Сегодня первый день как я иду вновь в школу.
На дворе уже конец марта, теплые, мягкие лучи солнца нежно пробиваются сквозь стекло окна, оглаживая мои волосы и лицо. Яркий свет в глазах заставляет меня пробудиться ото сна. Я медленно поднимаю веки, отворачиваясь к стенке, выпрямляю ноги, как вдруг по одной из них проходит судорога.
Тут же подрываюсь с постели, смахивая слезы, что успели выступить, и аккуратно встаю на стопы. Боль тут же проходит, как и желание спать. Встаю на носочки, вытягивая ручки, изгибаюсь в спине и чувствую себя сравнительно живым.
На душе скребутся кошки, неприятно так, неладно. Чувствую уныние и тоску, желание лечь обратно в кровать и больше не вставать. И так до самой смерти. Но понимаю, что моей мечте не сбыться, и я не смогу жить всю жизнь прячась под одеялом. Пора собираться и идти в люди.
И пусть вчерашним вечером, когда я ходил один в магазин, я ужасно запаниковал, потому что за мной по пятам следовал мужчина, но как только он зашел в соседний подъезд, то все тревоги пропали, и я понял, какой я дурак.
Хотя, думаю, хён бы сказал, что это нормально для моего состояния, учитывая, что я пережил. Хён… Я часто стал думать о Юнги, даже в самые неопределенные моменты жизни: когда ем, представляю, что он рядом сидит и своим тихим, шепелявым голосом рассказывает мне очередную историю про Тэ; когда я смотрю фильм, то думаю, что сказал бы хён, увидев его, мысль о том, что можно было бы посмотреть фильм вместе, не выходит из моей головы; когда я сплю, то чувствую его объятия и теплое дыхание на моей макушке, фантомно чувствую, как он прижимается к моей спине своей грудью, как он вдыхает запах моих свежевымытых, все еще влажных волос; когда моюсь, хочу видеть его рядом, чувствовать его руки на своем теле, но стоит только мне прикрыть глаза, чтоб представить это, и прикоснуться рукой к моему поникшему члену, как я одергиваю руку, а голова сама подкидывает ужасные события.
Вчера, перед сном, я мылся, представлял его шершавые, почему-то мне показалось, что именно такими они будут, пальцы на своем животе, что медленно подбирались к паху, но вдруг мое сознание сыграло со мной плохую шутку, и моменте я почувствовал не его пальцы и не его обжигающее дыхание на моей шее, а крепкую хватку Ли на горле и мерзкие, засевшие в ушах слова о том, какой хорошей шлюхой я был.
Я понимаю, насколько некрасиво по отношению к Юнги представлять его в таком ключе, опошлять нашу дружбу, но я ничего не могу с этим поделать. Наверное, единственное, чего я бы искренне хотел помимо того, чтобы исчезнуть, так это обнять хёна.
Мне кажется, он был бы теплым, мягким, как плюшевый кот, и очень… очень, очень нежным.
Мне кажется, что это закономерность, да? Есть две стороны изнасилования, я читал, одна выражается в закрытости, в масках, в агрессии — так человек пытается защитить себя от повторных нападений на свою душу, на свой и без того хрупкий мир. А есть вторая сторона — та, что хочет дарить тепло и любовь, несмотря ни на что. Я думаю, я — второй тип. И почему-то мне кажется, что Юнги — тоже.
Впрочем, все это не сравнится с моими переживаниями о школе. Сегодня ведь все-таки первый день после того случая.
Я чувствую странное ощущение, давящее на меня. Не страх или переживания о том, как на меня будут смотреть, а представления о своем ощущении в школе. Каково мне будет, когда я раз за разом буду входить в раздевалку, на полу которой Ли изнасиловал меня…? Но каково Чонгуку, который и без того весь на нервах из-за меня, потому что волнуется, потому что любит и переживает за меня? Каково ему вспоминать, как он нашел меня там? Плачущего, разбитого, в сперме и крови, со спущенными штанами.
Я не представляю, какие чувства меня накроют, когда я перешагну место, в котором меня сломали, в котором меня принуждали к близости, в котором надо мной так ужасно надругались…
Замечаю, что, погрузившись в думы, мое тело дало реакцию — слезы. Быстро смахиваю их тыльной стороной ладони, хватаю телефон и иду в уборную. Время на часах семь утра, а значит, через сорок минут мне нужно выходить.
