Не все герои носят плащи

Чонгук берет такси до дома Тэхена, он запомнил адрес, а по пути сообщает, что скоро приедет. Ему хочется зайти внутрь, посмотреть, как живет его парень (и с кем!), чем просто встретиться у ворот, забрать собаку и поехать домой. Тэхен сначала так и собирается сделать — передать ему Каштана и отправить восвояси, но, взглянув Чонгуку в лицо, предлагает: — Зайдешь? — Да! — тот практически сияет, Каштан подпрыгивает у него на коленях, пытаясь облизать все лицо. — Ну все, хватит, меня всего-то пару дней не было, даже меньше! — смеется, заезжая за Тэхеном в дом. Чонгук так взбудоражен хорошим исходом событий, что хотел бы облизать всего Тэхена с ног до головы, как та же собака, но приходится держать себя в руках. — Спасибо тебе большое, что ты присмотрел за Каштаном. И за фотографии, мне было так тепло, когда я на них смотрел… Я теперь твой должник, можешь попросить, что угодно. — Я подумаю, — улыбается Тэхен и ведет его внутрь. Дом большой и очень уютный, но совсем не такой, как семейный дом Чонгука. Диан подходит, тычется Чонгуку носом в ладонь и с достоинством отходит к креслу — тому, с фотографии. На кресле подушка, плед и раскрытый ноутбук. — Извини, покормить мне тебя нечем, — пожимает плечами Тэхен. — Но кофе могу сварить. Или коктейль смешать. — Я не голоден, — Чонгук осматривается, а Каштан понимает, что хозяин больше никуда не денется и спрыгивает к Диану. — От кофе не откажусь. Мне нужно кое-что сказать… — Я не спрашиваю, как все прошло, по твоему виду все понятно, — Тэхен улыбается еще солнечнее. — Я рад. Он и правда рад, хотя и не знает семью Чонгука. Как так произошло, что он за него переживает? — Все хорошо, все правда хорошо, — Чонгук часто кивает, а потом поднимается, на этот раз с помощью шкафа, на который опирается рукой. Нравится ему стоять, насиделся уже. — Я поговорил с Юнги о нас… — начинает он осторожно. У Тэхена чуть чашка из рук не падает. — Ты не считаешь, что это стоило сначала обсудить? Между нами? — он пытается говорить ровно, но разочарование прорывается в голосе. — Да, мне нужно было поговорить с тобой, — Чонгук виновато опускает взгляд. — Но Юнги сам обо всем догадался, когда ты написал ему про Каштана. Я не знаю, как, но он сразу решил, что мы не просто дружим. Я боялся, что он не позволит этого, правила компании, все такое… А он сказал, что это уже не актуально, но надеется, что на работе это никак не скажется. Извини, Тэхен-а, я должен был поговорить с тобой… Тэхен молчит, пока варит ему кофе. Ставит на стол полную ароматного напитка чашку и вазочку рисового печенья, прямо смотрит в глаза и нервно облизывает губы: — Чонгук, давай сразу договоримся. Вплоть до особого разрешения, ты будешь принимать решения за нас обоих только если случилось землетрясение, цунами, я без сознания и Намджуна нет со мной рядом. В противном случае — это будет последнее решение. Я не шучу сейчас. — Ладно, — Чонгук поджимает губы и опускается обратно в кресло. Как так получилось, что он сам не рад хорошей новости, которую считал еще час назад действительно хорошей? — Иногда я слишком порывистый, но я научусь это контролировать. Он смотрит на чашку, не торопясь ее брать, пусть немного остынет. — Договорились, — кивает Тэхен. Он не хочет портить Чонгуку настроение и надеется, что тот его услышал и воспринял серьезно. Поэтому Тэ старается смягчить голос. — Сахар, молоко в кофе? Как ты пьешь? — Сейчас покрепче бы, без всего сладкого, — Чонгук кивает сам себе, берет чашку и продолжает на нее смотреть. Он совсем с ума сошел, раз в темной жидкости видит цвет глаз Тэхена? Переводит на него взгляд и убеждается — да, один в один, глаза как крепкий кофе. Он так пристально смотрит, что Тэхен отводит взгляд. — Помнишь, мы хотели музыку послушать? — Тэхен выстукивает что-то пальцами по столешнице. — Давай сегодня, если хочешь. Не думаю, что шеф позвонит вечером и потребует от меня отчитаться о работе за день. — Давай, — Чонгук немного жалеет, что не принес ничего из еды, но это ведь не запланировано, не то, что должно было произойти позже, в воскресенье. Остается надеяться, что планы на воскресенье никуда не денутся, ему понравится то, что поставит Тэхен и есть вероятность, что в тот день они будут сидеть друг к другу ближе? Чонгук ерзает, ему так хочется быть с Тэхеном рядом. — «Мессию»? — улыбается тот. — В гостиной или у меня? — Как удобнее? — Чонгук отпивает из чашки. Да, то что нужно, никакой сладости. — Как тебе будет удобнее? — уточняет Тэхен. — У меня можно лечь, если что. Диван в гостиной для этого не предназначен, ноги не вытянешь. Чонгук делает еще глоток. — Тогда у тебя, — он старается не слишком воодушевленно отвечать. Тэхен ждет, когда Чонгук допьет кофе, они возвращаются обратно в гостиную и Тэхен наклоняется к нему. — Обними меня за шею, держись крепко