A Potter's Field

Города иногда очень одинокие места. Сириус Блэк знал это, как никто другой. На станции метро всегда было сыро, а вонь чувствовалась еще до того, как он спускался по лестнице. Она смешивалась с душным уличным воздухом, сигаретным дымом и шипящим сладким запахом жареных орехов. Вода медленно стекала по стенам, по нарисованным рекламам энергетических напитков и объявлениям для зависимых, по цветным мозаикам, выложенным из плиток, которые никогда не выглядели так же радостно, как их задумывали дизайнеры. Зато хотя бы было тепло. Тепло или нет, а там все равно умер человек. Утром вторника. Или, может, вечером понедельника. Полиция сказала, что, когда Сириус нашел его, он уже несколько часов был мертв. Его звали Майк, и Сириус разговаривал с ним почти каждое утро. Ничего такого. Никаких серьезных тем. Просто «привет, как ты сегодня?». «Как дела с ногой?». Иногда, если Сириус приходил на станцию слишком рано, он покупал Майку кофе и присаживался возле него, чтобы поболтать пару минут. Большую часть дней Майк был разговорчивым, он ворчал и с трудом вставал с пола, чтобы сесть к Сириусу на лавочку, пока перрон вокруг них медленно заполнялся людьми. Он радостно говорил Сириусу заняться своими делами, когда тот предлагал свозить его в бесплатную клинику, чтобы ему выписали инсулин. Вместо этого Майк доставал из кармана свой старый, разбитый мобильник, такие обычно выдавали работники социальных служб участникам программы лечения диабета, и открывал галерею, чтобы показать Сириусу фотографии животных, которые забрели на станцию. В основном это были крысы, чаще всего — голуби, иногда — кошки, однажды — опоссум. Майк даже заявлял, что как-то видел лису, но она была слишком шустрой и улизнула еще до того, как он успел вытащить телефон. В такие дни Майк громко смеялся, закидывая голову назад и обнажая полупустой ряд зубов; он называл Сириуса «Красавчиком» и «Доктором Богатеем», отпускал шутки до тех пор, пока не приезжал поезд Сириуса. Однажды они даже сделали селфи. В другие дни Майк был мрачный, словно одержимый демонами, чье присутствие Сириус чувствовал подобно растекающейся тьме. Его дурное настроение ложилось тяжестью на брови, проминало щеки, сводило разговоры к бубнежу и оборонительно скрещенным на груди рукам. Майк все еще брал кофе, даже если орал на Сириуса, чтобы тот отъебался от него и оставил, наконец, в покое, занимаясь своей ебучей благотворительностью с кем-нибудь другим. От него ужасно пахло. Потом, мочой, дерьмом, грязью, сгнившими зубами; запахи наслаивались друг на друга; грязь, скапливавшаяся месяцами, покрыла его кожу и одеяло тонкой пленкой. Каждый день в больнице Сириус слышал запахи и похуже. Спустя время он едва ли замечал их. Кроме того, это всего лишь на пять минут. Сириус мог вытерпеть все что угодно, в течение пяти минут. Даже больше, чем он думал, на самом деле. Иногда Майк был единственным, с кем Сириус разговаривал вне работы на протяжении дней. Утра растворялись в дни, медленно перетекали в ночи и по новой. Города — одинокие места. Миллионы людей, а поговорить не с кем. Сириус знал, что Майк умер, еще до того, как сел на лавочку; он мог сказать это по бледной коже и задеревеневшим конечностям человека, привалившегося к бетонной скамье на станции метро. Дрожащей рукой Сириус все равно потянулся под испачканное одеяло к воротнику его армейской куртки, все равно прижал пальцы к шее Майка в поисках пульса. Потом он позвонил в полицию, которая упаковала Майка в черный мешок для трупов и увезла прочь. Сириус предупредил, что опоздает на работу, и сел на поезд, едущий