Пусанские каникулы

Просыпаюсь от жгучей боли в анусе и желания опустошить свой мочевой пузырь. Аккуратно встаю и мелкими шажочками направляюсь в сторону своей ванной. Попутно успеваю глянуть в окно, замечаю, что солнце уже начинает садиться, а значит, скоро придет Чонгук. Захватываю мази со стола и захожу в ванную комнату. Совершаю свою природную нужду, а после аккуратно снимаю штаны до колен и встаю задом к зеркалу. Развожу свои ягодицы и впервые осматриваю свои повреждения. Колечко мышц красное, с трещинками по окружности, припухшее. Выдавливаю себе немного мази на пальцы, растираю, согревая ее, а после прислоняю средний палец к дырочке, аккуратно проводя подушечкой по коже. Прохлада успокаивает боль, я аккуратно ввожу палец в отверстие и смазываю стенки прямой кишки. Проделываю так несколько раз. На удивление, мой член даже не встал, хотя раньше непременно бы стоял по стойке смирно. Мою руки, задираю футболку и мажу уже живот и грудь, всей ладонью аккуратно разнося мазь по коже, втираю и массирую. Все, как говорил врач. Сажусь на белый трон, пытаясь опорожнить свой кишечник. Тужусь, но ничего особо не выходит. Решаю отбросить это дело, пока организм сам не захочет. Возвращаюсь в комнату, а на моей кровати уже красуется Чонгук. — Хён, — восклицает он слишком уж жизнерадостно и громко, а у меня, если быть честным, уж совсем нет настроения, все тело болит — явно перестали действовать обезболивающие — а в голове крутятся на повторе события минувших дней. Чонгук замечает мое настроение. — Хён, ты как? — «в норме» хочу сказать я, но я вообще нихера не в норме. — Не очень, Гуки. Очень не очень, — Чонгук поднимается с моей кровати и в несколько шагов оказывается рядом со мной, укутывая в свои объятия. Даю волю слезам, мне становится легче. Совсем уж я стал плаксой. За последние дни только и делаю, что плачу. Но, думаю, учитывая обстоятельства, это вполне уж объяснимо и очевидно. Мы с Чонгуком недолго стоим, пока он делится своим теплом со мной. Слезы прекращаются, но давящее настроение никуда не уходит. Чонгук же уводит меня к кровати. Я аккуратно сажусь, стараясь на давить на анус слишком уж сильно, но режущая боль все равно прорывается. Чонгук открывает сайт для фильмов и ищет какой-нибудь интересный. Нам на глаза попадается довольно популярный американский фильм «Красотка», но ни я, ни Чонгук ни разу его не смотрели. А потому мы достаем все вкусности из портфеля Чонгука, а главное — мои крабовые чипсы. С удовольствием слушаю шелест открываемой пачки, а потом вдыхаю насыщенный запах краба. Знаю, что это все из-за глутамата натрия, но все равно удовольствие несравнимое. Мы оба упираемся глазами в экран ноутбука, шурша закусками, и с интересом смотрим фильм. Совсем юная Джулия Робертс, которая играет там девушку на ночь, становится ею для Ричарда Гира, а после они заключают контракт, во время которого, очевидно, влюбляются друг в друга. Мы смеемся, а иногда и ворчим с Чонгуком с того, как несправедливо относятся к Вив. Умираем со сцены Ричарда и Джулии, в которой они, очевидно, занимаются сексом. Фильм и вправду кажется интересным, и мы кайфуем и отдыхаем. Мое настроение даже становится лучше, ровно до того момента, когда друг главного героя, Эдварда Льюиса, Филип начинает слишком развязно вести себя в разговоре с Вив — героиней Джулии Робертс, то я впадаю в ступор. Нет, ну надо же было нам так нарваться… Как только Филип пытается изнасиловать главную героиню, из моего горла вырывается неконтролируемый, полный ужаса и страха крик, то Чонгук немедля нажимает паузу и поворачивается ко мне. Он тут прижимает меня к своей груди, пока я плачу и кричу, дрожа всем телом. На крик, предсказуемо, прибегают и родители. — Мы смотрели фильм, а там показывалась сцена изнасилования, — говорит он дрожащим голосом сквозь пелену моей истерики. Я слышу, но так мутно. Его слова производят новый эффект, и я с большим страхом пытаюсь отбиться от рук, что так крепко прижимают меня к себе. — Нет, не надо! Пожалуйста, отпустите. Не надо! — мне так страшно, что меня вновь возьмут силой. Я не понимаю, что происходит вокруг, потому что грохот моего испуганного сердца отдается даже в голову. Я плачу и кричу, пока не слышу теплый голос мамы и папы. Меня забирают из чьих-то крепких рук, обволакивая родительским теплом. — Тише, Чими, тише, — слышу, как голос папы неумолимо дрожит от боли и страха за меня. Мама мягко поглаживает мои волосы. Я открываю глаза, что все это время сильно жмурил, пытаясь спрятаться от грядущей боли. Вижу поодаль от кровати трясущегося в истерике Чонгука. Он наматывает сопли на кулак, в самом прямом значении этого выражения, утирает слезы. — Прости, хён. Я не знал. Я не хотел тебя напугать, — понимание, что все это время меня прижимал к себе Чонгук, бьет в голову, словно молоток по гонгу. Звонко, ярко. Болезненно. — Ты не виноват, Гуки, — пытаюсь спокойно сказать я, но мой голос дрожит и хрипит. Папа и мама выпускают меня из объятий, и каждый из них смотрит внимательно в мои глаза. Я киваю им, мол, все нормально, я успокоился. — Можно мы побудем с Чонгуком вдвоем? — родители отвечают «Конечно, Чими» практически в унисон и оставляют нас. Как только дверь закрывается, я раскрываю руки в самом доверительном жесте — объятия. — Иди сюда, Гуки. Парень тут же, не думая, летит ко мне, прижимается головой к груди и тихо всхлипывает. — Я так испугался. — Я тоже испугался, — признаюсь я. Испугался всего: своей реакции на фильм, которая скорее всего была панической атакой, испугался реакции Чонгука, испугался таких четких картинок в своей голове, когда меня бьют, раздевают и подвергают насилию. А что будет дальше? Как мне переживать близость? Смогу ли я вообще сблизиться с кем-то из-за своего внутреннего страха? Все это пугает меня. — За тебя испугался, — дополняю я, когда слышу сквозь свои раздумья его всхлип. — Как ты отреагировал. Извини, что я отбивался и кричал. Я не боюсь тебя. Просто мой мозг подкидывал мне ужасные картинки. Чонгук крепче вжимается в меня, кивая и говоря тихо «угу». — Мы ведь со всем справимся, хён? — шепотом спрашивает он, а я не понимаю, почему мы? А потому и задаю этот вопрос ему. — Мы? — Чонгук вновь угукает и поясняет мне словно ребенку. — Конечно, мы. Я тебя больше никогда не оставлю одного, хён. Ни-ко-г-да, — по слогам проговаривает он, а я успокаиваюсь в его объятиях окончательно и проваливаюсь в очередной сон.