и не дергайся, — волосы касаются щеки Чонгука и ему щекотно. — Я не могу себе позволить еще раз тебя уронить. Чонгук ведет рукой по его плечу, словно без этого никак не ухватиться, смотрит в глаза вблизи — еще пристальнее, чем раньше. За языком от такой близости следить сложно. — Твои глаза вставляют покруче, чем кофе… — Сочту за комплимент, — Тэхен фыркает, осторожно поднимает его на руки и несет вверх по лестнице. — Оцени романтику момента — я вношу тебя в свою спальню почти как невесту… — Вот этого я сегодня точно не ждал, — Чонгук улыбается, удерживаясь за шею. Удержаться от того, чтобы приблизиться к его лицу губами в принципе невозможно. — Однажды я подниму на руки тебя, — обещает он, касаясь кожи. — Я не сомневаюсь, что ты сможешь, — не кривя душой, Тэхен согласно кивает. — Но только учти, я могу начать дергаться — страшно боюсь щекотки. Он улыбается, ногой распахивая дверь своей комнаты и опуская Чонгука на широкую кровать. — Устраивайся поудобнее, — предлагает он. — Подушки под спину? Плед? Это надолго. Чонгук проводит по покрывалу ладонью — первый раз в кровати своего парня — это волнующе. — Пока и так неплохо, — он переворачивается на спину и наблюдает за Тэхеном, устроив лишь голову на подушке. Тот впускает поднявшихся следом собак, выбирает диск с музыкой и включает. Стереосистема в его комнате отличная, можно оркестр слушать — и не терять ни единого инструмента. Когда начинают звучать первые ноты, Тэхен опускается на кровать рядом с Чонгуком, не глядя на него, касается ладони: — Просто слушай. Не отвлекайся на меня. Чонгук вздыхает, ну как тут не отвлекаться, когда с первых же нот хочется смотреть на Тэхена вблизи, тонуть в его взгляде, прикусывая язык, чтобы не нарушать идиллию словами. Чонгуку хочется повторять пальцами на его божественной коже музыкальные узоры, перебирать его волосы в такт струнным переливам, целовать самые чувствительные места, сначала искать, а потом трогать губами. Чонгук только начал слушать, но он надеется на то, что в сегодняшней «программе» не будет кульминации, под которую ему захочется завалить Тэхена и подмять под себя. А пока он вздыхает, несколько раз подряд, прикрывая глаза, и давится желаниями. Но музыка ему нравится, она необычная, как Тэхен. Тэхен быстро отнимает руку и больше не думает о присутствии Чонгука рядом, весь погружается в мощный мелодичный поток, жмурится довольно, только дыхание время от времени сбивается. Он не впервые слушает эту ораторию и ее любит — мало что в мире музыки настолько отвечает его представлениям о возвышенном и драматичном, — но каждый раз неизменно испытывает чистый восторг. Он хочет показать Чонгуку и красоту музыки, и часть себя настоящего. Чонгук едва не шипит на Каштана, который готовится запрыгнуть к ним на кровать, ему приходится открыть глаза и одними губами произносить «место!», хотя у собаки в этой комнате нет никакого своего места. Тэхен дожидается смены мелодии, строго смотрит на обеих собак и требует: — Диан, порядок! Больше он не обращает на них никакого внимания, знает, что Диан отвлечет Каштана на себя, а в случае чего, и в свою корзинку загонит. Чонгук, что водил ладонью в такт мелодии по покрывалу, замирает и едва дышит. Его Тэхен тоже призывает к порядку; накрывает своей ладонью и переплетает пальцы. Прикрыв глаза, Чонгук концентрируется на его руке, представляет, что не просто держит, а гладит и целует его пальцы, чувствует не только на своих пальцах, а на многих других частях тела, в том числе и на той, больше всего заинтересованной в том, чтобы ее эти пальцы потрогали. Дышать тихонько становится сложнее. Им удается продержаться почти сорок минут, до конца первой части. После этого Тэхен перекатывается на бок, смотрит внимательно из-под ресниц и тихо спрашивает: — Дальше? Или пока хватит? «Ты пыхтишь как паровоз!» — хочется сказать ему, но у Чонгука такой взбудораженный вид, что Тэхен не решается это комментировать — сдается ему, что не только музыка тому причиной. — Дальше, — упрямо хрипит Чонгук, тоже повернувшись. Смотрит прямо, вонзая в Тэхена свой взгляд. Сорок минут — немало, но и немного, недостаточно, чтобы устать сдерживать себя. Какой бес подзадоривает Тэхена, когда он говорит: — У меня есть более подходящая музыка для поцелуев. Если ты хочешь этого? — Очень хочу, — Чонгук придвигается к нему поближе, как под гипнозом. Он не может сказать, что ему все равно, какая будет играть при этом музыка, хотя привык говорить прямо, все, как есть. Но сейчас он не уверен, что услышит что-то, кроме собственных ощущений, когда их губы соприкоснутся. Тэхен далек от любых религиозных чувств, он вовсе не считает, что поцелуи под «Мессию» неподобающи, но он действительно хочет, чтобы однажды Чонгук дослушал. Поэтому он поднимается, выключает диск и возвращается, отдавая голосовую команду