в сторону морга. — Что случится, если никто не заберет его тело? — спросил Сириус женщину за стойкой в офисе коронера, его рабочая сумка стояла между ног на блестящем плиточном полу, а сжатые в кулаки руки покоились в карманах его черного шерстяного пальто. — Оно пролежит у нас три недели… — Он, — перебил ее Сириус. — Он, — сбивчиво исправилась она, — и если никто из ближайших родственников не придет за ним, его кремируют и похоронят на кладбище горшечника. — На каком кладбище? — выплюнул Сириус, чувствуя, как сводит живот, норовящий избавиться от кофе и банана, который он съел этим утром. — Кладбище горшечника, — повторила она. — Так называют кладбище для Джонов Доу и неопознанных трупов. Думаю, это устаревший термин. — Думаю, да, — пробормотал Сириус и развернулся, направляясь к стеклянным вращающимся дверям, ведущим в ветреное мартовское утро. В следующие дни после смерти Майка Сириус разговаривал с еще меньшим количеством людей. Джеймс бы шутливо его отчитал, призывая завязать разговор в поезде, поболтать с коллегами о чем-нибудь, что не касалось жизненно важных показателей и медицинских распоряжений, может, даже посоветовал бы снова скачать тиндер. — Там есть и просто дружеские встречи, знаешь ведь, — сказал бы Джеймс своим невероятно оптимистичным голосом. — Эти приложения не только для отношений. — Это жалко, Сохатый, — ответил бы Сириус. Даже сейчас он почти мог почувствовать успокаивающую руку Джеймса на своем плече. — Почему бы тебе не узнать, как там дела у Марлен? — Она вернулась во Францию. Я уже говорил тебе. — О! А что насчет того сексуального фармацевта? — настаивал бы Джеймс. Он никогда не сдавался с такой легкостью. — Ну, у того с классной задницей. — У него серьга. — И? — Серьга, Сохатый. Одна. Золотое кольцо. Как будто мы в 1995. — Думаю, они снова в моде, Бродяга. — Не для меня. — И дело действительно только в этом? — Что это должно значить? Джеймс бы вздохнул. Накрыл руки Сириуса своими. — Прошло семь месяцев, Сириус, — сказал бы Джеймс мягким голосом. Любящим. — Лили тоже за тебя переживает. Но Лили, на самом деле, не переживала. Как и Джеймс. — Мне пора, Джейми, — сказал бы Сириус, наливая себе стакан, а потом еще один и еще, столько, чтобы прогнать из головы Джеймса, его любящий голос и карие глаза, оттенок которых Сириус, к сожалению, медленно и уверенно забывал. Может быть, ему стоит отправить еще одно письмо своему юристу и социальному работнику Гарри, хотя он уже писал им этим утром. Может быть, ему стоит выпить еще. На следующий день на станции метро Сириус смотрел на пустое место, где раньше сидел Майк, и думал, заметил ли еще кто-нибудь, кроме самого Сириуса, его отсутствие. Он думал, как среди миллиардов людей на этой земле можно было заметить и запомнить хоть кого-нибудь. Даже если когда-то они были важны, это было секундной вспышкой. В долгосрочной перспективе они все были крошечными пылинками. В масштабах вселенной они едва ли считались пятнышками. Они были здесь, а потом исчезали в мгновение ока. Кто вообще запомнит, что они когда-то жили? Прошло три недели и два дня. — Так никто и не пришел, — сказала Сириусу по телефону работница морга. — А я могу забрать его? — спросил он. — Не вижу причин для отказа, — ответила женщина. — Вам нужно будет заполнить кое-какие документы и взять на себя погребальные расходы. — Хорошо, — тут же сказал Сириус, и странная тяжесть поселилась где-то у него в груди. — Да, я все сделаю. Я могу прийти сегодня? Пару часов спустя Сириус снова был в поезде, направляясь домой из морга, в календарь телефона была вбита дата похорон, а