«Нет иного рассвета, чем в нас»

«Мечей и копий гаснет бой Рассветной раннею порой, Залит слезами, как росой. И солнце, в радостных слезах, Преодолев свой тяжкий страх, Сияет ярко в небесах».

      Он резко сел. Провёл рукой вокруг – пальцы ощутили знакомую поверхность простой жёсткой кровати. «И слово его будет нести на землю Исцеляющий свет». Во рту пересохло. Тристиан потянулся в сторону стола, на котором должен был стоять графин с водой. «...кой не узреть ему отныне». Дрожащие от волнения пальцы не рассчитали силы и расстояния, графин соскользнул на пол и разбился. «Семижды семьдесят раз прольет он клинком своим кровь могучих тварей бессловесных». Дышать было невыносимо тяжело. Жрец медленно спустил ноги с кровати и встал, намереваясь добраться до окна. Он едва не угодил прямиком в стеклянную крошку, но даже не обратил на это внимание, всё ещё балансируя между сном и явью.       «И возродится тот, кем движет одно желание: конец всего сущего». Из окна повеяло сладким ароматом пионов – сад, разбитый совместными усилиями Фьёри и Октавии, был в самом цвету. Всецело отдавшись своим мыслям, Тристиан не услышал, как отворилась дверь. Он резко отпрянул от окна, когда почувствовал, как чья-то рука ложится ему на плечо, и перехватил её.       – Ты в порядке? – Раздался рядом встревоженный голос королевы.       Тристиан немного ослабил хватку.       – Есть пророчество, – в смятении начал он. – В нём говорится, что предвестником возвращения Тарраска – отродья Ровагуга, станет слепой жрец Саренрэй. – Пальцы жреца вновь с силой сомкнулись на запястье баронессы. – Я видел сон – молюсь, чтобы это было сном – где ты перешла на сторону Жестокого зверя. Мы сражались и... Я убил тебя. – Последние слова прозвучали едва слышно. – Но самое ужасное, что я сам подтолкнул тебя к этому решению своей отчуждённостью.       – Тристиан, – Фьёри взяла его за руку и переплела их пальцы, – каждый сам выбирает свою судьбу. Ты поступил так, как должно. Пусть воспоминания об этом кошмаре не терзают тебя и растают, словно звёзды в рассветном небе, – прошептала она и приподнялась на носочки, чуть наклонила голову, чтобы грозного вида вытянутые вперёд треугольные рожки не царапали грудь жреца, но мягко упирались в неё. Одной рукой королева огладила волосы цвета колосьев пшеницы, а другой провела по его спине. А потом начала тихонько петь.       Тристиан слушал. О воине, что поднялся до небесных вершин – так ярко горело в нём желание искоренить зло. О слове, вселяющим несокрушимую храбрость в ряды тех, кого он вёл за собой, защищающее в самый тяжкий час, дарящее надежду.       Строфа за строфой, вдох за вдохом тьма отступала. В памяти жреца воспоминания о Ровагуге постепенно вытеснили иные.       Он слышит голос, звучащий словно музыка сфер. Её голос. Он преклоняет колено и внемлет Ей. Пусть душе всегда будет дарована возможность обрести прощение, если она раскаивается. Пусть закосневшее во злобе сердце познает возмездие карающего меча. Свет льётся с сияющего лика богини, ложится на его склоненную голову, укрывает ослепительно-белые крылья, и всё существо наполняет благоговейный трепет.       Он ни на миг не забывал о том, кто он и чьё слово несёт. Но эта память обернулась злым роком. Храброе и доброе сердце стало сердцем гордеца, ищущего великих свершений. Пойманный в ловушку коварной Владычицы цветов, он не смел вспоминать о временах, когда был счастлив. «Глупец! Как мог ты забыть Её учение: позволяй и ищи искупления. Порой, лишь познав все грани раскаяния, ты понимаешь – путь твой не окончен, всё это время он был сокрыт в тумане неведения. Но вот туман рассеялся, и ты снова знаешь, куда идти».       Слова песни затихли. Тристиан ощутил, как первый рассветный луч щекочет его веки.       – Спасибо, Фьёри. Ты помогла мне вновь обрести ту чистоту и ясность помыслов, что были у меня, когда я впервые предстал перед богиней. Я чувствую себя... Собой. Я сделаю всё, чтобы не дать этому пророчеству исполниться. – В его голосе звучала спокойная уверенность, сменившая сложную палитру тревоги, сомнений и ужаса. – Не допущу, чтобы скованная отчаянием и болью одиночества, твоя душа камнем падала в бездну. – Он притянул её к себе, невесомо коснулся губами макушки. – И прошу тебя исполнить то, что должно, даже если ценой предотвращения Армагеддона будет жизнь одного слепого жреца.       Королева неосознанно вжалась в его грудь сильнее, тонкие пальцы смяли рубаху на спине.       – Я бы хотела никогда не слышать этих слов. – С горечью проговорила она и, отстраняясь, продолжила. – «Клятва священна» – а это значит, что я буду защищать жизнь каждого из моих людей. До самого конца. И довольно об этом. Что до моей души – твоя забота даёт ей силы, согревает и хранит. Не торопи себя, ведь...       – ...Драконы умеют ждать. – Подхватил жрец вслед за Фьёри, и оба негромко рассмеялись.       Он вновь крепко обнял её. Рассвет широкими мазками окрашивал мир в охристо-золотой. Со стороны отворённого окна донеслось тихое воркование голубки, которая через мгновение взмыла в небеса.