и меняя музыку. — Очерти мне границы, — Тэхён вновь переплетает пальцы с ним. — Останови меня, если сможешь, — выдыхает тот, притягивая ближе за эту руку, да и сам порывисто прижимается к Тэхену. Как плохо, что рука у Чонгука все еще одна. Ему надо и держать своего парня за руку, и гладить его, пробовать забираться под одежду кончиками пальцев. Чонгук буквально нападает на губы Тэхена, как коршун на добычу, в ушах только свист ветра — Чонгук падает до этих губ, сложив крылья, и впивается в них. Уши закладывает, но уже другим звуком — стуком сердца, которое колотится от восторга. Тэхен было хочет насмешливо фыркнуть, потом — неожиданно для самого себя — пугается напора, но уговаривает себя расслабиться. «Дай вам обоим шанс», — уговаривает он себя. Он не привык терять контроль с кем-то, но с Чонгуком все острее, все слаще — и объятия, и поцелуи, и шум в ушах, и звезды вокруг. Это наводит страх, но Тэхен не собирается сбегать, поджав хвост только потому, что у него трясутся руки и шумит в голове. Где-то там, в глубокой жадности до рта Тэхена, Чонгук смекает, что перевернуть его на спину и нависать сверху — еще более захватывающе, а опираться при этом на часть правой руки даже удобно, невероятно удобно, такая идеальная высота. И его руку он не выпускает, но и не сжимает сильно, оглаживает пальцы, один за другим, не глядя, но насмотревшись на них настолько, чтобы видеть во сне или представлять за закрытыми веками каждую неповторимую в своей красоте фалангу. Увлекаясь слишком быстро (или почувствовав, что пока ему дают волю), Чонгук скользит языком в рот Тэхена и глухо стонет. Какая музыка для поцелуев, когда он полон ею сам, она торжественная, громкая и необычная, может у Чонгука когда-нибудь получится ее наиграть? — Почему… — хрипит Тэхен, — почему ты так хорошо это делаешь? — да что же это такое? Тэхен, когда впервые целовался, так не нервничал, не волновался, не боялся потерять себя. С Чонгуком — боится. Все разумные слова Намджуна вылетают из головы — он боится раствориться в этом пьянящем чувстве — и в шаге от того, чтобы оттолкнуть и вернуть себе равновесие. — Потому что я с тобой? — отзывается Чонгук, а что он еще может ответить, когда ничего адекватного и связного в голове нет. Когда Тэхен так близко, когда можно не сдерживаться или немного отпустить поводок и позволить себе пройтись губами по линии челюсти, прихватив тонкую кожу под ухом, и рыкнуть туда, как животное. А потом шептать едва слышно, прижимаясь к волосам у виска: — Обними меня за бедра, Тэхен-а. Тот, как завороженный выполняет просьбу, обнимает. Зрачки полностью затопили радужку — и глаза его сейчас не кофейные, а черные-черные. — Чувствуешь, какие крепкие? — Чонгук улыбается, поднимаясь вновь, уже на другой руке, так все же повыше, чтобы заглянуть в глаза. — Я не спрашиваю, почему я с тобой так крепну? Потому что я с тобой, — выдыхает с той же улыбкой и опускается к губам, этот поцелуй более тягучий, но без языка тоже не обходится. Чонгук упивается и моментом, и Тэхеном, и собой, что уж там скрывать. Это чувство внутри, когда он с Тэхеном, оно бывает разным. Иногда Чонгук боится сделать что-то не так, иногда сдерживается, а сейчас вот ощущает все свое тело в том самом виде, каким оно когда-то было. Он ощущает себя сильным, выносливым и крепким. Все из-за Тэхена. И для него. — Дай мне отдышаться, пожалуйста, — шепотом просит Тэхен. — Так много… Все дело в том, что никто раньше не прикасался к нему так, словно имеет на это право. Словно в этом прикосновении смысл жизни? Мысли судорожно бьются внутри Тэхена. Прав был Намджун, когда как-то сказал, что Тэхен слишком много думает. — Дыши, — Чонгук дает ему воздух, перетекая вбок, но не отстраняется далеко, обнимая поперек груди, замечает изящную ключицу и касается ее кончиками пальцев. — Мне тоже много, — признается негромко и сам отдышаться не может. — Никогда не… Чувствовал ничего подобного. Вчера, да и сегодня в больнице мне было стыдно перед семьей, потому что я только и думал о тебе, вспоминал твой запах и вкус, твой голос и твои руки… — Я тебе кое-что расскажу, — тихо признается Тэхен, — только ты не обижайся, пожалуйста. Ладно? Когда ты только предложил мне встречаться, я растерялся. И думал, если мы просто переспим в ближайшее время, это закончится? Тебе этого будет довольно? Быстро и приятно — и мы разойдемся в разные стороны. А сейчас понимаю, что не смогу. Не смогу лечь с тобой в постель и потом отпустить тебя. Для этого мне надо будет все чувства отключить. Потому что я не понимаю, что с нами… со мной происходит. Он объясняет немного сбивчиво, но смотрит тревожными глазами, словно от того, поймет ли его Чонгук, зависит вся его судьба. — Моя мама часто говорит мне, что я всегда сначала делаю, а потом думаю, — Чонгук устраивается так, чтобы видеть лицо