Не все герои носят плащи

Нельзя сказать, что Юнги не сомневается, стоит ли приходить. Но столько раз за это время он набирал, а потом стирал сообщение для Чимина, наговаривал голосом, а потом не отправлял — страшно представить, лучше не считать. Время, когда они не видятся, тянется долго, но как только встречаются — перестает существовать. Юнги стоит в дверях их новой квартиры, смотрит на Чимина, открывшего ему дверь и мысли в очередной раз закручиваются в спираль: «Я просто посмотрю, как они устроились, просто посижу в стороне, просто посмотрю». А вслух: — Здравствуй. Глаза говорят гораздо больше, они просто кричат о том, как Юнги соскучился, как ему жаль, что у них все случилось вот так и какой он дурак, потому что мог отказаться от этой возможности и остаться дома в одиночестве. А в стенах квартиры весело и шумно, это от того самого Сокджина, от его шуток можно с ума сойти, но его смех такой заразительный. В сочетании с Чонгуком и Хосоком, и их умением сотрясать стены своим хохотом — это тяжелый случай, как бы к ним соседи знакомиться не пришли. Чимин до последнего не верил, что Юнги придет, не верил, но книга для него, перевязанная бантом, лежит среди других приготовленных подарков. Его улыбка растерянная и радостная разом; он проводит гостя внутрь, усаживает в кресло, накидывает плед ему на плечи — тонкая шерсть, бежево-коричневая клетка, он специально для себя выбирал — и идет на кухню за новой порцией пунша. — О, привет, Юнги! — Чонгук сияет на него улыбкой, в ответ Юнги кивает и поправляет плед на плечах. Он оглядывает остальных гостей и квартиру. Ну да, он просто посидит немного, его, как всегда, не будут замечать, не заметят и как он уйдет, а ему немного теплее в этот день станет, потому что он увидел, что ребята в порядке. Увидел улыбку Чимина и рад тому, что он улыбается, а не переживает из-за него. Пунш, что ему приносит Чимин, больше напоминает сладкий слабоалкогольный компот — вино, фрукты, немного специй — но об горячую чашку хорошо греть руки. — Подойдет? — напряжение в голосе и в глазах, — или хочешь покрепче? Тот снимает пробу, осторожно, чтобы не обжечь язык. — Спасибо, очень вкусно, — шелестит туда же — в чашку. По комнате носится щенок, Чонгук то и дело кидает ему игрушку, он ее приносит через раз, иногда за ней приходится самому ездить. — У нас сегодня очень простые посиделки, мы толком ничего и не готовили, — Чонгук подъезжает ближе к Юнги с Чимином. Не то, чтобы он мешать им собрался, но важно посмотреть поближе на их взаимодействие, первое за долгий срок. Юнги замечает, как за это время Чонгук похорошел, новая квартира ему на пользу пошла, а может восстановление организма ускорилось. Юнги жаль, что он специально взял паузу в их общении. По Чонгуку он тоже отчасти скучает, но где Чонгук, там и Чимин, по крайней мере — мысли о нем. Юнги дал себе самому время, чтобы уложить все свои чувства более ровными слоями. А Чонгук в свою очередь видит, что Юнги осунулся, все-таки хорошая была мысль — позвать его сегодня сюда, просто взять и пригласить. — Хорошо, что ты пришел, поиграем попозже? — Чонгук хлопает его по плечу. Юнги кивает, раньше он был более разговорчив. — Мы никогда толком ничего не готовим, — замечает Чимин. — Чем плоха самостоятельная жизнь — нет домашней маминой еды. — А мог бы и сам что-то приготовить, чем приносить из кафе или заказывать доставку, — надувает губы Чонгук и Хосок присоединяется: — Чимин-хен, ты же вкусно умеешь! — Мало ли что я умею, — огрызается Чимин, отступая, — буду я вам, оболтусам таким, готовить. Я в жизни готовил только для своего парня! Юнги не думает о том, что это про него. Затаившаяся печаль поднимает голову с глубин. — Перестаньте, если у вас есть продукты, я могу приготовить вам что-нибудь, раз я пришел с пустыми руками, — говорит внезапно громко, словно наконец-то нашел в себе голос. Его тут же сопровождают на кухню и предоставляют ее в полное распоряжение. Чимин остается, он не может вернуться в смех и веселье гостиной, когда Юнги так близко — руку протяни — и можно коснуться, обнять, положить голову на плечо. Ничего из этого он себе не позволит, но посмотреть-то можно? — Тебе помочь чем-то? — Налей мне еще, — Юнги закатывает рукава рубашки. Залезает