Не все герои носят плащи

Всю следующую неделю Юнги готовится к приходу гостей. Не стоит задумываться о том, что в этой квартире кроме него никогда никого не было, только курьер доставки на пороге, а тут — целых трое людей. Юнги так тщательно убирает весь дом, что заново влюбляется в него и думает сделать несколько фотографий на память — таким идеально чистым тот еще никогда не был. Но в этом есть что-то приятное. Начищая тарелки и бокалы, Юнги уже как будто находится там, в том дне, где у него будет праздник и гости. Он не ждет ничего особенного, лишь душевной посиделки и вкусного мяса. Но надеется, что вновь получится подержать Чимина за руку или даже поцеловать украдкой. Странное желание, но Юнги помнит, как тепло от этого контакта было тогда, под первым снегом. Волнительно, незнакомо, будто впервые, но очень трепетно. Чонгук рад до писка, что куда-то выберется с братом, а тем более — к Юнги. Тот строгий учитель музыки; лучшим подарком от Чонгука будет, если он ему что-нибудь сыграет без ошибок. И Хосок не отказывается, надо же помогать Чимину брата везти. У Юнги действительно большая квартира, в одной комнате что-то вроде мастерской и библиотеки одновременно, а в спальне вместо телевизора напротив кровати стоит внушительный аквариум. Именинник просит не раздеваться, гости все равно идут на террасу, чтобы приготовить мясо. Но есть его лучше дома, за столом и в тепле. Вечером в субботу с крыши почти сумасшедший и дорогостоящий вид, Чонгуку нравится до безумия. Сначала парень заставляет Хосока катать себя по крыше, а потом и сам катается. — Не убейся только, пожалуйста! — возмущается Юнги, занимаясь приготовлением мяса, пока Чимин раскладывает на кухне то, что они привезли с собой. Он и сам подготовился, не только квартиру убрал. Прическа у волонтера сегодня необычная: лоб открыт, самые длинные пряди убраны в хвост. Лицо с таким убранством иначе выглядит, более мужественно. Юнги переворачивает куски мяса на решетке, просит Хосока последить и идет на кухню, якобы за солью. На деле же — обнимает там Чимина, подойдя сзади. И подбито урчит куда-то в ухо: — Я соскучился… Да, они всю неделю переписывались, но не виделись, Юнги начало казаться, что Чимин ему приснился и почудился. Хорошо, что можно было ему позвонить, спрашивая, как дела, убеждаясь, что ничего ему не приснилось. Только вот Чимин по телефону звучит мягко, но отстраненно, говорит почти всегда только по делу. А сейчас Чимин неуловимо обмякает в чужих руках. Он тоже соскучился, хоть и запрещал себе думать о Юнги лишний раз и воображать что-то, но объятия Юнги и его слова рождают в Чимине что-то воздушное и сияющее. Он нежится несколько секунд, но выворачивается лицом к лицу и смотрит строго-строго, надувает губы, отчитывая: — Что ты делаешь? Не отвлекай. Юнги довольно жмурится, как будто на него солнце бросило самые теплые лучи. Был бы котом, развернулся бы пузом кверху и замурчал, а так только пропихивает прохладные пальцы под край чиминовской толстовки, совершенно бездумно и нагло при этом. — Не могу. Так хотелось тебя обнять! Чимин давится воздухом, вспыхивает скулами, сверкает глазами — и наклоняется к шее Юнги. Ведет губами под челюстью медленно-медленно, шепчет прямо в кожу: — Не дразни меня. Я страшно чувствительный, но еще не готов отдаваться тебе на кухонном столе. И с внешней невозмутимостью отстраняется — на эффект посмотреть. Чимин редко позволяет себе подобные провокации, может он и торопится, но не только же Юнги его поддразнивать словами и прикосновениями. Тот пару секунд не дышит, просто чувствует волну тепла от шеи, уходящую далеко под одежду. — Ну, что же мне