Тэхена, а не его ключицы, а то так разговаривать вряд ли получится — Чонгуку хочется их целовать. — Это я к тому, что я резко предложил тебе встречаться, даже не подумав. Но еще я очень редко промахиваюсь, если ты понимаешь о чем я. Ни о чем, что я сделал не обдумав, я не пожалел. Не могу жалеть и о тебе, не собираюсь этого делать. И обижаться я не буду… Но, если ты позволишь, я спрошу: ты часто с кем-то спал и расходился? Что ты при этом чувствовал? Для меня это никогда не было понятно. Секс — не главная цель, да и не конечная точка. Это ведь только начало, момент самого глубокого единения, познание другого человека и себя рядом с ним… Отпустить после такого? — Чонгук находит его руку и вновь переплетает пальцы. — Как это возможно? Неужели ни разу не хотелось… Остаться? Он понимает, что до этого хотел сказать Тэхен, но ему важно уточнить то, чего с ним никогда не было. — От моего ответа что-то изменится? — Тэхен напрягается. — В твоем отношении? Ты решишь, что это не то, что тебе нужно? — Он глубоко вздыхает. — Чонгук-и, мне не хотелось остаться. Продлить еще на несколько встреч — но не более. Знаешь, говорят, в момент рождения и смерти человек всегда одинок. Секс — это и рождение, и смерть разом. Обманчивая иллюзия единения, за которой — два одиночества. Чонгук перебирает его пальцы, не глядя в сторону, только в глаза. — От твоего ответа зависит только, насколько глубоко я смогу понять тебя. А я ведь хочу этого больше всего. «Иначе стал бы я сорок минут терпеть и не касаться тебя, слушая то, что тебе нравится?» — про себя думает Чонгук, но вслух продолжает о другом: — Возможно, о рождении и смерти говорят истину, с этим не поспоришь, но ведь жизнь на то и дана, чтобы найти родные души? Чтобы не быть одиноким в жизни? И это не иллюзия, моменты единения — они стоят того, чтобы жить. Люди, с которыми хорошо, с которыми ты больше не одинок, пока ты живешь — это того стоит, разве нет? Ты знаешь, я думал, что никогда никому не понравлюсь больше, да и не испытаю ни к кому никакого желания сблизиться. Моя бывшая девушка бросила меня в смс, когда узнала о том, что случилось. Она написала «между нами все кончено», представляешь? Хотя неделю до этого ждала, когда я за ней приеду и покатаю ее на байке, а потом всем хвасталась, какой у нее парень. Она не радовалась тому, что я жив, не плакала о том, что со мной стало. Она сбежала от меня, искалеченного, потому что я ей был нужен только крутым и никаким больше. Сержусь ли я на нее? Нет. Считал ли я после этого себя одиноким? Возможно, но это быстро прошло, я не знал, смогу ли я когда-то встать на ноги. У меня в те дни голова болела о другом, как мне выживать, как мне держать ложку и не выйти из окна от собственной беспомощности. Я думал, что буду долго держать в себе обиду и я боялся, что больше никому не смогу довериться. А тебе — хочу довериться, хочу тебя понять, хочу быть с тобой, встречаться с тобой, вот так лежать и разговаривать, делиться тем, что внутри… Ну и хочу тебя, куда без этого. — Чонгук улыбается. — И не хочу, чтобы это заканчивалось. Не хочу, чтобы все это исчезло. — Не представляю, — качает головой Тэхен. — Я про смс. Не представляю, как можно так с человеком, с которым ты что-то планировал… Чонгук-и, — он обхватывает его лицо ладонями, гладит выбритые виски, Тэхен не впервые так делает, ему нравится ощущение. — Если я решу с тобой расстаться, это будет лично. Это я обещаю тебе. И не потому, что мне будет не хватать твоей руки или ты недостаточно хорошо стоишь или недостаточно быстро идешь. Я пообещал себе (и Намджуну!), что не сделаю этого только из-за того, что мне страшно подпускать тебя ближе. Я обещаю, что единственной причиной станет то, что мы не поймем друг друга. Не… — он сглатывает, — не полюбим друг друга. Мне как никогда в жизни тревожно, Чонгук-и, я не подпускаю к себе людей по-настоящему близко. Я всегда разочаровываюсь — в них, в себе. Но я готов рискнуть. У тебя такие глаза… Тэхен тянется вперед и невесомо касается его век. — В них безграничная вселенная, найдётся там место и для меня? — Я очень благодарен. Я ценю то, что ты готов рисковать, — Чонгук улыбается и улыбка делает его взгляд более красивым. — Я могу попросить тебя не бояться, но что дадут тебе простые слова? Лучше, если я буду рядом и ты не будешь чувствовать себя одиноко. Я буду ждать того момента, когда страх покинет тебя, я буду сражаться с ним не словом — всем собой, всем, что во мне есть. С тобой рядом я на своем месте. Тэхен чувствует, что не смог подобрать правильные слова, чтобы объяснить природу своего страха, но, быть может, они еще найдутся. Или необходимость в них отпадет — с Чонгуком ничего загадывать наперед нельзя, не получается у Тэхена планировать с ним что-то, как это удавалось раньше. — Это невероятно приятно слышать, — он улыбается