Пусанские каникулы

Вчера, когда меня избили, я, конечно же, не пошел ни на какую тренировку, а просто завалился домой, снял всю одежду, осмотрел раны, обработал их, а потом завалился в кровать, давая волю эмоциям. Не знаю, сколько я проплакал, но точно не меньше нескольких часов я выл, надрывно плакал и даже кричал. Блять, почему я такой слабый? Но, впрочем, это быстро закончилось, когда холодное лезвие вошло в мою плоть на ногах. Пробуждение дается мне тяжело, после вчерашней истерики голова кажется безумно тяжелой. Но я собираюсь с силами, выпиваю обезболивающее, после направляясь в душ. Захожу в душевую кабину, выкручивая напор воды в горячую сторону. Кожу приятно обжигает вода, а рука сама ползет к утреннему возбуждению. Я поддаюсь этому желанию, зная, что оно поможет облегчить мне этот день. Мастурбация даст дозу эндорфина и серотонина, и я хотя бы на миг почувствую себя счастливым. Рукой обхватываю болезненно стоящий член и от основания веду до головки, постепенно сжимая руку. Когда головка оказывается в тепле ладони, начинаю круговыми движениями водить по ней, размазывая предэякулят. Негромкий стон вылетает из моей груди, пока я, опираясь головой о стену, завожу вторую руку за спину. Пальцами пробираюсь между ягодицами, легонько оглаживая сжатый сфинктер. Медленно проталкиваю палец внутрь, ускоряя движение на пенисе, и снова стон слетает с моих губ. Второй палец медленно добавляю к первому, чувство наполненности дарит удовольствие. Я начинаю медленно проталкивать в себя пальцы, переходя на более быстрый темп. Быстро вожу рукой по всему стояку, и спустя секунды кончаю на стенку, громко вскрикиваю, когда пальцы при очередном толчке находят простату. Еще немного стимулирую чувствительную точку, проваливаясь в негу удовольствия, а после быстро ополаскиваю себя. Понимание, что возможно то, что я творю с собой периодически, — неправильно, пришло сразу же после первого раза. Но пошли нахуй те, кто скажет, что получать удовольствия я не имею права. Нечего лезть в мою «постель», я сам еле помещаюсь в нее один. Настроение поднимается, я был прав. Приходит чувство эйфории и удовлетворенности. Быстро делаю несколько бутербродов и кофе, съедаю и направляюсь в школу. Время, как обычно, без пятнадцати восемь, а значит, уже пора. Заходя в класс, вновь вижу Чонгука, он поднимает на меня свои огромные черные глазищи, в которых радость от встречи сменяется болью и ненавистью. Сегодня я не смотрелся в зеркало, но подозреваю, что вчерашняя истерика не прошла бесследно. Прохожу к своему месту, усаживаясь рядом с младшим, портфель, как всегда, кидаю на парту. — Хён, ты плакал? — глаза у него обеспокоенные, будто сейчас сам реветь будет. — И тебе не хворать, Чонгуки, — блять, второй день задает мне такие неудобные вопросы, даже не здороваясь. Пошла же молодежь. — Да, привет. Так что насчет моего вопроса? Я же вижу. — Ну если ты видишь, то какого хуя ты лезешь ко мне? — вспыхиваю вмиг, но сразу же жалею, видя, как Чонгук сжимается весь. Какой я идиот. — Прости, Гуки, — тяну к нему руки в попытке обнять, но он отстраняется. — Прости, пожалуйста, я не хочу оправдываться, но я правда устал в последнее время. Я не хотел кричать, прости, — совсем понижаю голос, стараясь унять дрожь, но он предательски срывается в конце предложения, и последние буквы звучат совсем бесшумно. Чонгук же пододвигается ко мне, обнимая. — Хён, ты всегда можешь поговорить со мной, только не доводи до такого, ладно? Пожалуйста, — совсем тихо шепчет он. Я послушно киваю головой, зная, что скорее всего не выполню его просьбу. Не хочу заваливать его своими проблемами. И без того чувствую себя виноватым, проговорившись про усталость. Слышится шум открывающейся двери, а потому мы с Чонгуком отлипаем друг от друга. Он все равно мягко сжимает мою ладошку под партой, смотря в мои глаза, давая безмолвную поддержку. Всегда был благодарен ему за это. Чонгук очень чуткий человек, я счастлив, что он появился в моей жизни и до сих пор наводит в ней суету. Если бы не Чон, я бы давно загнил. Отвлекаюсь