теперь тебя не обнимать? Я не смогу и не проси, — фырчит он очаровательно, хватает соль и смывается наружу, а то Хосок там больше за Чонгуком следит, чем за мясом. А Юнги не хочет кормить столь редких и важных в своем доме гостей пережаренными угольками. Чимин только вздыхает и обхватывает себя руками. Все происходит слишком быстро. Слишком стремительно. Он еще ничего о себе понять не успел, а его тянет к Юнги с удивительной силой. Они могут нормально разговаривать, общаться, но от прикосновений Чимина ведет, как мальчишку в пубертат. Он бы не удивился этому в шумном клубе, когда все разгорячены алкоголем, музыкой и танцами, Чимин не выпускник воскресной школы, в самом деле, он успел узнать, что такое секс без обязательств. Но с Юнги хочется больше. Его хочется узнать. Увидеть, что там внутри. — Хен, там такой классный вид! Сходи, посмотри! — Чонгук с яркой улыбкой и раскрасневшимися щеками влетает на кресле в кухню. — Сейчас! — Чимин выкладывает на блюдо последние крошечные, на один укус, шифон-кейки с сушеным мясом и вручает младшему белую квадратную коробку, перевязанную широкой синей лентой. Ради ее содержимого он встал сегодня ни свет ни заря, это в субботу-то! — Держи осторожно. Пойдем. Чимин помогает Чонгуку докатиться до двери, придерживает её ногой перед коляской, ненадолго перехватывая коробку, и они появляются на террасе. Юнги как раз заканчивает складывать в глубокую миску горячие и ароматные куски отборной говядины, у него там еще куриные бедра на очереди, мало ли кто-то любит курицу. — Эй, ну вы могли подождать, пока мы сядем? — он смущается, замечая, что у Чонгука в руке, а потом и Чимина за ним. А когда младший весело начинает петь «С днем рождения тебя, с днем рождения, Юнги!», Юнги готов запыхтеть, отвернувшись, потому что в носу вдруг щиплет, а глаза нужно закрыть, не к лицу совершенно уже тридцати четырехлетнему мужику плакать от детской песенки. — Так получилось, — разводит руками Чимин, чуть не взмахивая блюдом, — я подумал, вдруг вы здесь уже проголодались и всегда можно начать с десерта. — Спасибо… Можно, я потом открою? — Юнги ставит коробку на свободную часть стола. — Сейчас руки грязные. Эй, Чонгук, бери мясо, угости брата тоже. Хосок, и ты иди сюда, давайте тогда сразу тут сядем. Ой, еще нужно шампанское принести. — Юнги волнуется, страшно волнуется, поэтому и тараторит. — А что там за десерт? Чонгук легонько дует на кусок из миски, ухватив его оттуда, и потом довольно жует. — О, это очень вкусно! — сколько времени прошло, давно от него ничего подобного не слышали. — М, — и Хосок влезает попробовать, — да, очень классное мясо! Чимин-а, открой-ка рот, — прямо запихивает в него кусок, подув перед этим. Тут очень заметно, как меняется лицо Юнги при этом, а Чимин закатывает глаза — разом и от домашней бесцеремонности Хоби и от нежного вкуса. — Юнги, очень вкусно! — хвалит он и так же рукой к губам протягивает ему кейк. — Твой десерт, он не сладкий. Я сейчас принесу шампанского. — Спасибо, — повторяет Юнги, тянется губами к угощению и почти сразу проглатывает, едва ли прожевав. Чонгук отвозит мясо к столу, по пути стащив еще пару кусочков, а когда стол уже до конца накрыт, Юнги берет свой бокал с шампанским. — Спасибо, что вы сегодня пришли. Ешьте, пожалуйста, пока все не остыло и младший не умял все мясо в одно лицо, — он смеется, порывисто вытирая вновь заслезившийся глаз, но это от ветра, конечно. Чимин прячется чуть в тени, обводит взглядом всех присутствующих, чуть дольше задерживая его на Юнги. Сегодня он им откровенно любуется — его открытым лбом, смехом, блеском глаз, румянцем, тем, как этот человек