The Azkaban Summer

Крики были тюремной песней, пронзающей летний воздух. Непрекращающийся шум сотрясал камни, отскакивая от стен, эхом разлетаясь по лабиринту коридоров. Для некоторых это была последняя просьба; для других это было чистым отчаянием. Хрупкая женщина зажмурила глаза. Звуки барабанили по её ноющему черепу. Крики были олицетворением безжалостных охранников и их палочек, которые с бесконечной энергией изливали Тёмную Магию. Охранники жили благодаря этому страху, который лишь подпитывал жестокое наследие их Тёмного Лорда, разрушающего основу Соединённого Королевства, которое он присвоил себе. Он предложил им крохотный кусочек своего мира, который они могли бы назвать своим. Кусочек, который они без колебаний взяли. — Просто подари мне поцелуй! Я умоляю тебя! — раздалось вдалеке. Женщина привыкла к крикам тех, кто умолял о Поцелуе дементора. В мире Тёмного Лорда осталось мало счастья. По иронии судьбы, дементоры голодали точно так же, как и остальные невольные обитатели Азкабана, увядая, когда само страдание лишало место каждой капли радости. Тварям было нечем полакомиться, единственное удовольствие, которое оставалось, — ликование слуг Тёмного Лорда. Они сажали своих жертв в клетки, тем самым загоняя их в углы, чтобы мучить их, доводить до грани между жизнью и смертью. Впрочем, иногда они переходили эту грань, убивая несчастных. — Пенелопа, пожалуйста! Мы же были соседями по комнате! Пенелопа Клируотер была живым доказательством того, что некоторые из охранников когда-то были хорошими людьми. В менее беспокойные времена хрупкая женщина думала, что хорошо знает людей, что она понимает, кто пойдёт правильным путем, а кто неизбежно выберет неправильную тропинку. Увы, мир изменился. Садизм начал размножаться даже в самых неожиданных местах, распространяясь, как неизлечимая болезнь. Женщина обняла колени руками, вспоминая, как впервые поняла, что они могут проиграть. Она была в бегах несколько месяцев, и Пожиратели Смерти нашли её импровизированный лагерь недалеко от Конифер-Ридж. Побег имел решающее значение. Она рванула к большим соснам, у которых были густые ветки. Они могли заставить Пожирателей замедлить ход, дать время на то, чтобы перевести дух, а после аппарировать. Она почти добралась до зарослей. Но кто-то преградил ей путь. — Сьюзен? — потрясённо прошептала женщина. На неё была нацелена палочка, дрожащая рука держала её. — Привет, Грейнджер, — ответила ведьма. Гермиона сморгнула слёзы. У Сьюзен Боунс не получилось заклятие Круциатус, но каким-то образом этот момент был хуже, чем те часы под Беллатрисой Лестрейндж с её извращёнными пытками. Женщина и раньше оправлялась от проклятия, но на этот раз травмы были не физическими. Заклинание, пусть и неудавшееся, украло её надежду. Эту рану было труднее залечить. С этого момента Орден Феникса был уничтожен, что в конечном итоге привело Гермиону к Пожирателям, которые бросили её перед Долоховым. Он ухмылялся от уха до уха, когда приказал своим подчинённым затащить её в камеру, в которой она находилась с поздней зимы. Голоса до сих пор эхом доносились откуда-то с нижнего этажа. — Увидимся в аду, Долгопупс! — Иди нахуй, Флинт! — Невилл не остался в долгу. — Локомотор Мортис! — закричал другой охранник, на этот раз намного дальше. — Тогда можешь есть грёбаных личинок, грязнокровка! Гермиона судорожно вздохнула. Кто-то приближался к её камере, а ей оставалось лишь ждать гостя в углу на своей крошечной кровати с заплесневелыми простынями, которые укутали узкую талию. Неожиданные посещения никогда не заканчивались хорошо, поэтому Грейнджер научилась скрываться на изъеденном