в руках Сириуса был маленький пакет с пожитками Майка — всей его жизнью. Женщине в морге Сириус сказал, что они могут выкинуть его грязное одеяло и даже потрепанную одежду. Сириус уже решил, что купит ему хороший костюм, в котором и похоронит. Еще галстук и подходящий нагрудный платок. И хорошую обувь. Может, из итальянской кожи. Почему нет? Майк мог и шикануть напоследок. Он вернулся домой, оставил ключ в замке, покормил кошку Лили — свою кошку, напомнил Сириус себе — снова написал социальному работнику Гарри, приготовил спагетти болоньезе, налил бокал бурбона. Открыл пакет из морга и бережно выложил все содержимое на пол в гостиной. Вещей было немного. Порванный и перемотанный скотчем бумажник, в котором лежал проигрышный лотерейный билет и просроченное водительское удостоверение. Теперь Сириус знал, что Майка звали Майкл К. Хэтч. Ему было 63 года. Когда-то он проживал на 15-й Саус Бёрч Стрит, и, если верить гуглу, там была АМХ. Еще в пакете был разбитый телефон, к которому Сириус сразу же подобрал пароль — день рождения Майка. В нем не было ни сохраненных номеров, ни сообщений, а последний раз Майкл звонил полгода назад в Тако Белл. Сириус открыл галерею и пролистал бесчисленное количество тусклых и размытых фотографий животных, снующих по станции метро — крыса, крыса, голубь, крыса, собака на поводке (она, наверное, не считалась, подумалось Сириусу), енот, крыса, опоссум — а потом он увидел знакомое лицо. Свое собственное. Его улыбка выглядела неестественно яркой и чистой на фоне беззубой ухмылки Майка, но было между ними и что-то похожее, что сам Сириус никогда не замечал. Что-то во взгляде. У них обоих был затравленный, уставший взгляд. Темный, несмотря на улыбки. От этого по спине Сириуса пробежали мурашки, и он быстро перелистнул фотографию. Он думал, что увидит еще больше крыс, но их не было. Вместо этого он наткнулся на еще одно селфи. Майк ухмылялся в камеру своей беззубой улыбкой, сидя рядом с мужчиной с мягкими медно-каштановыми кудрями и выделяющимися шрамами, пересекающими его левую бровь и переносицу. Глаза у мужчины тоже были карие и казались добрыми за очками в черепаховой оправе. Он не шарахался от Майка, как это обычно делало большинство людей на железнодорожной платформе. Вместо этого он наклонился поближе, чтобы заглянуть в камеру, точно так же, как это сделал Сириус. Сириус долго смотрел на фотографию, изучая лицо мужчины. Он выглядел ровесником Сириуса, а может, и чуть моложе. Его улыбка была милой и мягкой, из-под красивых розовых губ выглядывал очаровательно торчащий клык, а щеки покрывала россыпь веснушек. На мужчине было тяжелое коричневое пальто и толстый красный шарф, обмотанный вокруг шеи. В нем не было и следа той пустой темноты, которая была на лицах Майка и Сириуса. Возможно, он выглядел немного усталым, но в то же время счастливым. Умиротворенным. От улыбки в уголках его глаз появились морщинки. Сириус представлял его себе человеком, который пьет чай с молоком, носит очаровательно потрепанные свитера и читает старые книги с заломанными корешками. Сириус неохотно отложил мобильник в сторону и осмотрел последний предмет из пакета. Это была помятая и потрепанная визитная карточка с надписью «Р. Дж. Люпин, Социальная служба». В дополнение к контактной информации офиса Р. Дж. Люпина, на обратной стороне карточки также была записка, написанная от руки синими чернилами («Майк, звони мне в любое время»), и номер телефона. Сириус засунул карточку в бумажник Майка, сам бумажник убрал в кухонный ящик и открыл свой ноутбук. На следующее утро Сириус прибыл на