Не все герои носят плащи

В субботу вечером Чонгук встречается с братом и Юнги, говорит им о завтрашнем визите к Тэхену, они едут к маме, где все вместе готовят… Маме повеселее. Отец еще не вернулся домой из больницы, он медленно, но верно идет на поправку. А тут и младший, который встает через каждые пять минут, хотя врач ему запретил сильно нагружать мышцы, нужно пройти курс массажа, попить витамины, поделать простые упражнения, а этот мелкий упрямец того и гляди не поедет в гости, а поскачет на своих двоих. Но мама счастлива за младшего сына, в глубине души она не сомневалась, что однажды так и будет: придется усаживать его силой и всей толпой. Даже грозный взгляд Юнги не помогает, куда уж ему. Тем более, что старший вообще не помогает, больше отсиживается в кресле с полусонным видом. В гости к Тэхену парни приезжают вместе с Каштаном. Тот сразу несется в дом вместе с Дианом, Чонгук встает, чтобы обнять Тэхена, Юнги учтиво кланяется. Намджун, вышедший следом за Тэхеном, улыбается, гости у них дома бывают не так часто; хорошо, что для них готовить не нужно, сами все принесли — Тэхен его предупредил заранее. И Намджун как в воду глядел — парень рядом с Чонгуком ему очень даже знаком, ну, не может же быть так, что он начальник Тэхена? Значит — брат Чонгука. — Чимин? — Намджун с некоторым трудом, но вспоминает его имя. А вот Чимин его помнит прекрасно, весь озаряется улыбкой и шагает навстречу, обнимает радостно, похлопывая по плечу. — Намджун-а, — тянет он. — Как я рад снова тебя увидеть! Чонгук обнимает Тэхена, не отпуская его, оборачивается. — Вы что — знакомы, хен? — Мы в институте посещали общий спецкурс, — объясняет Чимин. — А потом как-то потерялись… Помнишь, я тебе рассказывал, какой Намджун умный и талантливый? Ну же, ты не можешь все мои слова мимо ушей пропускать! Не то чтобы они в то время много с Намджуном общались, все же спецкурс — не то же самое, что учиться вместе на одном факультете, но обменивались мнениями, ходили куда-нибудь вместе и каждый разговор был душевным, бережно хранимым в памяти Чимина до сих пор. — Сеул тесен, — Намджун забирает у Юнги пакеты с едой, тот их с таким видом протягивает, будто в них взрывчатка, а не домашние кушанья. — Офигеть, я этого не помню! — Чонгук поворачивается к Тэхену. — Познакомься, это мой брат, Чимин, он учился с твоим другом, который спас меня в ту ночь, а потом я встретил твоего начальника и он начал встречаться с моим хеном… С ума сойти! — Чонгук звонко смеется. — Хен, это мой парень, — гордо говорит, посмотрев уже на Чимина. И садиться пока не собирается. Тэхен беззвучно стонет: он репетировал эту фразу полдня, в перерывах между четырьмя попытками идеально одеться для встречи (Намджун каждый раз отвечал «Сойдет», никакой помощи не допросишься!), а Чонгук выпалил это так беспечно и свободно. Тэхен старается сохранить лицо и почтительно кланяется Чимину, но тот сразу подхватывает его под локоть. — Оставь церемонии, — просит с теплой улыбкой. — И давай сразу на «ты». Рад знакомству. По лицу видно — он действительно рад и у Тэхена немного отлегает от сердца. Чимин мягко нажимает на плечо брата. — Сядь, пожалуйста, — тон «непреклонно-заботливый хен», — весь день впереди. И объясни мне спокойно, о чем ты говорил сейчас. А сам ловит за ладонь Юнги и оборачивается к Намджуну. — Я не знаю, знакомы ли вы через Тэхена? Это мой Юнги, — непринуждённо и с достоинством. — Пожалуйста, прими его со всей своей добротой. — Приятно познакомиться, наслышан о вас, — Намджун рассаживает всех за столом, а