молью матрасе, пока в камеру не зашли. В Азкабане было трудно найти комфорт и тем более кровать. Какой бы плохой она ни была, по крайней мере, она была. — Я чертовски голоден! — крикнул кто-то из тюремного блока. Гермиона понимала кричавшего, но за прошедшие три месяца она научилась жить с непрекращающимися приступами голода. Именно жажда довела её до безумия, оставив лишь головокружение и дрожь. Конечно, о том, чтобы попросить воды, не могло быть и речи. Это была одна из первых ошибок, которую она совершила, но девушка быстро поняла, что повторять её не стоит. Охранники были довольно изобретательны в своих ответах: иногда они предпочитали оглушить заключённого с помощью заклинанием водомёта, а иногда выливали полную чашку на грязный пол. Чаще всего они предпочитали просто не давать заключённым воду. Те, кто выживал после пыток, редко мучались от жажды. Вильгельмина Граббли-Планк была последней, кто испытал эту муку, озвучив её. Бывшая преподавательница была найдена мёртвой в своей камере всего через неделю после того, как попросила воды у Алекто Кэрроу во время одного из её редких посещений. — Ты не имеешь права разговаривать со мной, Предательница Крови! — Алекто моментально взорвалась. — Гойл, я надеюсь, ты научишь эту сволочь хорошим манерам, как только я уйду отсюда. В ту ночь Винсент Гойл без остановки пытал Граббли-Планк. Крики ведьмы заставили всех замолчать. После того, как Гойл вышел из камеры, она три дня подряд просила воды. До Гермионы доносились её последние хрипы в ранние утренние часы. Охранники пришли за телом, и она не открывала глаза, пока их голоса не стихли. С тех пор нельзя было услышать, чтобы кто-нибудь просил воды. Новенькие иногда пытались, но тюремные ветераны затыкали их. — Ты привыкнешь, — накануне сказал Симус Финниган новой девушке. Её отправили на два этажа ниже камеры Гермионы, в старую клетку Граббли-Планк, поэтому она всё слышала. Гермиона не была уверена, что к Азкабану можно привыкнуть. Она знала лишь то, что отсюда невозможно выбраться. Даже пытаться не стоит. А пока она вынуждена здесь находиться, стоит научиться уловкам, которые сделают пребывание более терпимым. На её спине изначально была мишень, потому что она была «любимицей Поттера», «Золотой девочкой», «грязнокровкой», и Гермиона сделала всё, что могла, чтобы стереть эту метку. Если ей удастся избежать худшего исхода, то и безымянная новенькая наверняка сможет сделать то же самое. — Просто молчи, — громко посоветовала Гермиона. — Если ты хочешь воды, ты должна вести себя прилично, а для них данное понятие означает держаться подальше от остальных и вести себя тихо. Они проклянут тебя, если ты будешь стоять у решётки, особенно Булстроуд. И не кричи на Гойла, он попытается поставить тебя в пример. — Сама Гермиона Грейнджер говорит мне молчать? — спросила девушка. — Именно. Она надеялась, что девушка послушается. В конце концов, молчание не раз спасало её, и если удача была на её стороне, она могла сохранять жизнь себе и девушке достаточно долго, чтобы они смогли увидеть конец правления Тёмного Лорда. Каким бы маловероятным исходом это ни казалось, важно было сохранить хотя бы крупицу надежды. Шаги приближались, сердце застучало с удвоенной силой. Девушка вытянула шею, пытаясь найти взглядом охранника. Флинт, который, по-видимому, был родственником довольно противного мальчика, с которым она ходила в школу, был более милым, чем Булстроуд или Гойл. Если бы он решил проверить её камеру, возможно, через несколько секунд она бы пила воду из миски. Её дыхание сбилось, когда тяжёлые ботинки застучали совсем близко. Инстинктивно Гермиона