железнодорожный вокзал со стопкой листовок, на которых была фотография Майка, а также дата и место проведения поминальной службы. Он приклеил их скотчем у входа на станцию метро и по всей платформе. Он прикрепил их к телефонным столбам в АМХ, где раньше жил Майк. Он потратил свой обеденный перерыв на покупку костюма и обуви для Майка и написал некролог для газеты. На следующий день он заказал цветы в том же цветочном магазине, которым пользовался несколько месяцев назад. Флорист даже запомнил его. На самом деле Сириус сомневался, что тот когда-нибудь забудет его. — Еще одна потеря, сынок? — печально спросил старик, похлопывая его по руке. — Мне жаль это слышать. Сириус не знал, как объяснить, кто такой Майк, поэтому вместо этого он просто сказал «спасибо». В любом случае, он не хотел оставаться там дольше необходимого. От запаха лилий у него скрутило живот. Поминальная служба была назначена с 14:00 до 16:00 в похоронном бюро в центре города, потом — похороны. Гроб выбрали закрытый. Сириус не боялся мертвых тел. Он достаточно насмотрелся на них и на работе. Но открытые гробы были варварством, ужасным возвращением к тем дням, когда труп действительно мог снова проснуться. Они больше не проснутся. Сириус стоял в парадном зале похоронного бюро в своем любимом сером костюме, расхаживая взад-вперед вокруг кучи цветов, которыми был усыпан гроб и пол. Из колонок тихо раздавался «Abbey Road». Сириус выбрал The Beatles, потому что Майк однажды сказал Сириусу, что ему нравится песня «Penny Lane» — он слышал, как уличный музыкант играл ее на гитаре на станции метро. Он даже подпевал. Неправильно, но все же. Penny Lane, is in my ears and in my thighs! Теперь, когда Сириус задумался об этом, то Майк, возможно, шутил. Минуты шли. 14:15, 14:30, 14:45, 15:00, и никто так и не пришел. Наконец Сириус услышал, как открылась дверь и раздался голос распорядителя похорон: — Спасибо, что пришли. Распишитесь в журнале регистрации. Сириус поднял глаза, испытывая огромное облегчение от того, что пришел еще хоть кто-то, не считая его. Он подождал, пока человек распишется и войдет в зал. Сириус сразу же узнал его. Это был тот мужчина с фотографии в телефоне Майка, тот, который с кудрями, в очках и с добрыми глазами. Он оглядел пустой зал, разматывая красный шарф на шее. Его взгляд остановился на стоящем возле гроба Сириусе. Мужчина одарил его мягкой печальной улыбкой, подошел и протянул руку. — Привет, я Ремус, — представился он. — Я был другом Майка. Я сожалею о твоей потере. Оу. Он, должно быть, подумал, что Сириус — сын Майка или что-то в этом роде. — Спасибо, — сказал Сириус, пожимая руку Ремусу. Рука, несмотря на промозглый мартовский день, была теплой. — Я Сириус. Тоже был другом Майка. Откуда ты его знаешь? — Видел по пути на работу, — ответил Ремус. — Сидел с ним утром на вокзале. — И я тоже! — сказал Сириус и понял, что ни один из них так и не разорвал рукопожатие. Это было приятно, но Сириус все равно неохотно отпустил руку Ремуса. Он уже несколько месяцев не прикасался ни к кому, кроме пациентов. — Еще пару дней назад я даже не знал его фамилии, — признался Сириус. — Это ты все устроил? — спросил Ремус, оглядывая похоронное бюро, прежде чем снова повернуться к Сириусу с удивленным выражением лица. — Да, — Сириус пожал плечами, засунул руки в карманы и рассказал о том, как нашел тело Майка и связался с моргом. Он не смог заставить себя произнести слова «кладбище горшечника». — Так это значит, что ты и листовки расклеил, — сказал Ремус. Это был не вопрос. — Да, — ответил Сириус. — Я подумал, что, может быть, у него