нежно-нежно. — Я не представляю, как, правда, не представляю, потому что я себя рядом с собой временами чувствую не на своем месте, но мне приятно знать, что я кому-то нужен. Тебе нужен. «Потому что я хочу быть тебе нужным. Хочу, чтобы ты был нужным мне… Может на свете такое случиться — чтобы два сердца нашли друг друга?» — Тэхён упирается лбом в плечо Чонгука. — Мне понравится, если ты будешь перебирать мне волосы, — неожиданно говорит Тэхен. Всегда казалось, что он дает человеку рядом какое-то оружие против себя, открывая что-то, что доставляет ему удовольствие, но Чонгук — это Чонгук; он готов ждать и сражаться рядом с Тэхеном, а не против него. Тот поглаживает его по спине и плечу, перебирает волосы, как недавно хотел и начинает это делать еще до того, как звучат слова Тэхена, а от них вздыхает и смелее зарывается в мягкие пряди. — Ты не похож на все, что со мной было раньше, поэтому меня так приложило, — он негромко размышляет вслух. — Может я раньше был другим? Потому, что не слышал красоту музыки и не интересовался ей? Лишившись руки, я что-то обрел в себе. Но когда я думаю о том, что было раньше, кажется, что это было в прошлой жизни. А сейчас — настоящая, где я на своем месте. И я хотел сказать спасибо, Тэхен-а, — рука, не переставая, скользит по его волосам, пропуская пряди между пальцами. — За то, что ты увидел во мне что-то большее, чем несчастного парня в инвалидной коляске. Ты не испугался того, чего боялся я, а я такой эгоист, как говорит мой друг, да и брат тоже, когда злится на меня, я считаю, что мой страх — самый важный, — он пытается шутить о таких сложных вещах. — И я вас познакомлю, обязательно. И с братом, и с другом… С друзьями. Потому что в моей вселенной есть место для тебя. Оно появилось в первый день, как только я тебя увидел. Сначала я охренел, а потом… Потом решил, что нужно действовать. — Я тоже охренел, когда ты спросил, буду ли я работать, — смеется Тэхен. — Едва не опешил от такой наглости. И потом всю следующую неделю думал, что ты меня боишься. Расстроился из-за этого, на самом деле… Тэхен переводит взгляд на Диана, вскочившего со своего места и топчущегося у двери. — Кстати, о друзьях… Хочешь познакомиться с Намджуном? Судя по всему, он вернулся. Если его попросить, он нас даже покормит, — он улыбается. — Он никогда не заглядывает, когда у меня звучит музыка, но мы можем спуститься, если хочешь. — Хочу, конечно, — Чонгук кладет руку ему на щеку и поворачивает к себе на пару минут. — Надо же мне понять, ревновать тебя к нему или нет? — и смеется, это шутка, но отчасти. — Ни в коем случае! — возмущается Тэхен. — Никто не желает мне счастья больше, чем Намджун. И мое разбитое сердце лечит тоже он. Если произведешь на него впечатление, он будет только рад сдать меня в надежные руки, — вот это точно шутка, хотя Намджун и говорил об этом пару раз с горестным видом. — Волнительно, — сладко вздыхает Чонгук. — Но я попробую, у меня это всегда хорошо получалось — производить впечатление. Потом он целует Тэхена несколько раз, Намджун же немного подождет, а при друге Чонгук не будет таким наглым, разве что за руку Тэхена возьмет, как ее отпустить-то? Простые слова и действия помогают Тэхену, он отвечает на поцелуи, наслаждаясь моментом, не думая ни о чем — без сомнений и экзистенциального страха пропасть в Чонгуке. Наслаждается его губами, прикасается сам, вдыхает запах. Теперь разжимать руки и выходить куда-то не хочется, но Тэхен все же бережно поднимает Чонгука на руки. — Потрясающее ощущение, — признается он. — Такое… собственническое. — Меня носили на руках многие медбратья, брат, отец носил, лучший друг… Но у тебя это лучше всех получается, — Чонгук довольно улыбается. — Боюсь привыкнуть к этому ощущению. Собаки сбегают по лестнице первыми, Намджун оборачивается и застывает, приоткрыв рот. Нет, его не настолько сильно поражает картина того, как Тэхен несет кого-то на руках. Тут ключевое — кого. Как раз в канун Чхусока Намджун ездил домой к родителям в Ильсан, возвращался поздно, заехал на заправку и звонил оттуда Тэхену, тому в то время было крайне плохо, он тогда мечтал об отпуске. Намджун волновался и поэтому звонил далеко за полночь, сообщал, что скоро будет, спрашивал, что купить. В том магазинчике на заправке он и видел этого парня, хорошо его запомнил, но не потому, что тот улыбнулся и пропустил его вперед у терминала оплаты, а потому что запрыгнул на свой байк на улице и проехал прямо перед ним. Намджун был тем, кто видел ту аварию, она случилась у него перед глазами, он сам чудом в нее не угодил. Он был тем, кто вызывал скорую, выскочив из машины, тем, кто держал Чонгука за руку, которой тот мог двигать. Он говорил ему: — Держись, парень, ты должен держаться, ты нужен кому-то на этом свете, просто держись, слышишь?! И вот тот парень держится за