Чонгук решает посидеть сегодня как нормальный человек — на стуле, а не в кресле, которое ему оскомину набило одним своим видом. — Тэхен, помоги мне расставить еду. О, она еще теплая? Вы живете где-то недалеко? — У нас особенные контейнеры. А ехать где-то минут пятнадцать. Хен, а что ты из моего рассказа не понял? — Чонгук улыбается слишком ярко, почти слепит. — Намджун спас меня, в смысле: вызвал скорую, говорил со мной. Я его узнал только на днях, когда мы снова встретились. И все это случайность, но так… Волшебно, что он лучший друг моего парня! Так еще и вы знакомы… — и многозначительно на Тэхена смотрит, мол, это точно судьба, не отвертишься. Тот только глаза закатывает, помогая сервировать стол. Но столько совпадений ему приятны, как будто и правда — судьба. — Спасибо, — Юнги склоняет голову в благодарности, когда перед ним ставят тарелку и бокал. На вопрос Намджуна, кто что будет пить, отвечает, что воды достаточно; не то, чтобы Юнги стесняется, но чай он не слишком любит, а алкоголь — не сейчас, он же за рулем. Поглядывая на остальных, он свыкается с тем, что этот обед у них не последний, придется привыкать к такой компании, где все друг друга знают, кто-то кому-то друг, брат, кто-то спас кого-то. Намджуна он разглядывает внимательнее, он единственный, кто не был знаком с ним раньше, Чимин так внезапно назвал его «умным и талантливым», что у Юнги на душе кошки заскреблись с ревниво вздыбленной шерстью. Придавленный новостью, Чимин («Ты не пробовал такие вещи заранее рассказывать?!») устраивается рядом с Юнги, прижимается к нему коленом под столом. Хочет взять за руку, но… С другой стороны, это знакомство с парнем его брата, кого он здесь удивит? Поэтому он переплетает с Юнги пальцы и притихает. — Чимин, вина? — интересуется Тэхен, ему важно произвести хорошее впечатление. Ответил бы, что если у них Намджун ответственный за вино, то с удовольствием попробует, ведь еще в юности Намджун прекрасно выбирал напитки… Но бросает взгляд на Юнги и говорит только: — Да, пожалуйста. Чимин умеет учиться на своих ошибках. — Да сколько же тут всего? — Намджун устал выкладывать контейнеры, конца им нет. — Мама сказала, что пока все не съедим, домой можем не возвращаться, — смеется Чонгук. — И контейнеры надо вернуть. Тэхен-а, — он ловит его за руку. — Мне тоже вина и… Попробуй мясной рулет, я его сам делал! Юнги берет Чимина за руку. Он умеет обходить стороной грабли, которые чуть не разбили ему голову. Сначала ему подумалось, что Чимин был влюблен в Намджуна (а может и взаимно?), но сейчас, ощущая его руку в своей, Юнги думает: ну был, и был. Что такого? Сейчас-то он любит его, Юнги. И это невозможно отставить в сторону, как неопровержимый факт. — Да, теперь я понимаю, что ты говорил про еду в вашем доме, — Тэхен не видит на столе пустого места. — Попробую твой рулет в первую очередь, — обещает он, ставя перед Чонгуком бокал. — Шеф, точно только воду? Тэхен старается не рассматривать Юнги с Чимином совсем открыто. И вовсе тот не похож на дикую кошку, скорее, на домашнего котенка, а шеф рядом с ним весь светится, держит за лапку как сокровище. — Если хочешь, я поведу машину, — мягко предлагает Чимин. А у Тэхена мелькает мысль, сияют ли у него самого так глаза, когда он на Чонгука смотрит? — Можем взять такси, — размышляет Юнги вслух. — Ладно, давайте мне тоже вина. И толком не начавшаяся буря стихает. У Намджуна разбегаются глаза, столько всего нужно попробовать! Его любимая бабушка (которая и учила готовить) так не кормила, а Намджун-то думал, что