есть другие друзья, которые, возможно, захотят попрощаться, но пока тут только мы с тобой. — Это… — начал Ремус, но замолчал. Он изумленно покачал головой, очевидно, подыскивая нужные слова. — Это невероятно. — Не думаю, что о нем можно просто забыть, — тихо сказал Сириус. — Ты прав, — согласился Ремус. — Так не должно быть. — Хочешь верь, хочешь нет, но я видел тебя раньше, — признался Сириус, слегка посмеиваясь, и полез в карман. — Эй, у тебя телефон Майка, — воскликнул Ремус, увидев вещицу в руке Сириуса. — Я сказал Майку, что могу достать ему новый, после того, как он разбил этот, но он отказался, сославшись на то, что телефон еще работает. — Ты купил его? — Да, — ответил Ремус. — Я работаю в социальной службе, и мы раздаем мобильные телефоны бездомным и людям с низким доходом, оплачиваем их тарифные планы. Как бы пытаемся поддерживать их связь с миром. Трудно устроиться на работу, снять квартиру или даже записаться на прием к врачу, если у тебя нет мобильника. Я надеялся, что он воспользуется им, чтобы связаться с нашей диабетической клиникой, но я думаю, что он использовал его в основном для того, чтобы фотографировать крыс. — Я смотрел его галерею, именно этим он и занимался, — рассмеялся Сириус. За последние две минуты он смеялся уже дважды — так еще и с незнакомцем в похоронном бюро — и это гораздо больше, чем за последние семь месяцев. — Я так понимаю, там есть и моя фотография? — спросил Ремус, указывая на телефон. Сириус кивнул и открыл галерею. Ремус сделал шаг ближе, чтобы разглядеть фотографию, и их плечи соприкоснулись. Сириус почувствовал запах чужого лосьона после бритья. Приятный, но несильный запах напомнил Сириусу о прохладном осеннем дне. Сириус искоса взглянул на Ремуса, который одарил фотографию нежной улыбкой. — Я думаю, он был хорошим человеком, — тихо сказал Ремус. — Жаль, что я не мог помочь ему больше — Р. Дж. Люпин! — воскликнул Сириус, сопоставляя имя Ремуса, его работу и визитную карточку. — Да, — рассмеялся Ремус, глядя на Сириуса с теплой веселой улыбкой. — У Майка была твоя визитка, — сказал Сириус. — У него не было почти ничего, кроме истекших прав, телефона и твоей визитки. — Оу, это мило. И грустно. Жаль, что он ей не воспользовался, — ответил Ремус. — Ты, эм…ты знаешь, как он умер? Сириус покачал головой. — Нет. Но, если навскидку, то осложнения на фоне диабета. Я видел его ноги, — объяснил Сириус. — Я врач скорой помощи в Святого Сердца. Ремус понимающе кивнул. — Я тоже видел его ноги, — вздохнул он. Ремус оглядел пустое похоронное бюро и, казалось, принял какое-то решение. Он снял пальто и шарф и повесил их на спинку стула. Сириус слегка улыбнулся, увидев слишком большой темно-синий свитер в стиле Fair Isle. Воротник, как Сириус и предполагал, потрепан. — Не возражаешь, если я побуду здесь немного? — спросил Ремус. — Это было бы здорово, — сказал Сириус. Время шло, но никто по-прежнему не приходил. У Сириуса было предчувствие, что этого и не произойдет. Но Ремус все это время стоял рядом с ним, терпеливо ожидая. Они непринужденно болтали, сначала о Майке, потом о работе и о том, как трудно заводить друзей в городе. — Я прожил здесь два года, прежде чем у меня появился близкий друг, — признался Ремус. — У меня было много знакомых. Ну, знаешь, люди с работы, с которыми я время от времени выпивал или обедал. Было много неудачных свиданий. Но не было никого, с кем бы я по-настоящему общался, пока я не встретил свою подругу Мэри. — Как вы с ней познакомились? — спросил Сириус. — Она дружила с парнем, с которым я встречался, — ответил Ремус, и Сириус