доволен. Когда они перебираются в теплое помещение, Юнги снимает свой пуховик, а следом и джемпер. Под ним красивая темная рубашка, она не черная, скорее темно-синяя, как ночное небо, ткань удачно обтягивает плечи и грудные мышцы, которых у Юнги в целом не так уж и мало, по сравнению даже с тем же Хосоком. Он невольно приосанивается каждый раз, когда видит его рядом с Чимином, тот между братьями здорово балансирует, но если взаимодействие с Чонгуком Юнги скорее умиляет, то с Чимином — откровенно напрягает, как если бы этот Хоби отвешивал пошлые комплименты его жене. Юнги нужно разобраться со своими чувствами, расплести их, но не сегодня. Сегодня все будет просто и хорошо. После ужина — музыкальная программа. Сначала играет Чонгук. Ничего виртуозного, но Юнги его хвалит. А потом сам Юнги. Только сегодня на гитаре, а не на клавишах. Оказывается, он и это умеет. Перебирая струны, он то и дело смотрит в сторону Чимина. Гитара у него совершенно черная, темнее рубашки, пальцы порхают по струнам, перебирают их, уговаривают, — и Чимин взгляд не может отвести, смотрит неотрывно и завороженно. — Не знал, что ты так здорово играешь, — восхищенно говорит он и просит, — открой коробку уже? Там торт, небольшой и красивый, с сырным кремом, совсем несладкий и тающий во рту, с маленькой свечкой в центре. Это третья версия, первые две Чимин забраковал как неудачные — то яйца не так взбиты, то бисквит недостаточно нежный. — О, прости, я совсем забегался с этим мясом, — Юнги приносит коробку, с тортом в ней, слава богу, все в порядке. Открывает крышку и очень долго разглядывает содержимое. — Я должен загадать желание, да? Установив торт по центру стола, он находит зажигалку, поправляет свечку и едва ли дав огоньку посиять на ее конце, резко задувает. Хосок в ладоши хлопает, Чонгук — по клавишам (какой-то праздничный аккорд нашел, надо же!). Юнги выпрямляется, торт он попробует, но чуть попозже. Увести Чимина за руку обратно на крышу, чтобы поблагодарить поцелуем (этого больше всего хочется сейчас) — слишком нагло, Юнги многозначительно на него смотрит, говорит, что ему нужно проверить, остыл ли мангал и убрать его. — Тебе помочь? — невинно интересуется Чимин, поднимаясь следом. — Хоби, пока хозяин праздника не разрежет, не тяни свои руки! — опасно сверкает глазами и пальцем грозит. — Это по рецепту твоей мамы, для тебя — ничего нового. — Ладно, ладно, подожду, — фырчит Хосок, пока Юнги кивает и выходит. Тогда у Хоби есть возможность осмотреться получше в его жилище, хотя он уже весь вечер это делает. — Буквально секундочку, — Юнги сходу тянет Чимина к себе, как только тот выходит следом. Крепко ухватив за плечи, обнимает в итоге. — Никто и никогда не делал мне торт на день рождения. Я хочу прыгать и скакать, как умалишенный, но боюсь, что твой брат и его друг почуют во мне серьезную конкуренцию, а ты вызовешь мне бригаду медиков с успокоительным. Он кладет чужую руку себе на грудь. — Слышишь? Чимин сияет своей особенной улыбкой, обвивает именинника за талию обеими руками, а к груди прижимается уже щекой. — Слышу, — подтверждает, — с днем рождения, Юнги! Тот прикрывает глаза. Они могут так постоять немного, не замерзнут. До мангала им и дела никакого нет. — Чимин-а, скажи, ты сможешь остаться? Не подумай ничего такого, я не планирую того, к чему ты не готов… Хотя, к этому разговору ты тоже вряд ли готов, но я хочу… Поговорить с тобой. И это очень важно. Мы можем положить Чонгука спать в свободной комнате вместе с Хосоком, там большая кровать. — Хорошо, — просто соглашается Чимин, но внутри мысли мечутся, как стая птиц. Остаться на ночь вместе с Юнги? В