прижала ноги ближе к груди. Если она понимала, что сейчас может оказаться под действием Круциатуса, она старалась защитить свои жизненно важные органы. Римус Люпин научил её этому много лет назад. Это знание не раз спасало девушку. — Продолжай двигаться, предатель! Голос не был похож на хриплый баритон Флинта, он был скорее пронзительным и женственным. Гермиона сразу узнала его. Она ещё дальше забилась в свой угол. Заключённые взревели, когда каблуки обуви застучали по булыжному полу, некоторые из них выкрикивали непристойности, а другие грохотали прутьями. Гермионе стало интересно, кто мог вызвать такой переполох. Предатель должен был быть кем-то, кого все знали — кем-то важным для Тёмного Лорда. Кто был настолько глуп, что осмелился бросить ему вызов? — Эй! Иди сюда, красавчик! — раздался чей-то крик среди множества вульгарных звуков поцелуев. — Вот что ждёт всех вас, Пожирателей Смерти, всех до единого! — Думаешь, ты в безопасности, Эджкомб? Если его пришлют сюда, как ты думаешь, что они с тобой сделают? — Тихо! — крикнула Мариетта. — Вы все! Крыло замолчало. Гермиона предположила, что Мариетта взмахнула своей палочкой. Девушка смирилась с тем, что воду она не получит. Мариетта была такой же жестокой, как и некоторые из самых доверенных последователей Тёмного Лорда; только она была менее компетентна. — Что я говорила о твоих ногах? — прошипела Мариетта. — Если ты не будешь следовать указаниям, ты наткнёшься… — Убери от меня свои грязные руки! У Гермионы отвисла челюсть. Голос был надменным и растягивающим гласные, его она узнает где угодно. Внезапно она поняла тюремные крики в сторону новоприбывшего. Всё это имело смысл. С громким ворчанием Драко Малфой споткнулся перед её камерой. На его запястья и лодыжки были надеты кандалы из кожи и железа, явно работа Мариетты, которая стояла позади него. Кольцо с ключами зазвенело на поясе. Пожиратель Смерти, обессиленный и взлохмаченный, вытаращил глаза на Гермиону. — Грейнджер? Гермиона уставилась на него. Было неприятно видеть его в Азкабане после тех лет, когда его семья была вознесена на пьедестал Тёмного Лорда. Его отец стал Министром Магии. Его мать была воплощением светской жены. Сам Драко должен был стать главой отдела Магического Правопорядка. Многое изменилось за последние три месяца. Страх наполнил грудь Гермионы. — Я думаю, наш новый гость был бы признателен тебе за ответ, Гермиона, — прорычала Мариетта, подталкивая Малфоя к решётке камеры. Она потянулась за кольцом для ключей, оставив Пожирателя Смерти и Нежелательное лицо номер два друг перед другом, их разделяла лишь решётка. Гермиона моргнула. — Я… Э-э-э… Привет, Малфой. Мужчина не ответил. Мариетта, которая всё ещё рылась в своей связке ключей, толкнула Малфоя локтем в живот. Он согнулся вдвое. — Поздоровайся со своим новым соседом по камере, Драко. В унисон Грейнджер и Малфой воскликнули: — Что? — Вы меня прекрасно слышали, — фыркнула Мариетта. Она достала ржавый ключ и вставила его в замок решётки Гермионы. — Каких бы разногласий у вас ни было, возможно, вы захотите их уладить. Я подозреваю, что вы оба задержитесь здесь надолго. — Но ведь эти камеры не предназначены для совместного пребывания… — начал Малфой. — Мы переполнены, а казни откладываются на месяцы, — перебила Мариетта. Она повернула ключ. — Мы и так удвоили все верхние блоки камер. — Но на этом этаже есть другие ведьмы! Я их видел! Почему бы не отправить её к ним? — Эти ведьмы считаются неподходящими для сокамерников, или у них появятся новые сокамерники через день-другой, — беззаботно ответила Мариетта. Её язык высунулся, когда она надавила на ключ, а