шею Тэхена, а судя по лицу, изменившемуся в пару минут взаимной вспышки воспоминаний, тоже понимает, кого именно он видит перед собой. В сознании Намджуна воспоминания менее рваные, но Чонгук отлично помнит чужие слова, даже скорая, в которой он отключился — лишь размытое пятно, а этот человек — тогда он казался ангелом, не иначе. — Надо же, ты выжил, — Намджун подает голос первым и слегка растерянно чешет затылок половником — задумался настолько, что не уследил. Он был в таком шоке, что тогда не додумался спросить имя, в какую больницу увезли беднягу, не мог знать, что с ним стало, хотя иногда вспоминал и волновался, но в новостях толком ничего не нашел, а потом это стерлось из памяти ровно до этого момента. — Тэхен-а, поставь меня на пол. — еле выговаривает Чонгук с круглыми глазами. Тэхен недоуменно слушается, опускает его на пол, но придерживает рукой за талию, готовый подхватить при необходимости. — Вы что, знакомы? — удивляется он. — А я почему не знаю? — Потому что ты меня тогда не слушал, — Намджун рассказывал Тэхену уже дома об аварии, почему он так задержался, но иногда Тэхен выпадал из разговора, да и что ему до чужих бед, главное, что с Намджуном все было в порядке. — Я жив благодаря ему, Тэхен, — Чонгук не может в это поверить, что так бывает, что этот человек стоит перед ним и именно он — никто другой — друг его парня. — Я так благодарен вам! — он смотрит на Намджуна и поклонился бы в пол, если бы мог. — Тебе, — поправляет Намджун с улыбкой. — Не стоит, я сделал то, что должен был сделать, на моем месте многие бы поступили также… Но ему надо что-нибудь выпить, поэтому он достает стакан, а еще подумав — два дополнительных. — Я смешаю, — качает головой Тэхен, усаживая Чонгука в кресло. Забирает у Намджуна стаканы, долго выбирает подходящие бутылки, чтобы приготовить напитки. Намджун рассказывал? Вроде упоминал что-то такое, но Тэхен не может вспомнить, когда это было, в каком месяце. Тэхен делает коктейль Намджуну первому, но не передает в руки, а ставит рядом на стол и внезапно крепко его обнимает. — Спасибо, — ком застревает в горле. — Спасибо тебе большое, этот парень мне очень нужен. — Да перестаньте вы уже, — смущается Намджун, так и не отложив половник, ризотто на плите едва не подгорает. — Знал бы я тогда, чем это все обернется… Ой, черт! Он не договаривает, вспомнив о готовке, а спустя несколько минут ставит перед парнями на стол две тарелки. И про себя не забывает. — Он так и говорил, — вспоминает Чонгук, когда ест. — Говорил мне, что я кому-то нужен, что я должен выжить… Я помню. — Нес все подряд, — отмахивается Намджун с улыбкой. — В шоке был. Виновника-то посадили? — не может не уточнить. — Он умер, — Чонгук тяжело выдыхает, — уже в больнице. Намджун молчит какое-то время, просто кивает, значит, так было суждено. А потом размышляет вслух: — Он ведь мог и в меня влететь, — Намджуна спасла бы машина, а может и нет. — Я жив только благодаря тебе. Как тебя зовут-то? — Чонгук, — постукивая ложкой о тарелку, смотрит на Тэхена. — Очень приятно, а я Намджун. Ты, Чонгук, настоящий боец, я рад, что ты выкарабкался. Добро пожаловать в наш дом и береги его, — он кивает в сторону Тэхена. — Вы оба меня сейчас до слез доведете, — вроде и шутит Тэхен, а глаза тревожные и темные. — Если рис не соленый, возьми солонку, — фырчит Намджун, сам то и дело морщится, но вроде как от крепости напитка, а не от того, что растроган внезапной встречей. Чонгук откладывает ложку и дотягивается до руки Тэхена. — Я буду его беречь, еще сильнее, чем планировал, — ласково поглаживает и глаза на мокром месте. — Никогда в судьбу не верил, но тут хочешь не хочешь, а поверишь во что-то такое… — Нечего меня беречь, я не стеклянный, — ворчит Тэхен, а пальцы с пальцами Чонгука переплетает, сжимает несильно, но чувствительно. — В общем, вы мне оба всю торжественную речь к знакомству сорвали. Я тут размечтался, что мы приходим и я объявляю… «Это Чонгук, мой парень», — Тэхен пробует мысленно эти слова на вкус, но сказать их вслух никак не получается. — Хрустальный, — подсказывает Намджун вполголоса, смеясь и откидываясь на спинку стула со стаканом в руке. — Ну, давай свою торжественную речь, еще не поздно удивить нас. Чонгук улыбается шире, какое подходящее Тэхену слово! — Обойдетесь, — надувает губы Тэхен. — Диан, кусни его за что-нибудь… Хрустальный, скажет тоже! Диан послушно подходит и тычется носом в ладонь Намджуна, вот еще, будет он обижать человека, который так заботится о нем и о хозяине. — Так вы, значит, работаете вместе, — Намджун поглаживает любимую рыжую морду. — Не так давно, — поясняет Чонгук, вновь взяв ложку, вкусно же. — Но я боялся, что придется мне искать другую работу из-за наших отношений. Начальник у нас такой, с ним не забалуешь. Хорошо, что он разрешил. — Если бы дошло до