в новенький холодильник. Особенно его интересует то, что в заморозке. К счастью, мама заставила их полностью забить отдел мясом. Да и овощи найти не проблема. Есть из чего соус сделать. — И рис поставь, — кивает он на рисоварку, с этим Чимин быстро справится. Ножи идеально острые, разделочные доски девственно чистые, Юнги всегда нравилось готовить, это довольно медитативный процесс, но для себя не так интересно, как для других. И под чужим внимательным взглядом — это даже волнующе. Юнги чистит овощи, нарезает лук и морковь кольцами. Тушеная свинина — это всегда хороший вариант, не совсем праздничное блюдо, но он постарается подать к нему хороший соус, будет вкусно. Юнги тянется к кружке и делает небольшой глоток, вытирает губы салфеткой и продолжает нарезать мясо, поглядывая в сторону Чимина. Так хочется спросить, как ты, как работа, как тебе жизнь на новом месте, но Юнги глотает все вопросы, он боится, что опять все испортит своими речами. Едой-то точно нет. Чимин заглядывает в кастрюльку с пуншем — там немного на донышке, и он решает поставить еще одну. — Если хочешь, — предлагает он, не глядя, — могу сделать покрепче. Им, — кивок в сторону гостиной, — им предлагать не стоит, они потом до утра не уймутся, разве что по маленькой чашке в конце вечера. — Сделай, — соглашается Юнги, закидывая мясо в пузатую кастрюлю, заодно наблюдая за чужими действиями. В большую кастрюлю Чимин льет белое вино и сок, режет фрукты. Вторую, поменьше, пока отставляет в сторону, берет в руки большой апельсин и втыкает в него гвоздику, получая черно-рыжий ощетинившийся еж. Апельсин идет в духовку и только потом в кастрюльку, куда Чимин льет в равных пропорциях коньяк с ромом и втрое меньше — лимонного сока. И щедро приправляет это специями. Это небыстрый процесс, но позволяет ему побольше побыть на кухне, рядом. Чимин наливает горячий напиток в маленькую чашку и протягивает ее Юнги. Сначала алкоголь во вкусе почти не чувствуется — сладко и пряно — он доходит сразу до головы. У Юнги заняты руки, на этот раз обе, поэтому пробовать приходится прямо из рук Чимина, слегка наклонившись к чашке. Он одобрительно кивает — в самый раз и алкоголя, и специй. Возвращается к столу, слегка ополоснув руки, ему нужно сделать соус, но можно и еще глотнуть. Что угодно, лишь бы ничего не спрашивать, лишь бы не взвыть, как же он скучал. Чимин залпом выпивает чашечку своего зелья, разливает гостям «компотный» вариант и возвращается в гостиную. Он и сам ничего не сказал, так трудно говорить, губы деревенеют, едва он хочет задать какой-нибудь светский, ничего не значащий вопрос. Но молчание Юнги расценивает как нежелание разговаривать. Держать лицо и улыбаться становится очень трудно, Чимин не находит себе места, подходит к окну и снова к подушкам. В конце концов, Хосок дергает его за руку, усаживая на диван, и Чимин начинает его учить играть в «да-нет-не знаю». — Мы все детство с Чонгуком развлекались, неужели вы не играли? — изумляется он. — Это же очень просто. Тебя спрашивают, ты отвечаешь «да», «нет» или «не знаю» и задаешь свой вопрос. Вопросы любые, от «небо синее?» до «отдашь мне свое мороженое?», — он посмеивается, вспомнив пару забавных эпизодов. — Ну и что ты хочешь спросить? — фырчит Хосок, приобнимая его. — Или чтобы тебя спросили? — Это по очереди делается, — объясняет Чимин. — Хотя можно и подряд. — Хен, мы уже слишком взрослые для таких игр, — возмущается Чонгук, потому что язык чешется спросить у брата о каких-то очень личных вещах, например, рад ли он видеть Юнги, а вовсе не про небо. — Да брось, можно и поиграть, — машет на него рукой Хосок и подхватывает с другой стороны от себя прыгнувшего к ним щенка. — Спроси меня что-нибудь, хен, — отпускает его, чтобы перехватить Каштана в обе руки. Юнги сидит на кухне и смотрит на то, как тушится мясо. В гостиную он не идет не потому, что боится упустить блюдо из виду, просто ему становится страшно тоскливо… Он-то думал, что сможет смотреть со стороны на Чимина, но у него не получается. Его затапливает желанием обхватить этого человека руками и не отпускать, может даже похитить, снова. Пускай ругается, пускай снова бьет, но эта отдаленность между ними — она еще хуже, чем разлука. Юнги не