почувствовал, как его желудок сжался при слове «парень». — Мы расстались, а Мэри осталась. — Это здорово, — сказал Сириус. — Боже, я не ходил на свидания уже… Сириус поднял глаза к натяжному потолку, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз действительно с кем-то встречался. Это было до Джеймса и Лили… — Примерно восемь месяцев, — закончил Сириус, оглядываясь на Ремуса, который приподнял брови. — Ух ты, — сказал Ремус. — Есть какая-нибудь причина? — Да, вообще-то, эм… мой лучший друг и его жена умерли. Джеймс и Лили. Автомобильная авария. Прошлым летом. Слова слетели с губ Сириуса еще до того, как он осознал, что произносит их. Он не мог поверить, что действительно произнес их вслух, да еще и перед незнакомым человеком. Затылок покалывало от жара, расползавшегося по лицу пятнами, а в глазах щипало. — О, Сириус, — сказал Ремус. — Мне так жаль. — Спасибо, — кивнул Сириус, глядя себе под ноги. — В общем, было не до этого. Работа, попытки получить опеку над их сыном. И еще, ты знаешь… было бы здорово не иссохнуть и не умереть в перерывах. Он попытался рассмеяться, но это было больше похоже на сдавленное рыдание. Сириус приложил дрожащую руку ко лбу и покачал головой. — Извини, — сказал он, отчаянно пытаясь проглотить подступившие слезы. — Вот почему я не говорю об этом. — Все в порядке, — осторожно успокоил Ремус. Он неуверенно протянул руку и положил ее Сириусу на плечо. — Нам не обязательно говорить об этом. Сириус кивнул и судорожно выдохнул, пытаясь выровнять дыхание. В зал вошел распорядитель похорон. — 16:15, мистер Блэк. Сириус кивнул и шмыгнул носом. Он быстро вытер глаза тыльной стороной ладони. — Надо ехать на кладбище, — сказал Сириус, его голос все еще дрожал. — Похороны. — Составить тебе компанию? — спросил Ремус. — Я пойму, если ты захочешь попрощаться с Майком наедине, но… — Нет, — быстро сказал Сириус. — Я имею в виду, да. Поехали. Это было бы здорово. — Хорошо, — ответил Ремус. Он вытащил свой телефон и посмотрел на Сириуса. — Какой адрес? Я закажу такси. — Поехали со мной, если хочешь, — предложил Сириус. — Я взял машину напрокат. — Ты уверен? — спросил Ремус. — Не хочу садиться на шею. — На самом деле, мне бы очень хотелось, чтобы ты поехал. Готов поспорить, Майк тоже этого хотел бы. После службы Ремус и Сириус стояли возле свежевырытой могилы, засунув руки в карманы и подняв воротники курток, чтобы защититься от все еще зимнего холода. Несколько минут они оба молча смотрели на надгробие Майка. Сириус выбрал простой мраморный камень с именем Майка, его датой рождения и смерти и словами «Светлая память». — Спасибо, что сделал все это, — наконец сказал Ремус, глядя на Сириуса. Порыв ветра сдул волосы ему на глаза, и Сириус испытал странное желание смахнуть их с чужого лица. — Майку так повезло познакомиться с тобой. — Я думаю, любой бы так поступил, — сказал Сириус, но Ремус покачал головой и даже слегка рассмеялся. — Устроил бы похороны совершенно незнакомому человеку? Ты что, шутишь? Ты, наверное, один на миллион, Сириус. Ремус мягко улыбнулся ему своими добрыми карими глазами, и Сириус почувствовал, как что-то маленькое разжалось у него в груди, почувствовал, как его челюсть немного расслабилась. Они смотрели друг на друга еще несколько секунд, прежде чем Сириус заговорил. — Могу я пригласить тебя на ужин? — выпалил он, и Ремус снова рассмеялся. Это был прекрасный звук. — Нет, — сказал Ремус с улыбкой, и его щеки приобрели пыльно-розовый оттенок. — Это я собираюсь пригласить тебя на ужин. Они проговорили несколько часов. Фактически, всю ночь. Сириус узнал, что Ремус вырос