ее сложно переплюнуть. — Чонгук, рулет потрясающий! — хвалит он, попробовав кусочек. — Дашь рецепт? — Вообще-то он семейный… — парень притворно щурится, но потом смеется. — Тебе дам, конечно! — А мы с Чимином салат из кальмаров делали, но это мой рецепт, — вскользь произносит Юнги между делом. Руку Чимина приходится отпустить, чтобы нормально поесть, но их колени друг к другу под столом приклеились. — Который ты дашь только Чимину, — подначивает Чонгук через стол. Юнги важно кивает, накладывая как раз своему парню порцию того, что они весь вечер готовили в промышленных масштабах, но толком и не попробовали — салат должен был настояться. — Люблю европейскую кухню, — Намджун дотягивается до пасты. — У вас дома это такая традиция? — Мы любим корейскую еду, но мама у нас такой адепт готовки, что ей мало одной страны. Давно мало. У нас бывают дни или недели, какие-то особенные, она у нас и бургеры сама делает и булочки печет, — Чонгук смотрит на Тэхена и глаза горят любопытством, ну, как тебе мой рулет? — Я продам тебе душу, Чонгук, — сладострастно стонет Тэхен, подкладывая себе еще. — Я ничего в этом не понимаю, но это так вкусно! Прости, Намджун-а, но это что-то волшебное! — его взгляд блуждает по столу. — О, сыр, Чонгук, ты купил тот самый сыр? Каштан, брысь! — Ты не прогадаешь, встречаясь с моим братом, — лукаво посмеивается Чимин, сам едва не облизываясь от салата. — Я никогда не видел, чтобы он с таким рвением готовил. — Мне с ним никто не помогал, — у Чонгука мордашка довольная. — Я его и заворачивал сам! Одной левой! Юнги смеется себе под нос, вспоминая, как Чонгук шипел на всех, кто едва только подумал о помощи с рулетом. Мамина кухня напоминала поле боя, но Чонгук справился. Но кто в нем сомневался-то? — Осталось теперь мне начать встречаться с кем-нибудь из твоих, Чонгук, друзей, — от балды говорит Намджун, совершенно в шутку. Но тот подхватывает это почти всерьез: — Из свободных есть Хосок, он веселый и у него трое детей, а еще Сокджин, он красивый, но у него нет ноги. У него такой протез, кстати, классный! Тэхен, ты не видел, я такой же хочу, только на руку! И черный! — Какой удивительный и богатый выбор, — прыскает Намджун едва ли не в тарелку. — А веселый с детьми некрасивый? — уточняет Тэхен. — Намджун-а, бери красивого. Веселье мы тебе и так обеспечим, — он поглядывает на Чонгука. Мысль о черном протезе неожиданно отзывается где-то внутри. Чонгуку подойдет. Ему все пойдет, а вторая рука — так особенно. Тэхен и так до странного очарован им и с одной. — Хосок тоже красивый, — защищает друга семьи Чимин и тут же оборачивается к Юнги, одними губами артикулируя: «Ты — самый красивый». — Красивый, — Чонгук не хочет обижать друга за глаза. — И дети не его, а матери, младшие братья и сестры. Но он с ними возится всю жизнь и сам всем говорит, что у него трое детей. — Фотка есть? — легко спрашивает Намджун, а спустя пару минут забирает у Чонгука телефон с фотографиями того самого Хосока. — М-м, познакомь, — решает тоже легко. — Сокджин на следующей, мы вместе, — подсказывает Чонгук, вдруг Намджун передумает, едва увидев второго. Намджун смотрит, меняется в лице и выдаёт совершенно честно: — Нет, Хосок мне больше импонирует. У меня нет этой, как его, акротомофилии. Юнги обливается вином, как назло, держа в руке бокал. — Чего-чего нет? — щурится Чонгук, в том числе и на своего шефа. — Влечения к людям с отсутствующими конечностями, — ровно говорит Чимин и подает Юнги салфетку. — Объектом влечения являются именно они. — О, а у меня это