знает, что ему с этим делать. Получится ли по-тихому улизнуть? Оставить им еду и исчезнуть вновь. — Если бы я хотел выведать у тебя что-то, — Чимин отпивает еще глоток из своей чашки, — я бы задавал череду быстрых бессмысленных вопросов, а потом один важный. Так, чтобы ты не успел задуматься. — О, ты меня так просто не проведешь, Чимин-хен! — смеется Хосок. Чонгук принюхивается к аромату, пробирающемуся с кухни. — Хен, ну спрашивай уже что-нибудь, ты же предложил в это играть! — и отбирает у Хосока собаку, устроив у себя на коленях. Но тот никак спокойно сидеть не хочет, за руку кусается легонько и вертится, как маленький уж. — Спросите у меня, раз я тут у вас новенький! — Сокджин обозначает свое присутствие. Юнги по-прежнему сидит на кухне, на этот раз закрыв лицо руками, что-то начинает трясти его изнутри. — Чонгук, принеси мне, пожалуйста, еще, — Чимин протягивает брату свою чашку, оставляя несказанным «проверь, как там Юнги, улыбнись ему, поговори, потому что я боюсь. Твой хен стал ужасным трусом». — А я пока Каштана подержу. Он забирает собаку на руки, почесывает мягко и морщит нос в раздумьях. — Сейчас… Сокджин, любишь рождество? Чимин задает самый простой вопрос. Он не думал играть, хотел рассказать Хосоку, как тот может занять своих младших, когда те висят на нем, тем более без спасительных телефонов в руках. Но почему бы и нет? Первые вопросы всегда самые неловкие, самые сложные, потом приходит азарт. — Нет, — смеется Сокджин, — не обязательно отвечать «почему»? — Совсем не обязательно, даже противопоказано, — кивает Чимин. — Дальше? Или Хосоку? — Хосок, а ты хочешь жить один? — Сокджин тут наслушался всякого. Тот закатывает глаза с блаженным: «О, да!». Когда входит Чонгук, Юнги помешивает мясо на сковороде. Чонгук просит налить ему в чашку пунш, Юнги слушается и наливает. — Скоро будет готово, где у вас тарелки? — спрашивает он как можно более ровно. Чонгук показывает на буфет с посудой и возвращается, после того как отвозит Чимину его пунш. — Спасибо, что пришел, Юнги-хен. — у них тут есть передвижной столик, Чонгук показывает где и помогает расставлять тарелки. Юнги их красиво сервирует: рис по центру, вокруг — мясо с овощами и соус. Горку риса он посыпает кунжутом и поливает маслом. — Не за что, Чонгук-и, я рад, что у вас все в порядке. Он вздыхает в сторону и помогает отвезти столик в гостиную. Тот низкий, на полу тоже удобно сидеть. Хосок помогает Чонгуку спуститься на пол. — А можно мне таких гостей? — улыбается Сокджин, оценив, что человек пришел и приготовил на всех ужин, хотя его не как повара приглашали. — Юнги, приходите ко мне в гости в любое время! — и кланяется ему со смешком. В ответ на это Юнги лишь что-то мычит, достает из кармана маленькую коробочку с подарком для Чимина и двигает к нему по пледу, пока та не касается чужой руки. Он не может уйти, не отдав ему этот кулон с какаду, иначе зря пришел. Чимин накрывает коробочку ладонью, вскидывает взгляд — не очень трезвый и очень больной — и медленно открывает. Смотрит на изящную птицу, касается пальцами, достает. — Спасибо, Юнги, — голос сдавленный. — Наденешь? — он наклоняется к нему, склоняет голову, подставляя шею. У Юнги весьма затуманенный алкоголем взгляд, а от такого ракурса и не только алкоголем. Он берет цепочку в свои руки, застегивает на красивой шее Чимина и притягивает его к себе буквально всего, и — при всех, а в ухо едва слышно произносит: — Я так не могу… Жмурится и носом тычется за ухом, дышит загнанно, как будто бежал до Чимина десятки, сотни километров, пока не добежал и не ткнулся в него вот так, в чем-то очень даже финиш. Хосок едва не давится куском сочной свинины, Чонгук подпирает щеку ладонью, полулежа на подушках, Сокджину нравится эта компания — он любит людей без предрассудков. Чимина обдает жаром и в сердце тоненько поет и рвется — навстречу, впечататься, вжаться, раствориться в руках Юнги, таких сильных, таких надежных. Он закрывает глаза, позволяя себе прочувствовать этот момент: тепло, ласку, нетерпение, жажду — и отвечает тихо-тихо: — Не здесь, Юнги. Попозже, хорошо? Текучим движением освобождается и вручает тарелку, берет себе вторую и садится близко-близко, затылком приваливаясь к плечу. — Я тебе чуть