в семье ловца омаров на крошечном острове у побережья штата Мэн, в таком месте, где ему приходилось добираться на лодке до материка, чтобы сходить в продуктовый магазин. Шрамы на его лице были от того, что его выбросило из маленькой весельной лодки во время сильного шторма. Лодка разбилась вдребезги о скалистый берег, и Ремусу повезло, что он не утонул. По словам Ремуса, он даже сейчас скучал по океану, чувствуя боль, похожую на трещину в сердце. Когда Сириус напомнил ему, что они живут прямо возле гавани, Ремус сказал, что это не считается. — Я имею в виду бескрайний океан, — сказал он с мечтательным, отстраненным выражением. — Такой океан, который мог бы проглотить тебя целиком, прямо как кит, и никто и никогда больше бы тебя не увидел. — Разве тебя это не пугает? — спросил Сириус. Его, например, пугало. Так было всегда. Необъятность космоса, океана, пустыни приводила в ужас. Это напоминало о его незначительности. О незначительности Майка. О незначительности Джеймса… — Пугает, но так и должно быть, — сказал Ремус. — Это значит, что ты понимаешь, что значит быть человеком. Как в том стихотворении Мэри Оливер. «Скажите мне, что вы планируете делать с одной-единственной дикорастущей и драгоценной жизнью?» Открывает глаза, скажи? Они просидели в ресторане до закрытия, потом еще в одном, потом прятались в углу мрачного бара до тех пор, пока бармен не схватила грязную веревку, свисавшую с медного колокольчика над раковиной, и громко не зазвонила в него. — Последний звонок, ребята, — сказала она. Они допили свое пиво и ушли, выйдя на теперь уже тихие улицы. Сириус поднял голову. В ночном небе была видна только луна. Огни города затмевали звезды, но он знал, что они были там, хотя и не мог их видеть, и эта мысль странным образом успокоила его. Они смотрели на него сверху вниз, всегда были с ним, несмотря ни на что. Они шли, не обсуждая, куда идут, но оба, казалось, все равно знали, и когда добрались до кромки моря, еще несколько часов сидели, свесив ноги с пирса. Они разговаривали, пока над гаванью на востоке не взошло солнце, оранжевое, розовое и с голубыми прожилками. Оно сияло и искрилось на воде, яркое и теплое, освещая лицо Ремуса красивым золотым светом, от которого на его коже проступали веснушки. — Ты сказал, что не любишь говорить об этом, — начал Ремус, глядя на сцепленные на коленях пальцы. — Но, эм, ты упомянул сына Джеймса… Его голос затих, и Сириус знал, что Ремус ждет реакции, чтобы убедиться, что это нормальный вопрос. К удивлению Сириуса, он не почувствовал знакомого и неприятного прилива адреналина в мышцах при упоминании имени Джеймса. — Да, — сказал Сириус. — Ему полтора года. — И ты хочешь получить над ним опеку? — спросил Ремус, и Сириус кивнул. — Они хотели, чтобы он остался со мной. Джеймс и Лили. Но, как оказалось, написанное по пьяни «хочу, чтобы у Сириуса был наш ребенок» на самом деле не имеет никакой юридической силы, — вздохнул Сириус. Он попытался рассмеяться, но это прозвучало как перезвон разбитых осколков стекла. — Где он сейчас? — спросил Ремус. — С сестрой Лили. Она не особенно рада этому, но и моей большой поклонницей она никогда не была, так что навстречу не идет. Я думаю, что в конце концов получу опеку, но процесс, безусловно, долгий, — сказал Сириус. — Оказывается, есть некоторые вещи, которые нельзя купить за деньги. — Ты о чем? — Мне досталось приличное наследство, у меня лучшие юристы в городе, и это все равно занимает целую вечность, — объяснил Сириус. — Поверить не могу, что сталкиваюсь с этой ебучей бюрократией и прыгаю перед ними