его квартире? В его постели? — Ты можешь мне потом еще сыграть? — просит он. Расцеплять руки и отпускать Юнги совсем не хочется. — Хоть всю ночь, — выдыхает Юнги ему в макушку. — Только если ты меня сейчас поцелуешь. Чимин сразу же обхватывает его лицо ладонями и целует. Так же нежно, как все, что он делает сегодня. — Вкусно, — шепчет Юнги в том поцелуе. Повторяет тоже самое, когда пробует торт. Даже два куска съедает, а остальное, что они не доели, ставит в холодильник. Хосок оставаться отказывается, у него еще дети на попечении. Ладно сегодня, а завтра их всех будить с утра и кормить. Чонгук с хитрым взглядом устраивается в свободной комнате. Хорошо, что он взял с собой наушники и телефон. — Спокойной вам ночи, — желает не менее хитро. Юнги прекрасно знает, что спокойной эта ночь точно не будет. Он выдает Чимину более удобную для сна одежду и сам идет в душ, он пропах дымом и праздником, нужно смыть его с себя. После полуночи чисто технически уже не его день рождения, а новый год его жизни, в котором с самого первого дня все пойдет не так, как в предыдущих. Пока Чимин в ванной, Юнги успевает прибрать со стола и достать пару дополнительных подушек, а еще второе одеяло. И вот когда они сидят на той кровати, где Юнги снова держит Чимина за руку, он все никак не может собраться с мыслями, хотя уже собрался с духом. Перебирает его пальцы как струны недавно. Думает, а может гитару сюда принести? Поиграть еще, действительно. А задуманный разговор подождет. Ведь может подождать до утра. Юнги трясет головой, лишь взглянув на чистые и нежные черты Чимина. Нет, не может, это слишком некрасиво с его стороны. Это не по-человечески. — Ты так смотришь, — Чимин гладит его ладонь и вообще не помогает, — словно я собрался тебя пытать. Юнги, ты не должен мне ничего объяснять или рассказывать, если не хочешь. — В том-то и дело, — Юнги тянет его к себе за руку поближе, устраивается в куче подушек с Чимином под боком. — Я хочу рассказать. Хочу, чтобы ты знал, почему я не праздную с кем-то свой день рождения и поругался с семьей. И больше всего я хочу рассказать, что тебя ждет со мной, Чимин-а. Ты должен об этом знать. И я должен был сказать сразу, я же понимаю, куда мы с тобой движемся. И ты тоже. — Хорошо, — соглашается тот, — если ты хочешь. Тебе будет проще, если я не буду смотреть тебе в глаза? — спрашивает, а сам уже устраивается головой на груди Юнги, обвив себя его же руками. — Вот так. — Так уютнее, — вздыхает Юнги. — И теплее. Разговаривать так проще, но одновременно — сложнее, не хочется совсем говорить, только мурчать и поглаживать. — Ты мне нравишься, — выговаривает Юнги с тем самым мурчанием. — Это странно, непривычно и для меня непонятно, потому что… Мне никогда не нравились… Похожие на тебя. Нормальные, — он сглатывает. — Здоровые. В воздухе повисает что-то неясное, словно Юнги видит перед собой спутанные мысли и желания, этот клубок разодрать бы в клочья, но он осторожно вытягивает каждую нить за хвост. — У меня никогда не было отношений, в общепринятом смысле. Да, я был женат, но это было по желанию семьи и там не замешаны никакие чувства, а в итоге все кончилось весьма плачевно — у меня больше нет семьи, потому что я всех подвел. Это сейчас не важно, Чимин-а, я о другом. Ты нравишься мне и я хочу попробовать быть с тобой. Но совершенно не могу сказать, что нас ждет в постели, не в той, в которой мы сейчас, ну… Черт, ты понимаешь, да? Просто ты… Здоровый и… Целый, Чимин-а, — тут Юнги жмурится и цедит сквозь зубы. — Обычно меня заводят такие, как твой младший брат. Все это время Чимин успокаивающе поглаживает его по руке, иногда его