позже подарок отдам, — уже нормальным голосом обещает. — Сначала поедим. Юнги ест, едва ли концентрируясь на аромате еды, а ведь именно аромат часто важнее вкуса, просто у него тут Чимин под боком, которого сожрать хочется, никакая свинина ему не конкурент. Когда все наелись, Чонгук пересаживается в кресло, демонстрируя Юнги, как он теперь ловко это сам делает, на одной руке подтягивает себя, фиксируя коляску у стены. Он сейчас сыграет, чтобы Юнги оценил его успехи. Тот находит свободный стул, двигает поближе к инструменту, закатывает рукава до локтей и играет вместе с Чонгуком. Они не репетировали и не готовились, но у них хорошо получается. А потом Чонгук отъезжает от инструмента, нужно дать Юнги больше пространства. И звучит Хиндемит. Чимин смотрит на пальцы Юнги на клавишах, закрывает глаза. Почему Юнги выбрал эту мелодию? От него было бы вернее ожидать Дебюсси или Шопена, или того же Бетховена… почему Хиндемит? Почему гармония, а не эмоции? Впрочем, в манере игры Юнги столько чувства, что даже марш футбольного клуба будет звучать страстным признанием. Когда мелодия заканчивается, Хосок задумчиво заявляет: — Под такую музыку Чимин-хен обычно стихи читает. — Это что сейчас такое было? — Сокджин смеется. — Я чуть с ума не сошел! В хорошем смысле, а может и нет, ха-ха, а можно еще выпить? Чонгук устраивается обратно на подушках. — Да? И что же он читает? — спрашивает Юнги у Чимина, ни у кого больше. — Не могу так гостей пугать, — тот встает на ноги. — Поможешь мне с напитками, я тебе на кухне почитаю. — Почитай, — Юнги тоже встает, подхватывая опустевший графин, и несет на кухню, заходит туда раньше Чимина, проверяет, осталось ли что-то еще в кастрюле, а как только Чимин подходит ближе, резко разворачивается и обхватывает его почти безумно, дико и совершенно не гармонично. — Давай попробуем? — хрипит, вглядываясь в лицо. Чимин обнимает его — отчаянно, порывисто, но так привычно, сразу двумя руками обвивает за талию, льнет щекой к плечу. О как держать мне надо душу, чтоб она твоей не задевала? Как её мне вырвать из твоей орбиты? Чимин говорит в шею, касается губами кожи и не в голосе, а в дыхании отчетливо слышится рыдание. — Продолжать, Юнги? Тот мелко дрожит, вслушиваясь в каждое слово, каждый вдох, каждый звук от Чимина, подхватывает его и усаживает прямо на стол, хорошо, что успел убрать и ножи, и доски. Перехватывает лицо обеими руками, держит: — Продолжай, Чимин-а. Ладони накрывают ладони, Чимин сдавленно продолжает: Как повести её по той из троп, в углах глухих петляющих, где скрыты другие вещи, где не дрогнет мрак, твоих глубин волною не омытый? Но всё, что к нам притронется слегка, нас единит... — Нас единит, — в унисон с ним повторяет Юнги. Улыбка, обнаженная до края десен, озаряет его лицо, она его здорово меняет, он совершенно несерьезный с ней и совсем юный. — Поехали к тебе, — Чимин целует его пальцы. — Не хочу ребят шокировать и делить тебя ни с кем не хочу, и ждать не могу, так долго ждал, Юнги… — сбивчиво шепчет. — Поехали. Оденься потеплее, я вызову машину, — Юнги прикладывается губами к виску и порывисто достает телефон. Он не помнит, попрощались они с Чонгуком и остальными или нет, этого куска нет в его голове, он отсутствует, стертый более ярким — Юнги целует Чимина на заднем сидении автомобиля. В рождественскую ночь дороги пустые. Такси едет быстро. По салону пляшут цветные отблески праздничного убранства города — в голове Юнги целая дискотека, он впервые так долго целует Чимина, до самого дома, да и после затягивает за собой, скидывая обувь по пути и бросая пальто куда-то у кровати, как в самом романтичном кино. В его комнате кто-то запускает фейерверки, когда мозг фиксирует — Чимин снова в его постели, он очень сладко целуется… И предстоящим рождественским ночам придется очень несладко, невозможно переплюнуть эту по уровню волшебства в ней. — Не могу, не могу, Юнги, это сильнее меня, что ж ты делаешь, — выдыхает ему Чимин между поцелуями, сам не понимая, не слыша, что говорит, что издает какие-то звуки, сердце набатом бьется и только этот звук он и слышит, — что ты со мной делаешь… Он рывком стаскивает с себя толстовку, прижимает Юнги к себе, ему очень нужно сейчас кожей того чувствовать, рук