есть? — живо интересуется Тэхен, но Чимин, улыбаясь, качает головой: — Тебя больше привлекают красивые глаза моего брата или его отсутствующая рука? — Характер, — честно, не дав себе задуматься, выпаливает Тэхен и, бросив взгляд на Чонгука, тянется закрыть ему уши ладонями. — Не слушай, а то загордишься! Тот выворачивается, ему обязательно нужно это услышать и поучаствовать в разговоре. — А ты откуда знаешь такие слова, хен? — От меня, — говорит Юнги, вытираясь. — У меня такое было. Во-первых, чтобы Чимину не пришлось за него оправдываться, во-вторых, чтобы прояснить этот момент раз и навсегда. Чонгук хлопает глазами, но не решается спросить вслух: что значит «было»? Как давно? Как долго? И относилось ли это дело к нему, ведь он помнит, как Юнги смотрел на него в самом начале. — Я собирался сказать о многоплановости университетского образования, — Чимин пытается улыбаться, но глаза у него напряженные, — но ты испортил воспитательный момент. Он чувствует, как по нему пробегает холодок, внезапно стало темно и неуютно. Все это время вместе он старательно не думал, что он изначально не идеальный для Юнги — как думать о таком, когда Юнги рядом и целует жарко-жарко — а тут все его убеждающие слова из головы вылетели. Чимин внезапно понимает логику действий Юнги в ту самую ночь, когда увидел их с Хосоком спящими рядом — он сам только недавно был уверен, что у них все хорошо, а одна фраза — и он выбит из колеи. — Ты же учился на архитектора, — Юнги откладывает салфетку и накрывает любимую руку своей. — Не нужно оправдываться за меня. Не нужно, Чимин-а, — он говорит это ласково, обнимая словами. Но довольно быстро меняет тон. — Любовь и сексуальное влечение — это разные вещи. Можно всю жизнь предпочитать пышногрудых брюнеток, а найти свое счастье в стройной блондинке или блондине, можно не сомневаться в том, что именно так и происходит, особенно у тех, кто зациклен на чем-то одном, как был, например, зациклен я. Я говорю сейчас от себя, Чимин — здоровый парень, у него все на месте, но почувствовал я к нему гораздо больше, чем влечение, я полюбил его не за то, сколько у него рук, я наслаждаюсь им не потому, что он здоров или нет. Это другая материя, где физическое — вторично, хотя мое тело может с этим поспорить, ведь Чимин сексуален для меня всегда. И я надеюсь, что так всегда и будет. — Не наливайте ему больше, — шепчет ошалевший Чонгук в сторону Намджуна с Тэхеном. Намджун задумчиво крутит свой бокал. — Соглашусь, — он встревает в разговор со своей философией. — Но для того, чтобы открыться этому, принять свои чувства к непривычному, а потом осмелиться построить новое — нужна большая сила, уверенность в самом себе. Удержать верх над физическим — непросто. Сначала Чимин слышит легкий хруст, словно по первому ледку бежишь, переводит взгляд на скатерть, по которой разливается винное пятно. Останки бокала он продолжает сжимать в побелевшей от напряжения ладони. — Что же сегодня такое? — он заторможенно поднимается из-за стола. — Простите, я оплачу химчистку для скатерти. И куплю бокалы. Где у вас ванная? Тэхен подскакивает на месте. — Сейчас, провожу… Юнги поднимается следом, идет за ними, а в ванной просит Тэхена выйти и осматривает руку Чимина, уцелевшую каким-то чудом. — Нам нужно поговорить? Чонгук остается на месте и хлопает глазами, Намджун вздыхает — такую интересную беседу пришлось прервать! Чимину ситуация кажется смутно знакомой — по ощущениям, когда он так же сжимал картонный стаканчик с кофе, а Юнги вытирал ему обожженную руку. — Я понимаю твои