собственные пальцы подрагивают. Он дышит через раз, его глаза наполняются темной, жгучей обидой и разочарованием. Обидой за брата — Чонгук яркий, сильный, смелый, он достоин того, чтобы восхищались им самим, а не смотрели на отсутствующую руку или коляску. Разочарование, верно, можно отнести к себе самому: Чимин давно не ставит чувства на первое место, научился этому, у него есть семья, друзья и работа, он не считает себя слишком влюбчивым, а вот поди же — когда и как позволил себе окунуться в задумчивую меланхолию чужих глаз, увлечься танцем красивых рук, раствориться в глубоком голосе? — Тогда почему не Чонгук? — тихо спрашивает он, не двигаясь, не оборачиваясь. — Я сначала думал, что он тебе нравится. Не думал о таком аспекте, но… — Потому что к тебе я почувствовал что-то другое. И чувствую все больше. Это не просто физическое и понятное мне… Я на Чонгука теперь смотрю как на своего младшего брата. — Юнги, — голос Чимина становится все тише, — может быть, все дело в том, что тебе хочется семью? Друга? Того, кто тебя слушает. Кто тебя… видит. — Ты хочешь быть мне всего лишь другом? — дыхание учащается. — У меня были друзья, пусть и немного, но к ним я такого не испытывал. Юнги сжимает Чимина в руках чуть сильнее и тот снова может почувствовать, насколько быстро и громко у него сейчас бьется сердце. — Если ты не готов к таким проблемам, я пойму. «Ничего ты не поймешь», — Чимин все еще внешне расслаблен, все так же поглаживает Юнги по руке, но по его щекам бегут беззвучные слезы, а внутри все идет трещинами. — Я не хочу быть тебе всего лишь другом. Но не вижу иных вариантов, которые бы не навредили тебе или мне. Дело не только в том, что у нас… в постели, — он запинается, — может что-то пойти не так. Но я не смогу подспудно ждать, когда ты увлечешься кем-то… кто больше соответствует твоим желаниям. И отрезать себе ногу, чтобы удержать интерес, тоже не готов. — Разве я прошу об этом? — Юнги распахивает глаза и шумно втягивает воздух, слишком много, почти давится им. — Меня тянет к тебе, мой интерес не связан с тем, сколько у тебя ног! Я скучаю по тебе, по твоему голосу и смеху, я хочу долго, дико долго целоваться с тобой… Хочу, чтобы ты меня слушал, чтобы видел, но не как друг или член семьи… Мне этого недостаточно. И тебе тоже. Юнги перехватывает его руку и нарушает удобное положение — тянет Чимина на себя, так чтобы они оказались лицом к лицу. Теперь можно смотреть в глаза, уже — можно. — Я хочу быть с тобой, Чимин-а. Почему ты боишься того, что это всё сильнее, чем я сам? Расскажи мне? Я хочу знать, почему боишься ты? Чимин из тех людей, которым несказанно повезло плакать красиво — слезы сбегают из глаз, струятся по щекам, дрожат на ресницах. Ни тебе хлюпающего носа, ни покрасневших пятнами щек. Он не замечает, что все его лицо мокрое. — Я тоже хочу быть с тобой. Узнать тебя лучше. Позволить тебе узнать меня. Флиртовать, целоваться и держаться за руки. И… все остальное тоже. Ты мне очень нравишься, Юнги. Но… Чимин сглатывает, запрокидывает голову и делает несколько глубоких вдохов, успокаиваясь. Голос уже начал дрожать на последних словах, а Чимин хочет, чтобы Юнги его услышал и понял. — У меня были отношения, давно. И они начинались с «ты не идеальный, но давай попробуем». Я влюблен был до одури. Несколько лет старался стать идеальным. Соответствовать ожиданиям. А потом все закончилось и это едва меня не сломало. Я долго выстраивал все заново, свою жизнь, себя. Не хочу пройти через такое еще раз. Тогда он разом потерял любимого парня и лучшего друга, который оказался идеальным, не предпринимая для этого никаких усилий. В жизни может