и губ не хватает. — Я не оттуда начал, — Юнги ведет по его плечу ладонью, потом губами. — Мне стоило хорошо подумать над своими признаниями для тебя. Сначала я должен был сказать, не о том, что было со мной до тебя… Устроившись сбоку от Чимина, он перекладывает и его на бок, оказывается лицом к лицу с ним и гладит по щеке, хотя рука все равно в итоге скользит по телу. — Я скажу теперь по-другому, я попробую сказать правильно, Чимин. Сейчас я туго соображаю, особенно, когда ты раздеваешься, — это не звучит укором, скорее, как ласковая шутка, Юнги и сам стягивает с себя рубашку, едва расстегнув. Так кожа с кожей соприкасаются без преград, по всему телу проходит теплая волна. — Тебе не нужно стараться, чтобы нравиться мне, не нужно быть каким-то, к чему я привык и на что я смотрел раньше, ты все собой перечеркнул, все, что я считал красивым и сексуальным, все, что меня возбуждало, все оно теперь в тебе, Чимин-а, но это не просто желание. Это необходимость. Я чувствую себя инвалидом, когда ты не со мной. Когда я не могу тебя обнять, у меня как будто нет рук. Когда я тебя не вижу — на меня накатывает темнота и я слепну. А когда не слышу тебя, то глохну. Считай меня ненормальным, но поверь мне, дай мне этот шанс… Дай его нам? Как будто одно присутствие Чимина здесь — это не ответ, Юнги нужно подтверждение, еще множество подтверждений. Голос Юнги до сознания Чимина чудом доносится, не иначе. Но Чимин его слышит, всегда слышит — и только крепче стискивает руки на его плечах. — Ты мне нужен, — горячие ладони скользят по щеке. — Даже если я ошибаюсь, даже если это меня разрушит, лучше так… Лучше я буду счастлив с тобой — мы будем — какое-то время, чем вот эти недели — навсегда. Даже если мои худшие ожидания оправдаются, сейчас я с тобой. Я не хочу без тебя, Юнги… Рождественская ночь полна чудес, иначе как он столько слов произнес, к губам Юнги не припадая? Тот сейчас сам и весь — воздух, которым Чимин дышит. — Как ты смотришь на то, чтобы провести так всю ночь? — Юнги улыбается от его слов, он от них оживает и от запаха Чимина, и от его вкуса тоже. Он нависает над ним, ведет по скуле носом, вдыхая и выдыхая. Тормозит над ухом и шепчет: — Узнавая друг друга. И отстраивая тем самым, — в каком-то смысле он тоже поэт, внезапно стал им, пусть и пока в жанре белого стиха. Чимин хочет его целиком, до каждой клетки, но он готов лежать так всю ночь и целовать Юнги. Гладить его. Напомнить, что тот обещал ему поиграть на гитаре. Он готов дать Юнги сколько угодно времени, если он сможет прикасаться к нему — пусть даже так невинно. — Все, что ты хочешь, — его улыбка ярче солнца. — Но лучше под одеялом. Чимин чувствует, что несмотря на внутренний жар, кожа Юнги становится прохладнее и хочет тепла для них обоих. — Придется снимать все, — констатирует Юнги, слегка приподнимаясь, чтобы откинуть одеяло и стянуть оставшуюся одежду. Завтра разберутся с ней, а пока она просто полежит одним комком на полу, вот вообще не до нее больше. — Я уже чувствую, что однажды мне захочется рассмотреть тебя всего внимательно, но сейчас мы еще и вот так сделаем, — Юнги залезает под одеяло, глушит основной свет, остается только гирлянда на окне, которую он повесил пару дней назад, создавая хоть какое-то праздничное настроение. И тогда — не помогло, эти лампочки не способны его создать, а Чимину — удалось. У Юнги в голове вата, а в ней лежат елочные игрушки, сверкают и переливаются, ждут своего часа, когда их повесят на елку. Он двигает головой и они стукаются боками, но не бьются. — У тебя такая приятная кожа, — выдыхает, проводя ладонями по чужим бедрам. — Откроешь секрет, это какой-то лосьон? Или ты в прошлой жизни был персиком? Да, точно вата, совершенно точно, иначе откуда бы еще взяться таким идиотским шуткам. — Хочешь съесть? — неуклюже фырчит Чимин, он отвык от откровенных комплиментов. По телу от ласковых рук бежит стая мурашек, где тут персик-то? — Никаких секретов, это всего лишь ванны с солью. Я плохо засыпаю и часто лежу в воде перед сном, чтобы расслабиться. С детства привык, когда… — он осекается. Он бы хотел однажды показать это Юнги, а не рассказывать. — Когда? — Юнги просит продолжать, не облегчая задачу, сползает под одеяло с головой