на то, что не слышу оскорблений в свою сторону. Неловко оглядываюсь по сторонам, но не замечаю Ли и его придурков. Сегодня, похоже, он не появится в школе, а это значит, что можно выдохнуть и спокойно учиться. День, впрочем, проходит спокойно. Учеба, тренировки. По приходе домой слышу крики и ругань. Мама кричит на отца, отец в ответ на нее. Из разговора урываю часть про развод, тихо прошмыгиваю в свою комнату, а слезы уже сами льются из глаз. Спустя пару секунд крики затихают, а потом звучит негромкий стук в мою комнату. Пытаюсь собрать себя, быстро утирая слезы пальцами, одеялом промакиваю глаза еще раз, на всякий случай, глубоко вдыхаю и выдыхаю, а после говорю, наконец, заветное «Заходи». Папа аккуратно открывает дверь, просовывая голову, осматривает комнату, а потом уже полноценно заходит. Он подходит к моей кровати, вид у него явно измученный, уставший и виноватый. Он кивает на мою кровать, как бы прося разрешения сесть. Я киваю. — Сынок, — кладет руку на мое бедро, успокаивающе поглаживая, — прости, что увидел, как мы с мамой ругаемся. Мы не хотели, чтобы ты оказался в гуще событий, Чими, — ласково зовет меня по детскому имени, надеясь, наверное, разрядить обстановку, но я лишь чувствую угнетающую, удушающую, надвигающуюся на меня бурю. — Понимаешь, мы с мамой уже давно об этом разговариваем и давно не любим друг друга. Мы хотим развестись, сынок. И мы оба хотим узнать, с кем бы ты хотел остаться, — его слова как нож по сердцу. Пусть я и не вижу так часто своих родителей, но обоих их люблю. Так как мне тогда выбрать, с кем остаться? Как?! — Или мы можем купить тебе квартирку, поближе к школе и будущему колледжу, какой ты захочешь выбрать, конечно, и будешь жить там. Может, даже вместе с Чонгуком? — я чувствую, что он пытается нащупать твердую почву, но все внутри рушится за секунды. — Не отвечай сейчас, Чими, но… — обрываю его. — Хочу отдельную квартиру, — если выбирать между мамой и папой, то я выберу никого. — Хорошо, Чими, хорошо, — говорит отец совсем грустным голосом. — Прости меня, сынок. И маму прости, пожалуйста. Мы не хотим делать тебе больно, но, боюсь, если останемся с ней вместе, то будет еще хуже, — киваю, понимая, что в словах отца есть толк, но боль в груди считает по-другому. — Потом скажешь, какую квартиру хочешь? Мы с мамой купим ее. Будет твой подарок на семнадцатилетние, хорошо? — Да, папа. Хорошо, — он порывается уйти, но я отчаянно хватаю его за руку и тихо прошу обнять меня. Отец, не раздумывая, возвращается на кровать и обнимает меня, крепко прижимая к своей груди. Тихо хнычу, давая волю эмоциям, а отец продолжает извиняться, аккуратно поглаживает по спине и чмокает в волосы. Думаю, я обязательно найду силы простить их, но не сегодня. Постепенно от поглаживаний проваливаюсь в сон. Чувствую, как отец укрывает меня одеялом, а после тихо звучит дверная щеколда. Просыпаюсь глубокой ночью, в телефоне показывает 2:34. Вспоминаю весь прошедший день, снова захожусь в слезах. Почему родители так внезапно решили развестись? Почему кричали друг на друга? Что сделал я, чтобы лишиться счастливой семьи? Мне мало проблем в школе, мало проблем в голове, так еще и родители оставляют меня? Почему? За что? Бью руками по постели, ревя в подушку. Тише, Чимин, тише. Обнимаю себя руками, глажу по спине и голове, пытаясь унять истерику. Но не помогает. Слюна и сопли размазались по подушке, создавая неприятное мокрое месиво. Неуверенно встаю на ноги, все еще обнимая себя, и иду в сторону своей ванной комнаты. Пью воду, умываю лицо и тихо шепчу, что все будет хорошо. Обязательно будет. Становится легче. Как только голова вновь касается подушки — я проваливаюсь в беспокойный сон. Родители бросили меня, завели новые семьи и других детей, забыв про меня. Чонгук уехал в Сеул для учебы, а я остался совсем один. Нелюбимый, израненный, одинокий. В огромной квартире, которую подарили родители. Кричу, бьюсь руками об пол, плачу и прошу спасти меня, но никто не приходит. Резко открываю глаза и подрываюсь в постели. Сон. Всего лишь сон, Чимин, тише.