случиться все что угодно: люди могут измениться, любовь может пройти, но Чимин твердо считает, что начинать отношения стоит только тогда, когда ты веришь, что это — навсегда. Юнги хочется стереть его слезы, собрать их пальцами или губами, но он сглатывает свои. В голове бьется набатом: «Ты идеальный, идеальный, идеальный. Ты уже идеальный, тебе не нужно стараться!», но Юнги кусает губы и молчит, кивает только. — Я понимаю. Ты заслуживаешь совсем другого. Он выдыхает и сползает вниз, утягивая Чимина следом, устраивает руку на его спине и сам запрокидывает голову. Может, все-таки не стоило ничего говорить? Еще пожить в этом прекрасном мире, где все почти что волшебно. Рука на спине Чимина становится очень тяжелой, когда напрягается; Юнги закидывает другую руку себе под голову и с силой сжимает свои волосы. А Чимин приподнимается, опираясь на локоть, смотрит на него внимательно, смаргивает. — Юнги, — он сейчас ругаться и кричать должен, как тогда, у кофейного автомата, а у него голос мягкий, — пожалуйста, ты можешь один раз сделать так, как я попрошу? — Смотря что ты попросишь, — бесцветный голос застревает в горле. Смотреть на Чимина сейчас тяжело, в его глазах Юнги самого себя видит в не самом приятном свете. И понимает, как это все выглядит, Чимин говорил, что ему нравятся умные, это явно не к Юнги, он весь свой ум куда-то на таланты разменял. — Закрой глаза, — шепчет Чимин ему в губы и целует, без страсти, долгим успокаивающим поцелуем. И еще раз. И еще. — Закрой глаза и дыши, — шепот едва слышный. — Закрой глаза и спи, хороший… Не хочу, чтобы тебе было плохо, не в этот день. Никогда не хочу. Спи, Юнги… Слова перемежаются с поцелуями со вкусом соли, а потом Чимин оказывается за его спиной, обнимает крепко поверх одеяла и целует его в затылок, щекоча дыханием волосы. — Спи, мое не случившееся счастье, спи… Юнги едва не воет, уткнувшись лицом в подушку, не хватало только Чонгука за стенкой напугать. Он дотягивается до выключателя и погружает комнату в темноту, а утром его в постели нет, да и на кухне тоже. Чонгук не дождался, пока за ним придут, сам в кресло перебрался. На одной руке, да. Первый раз. Чуть не убился вместе с креслом, но ужасно собой горд, а теперь вот катается по дому и думает, что Чимин с Юнги вдвоем еще спят. Дверь приоткрыта и, сунув туда свой любопытный нос, Чонгук видит только растерянного брата, поднявшегося из одеяла. — Хен, ты кофе будешь? — Буду, — у Чимина хриплый и ломкий голос, как последние листья, что не облетели золотым дождем, а теперь истончаются и чернеют на ветке. — Где Юнги? — Не знаю, у меня тот же вопрос, — Чонгук едет на кухню и громче добавляет уже оттуда. — Я тут подумал, а может мы сразу сюда переедем? Ну, раз вы теперь вместе. Места тут много и вид просто офигенный! — и смеется, справляясь с кофемашиной Юнги. А что там справляться-то, пару кнопок нажал — и все готово. — Не говори глупостей! — рявкает Чимин, непохожий на себя самого. Он выбирается из постели и босиком обходит квартиру, а затем — все также в пижаме и босиком — выходит на крышу. — А почему это глупости? Тут до твоей работы близко! — невозмутимо добавляет Чонгук и берет чашку, чтобы отвезти брату. — Эй, хен, а ты-то куда делся? — он растерянно оглядывается и вслушивается в звуки квартиры. Ну, мало ли, может Чимин в ванную заглянул. На крыше есть гамак, мокрый от снега и дождя, и сейчас Юнги лежит в нем одним мокрым комком в одеяле. Видимо и спал там, ушел сюда, когда Чимин заснул. И чтоб его найти, нужно очень постараться. Но Чимин старается, а потом трясет за плечи и настойчиво зовет. — Айщ-щ! — шипит Юнги, не желая просыпаться, потому