не стоило, буду бдить за его исполнением, — тон голоса Сайно был все еще суровым и в меру бесстрастным, хотя говорить — рассуждать в том числе — становилось все тяжелее и тяжелее. Удивительно, но последующего громогласного хохота не последовало, приподняв бровь в размышлении, юноша обнаружил, что и дымка чужого гласа почти таяла в воздухе, даже не ощущаясь сторонними касаниями на тонкой коже. — И вновь ты истратил все мои сбереженные силы, но, — голос на момент взял паузу, Сайно слышал как его учащенное сердцебиение эхом отдавалось в пустом пространстве, и это было странно ощущать спустя долгого времени неведения, что оно в принципе (хоть и логично, он не последовал следующим этапам становления сосудом, и потому его тело еще обладает жизненно важными органами, хоть и с притупленными многими чувствами) так гулко и часто могло биться, — следующая встреча, на одиннадцатую луну, будет последней. Побереги силы. Кто-то прижался носом ему в затылок, слегка о него потерешись, сгребая его в объятия — чужое дыхание стало таким же глубоким и ровным, как и собственное. Теплее не становилось, но, по крайней мере, резкая смена эмоциональной обстановки воссоздала нехватающее в последнее время чувство комфорта, он слабо улыбнулся, наслаждаясь этими касаниями, спустя долгое время, позволяя себе отбросить чрезмерную бдительность, расслабившись в чужой хватке.I showed you, I'm growing
8 июня 2023 г. в 02:16
— Сайно, поторопись, иначе не успеем! — юноша слышал отдаляющийся от него смех сквозь тяжелое сбитое дыхание, и потому сделал рывок, нагнав Тигнари и схватив его за руку, не сбавляя набранного темпа. Он держал чужую ладонь так крепко, как только мог, сосредоточившись на антонимичности ощущения от соприкосновения: ему нравилось согревать вечно холодные руки приятеля при любом возможном случае, словно это было негласной обязанностью, — в следующий раз я буду встречать тебя лично, чтобы ты не опоздал.
— Извини, Тигнари, я правда потерял фотоаппарат и перерыл весь кабинет чтобы найти его, — старательно сдерживая смех, приятно клубящийся в груди, объяснял Сайно, прикрывая глаза, чтобы разгоревшееся от бега лицо обдало свежим прохладным ветром.
— Обижаешь, считая, что у лучшего студента Амурты в этом потоке нет своего фотоаппарата, — генерал представил, как фенек драматично закатил глаза, произнося это в самом сатирическом тоне, который он мог позволить себе сейчас. Матра хотел сказать что-то похожее на «Я хотел избавить от лишних хлопот по поиску оборудования», но слова остались на языке с полусладким привкусом — думается, Тигнари и так знает об этом. Этот злосчастный фотоаппарат был крепко прикреплен к ремню Сайно, на бегу он легонько ритмично постукивался о бедро.
Пробежав мимо Пардис Дхяй, они остановились у края озерца, стараясь как можно скорее отдышаться. Тигнари, опираясь руками на колени, поднял голову, всматриваясь в водную гладь, и через момент с удивлением перевел взгляд на раскрасневшегося от усталости Сайно: тот почувствовал это, повернувшись и слабо улыбнувшись в ответ на чужую озадаченность в выражении карих глаз. Случившийся между ними бессловесный диалог только сильнее поднял воодушевление студента от того, что скоро они увидят и запечатлеют.
— Спасибо, Сайно, — произнес фенек, выпрямившись, ровным, сильным голосом, который он мог выдать с еще сбившимся дыханием, судя по его неравномерно вздымающейся груди. Положив ладонь в районе сердца, Тигнари еще пару раз жадно вдохнул влажный воздух, прикрывая глаза, чтобы прислушаться к пульсу, отбивающему в чувствительных ушах неспокойный ритм.