козликом. Государство, похоже, считает, что ребенку было бы лучше со своими родственниками, чем с одиноким геем. — Они прям так и сказали? — недоверчиво спросил Ремус. — Нет, но это и без слов понятно, — сказал Сириус. — Именно такую атмосферу я ощущаю, таскаясь по судам. — Ужасно. — Да, — согласился Сириус. — Знаешь… с этим малышом и так случилось самое страшное. А теперь они делают все еще хуже. Я провел с Гарри больше времени, чем сестра Лили. Он замолчал и посмотрел на Ремуса. — Гарри. Так зовут моего крестника. — Милое имя, — сказал Ремус. Он снова уставился на гавань, затем указал куда-то пальцем. — Смотри! — прошептал он. — Тюлени! И действительно, из колышущихся волн показалось пять гладких блестящих черных голов. Тюлени подплыли к скалистому выступу, окруженному водой и ласкаемому прибоем, и взобрались наверх, греясь в мягких лучах утреннего солнца, время от времени ворча на чайку, которая подлетала слишком близко. Сириус улыбался и с удивлением наблюдал за ними. Он никогда не видел ничего подобного, да еще прямо в городе. Ему хотелось, чтобы Гарри был с ними. Ремус отвернулся от тюленей и снова посмотрел на Сириуса. — Я знаю, что мы на самом деле не знаем друг друга, и извини, если это переходит все границы, — осторожно сказал Ремус. — Но я хорошо знаком с судьей по семейным спорам, и она отлично разбирается в подобных сложностях. Она действительно думает об интересах ребенка и знает закон — и все его лазейки — вдоль и поперек. Я мог бы познакомить тебя с ней, если хочешь. Договоритесь о встрече. — Ты бы правда сделал это? — спросил Сириус. — Не задумываясь, — Ремус пожал плечами, как будто быть невероятно добрым по отношению к незнакомцам было самой простой вещью в мире. Сириус тут же подумал о Майке. Как будто он ворвался в сознание Сириуса, сверкая беззубой ухмылкой и раскатисто смеясь. Сириус вспомнил, как Майк называл его «Красавчиком» своим скрипучим голосом; как хорошо и красочно он ругался. Сириус никогда не слышал, чтобы кто-то знал столько вариаций слову «пизда». Он подумал о пустом месте на платформе метро и о том, что никто, казалось, и не заметил, что Майк его больше не занимает. Как никто не пришел на поминки к Майку. Никто, кроме них с Ремусом. — У Майка было для тебя прозвище? — спросил Сириус. Он вдруг заметил, что его голос был тихим. Почти шепот. Ремус рассмеялся. — Иногда он называл меня «Крутышом», — сказал Ремус. — Или «Маленьким мистером Благодетелем». А для тебя он что-то придумал? Сириус кивнул. — «Красавчик» и «Доктор Богатей», — ответил он. Ремус прикусил нижнюю губу, и его взгляд скользнул по лицу Сириуса, задержавшись на его губах, прежде чем Ремус снова посмотрел ему в глаза. — Красавчик, значит? — сказал Ремус хриплым и низким голосом. — По-моему, очень подходит. — Да? — Да. И там, рядом с семейством ворчащих тюленей, в лучах восходящего солнца, перед неспокойной гаванью, под крики чаек, кружащих над их головами, и раннюю возню дворников, подметающих дорогу позади них, Сириус наклонился, коснулся пальцем подбородка Ремуса, и поцеловал его, медленно и нежно. Его мягкие и полные губы нетерпеливо приоткрылись. Это было чудесное ощущение, словно по коже Сириуса пробежала волшебная искра. Это вырвало Сириуса из его тела и вознесло прямо к розовым облакам. Ремус поцеловал Сириуса так, как будто это было тем, ради чего он был послан на эту землю, и Сириус не думал, что когда-либо хотел бы заниматься чем-нибудь еще. — Могу я пригласить тебя на завтрак? — спросил Ремус, переводя дух. — На завтрак, на обед, на ужин, — пробормотал Сириус в ответ и потянулся за еще одним поцелуем.