что от неудобной позы, сырости и холода его как будто всю ночь в мясорубке прокручивали туда и обратно — все кости ломит. — Чимин? Ты… Чимин отвешивает ему звонкую пощечину. — В дом, — твердо говорит он. — Сейчас же! Пожалуйста… Юнги просыпается куда вернее. — А ты какого черта босой сюда вышел? — рычит, еле выпутываясь из гамака, и с кряхтением сползает на пол. — Нужно было проснуться, позавтракать и забыть обо мне, — заявляет мрачно, подхватывает Чимина на руки и несет в дом. Чонгук таращится на них с горячим кофе в руках. — Эм-м… — Не говори ни слова, — перебивает его Чимин голосом «очень строгого старшего брата», — вот даже не думай сейчас хоть что-то сказать. Лучше чай сделай, горячий. — И добавляет уже для Юнги, ткнув его для верности локтем в бок, — в душ. — Я туда и иду, — Юнги при этом Чимина не отпускает. В ванную заносит и только там на пол душевой его босыми ногами ставит. И сразу включает теплую воду. Пижама намокнет, да и черт с ней. Чонгук закатывает глаза, размышляя, кому звонить, если они друг друга там убьют за закрытой дверью. Родителям, что ли? Или все-таки Хосоку? — Допустим, пощечину я заслужил, — Юнги стягивает свою мокрую пижаму и, не стесняясь, забирается к Чимину в душевую уже без нее. — Но нет, я тебя не отпущу, раз ты еще не ушел. Даже не надейся. Вряд ли Чимин ожидал, что Юнги нападет на него в душевой с жарким и жестким поцелуем. В нем Юнги хочет передать все, что еще не сказал. Он даже не начал говорить о том, что это была худшая ночь в его жизни и он хотел как лучше. Хотел по-человечески, по-честному. А его приравняли к «не случившемуся». И это его так сильно до сих пор злит, что бедный Чимин зажат между Юнги и стенкой, а губам его достается больше всего и зубов Юнги, и рычания из его рта. Чимин успевает испугаться только сейчас. Не за себя, за Юнги, которому так больно и плохо, что он сбежал в холод. Так больно, что сейчас он может испортить все бесповоротно, после чего любые слова между ними уже не будут ничего значить. И разозлиться успевает сразу же — ну что за человек, как так с собой можно? — Прости меня, прости, — шепчет он в губы Юнги, а сам рукой притягивает его к себе, держит крепко и, закрыв глаза, переключает воду на ледяную. Юнги шипит, как горячая сковорода, которую сунули под струи, но предсказуемо остывает, а скоро и дрожит мелко: — Не уходи от меня, не смей… Только не ты! — Да куда я уйду, — ворчит Чимин, — мокрый и в пижаме… Стой смирно, Юнги. Он выворачивает напор на максимум, долго поливая Юнги водой, а потом закрывает ее так же резко. — Ты сильно замерз, — он выбирается сам и тянет за собой. — под горячую воду нельзя… сильный напор холодной восстанавливает кровообращение, — и с силой, неожиданной для него, растирает Юнги полотенцем. — Я ушел, потому что боялся наброситься на тебя, — выдыхает тот, сейчас ему намного легче. — Просто не мог спокойно спать рядом. И потому что злился… — Сейчас я на тебя наброшусь и привяжу к кровати, — Чимин кривит губы, словно собирается разрыдаться. Он выталкивает Юнги из ванной и кричит: — Гуки! Напои его чаем сейчас же и уложи в постель! И тихо обещает: — Я сейчас приду. — Куда ты? — Юнги хмурится, заворачиваясь в белый махровый халат, прихваченный из ванной. — О, чай почти остыл, — ворчит Чонгук, выкатившись на голоса с очередной чашкой. Он не понимает, что между этими двумя происходит, но брата лучше сейчас послушаться. Чонгук подталкивает Юнги всей коляской к комнате, как бы тот не оборачивался. — Горячим, живее! — командует Чимин и захлопывает за собой дверь ванной. Когда он возвращается, отогрев ноги, Юнги послушно лежит под одеялом, а