и пробует на вкус кусочек кожи под ключицей Чимина. — Когда танцами занимался, — выстанывает тот ему в волосы. — Мышцы очень болели. Это нечестный прием… — Я надеюсь, это был балет? — Юнги хрипло смеется, путешествие его губ по телу медленное и увлекательное, особенно в темноте — все остальные чувства обострены. — В детстве я был влюблен в танцора балета, не пропускал ни одного выступления по телевизору и сам хотел танцевать, но… Меня явно создали из дерева. — Мне жаль тебя разочаровывать, — в Чимине никогда столько терпения не было, как сейчас, — но мои родители не так жестоки. Но блок классической хореографии там был. На шпагат сесть и сейчас смогу, но большего не проси… А еще он чувствует, что чуть-чуть ревнует маленького Юнги к неизвестному танцору, это же смешно, да? — Даже если бы ты занимался брейк-дансом, я бы все равно хотел на это посмотреть, — Юнги выползает из-под одеяла и щекочет шею своим дыханием. — Даже если бы ты ничем не занимался, мы все равно с тобой еще потанцуем, но не слишком ругайся, когда я оттопчу тебе все ноги, — и приближается к губам. — Давай поиграем, Чимин-а? Сегодня же рождество, нужно загадывать желания. Загадывай. Вслух. Поддев его нижнюю губу кончиком пальца, Юнги на мгновение оттягивает ее своими, это такой намек, что желания могут быть любыми. — Говорят, если вслух — то не сбудется, — откуда только силы взялись возражать. — А я хочу, чтобы сбылись. А вообще, — Чимин улыбается, прихватывает пальцы Юнги губами, — я думал, что посижу с ребятами пару часов и пойду на рождественскую службу, и загадаю там. — Так загадывай то, что сбудется. То, что я могу сейчас исполнить, глупый, — Юнги почти мурчит, потираясь лбом о плечо. — Например, мне бы хотелось, чтобы ты зарылся пальцами в мои волосы и помассировал голову. Мне так приятно. — Это легко исполнить, — Чимин запускает пальцы в тяжелые волосы, перебирает пряди, гладит, мягко надавливает подушечками на кожу и не может отказать себе в удовольствии — осторожно, чтобы не оцарапать, проводит ногтями по самой кромке волос на шее. — Ага, вот так, — поощряет Юнги, довольно жмурясь и от ласки, и от улыбки на лице. — Я сразу понял, что ты кот, — нашептывает Чимин, — гуляешь сам по себе, шипишь, если тебе ненароком наступить на хвост и мурлычешь, когда почесывают ушки. Теперь я получил последнее доказательство, — он не останавливается, поглаживая и массируя. — Любому самому самостоятельному коту нужен дом. Можно, я буду твоим домом, Юнги? — А еще у меня есть рыба, — тихо смеется, подставляя и уши, и шею под ласковые руки. — Можно, Чимин-а, если ты так всегда будешь делать… И все-таки загадай желание? Это приятно. — Я не знаю, как о таком вслух попросить, — правда, не знает: вроде ничего особо непристойного, но если Чимину придется это в слова облекать, он сгорит тут же. — Твои мысли я читать еще не научился, поэтому придется вслух, — Юнги трется лбом о плечо, это тоже очень приятно, кажется, для обоих. Чимин высвобождает одну руку, берет ладонь и тянет к губам. Обхватывает на мгновение подушечки и просит жалобно, закрыв глаза. — Можешь погладить? — и выдавливает совсем уж смущенно, — язык. Это щекочущее ощущение ему особенно нравится. Можно и самому обхватить пальцы губами, лизнуть, обласкать каждый — будет похоже, будет хорошо, но когда это действие осмысленное, Чимин сам себе кажется конфетой с пузырьками внутри. — Хм, — Юнги устраивается поудобнее, подтянувшись повыше, чтобы лучше видеть. Глаза уже привыкли к полумраку и лицо Чимина перед собой он видит во всей красе. — Открой пошире, — тянет его за подбородок, а когда касается языка кончиками пальцев, слышит в голове отчетливое «Дзынь!». Там несколько шаров так звонко боками встретились, что Юнги ерзает. Чимин дрожит ресницами и тихонько стонет, прихватывая пальцы, сжимает одними губами. Вид у него взбудораженный донельзя. — Клятая оральная фиксация, — с полусмехом, полустоном заявляет он. — У меня что-то в голове разбилось, — признается Юнги подбито, — можно повторить? — он приподнимается на другой руке, ведет от кончика языка до его середины и едва не рычит, потому что звон в голове повторяется, а Чимин хватает воздух, на его ресницах выступают слезы. — Это слишком хорошо, — стонет