после вытащила его обратно. Казалось, у неё всегда были проблемы с замком на решётке Гермионы. — Но… Мариетта перестала возиться с замком и уставилась на него. — Слушай, так называемый список ограничен очень специфичными преступлениями, так что не чувствуй себя особенным, Малфой. Многие здесь даже заводят новых друзей, и, честно говоря, если… — Я не могу с ней подружиться! — пожаловался Малфой. — Она грязная, чёртова… — Те, кто не уважает Тёмного Лорда, ничем не лучше грязнокровок, — перебила его Мариетта. — А здесь с ними обращаются так же плохо, если не хуже. Ты можешь ворчать по этому поводу, если хочешь, но ты быстро поймёшь, что на жалобах далеко не уедешь. Это не поместье Малфоев, и я не твой домовой эльф. Если ты ещё не понял это, то очень скоро до твоего мозга должна дойти эта информация. Малфой стиснул зубы, когда Мариетта вставила ключ обратно в замок. Гермиона, хотя и была так же раздражена, знала, что лучше не устраивать сцен. Слова Мариетты звучали правдоподобно: на жалобах далеко не уедешь. — Этот чёртов… Получилось! — пробормотала Мариетта, проворачивая ключ. — Вот и мы. С последним поворотом замок щёлкнул, дверь распахнулась, и Мариетта втолкнула Драко внутрь. Длинные ноги мужчины разъехались в противоположные стороны, из-за чего Малфой споткнулся о кандалы на щиколотках и упал на землю. Ссадины усеяли его ладони, когда он выставил их перед собой, а Гермиона тем временем с интересом наблюдала, как он борется с кандалами, чтобы вытереть руки о свои полосатые штаны. Теперь, когда Малфой был внутри, Мариетта захлопнула решётку. Яркая ухмылка заиграла на её губах, когда она ещё раз повернула ключ. — Ведите себя хорошо, — пропела она. — Впрочем, не стоит. Я в любом случае буду спать спокойно. С этими словами она развернулась, оставив беспомощного и разъярённого Малфоя на полу. Он всё ещё был в наручниках, а по его рукам стекала кровь от контакта с острыми камнями. Убийственное выражение на его лице лишь убедило Гермиону оставаться на месте. Теперь можно обдумать новый поворот событий. Гермиона не знала, почему он всё ещё в наручниках, но обычно так обращались с наиболее опасными преступниками. Шаги Мариетты почти стихли, когда он вновь заговорил. — Из всех людей, с которыми я мог бы соседствовать… Из всех них… Выбор пал именно на тебя. Гермиона не приняла его ворчание на свой счёт. На самом деле, у неё были похожие чувства. Она была уверена, что есть люди похуже, с которыми она могла бы делить камеру, но в тот момент Малфой был чуть ли не первым в списке. — Поверь мне, я тоже этому не рада, — пробормотала она в ответ. Часть её не верила Мариетте насчёт верхних тюремных блоков. Соединить их вместе было бы довольно необычным, но, возможно, эффективным методом пытки. Может, надзиратель надеялась на то, что они убьют друг друга. В камере было много острых камней, которые Драко уже обнаружил. Если бы они были достаточно разгневаны, они оба могли бы быть мёртвыми к ночи. Гермиона отбросила эту мысль. Малфой осматривал камеру, бегая глазами по всем предметам, кроме неё, но, похоже, он не искал орудие убийства. Гермиона боковым зрением следила за его движениями. Он перевёл взгляд с решётки на унитаз, на потолок — и, наконец, его взгляд метнулся к её пальцам. Они были сложены на крае простыни, которую она обмотала вокруг себя. Гермиона крепче сжала ткань, внезапно почувствовав себя незащищённой, хотя между ней и мужчиной, от которого она отчаянно хотела сбежать, было достаточно пространства. Через мгновение Малфой пробормотал: — Что-то мне подсказывает, что они не дадут нам ещё одну кровать. Гермиона побледнела. Он был прав.