ощущения от наших с братом приступов внезапной откровенности, — Чимин пытается улыбаться, но голос звучит хрустко, как-то самое стекло. — Я не готов к обсуждению подробностей своей личной жизни. Мы об этом даже с братом не говорим. Извини, очень неловко. Надеюсь, ребята не слишком расстроились из-за моего погрома? — Это всего лишь бокал и всего лишь скатерть, — Юнги мрачнеет, у него впервые за все время их отношений такое чувство, когда они друг друга не поняли. Он не собирался обсуждать какие-то подробности, лишь обозначил свою позицию по вопросу, что было с ним раньше и почему так изменилось. Юнги не хотел, чтобы Чимин прикрывал его перед братом. А стыдиться своих наклонностей он никогда не собирался и тем более не собирается этого делать сейчас, когда все его предпочтения собрались в одном Чимине. — Ты не веришь мне? — прямо спрашивает Юнги, все еще держа за руку. Нужно попытаться понять, нужно решить это здесь. — Ты переживаешь из-за этого? «Я хочу побыть один», — невысказанные слова застревают в горле, он достаточно хорошо знает Юнги, чтобы понимать, какие далеко идущие выводы тот из этого сделает. У него кружится голова и в ванной слишком много слепящих глаза поверхностей, которые начинают медленно вращаться. Он перехватывает Юнги за запястье и просит: — Считай до восьми, пожалуйста… — Что? — Юнги не сразу осознает просьбу, смотрит в глаза и считает. Вслух. Вдох — задержка дыхания — выдох. Чимин концентрируется на этом. На дыхании и голосе Юнги. Через несколько минут возвращается чувство собственного тела, потом — ясность мысли. — Спасибо, — голос почти нормальный. — Извини. Я расстроился. Он несколько раз глубоко вздыхает и пытается объяснить: — Я тебе верю. Но подспудно переживаю. Я не думал об этом все время. И не ожидал, не был готов к такому разговору. — И ты меня извини. Я не хотел тебя расстраивать, — Юнги отводит взгляд и видит на стене зеркало. У него дома их нет, ни одного, а сейчас он видит себя, так и не научившегося не расстраивать тех, кто рядом. Если он его сейчас разобьет, Чимин расстроится еще больше и хозяева дома тоже, может хватит одного бокала? Чимин следит за ним взглядом, смотрит на их отражение и обнимает лицо Юнги ладонями, возвращая к себе. — Ничего страшного не произошло, — мягко говорит он. — Я не ожидал на обеде с избранником брата разговоров о моей собственной сексуальности. Наверное, я довольно… чопорный? — он издает свой теплый смешок. — И к началу разговора тоже был не готов. Я занервничал из-за всего сразу. — Извини, я не говорил о твоей сексуальности. А о своем отношении к этому и к тебе, — Юнги никак не отпустит внутреннее напряжение, тут и мягкость Чимина не помогает, и дыхание вряд ли поможет. — Но я больше не подниму эту тему, никогда. Чимин прижимается лбом к его лбу, смотря в глаза. — Прости, — повторяет он. — Если ты заговорил об этом, значит, это для тебя важно? Я не хочу, чтобы ты молчал о важных для себя вещах только потому, что я такой невыдержанный и бью чужую посуду. — Да, это было важно. Мне не жаль чужую посуду, но ты мог пораниться. Я хотел сказать о том, что… У Юнги кружится голова, он прикрывает глаза, собираясь с мыслями. Он повторит все тоже самое, но уже лично для Чимина. — Нельзя оценивать людей и искать себе партнера только по внешним признакам, я делал так всю жизнь и мне было нормально. Многие так делают. Ты слышал? Я не задумывался над тем, что может быть как-то по-другому. А с тобой я поднялся над тем собой, я мыслю теперь иначе, я реагирую иначе, чувствую иначе, понимаешь? Какая