Чимин. Звуки получаются смазанными, он вовсе не торопится выпускать пальцы Юнги изо рта, пока не приласкает. — Чимин-а, — Юнги почти стонет, — ты о-очень сексуальный, — он признает это как-то жалобно. Это качество в Чимине его пригвоздило и пытает, проверяет на прочность, сколько он продержится, изучая пальцами его язык, а не другими частями тела, которые уже дают о себе знать — вставая в очередь на этот рот. Чимин позволяет себе еще немножко — но очень яркого! — удовольствия и слегка прижимает пальцы зубами. Это слишком хорошо, а он не хочет давить на Юнги — тот пока явно не готов к той скорости, с которой Чимин бы хотел двигаться дальше. Поэтому он с сожалением выпускает его пальцы, лизнув по костяшкам напоследок, и делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. — Твоя очередь, — просит он. — Что ты загадаешь? — Если честно, то столько всего хочется, — Юнги часто дышит, прижимаясь носом к его виску. — Я хочу чтобы ты потрогал меня… Везде, — шумно сглатывает и прижимается плотнее. — И хочу слышать, что тебе приятно, хочу попробовать сделать это… Юнги не то чтобы не готов, он боится, что это возбуждение рассеется от лишнего шага в сторону, подобное с ним уже случалось, но стоит признать — он тогда не был так влюблен, поэтому и не боялся так сильно. Чимин стонет в его волосы от открывающихся возможностей и томительного предвкушения. «Везде-везде-везде…» — слова колокольчиками пляшут в сердце. Он делает еще один глубокий вдох, выравнивая дыхание и стараясь успокоиться, и не спешить. — Я очень примитивный в таких вещах, — фырчит нежно, — приятно, когда гладят поясницу, щекотно и сладко, приятно, когда мочки ушей… Юнги, — Чимин мягко толкает его на подушки, — перевернись, пожалуйста. Если можно везде, я лучше со спины начну, — он гладит плечи с несильным, но ощутимым нажимом. — Такие широкие, — выдыхает с восхищением, — ты красивый, Юнги, очень. — Ты правда так думаешь? — Юнги переворачивается на живот и сводит лопатки, пока устраивается. — Это необычно и приятно, — он благодарно урчит, вслушиваясь в реакцию своего тела на прикосновения рук Чимина. — Мне становится жарко, может пока убрать одеяло? — он еще тяжелее дышит, прижимаясь щекой к подушке. Дико хочется, чтобы Чимин прикоснулся к его спине не только руками, но сейчас не очередь Юнги просить, он кусает себя за губу и все-таки просит: — Чимин-а, ты можешь поцеловать, да, вот здесь, где трогаешь? — его руки как раз проводят между лопаток, Юнги ловит разряд по телу от этого касания и отводит плечи назад. — Очень красивый, — подтверждает Чимин. — Очень. Он откидывает одеяло и целует там, где Юнги просит; касается губами, очерчивает языком края лопаток. — Зубы пускать в дело можно? — он едва сдерживается, ему хочется прихватить кожу зубами, нежно-нежно, но он должен спросить, должен доподлинно знать, что можно с Юнги, чтобы не сбить его настрой, не испортить удовольствие. — Следов не оставлю, обещаю. — Все, что есть в твоем арсенале, — Юнги довольно жмурится, в этом месте он получает поцелуй впервые, а как оказалось — зря его там никто не трогал. — Используй, — договаривает он и слегка выгибает спину, приподнимаясь на руке. Следы его не беспокоят, особенно там, где он вряд ли их увидит завтра. Чимин улыбается — это чувствуется кожей. Еще раз целует и осторожно сжимает зубы на крае лопатки. Тут же отпускает, зализывает — и повторяет с другой стороны. Юнги кажется, что у него сейчас в том месте крылья прорежутся, не факт, что ангельские, потому что его желания далеки от невинных и светлых. — Осторожно, я сейчас перевернусь обратно, — предупреждает он и крутится под Чимином. Притягивает его к себе, обнимая за спину. Надавливает пальцами на поясницу и приоткрывает рот, теперь он хочет почувствовать укус Чимина на своих губах, такой же запоминающийся и менее осторожный. Все, что его волновало, растворяется в полумраке и каждом новом ощущении. Обычно секс предполагал для Юнги прелюдию, но не такую, что происходит сейчас, гораздо проще и короче, это совсем другое и есть вероятность, что действительно продлится до утра. Чимин не обманывал, что занимался танцами, он так прогибается в пояснице под пальцами Юнги, что любой кот позавидует. — Ох, да, еще, — выдыхает