крайностей, я бы уволился, — отмахивается Тэхен. — Шеф, конечно, душка, но с моим опытом мне проще работу найти. — Но это же моя идея — встречаться, — замечает Чонгук. — Так что мне и разгребать пришлось бы, если что. — Так я поддержал идею, значит, несу ту же ответственность, — не согласен Тэхен. — ну и вообще… Что «вообще» он не уточняет. Только знает, что, если бы шеф поставил вопрос жестко, он бы ушел сам — Чонгук в «Олимпе» явно на своем месте. — Вместе бы ушли? — не унимается Чонгук. — Мне нравится с тобой работать. До завершения проекта совсем чуть-чуть осталось, а я мечтаю о следующем. С тобой… И очаровательно улыбается так, что даже Намджуна пронимает. Тот сидит со стаканом, как в кино на романтической комедии и не скрывает, что наслаждается их разговором. — И не думай, — качает головой Тэхен. — Больше никакой совместной работы. В понедельник сдадим шефу проект и больше никаких общих дел! Ты, может, и умеешь разграничивать, а я — нет. Но могу оказывать консультации по требованию, — он улыбается. Чонгук наигранно дуется, кусает губу. — А пересаживаться подальше ты не собираешься? Я хочу тебя видеть! А… — он косится на замолчавшего Намджуна и все-таки добавляет. — А поцелуи на перерывах в укромном уголке будут? Мне так приятнее будет работать, ага. — Поцелуи — только в качестве оплаты за консультации, — веселится Тэхен и гладит его по плечу. — Ты учти, я самый опытный сотрудник, никто тебя лучше не проконсультирует. И никуда пересаживаться не собираюсь, я там всегда сидел, смотри на здоровье, если тебя это не отвлекает. «Меня бы отвлекало, — думает он, — если бы Чонгук передо мной сидел…» — О, мне так часто нужны будут консультации! — обещает Чонгук, доедая с весельем. — Я-то как раз такой неопытный! Ты себе даже не представляешь, сонбэ! Намджун посмеивается, продолжая поглаживать собаку. — Сейчас, мой хороший, эти птенчики доворкуют и обязательно пойдут с тобой гулять! — Пойдем-пойдем, — обещает Тэхен, он больше на Чонгука смотрит, чем ест, поэтому начинает торопиться. — Я вот думаю, если ты такая хитрая и активная бестия, то твой старший брат, наверное, вообще страшный человек, — он смеется. Ему не терпится увидеть семью Чонгука: невозможно представить, какими должны быть его родные, чтобы у них такой ребенок вырос. — Мой брат — чудесный, настоящее солнышко, все самое страшное мне досталось, — смеется Чонгук. — Вот будет прикол, если я его тоже откуда-нибудь знаю, — себе под нос говорит Намджун. — Еще немного и мы выясним, что Сеул — это маленький квартал, где все всех знают, — Тэхен отставляет пустую тарелку, промакивает губы салфеткой. — Спасибо, Намджун-а, очень вкусно было. Нам гулять пора! И ведь правда — вкусно. И не спишешь на свежий воздух, как в парке. Рядом с Чонгуком еда вкуснее? — Идите-идите, — подгоняет Намджун. — Я сам все уберу, — но не успевает остановить Чонгука, который ловко собирает посуду, будто у него не одна рука, а десять. — Спасибо еще раз, — говорит тот. — И за еду, и за все остальное — тоже. Буду рад, если мы подружимся. — Считай, что мы уже, — Намджун хлопает его по плечу. Этот парень ему сразу и безоговорочно нравится, хотя бы тем, как влияет на Тэхена. Понятное дело — отпуск, Тэхен вернулся в лучшем состоянии, чем был до, но блеск его глаз сейчас явно не отдыхом вызван, который уже и закончился. — Заходи еще. — Поедем в парк? — Тэхен доволен и почти урчит, открывая перед Дианом дверь автомобиля. — Собаки побегают, а мы найдем приятный уголок пообниматься? Или еще куда-нибудь? Куда ты хочешь? То, что Намджун так легко принял Чонгука, согревает Тэхена внутри светлой волной. Друг редко ошибается в людях, и, хоть Тэхен его нечасто с кем-то знакомит, чаще поджимает губы. Такого явного благословения он еще не получал. — В парк, — легко соглашается Чонгук, усаживаясь в машину. Каштан привычно запрыгивает назад и солидарен с хозяином. Всю дорогу Чонгук думает о том, что сегодня с ним случилось что-то очень удивительное, а когда смотрит на Тэхена, то мысленно добавляет: нет, не сегодня, а тогда, в середине сентября. Кто знает, если бы не тот страшный день, встретились бы они с Юнги, с Намджуном, с Тэхеном? Все-таки Сеул — не деревня, может быть и не встретились никогда, все было бы совсем по-другому. Но Чонгуку нравится так, как случилось, он и не думал, что, оглядываясь назад, будет воспринимать те события иначе, смотреть на них под другим углом. Собаки вовсю носятся по парку, Чонгук встает рядом с Тэхеном, удерживаясь за его плечо, а потом обнимает за талию и ощущается так тепло и надежно, как будто никакое кресло ему больше и не нужно. — Давай в следующий отпуск поедем куда-нибудь вместе? Мне же положен отпуск? Шефа я беру на себя, — предлагает он внезапно даже для самого себя. Тэхен прижимает его чуть ближе, для устойчивости потому, что хочет чувствовать