разница, что раньше я считал идеальным, когда теперь идеальное — это ты? Я не мог промолчать об этом, скрыть и считать, что этого не было. Это было, но здесь, с тобой, это уже не имеет значения. Первые предложения Юнги звучат для Чимина прописной истиной, но он старается понять. Первый интерес может быть и вызван чем-то внешним, но отношения строишь с человеком, а не с цветом его волос или формой носа, фигурой или с чем угодно еще. Но он концентрируется на «делал всю жизнь и мне было нормально». Для Юнги это действительно совершенно другой уровень осознания. Чимин обнимает Юнги обеими руками, привлекает ближе к себе. — Я понял, — он чувствует биение его сердца. — И, пожалуйста, говори о том, что для тебя важно. Не нужно об этом молчать. — Наедине — буду, не при всех, — Юнги не хочет, чтобы о них думали плохо, но говорит тяжело. — Поехали домой? Или, если ты хочешь побыть с братом и пообщаться с его парнем, я могу подождать тебя дома, поехав туда один? Возьму такси… Чимин проводит ладонями по его напряженным плечам. — У тебя же нет клаустрофобии? — щелкает выключателем в ванной, погружая ее в темноту. — Слишком много блестящих поверхностей, — шепчет он. — Сейчас чуть-чуть станет легче и мы поедем домой, если хочешь. Все хорошо, Юнги… Все хорошо. Чимин крепко его обнимает, трогает губами шею, оглаживает плечи. — Ты можешь говорить при всех. Обо всем, что тебя тревожит. Я постараюсь не реагировать, как викторианская барышня. Можно я тебя поцелую? — Не спрашивай о таких вещах, — Юнги ожидает, что поцелуй Чимина поможет ему справиться с самим собой. Чимин целует его нежно, извиняясь, но словно сомневаясь: можно ли? Уместно ли? Странно, он в первый раз не был так не уверен в себе, в том, что вправе. Чимин просто человек, он делает ошибки и старается их исправить, а не грызть себя за них, но сейчас у него ощущение, что ошибка была фундаментальной. Что он не справился с тем, что составляет его важнейшую, никогда не сформулированную, но отчетливо осознаваемую потребность — в комфорте и безопасности для тех, кто ему дорог. Это полностью дезориентирует. И старый страх — не справиться, разочаровать, доставить проблемы, не быть достаточно удобным — впервые за много лет поднимает голову. Чимин шепчет Юнги прямо в губы: — Обними меня, — и целует крепче. Юнги — его опора, тот, кого он любит и кто любит его самого. Юнги не откажется от него из-за разбитого бокала или несдержанных эмоций. Юнги будет держать его — и он будет держать, всегда, пока его руки способны держать, потому что без него ничего не будет. Без Юнги Чимин будет способен функционировать, дышать, ходить, чертить свои чертежи — но свет, идея, вдохновение, вся радость жизни без этого человека уйдут и время не способно будет ничего лечить. Чимин не склонен драматизировать, не любит категоричности, но знает: это его последние отношения. Они навсегда. Ничего другого не будет, только один раз можно вот так в ладонях отдать и свое сердце, и самого себя — и принять чужие, бережно и чутко. Если бы взаимная любовь помогала сразу найти нужные и правильные слова, если бы она являлась лекарством и гарантией безопасности, было бы так легко. Всего этого бы сейчас не происходило и Чимину бы не приходилось дышать под мерный счет Юнги, и сам Юнги бы сейчас не был так напряжен. Но когда ты любишь и принимаешь человека, нужные слова найдутся, пусть не сразу, а что не сказать словами, скажут руки и поцелуи. И если они оба сейчас падают в темную вязкую мглу своих страхов и переживаний, Чимин знает, что