почти требовательно. — Не ожидал, что тебе так понравится, — с ласковым смешком он коротко прихватывает зубами губы Юнги, чуть отстраняется и тут же смыкает их снова — под челюстью. — У меня еще много тебя осталось для потрогать, — напоминает, ведет руками. Следующий нежный укус достается ключице, Чимин со всхлипом вылизывает ямку между ними и кружит руками по плечам и груди Юнги, запоминая, впитывая тепло и мягкость его кожи. — И у меня — тебя, — Юнги не в состоянии удержать свои руки, они опускаются с поясницы вниз. Ладони плотно прижимаются к ягодицам, а пальцы сжимают их. В голове Юнги взрывается все, что там было — и игрушки, и вата, и черт знает что еще, этого не соберешь заново, проще все выкинуть. Юнги хочется ругнуться в сторону, от восторга, но получается только хриплый стон. Чимин замирает на мгновение, поднимает голову и смотрит на Юнги абсолютно шалыми глазами, быстрым бессознательным движением облизывает губы. Он тянется вверх, почти ложится на Юнги — тот сильный, выдержит — желание поцеловать нестерпимо, словно не вбирал эти губы своими только что, словно воздух нужен только тот, что выдыхает этот мужчина. Они встречаются губами на весьма долгий период, в процессе которого Юнги успевает потрогать бедра Чимина со всех сторон, ему хочется их кусать, но попозже, сейчас он отыгрывается на губах. Там же, в поцелуе, он вновь прижимает Чимина к кровати собой, меняется с ним местами, смотрит на него, сбивчиво дыша, гладит по щеке и зацелованным губам, хрипит слишком очевидное: — Я так хочу тебя… — удивляться этому он будет позже, а может и не будет, ни к чему. Чимин распахивает глаза, тянется к нему поцеловать, ведет руками по спине, оглаживая косточки позвонков. Он хочет везде трогать, но Юнги плотно прижимает его к кровати, только и остается, что воздать должное восхищение этой великолепной спине. — Пожалуйста, Юнги, — он просит жалобно и отчаянно, — все, что ты хочешь. — Погоди минуту, — Юнги поднимается, оставив под губой жаркий след от своих губ. Он не боится растерять в поисках смазки и презервативов свое возбуждение, даже когда бьется о тумбочку в полутьме. — Да что ж такое! — приходится включить торшер у кровати и Юнги закапывается в ящиках. Находит все, что хотел, оборачивается и передумывает выключать свет, потому что от вида разгоряченного Чимина на постели ноги подкашиваются. — У меня просьба, — Юнги садится рядом, проводя ладонью по его бедру, от колена и выше, по самой нежной коже. — Но если ты стесняешься, лучше скажи, я не хочу принуждать. Я хочу подготовить тебя вместе с твоими же пальцами, хочу, чтобы ты начал сам, я все время боюсь сделать больно в самом начале… Скажи, если это для тебя слишком откровенно? — Хорошо, — Чимин соглашается, не раздумывая, — не волнуйся. Мало из того, что мы можем делать в постели, будет для меня слишком, — слова с трудом даются, хочется только имя Юнги выдыхать-выстанывать, но он старается донести мысль. — Мы уже здесь, рядом, чего стесняться… Он тянется сесть, обнимает и признается: — Это будет очень возбуждающе, ты так смотришь, как огнем по коже. — Когда я смотрю на тебя, огонь течет по моим венам, — Юнги нетерпеливо вздыхает ему в плечо, целует туда же. Скользит губами по изгибу, пробует языком кожу на вкус. — Ты совершенство, Чимин-а, чем больше я смотрю на тебя, тем больше я это вижу. Когда он думал о том, как это будет происходить (а он думал и не раз), то не представлял, что ему может понадобиться для того, чтобы все сложилось: дополнительная визуальная стимуляция в виде особенного вида порно, мысли о предыдущих партнерах (хотя это было бы нечестно по отношению к Чимину), алкоголь (но это весьма коварное средство, можно убить им все желание). Как оказалось, ничего из этого Юнги не требуется, только Чимин с его желанием во взгляде, Чимин, сочетающий в себе невинность и готовность на разврат, Чимин, который так сладко вздыхает, когда Юнги прикасается к нему и так горячо касается сам, что огонь в крови превращается в лаву. — А еще я устроюсь вот так, — вручив ему смазку, Юнги с улыбкой сползает вниз, разводит ноги Чимина и помогает их вытянуть, гладит его бедро, ведет по нему носом, прикасается щекой и задерживает выдох. — Кажется, я нашел свой дом.