ближе. — Давай, — легко соглашается он. — Но я своего отпуска пять лет ждал. Если тебе удастся, буду знать, что ты его любимчик. Тэхен озорно сияет глазами. — Если бы не я, он бы не встретил моего хена, — Чонгук улыбается куда-то в скулу Тэхена. — Он мне должен. Давайте в воскресенье поедим все вместе? Пригласишь их к себе? — Надо спросить у Намджуна, согласится ли он нас всех накормить. — кивает Тэхен. — Или закажем что-нибудь. Но шефа приглашай сам, мы не в таких нежных отношениях. — Я же обещал, что принесу с собой еду. Мы принесем, — обещает Чонгук в дополнение. — И я уточняю у тебя, готов ли ты познакомиться с моим братом в это воскресенье. Хочу, чтобы вы нашли общий язык… Тэхен немедленно обещает себе быть милым, даже если — ну, вдруг! — брат Чонгука окажется невыносимым. — Я очень хочу узнать твою семью, — твердо говорит он и легонько трется щекой. — Пожалуйста, приходите в гости в воскресенье. Обещаю, я не буду включать вам музыку. — Будешь включать ее только мне? — урчит Чонгук, не уставая стоять вот так. — Может быть, — улыбается Тэхен, — может быть. Погуляем? — он крепко держит Чонгука, готовый подхватить в любой момент. — Сделаешь два шага — поцелую. — А если сделаю три? — Чонгук как никогда верит в свои силы, страшное дело — эти чудеса. — Или может быть даже четыре? У Тэхена заливистый смех. — Только сегодня, — рекламирует он, — беспрецедентная акция. Первые два шага — один поцелуй и по поцелую за каждый последующий. Но не больше пяти в одни руки, тьфу, губы. Если воодушевленный Чонгук и будет делать что-то на пределе сил, то Тэхен вовсе не собирается позволять ему переусердствовать. — Отойди на десять, — улыбается тот, а глаза упрямые и уверенные. — И не бойся за меня. «Даже если я упаду, то все равно встану и поцелую тебя!» — думает он, настраиваясь. Тэхен качает головой. — Не хочу, чтобы ты шел ко мне, хочу идти с тобой вместе. Чонгук, ну, пожалуйста. Пройдем два — или десять, хочу пройти их вместе. — Хочу взять тебя за руку при этом, — Чонгук делает первый шаг. Он медленный, осторожный, но гораздо более твердый, чем раньше. — Однажды мы будем гулять, держась за руки. А сейчас… Я сам… Чонгук понимает, что когда он не смотрит вниз, на свои ноги, то идти гораздо проще, выключается остаточный страх перед таким простым, по сути, действием, мышечная память поднимается из руин, а новое движение происходит почти неосознанно, не нужно так напрягаться. Но на третьем шаге Чонгук покачивается и сам хватает Тэхена за руку, а потом с ним делает и четвертый, и пятый. Вместе. После пятого Тэхен останавливается, привлекает его ближе и держит, обнимая. Тычется губами в висок. — Начинать целовать сейчас или подождем до машины? — шепчет он в волосы. — Ты сильный, Чонгук-и, ты такой сильный. — Половину сейчас, половину в машине, — Чонгук улыбается от уха до уха. В парке уже сумерки, народу сегодня здесь немного, можно себе позволить начать и здесь, так удачно остановившись под деревом, к которому удобно прижаться спиной, чтобы дать ногам немного отдохнуть. Чонгук и прижимается, притягивая Тэхена к себе, и ведет ладонью по его лицу, такому красивому всегда, но сейчас — особенно, потому что в крови Чонгука сплошные эндорфины. — Ты такой красивый… Тэхен кладет одну руку ему на затылок, чтобы кусочки коры волосами не собирал и не ударился — и целует. Потому что обещал и потому что нечего говорить банальности. И потому что ему очень хочется целовать Чонгука прямо сейчас — медленно, тягуче, но требовательно, пуская в дело язык, прихватывая губы Чонгука и выглаживая нижнюю. Этот поцелуй для Чонгука — особенный, и предыдущие были прекрасны, но именно этот он запомнит больше всего, когда он обнимает Тэхена обеими руками — а что, вторая у него до половины, но есть, он учится ею пользоваться, учится с ней жить, вот с такой, подумаешь, нет кисти и предплечья, зато все еще есть сердце, наполняющееся огнем от поцелуя, есть губы, которыми он может выразить, как ему сейчас хорошо, есть все остальные органы чувств, улавливающие все и сразу — и запах Тэхена, и его вкус, и игривый лай собак неподалеку, и шелест ветвей над ними. Чонгук запомнит этот поцелуй навсегда, ведь в нем он по-настоящему счастлив, он жив, он дышит и он ни разу не одинок. И Тэхен тоже. Когда Тэхен с трудом останавливается — заканчивает третий поцелуй, незаметно переходящий из одного в другой, только воздуха глотнуть — он молчит, только обнимает еще крепче, прячет нос в шее Чонгука. Еще немного остановиться, запомнить этот момент, такой прекрасный. Чонгук никуда не торопится, не отходит, так и стоит, поглаживая Тэхена по волосам, по шее под ними, пропуская через пальцы. Он ничего не говорит, не потому что боится сказать очередную банальность, такой момент не нуждается в словах. Момент, когда между ними зарождается что-то большее.