По пути к ванной снимаю блокировку телефона и смахиваю все ненужные уведомления вроде почты, погоды, разных сообщений от бесполезных приложений, которые я установил тысячу лет назад, а удалить — лень.
Пока во рту находится щетка, которую я упорно двигаю рукой туда-сюда, глаза — в телефоне. Пара входящих сообщений от Чонгука, которые я тут же открываю.
Гуки:
Хён, доброе утро! Как ты?
Я буду ждать тебя возле твоей остановки, прокатимся вместе :0
Тихо посмеиваюсь от этого глуповатого смайлика в конце второго сообщения, но внутренне — искренне счастлив, что сегодняшний день от и до буду не один. Тут же ввожу одной рукой сообщение Чонгуку.
Я:
Спасибо, Гуки. Я в норме, не переживай.
Понимаю, что мое «в норме» далеко не в норме, но все еще чувствую подавленность и вину даже за малейшую мысль о том, чтобы рассказать Чонгуку обо всём.
Незамедлительно приходит ответ от Гука, что меня очень удивляет.
Гуки:
Чимини-хён, я тут уже на остановке, может, зайду к тебе? Сделать хёну покушать?)
Вот подлиза! На лицо вылезает мягкая улыбка. Младший мой братишка, как всё же я люблю его.
Я:
Залетай, младшенький.
Зубы уже болят от того, как я тру их, а потому споласкиваю щетку и полость рта, вытираю лицо полотенцем и иду в комнату, слистывая чат с Гуком и открывая чат с Юнги-хёном.
Я:
Доброе утречко, хён! Какие у тебя планы на этот светлый понедельник?)
Надеюсь, ты там не помер от очередной алкашки с Тэ, потому что иначе у меня вновь останется Чонгук, а я уже прикипел к нашей дружбе
Сколько у тебя пар сегодня?
Одевайся, пожалуйста, хорошо, несмотря на то, что тепло. Погода сейчас крайне обманчива, и я не думаю, что Тэхён сможет о тебе позаботиться правильно) Нальет тебе соджу и скажет, что до свадьбы пройдет
Он ведь так и сказал на прошлый ушиб твой, так что даже не смей смеяться, Юнги!
Пожалуйста, береги себя. Мне пора одеваться в школу
Тепло обнимаю тебя, хён
До обеда!
И покушай обязательно!!!
Еще раз перечитываю все, что успел накалякать хёну, утвердительно хмыкаю, покачивая головой, и блокирую телефон. Слышу характерный стук в дверь — Гук пришел. Спускаясь на первый этаж, понимаю, что родителей уже нет дома, что весьма предсказуемо…
Чонгук врывается в мой дом, стоит мне только отпереть замок, с объятиями. Крепко сжимает меня, укладывая одну руку на макушку, заставляя положить голову на плечо, а второй — обнимает талию. Он тихо шепчет мне на ухо, поглаживая мои волосы.
— Хён, если тебе плохо, не пиши это сраное «я в норме» и все, что напоминает его, хорошо? Пожалуйста. Помни, что ты — моя семья, ты мне важен, ты — мой старший брат, Чимини. Я всегда буду рядом, только не отталкивай меня, ладно? — он на одном дыхании все это проговаривает, а я чувствую, как мое — спирает. Он все понял? Но понимаю лишь одно — я такой придурок. Вновь. Опять раз за разом на одни и те же грабли.
— Мне… сложно, Гуки. Я чувствую себя виноватым, что испортил тебе день своим нытьем и ответом «все хуево». А самое ужасное, я даже не понимаю, что не так. Я просто чувствую себя никаким, а оттого — апатично, слезливо, тяжело. Хуево.
— Просто верь мне, хён.
— Обещаю, — я тихо всхлипываю, чувствуя, как одна огромная давящая проблема наконец-таки исчезла, а на ее месте появились весенние полевые цветы, пусть и совсем маленькие и только зарождающиеся, но под теплыми лучами любви и заботы, я уверен, они раскроются пышными и крепкими, мягко пахнущими и такими цветастыми.
Гук хлопает меня по спине несколько раз в ободряющем жесте, а потом мягко целует в щечку.
— Пиздуй одеваться, хён, — улыбается он. — А я приготовлю нам пожрать. Я голодный как волк.
— Не ругайся матом, Гуки. Вот дети пошли, пиздец какой-то, — Чонгук в голос смеется с этого, а я тихо пофыркиваю под нос.