вытянет их оттуда. Потому что должен. Юнги доверил ему себя, потому что верит, потому что они любят друг друга. И Чимин, если не знает дорогу, то знает цель — видит ее глазами и сердцем — и сможет проложить путь через любые препятствия. А значит, Чимин будет сильным. И хотя Юнги столько всего надумал и сказал про вторичность физического — с Чимином для него ничего не вторично, если взглянуть правде в глаза. Его губы делают почву под ногами Юнги тверже, его руки — снимают напряжение с плеч, его дыхание, под которое он бессознательно подстраивается, проникает в Юнги через рот при каждом поцелуе, но так часто это похоже на спасение утопающего. И так эффективно, что Юнги быстро всплывает, вода уходит из легких, остается воздух, которым дышит Чимин, которым дышит и сам Юнги, размеренно и четко. — Давай договоримся, — просит он в темноте, когда поцелуй заканчивается, но далеко Юнги не отстраняется, держит Чимина руками и прижимается щекой к щеке. — Если мои слова или действия будут расстраивать тебя, если ты почувствуешь, что тебе становится неприятно, скажи или сделай что-нибудь, чтобы я остановился. Возьми меня за руку и вонзи в нее ногти. Или скажи «Юнги-хен?» и тогда я пойму, что нужно тормознуть. Я не хочу, чтобы ты расстраивался из-за меня, я допускаю, что это может быть, мы живые люди, но постараюсь это минимизировать и не доводить до того, что случилось сегодня. — Хорошо, — Чимин перебирает пальцами его волосы. — Я сам не понимаю, почему так остро отреагировал. И так быстро, что я не успел ничего с этим сделать. Я скажу, Юнги. Прости, не хотел тебя напугать. Он целует, не может не целовать, теперь не столько для поддержки, сколько для тепла и удовольствия. В том поцелуе Юнги пересматривает свои планы и уже не стремится домой, после него тянет Чимина обратно к столу, где все смотрят на них взволнованно, уже перестелив скатерть. — Все хорошо, извините нас. — Да перестаньте, — отмахивается Намджун и смотрит на Чимина. — Мы давно не виделись, расскажешь, как у тебя дела? Ему самому немного неловко, что его случайная фраза вызвала такой эффект, но Намджун часто попадает в такие ситуации: говорит что-то наобум и попадает в «яблочко». — Да что там рассказывать, — улыбается Чимин. — Закончил институт, работаю… — он прижимается плечом к Юнги. — Я так и не воспользовался твоим последним советом, ты, наверное, и не помнишь, но в итоге все вышло так, как ты и предсказывал… Но сейчас все хорошо. Последний совет Намджуна был: «Бросал бы ты своего парня, пока он не разбил тебе сердце и всю жизнь не сломал». Они тогда что-то пили, иначе с чего бы их потянуло на такие личные беседы… Чимин иногда ненавидит свою память, которая хранит столько воспоминаний с фотографической четкостью. — Я помню, — Намджун улыбается. — А что у тебя за работа? Как условия? Нравится? Чонгук поглядывает на Тэхена, подтягивая к нему тарелку с остатками рулета и шепчет: — Спрячь, потом доешь. — Я сейчас доем, — подмигивает Тэхен. — Сделаешь такой еще раз? Очень-очень вкусно. И смотрит на Чонгука с восхищением: его никто, кроме Намджуна, не порывался кормить. Тэхен понимает, что Чонгук старается произвести на него впечатление и ему очень приятно. Чонгук активно кивает. Конечно, он сделает! Каждый день будет делать по несколько штук, раз Тэхену так нравится. А Чимин устраивается удобнее, переплетая с Юнги пальцы. — В архитектурном бюро, как я и мечтал. У тебя же семья в Ильсане? Видел по дороге туда из Сеула мост, прошлой весной построили? Это наш, — и улыбается со сдержанной гордостью, очень