Чонгук сидит неподалеку и какую-то книжку листает, прихватив с полки. Чай Юнги выпил. Ему немного теплее, но, когда входит Чимин, еще и спокойнее. — Хен, Юнги хочет познакомиться с нашими родителями, — замечает Чонгук как бы между делом. Видимо, тот действительно отморозил себе мозг этой ночью. — Совсем глупый, — качает головой Чимин. — Пока тебе грозит знакомство с хорошим пульмонологом или кто там воспаление легких лечит… Он поворачивается к брату и умоляющее складывает руки: — Гуки, помоги мне согреть этого… умника! Его сейчас надо живым теплом, одеяла тут мало помогут. Чонгук удивленно откладывает книгу в сторону. — Хен, он твой парень, ты его и грей! А я пока подумаю, что можно поесть. Ощущение, будто они здесь уже живут, Чонгук вот быстро освоился, ему нравится, что здесь много места и больше никаких больных. Хотя брат с Юнги, если честно, на здоровых не похожи. — Чимин, у меня матрас с подогревом, — хрипит Юнги из-под одеяла. «Он не мой парень!» — не успевает возразить Чимин, но только рукой машет. С братом он позже объяснится, а вот какую реакцию эта озвученная истина вызовет у Юнги, Чимин не хочет проверять. Он скидывает халат, который надел вместо вымокшей до нитки пижамы, просто и буднично, словно не впервые предстает перед Юнги раздетым — сейчас об этом не думает совсем и не стесняется — откидывает одеяло и опускается на кровать рядом с Юнги, на него, обхватывая руками за плечи. — Тебе нужно согреться. Позволь мне помочь, — как дикому коту, которого впервые в дом взяли, говорит Чимин. И добавляет тем же мягко рокочущим голосом, но с очевидной угрозой. — Если ты будешь сейчас дергаться, клянусь, я тебя загрызу. Чимин понимает, что все происходящее — глубоко неправильно. После ночного разговора ему следовало бы забрать брата и немедленно уехать, дать время обоим успокоиться. Но он уснул, обессиленный от разочарования и смятой, как ненужный фантик, мечты. И сейчас каждый час его присутствия в доме Юнги может дать тому какую-то надежду. А какая тут надежда, когда… Чимин обрывает свои мысли. Сейчас нельзя нервничать, это всегда чувствуется. Дышать спокойно и ровно. Удерживать Юнги в кровати. Согреть его. Простые задачи. — Давай пролежим так весь день? — шепчет тот, стараясь не дергаться после того, как обнимает Чимина своими большими ладонями. — Я хотел пригласить тебя куда-нибудь сегодня, но, наверное, оставим это на другой раз? Если ты проголодался, можем заказать еду, можем посмотреть что-нибудь, нужно только принести ноутбук, он в кабинете… Сейчас он не тараторит, не нервничает, он говорит негромко и неторопливо, это похоже на кошачье мурчание. — Сейчас ты согреешься и поспишь, давай? — Чимин кладет голову ему на грудь. Немного впитает этого тепла, запаха, чтобы вспоминать одинокими зимними ночами. — И я немного посплю. Я испугался за тебя… Давай полежим, не хочу шевелиться. — Не шевелись, — Юнги и сам почти не шевелится, только поднимает руку, чтобы зарыться пальцами в волосы Чимина и так удержать голову. Рука у него теплая. — Представь, что ты камешек на дне океана, тебе не нужно никуда двигаться, ты просто лежишь и тебе от этого хорошо. Какая-то жизнь происходит наверху, высоко, там, куда тебе совсем не нужно, лежи и отдыхай. Поспи, я разбужу, если что, но ни о чем не думай, тебе не о чем переживать, — Юнги умеет усыплять своим мурчанием и сам от него падает на дно сновидения. При этом не отпуская Чимина ни на секунду. Чонгук заглядывает в комнату очень осторожно (ему еще психика пригодится), когда там становится совсем тихо. Ну что ж, придется завтракать в одиночестве. И обедать, видимо, тоже. И может быть даже ужинать.