— Ты часто упоминал, что эти плесенники доставляли тебе проблемы, а мне покрошить их на раз-два, — генерал последовал примеру Тигнари, поднявшись, расставив руки на талии. Студент щелкнул языком, делая вид, что не услышал, как Сайно хочет продолжить свою речь, дополнив ее не самым удачным каламбуром, портящим все великолепие предстоящей ситуации. Фенек снял с бедра махаматры фотоаппарат, медленно ступая в воду, аккуратно обходя крупные листья лотоса. Сайно застыл, кажется, очевидно смущающе надолго: не сколько его взгляд остановился на мягко хлопающих ушах, а сколько на сосредоточенном аккуратном выражении лица, на котором нежно играл струящийся лунный свет, особенно подчеркивая его слабо выраженный взволнованный румянец на острых скулах. Волосы, забавно взлохмаченные, спутанные и ныне неровно уложенные после пробежки, переливались темным блеском на угловатых, узких плечах, и Тигнари собирал их в небрежный пучок, обнажая аккуратно подстриженный затылок, слегка подергивая край прижатого мягкого уха, пока передние изумрудные пряди прелестно обрамляли лицо; и очерчивая его подтянутое, сильное тело, заметное даже через новую свободную форму лесного стража, серебряной дымкой в отражении воды — затаив дыхание, Сайно мог бы продолжить смотреть на него издалека, боясь нарушить эту ласкающую взор картину своим присутствием, если бы тот не поманил его рукой, прося подойти поближе: а он не может отказать, покоренный, беспрекословно исполняет чужую просьбу.
Сайно положил голову на плечо студента, зайдя ему за спину, прикрывая глаза в надежде на краткосрочный отдых или, хотя бы, упорядочивание собственных взбудораженных мыслей. Хвост Тигнари обвился вокруг ноги матры, кончиком постукивая по оголенной коленке — он был в предвкушении, но искренне не желал мочить шерсть или шумно плескать водой. Быть может, махаматра не до конца понимал восхищение своего приятеля, но не отрицал, что оно передалось и ему самому, рассматривающему на почти беззвездном небе особенно яркую сегодня луну; закусил нижнюю потрескавшуюся губу от волнения, абсолютно нехарактерного для него. Студент поднес фотоаппарат к лицу, фокусируя камеру на цветке лотоса, выжидая нужный момент, чтобы навсегда запечатлеть его цветение. Генерал махаматра затаил дыхание, смотря на экран аппарата, боясь лишний раз шелохнуться, потеряв чужие драгоценные секунды сосредоточенности.
Хрупкие полупрозрачные лепестки слегка шевельнулись когда лунный свет коснулся их, заставив Тигнари напрячься в плечах. Студент не смыкал глаз, все сильнее и чаще постукивая краем хвоста о чужую коленку. Послышалась пара идущих подряд спустя мгновения щелчков и громкий напряженный выдох с сопутствующим ощутимым расслаблением в мышцах. Сайно хмыкнул, легонько дунув в откровенно слишком доступное для него ухо, заставив приятеля дернуться и проругаться с характерным «Прекрати», произнесенным тихим, но язвительным тоном. Тигнари смотрел на экран, пролистывая получившиеся фотографии, слабо улыбаясь — у него получилось заснять этот момент так, как он представлял это изначально, настолько удачно, что на снимках свет луны рябил на полупрозрачных лепестках лотоса, в точности передавая изображение из того, что они наблюдали лично.
— Теперь, помимо снимков для твоей работы, у тебя есть еще и удача, — фенек нахмурился, услышав это. Генерал махаматра отпрянул, разминая затекшие конечности, все еще стоя по голень в холодной воде. Он продолжил объяснение, — ходят слогания: если лунной ночью застать цветение лотоса нилотпала, то этого человека будет преследовать удача. Не знаю, нашлись ли добровольцы чтобы проверить это, но почему бы не поверить, как дети верят в существование аранар?