Чимину этот мост нравится, красивый. — Мне нравится. И работа, и коллектив. А ты чем занимаешься? Тоже в айти, как вся остальная наша компания? — он бросает на Юнги теплый взгляд. — Ого! Этот мост! Конечно, видел! Каждый раз, когда езжу, заглядываюсь. Теперь буду всем хвастаться, что это дело рук моего друга, — Намджун подливает гостям вина, продолжая: — Нет, я после университета решил, что все эти инженерные специальности — все-таки не мое и подался во флористы. Ну, это Тэхен так говорит, а на деле я выращиваю бонсаи и продаю их. У меня свой магазин. — Тебе срочно нужно познакомиться с нашей мамой, — встревает Чонгук. — Если хочешь получить ценного постоянного покупателя, а может и нескольких, у нее свой клуб ценителей всего, что растет. — Я бы посмотрел на то, что у вас продается, — замечает Юнги, поглаживая пальцы Чимина. — У меня обычно цветы дохнут, но бонсай — это вроде что-то долгоживущее? — Именно, до сотни лет, — подтверждает Намджун с широкой улыбкой. Он и не рассчитывал, что обычный обед принесет ему не только встречу со старым другом, но и расширение клиентской базы. — Ты покажи фотографии, — советует Тэхен. — Там красиво. Само по себе красиво, а Намджун еще фотографирует здорово. Чимин только тихонько стонет, с преувеличенным, почти комическим ужасом глядя на Юнги. — Я-то думал, — жалуется он Чонгуку, — что эпоха растений в нашей жизни осталась в прошлом! И сам смеется. Пусть Юнги хоть слона, хоть бонсай заводит, хоть грядку ягодную посреди кухни, лишь бы улыбался. — Да я могу и в натуре показать, — Намджун поднимается из-за стола. — Пойдемте, у меня там на втором этаже отдельная комната под растения. Чонгук хватается за Тэхена. — Я тоже пойду, — с упрямством за руку держит, крепко, помнит, что там лестница, а таких препятствий он самостоятельно еще не преодолевал. — Пойдем посмотрим, — Юнги поднимается с Чимином. — Не волнуйся, я всего одно-два растения поставлю, будет красиво. — Наша мама тоже когда-то так говорила, — смеется Чонгук. Чимин обменивается долгим взглядом с Тэхеном, кивает их молчаливому диалогу и следует за Юнги — интересно же. — Ну, пойдем, — соглашается Тэхен, — только медленно, не торопясь. И держит разом и за талию, очень приятно Чонгука за талию держать, и за руку. Очень крепко держит. Еще и отвлекает, пока все остальные выйти успели, губами щекочет висок. — Да куда нам торопиться, эти бонсаи сто лет живут, — Чонгук отвлекает сам себя разговорами, помня о том, что чем больше он концентрируется на простых шагах, тем хуже они получаются. Ступеньки его не пугают всерьез, но перед первой он сильнее сжимает руку Тэхена, поднимая ногу и сгибая в колене. Переносит вес тела на нее и поднимается на вторую. Юнги с Чимином и Намджуном тормозят наверху и оборачиваются, удерживаясь от комментариев. Лишнее слово похвалы может все испортить, нужно дождаться, когда Чонгук окажется наверху и там можно его хоть на руках вверх подкидывать с троекратным «Гип-гип-ура!». Чимин смотрит, в любой момент готовый воскликнуть «хватит!», дома бы он так и сделал, но не при парне брата — это их новая реальность, с которой отныне нужно считаться; а потому отводит взгляд, чтобы не нервировать Чонгука, но продолжает отслеживать происходящее. Тэхену кажется, что он так крепко вцепился в руку Чонгука, что сейчас ему пальцы переломает. Вот будет незадача! Он с трудом удерживает истерический смешок — почему они все понимают, что Чонгук делает совсем не то, что ему можно и дозволено докторами, но дружно молчат, пока тот проявляет характер?