— Ты же знаешь, что верить в сказки без подкрепленных научных фактов так же глупо, как надеяться, что ты получишь глаз бога, просто пожелав его, — Тигнари сложил руки на груди, повернувшись к Сайно. Матра вздохнул, и пусть хотел поспорить с ним о том, что уповать на что-то сюрреалистичное не так уж и плохо, он прекрасно знал, что проиграет в дискуссии без качественных и весомых доказательств этого, а он ими явно не владел. Генерал махаматра развел руками, пожимая уставшими плечами: «Пусть будущие события рассудят нас». Сайно говорил чуть тихо, все еще более менее шелковым голосом, чем относительно задевал Тигнари, выставляя его особенно занудным дураком. Матра, замедлившись в анализировании о том, как уместно будет совершение задуманного деяния (согласовавшись на том, что, вероятно, вполне себе), скользнул рукой по чужому запястью, в извинении сплетая их пальцы, легонько раскачивая скрепленные ладони — Тигнари, кажется, даже не возражал, нежно впиваясь подушечками пальцев о бледные костяшки на кисти Сайно. Его рука теперь тоже была теплой, уткнувшись носом в плечо стоящего перед ним человека, чтобы спрятать улыбку, махаматра прикрыл глаза, наслаждаясь моментом и касанием.
Рука, по ощущению, начала выскальзывать из хватки, потому Сайно моментально сжал чужую кисть крепче, не желая, чтобы она исчезла. Тигнари остановился, обернувшись на матру, не спускающего пристального взгляда с их сплетенных пальцев, однако, седая челка закрывала рдяного цвета глаза, потому фенек свободной ладонью приподнял мешающие пряди вместе с покосившейся шапкой махаматры, вглядываясь в выражение сложно-обеспокоенного рубина — кажется, сейчас Сайно не желал поддерживать зрительный контакт, но тот факт, что, по крайней мере, он реагировал на происходящее вокруг действительно на момент успокоило ученого, тот выдохнул, ощущая, как пропал тяжелый тревожный тугой узел на сердце.
— Куда мы направляемся? — Сайно не поднимал взгляда, да и говорил достаточно сухо и потерянно, словно он старался сохранить лицо, не показывая собственной беспомощности. Тигнари озадаченно приподнял бровь, не ожидая услышать такого вопроса; не прошло, по ощущению, и часа-двух, как ранее он объяснял о плане дальнейших действий, и теперь у него сложились несколько деталей, ранее не сочетающихся: с самого момента встречи его знакомый не воспринимал реальность. Но на самом деле, ему не сложно рассказать все сначала, правда позже.
— Будет слишком сентиментально, если я процитирую самого себя, а конкретно «пойдем домой»? — Сайно неожиданно дернулся, подняв растерянный взгляд, чтобы встретиться с яшмой, в которой теплилось что-то между заботой и удивлением. Тяжелая шапка совсем покосилась, закрывая обычно неприкрытый челкой глаз, Тигнари поправил головной убор, чувствуя, как с него не сводили взгляда. «Так это был ты», — должно было остаться на чужих губах, произнесенное приглушенным шепотом самому себе, но чувствительный уши уловили эту фразу, слегка дернувшись — и это также заметил его собеседник, преподнося кулак ко рту, чтобы демонстративно кашлянуть и отвести уже очевидно смущенный взгляд.
— Веди, — после, подобно, бесконечной, паузы, проговорил глухо Сайно, крепче сжимая тонкую кисть. Тигнари не знал, стоит ли ему сделать вид, что он не заметил такой реакции, потому слабо кивнул, слегка приподнимая краешки губ в нежно-ласковой улыбке, так, чтобы генерал этого не заметил. Возможно, по отношению к махаматре употреблять слово «домой» не совсем корректно, однако, кажется, он не разделял данного мнения — может быть, в удачно сложившейся ситуации он спросит о его отношении к этому слову.