Пусанские каникулы

Отужинав, мы выдвинулись в парк на набережной. Это наше излюбленное место с Чонгуком: красивые, высокие деревья, что изящными шариками стояли вдоль всей набережной, были украшены гирляндами, которые к вечеру включились и создавали прекраснейшую ламповую атмосферу; морской соленый ветер приятно, хоть и прохладно для марта, обдувал наши лица и руки, насыщая легкие свежим глотком воздуха; солнце медленно садилось и отражалось всеми оттенками рыжего, красного, розового и даже фиолетового. Мы медленно, прогулочным шагом, ходили по каменистой дорожке под тусклым светом гирлянд, более ярким — фонарей и мягким, угасающим — солнца. Мы с Юнги шли позади ребят, взявшись за руки, и, как минимум я, наслаждались их смехом с глупых, ниже пояса, шуток Тэхёна. Он шел посередине, приобняв за плечи и Сокджина, который показался для с новой стороны, с лучшей, живой стороны, и Чонгука, который, не сводя глаз с голубой макушки, впитывал каждую шутку и заливался дичайшим смехом вместе с Джином, который заражал и всех остальных смешинкой. Вот бывает же человек — смеется он, а радостно на душе всем. Думаю, Джинни — именно такой человек. Они с Тэхёном — и правда братья, оба — зажигалочки. Такие люди чаще всего в центре всей тусовки, заводилы компании и просто ахуенные люди. Наши купленные закуски уже были давно съедены, а у кого-то — и выпиты, так что мы просто гуляли, наслаждаясь нашей новой, большой компанией. Как показал этот вечер, это высказывание — правда. Хоть я и знал и Тэ, и Джина, пусть и совсем немного, до этого дня, но они открылись для меня совсем другими. Добрыми, позитивными, светлыми. И пусть Тэхён и часто за этот вечер срался, по-другому я, увы, сказать не могу, с хёном, но было видно, что они просто ведут бессмысленную перепалку, как обыденный строй жизни. Иногда, конечно, бывало, что Юнги обдавал голубого парня, как мы поняли с пацанами, во всех смыслах, отборным матом, но все же было видно, как он бережно и заботливо смотрит на младшего парня глазами старшего братишки. Так, впрочем, он смотрел на всех нас, но на Тэхёна — по-особенному. Многолетняя дружба — самое дорогое, что может произойти с человеком. Иметь под боком, под плечом человека, что в любую секунду сорвется к тебе в помощь, что безропотно согласится на любую ебанутую идею (а других у Тэ не бывает), человек, который поможет, покажет, расскажет, успокоит и при этом навсегда останется кладезем твоих секретов и слёз, радостей и общих воспоминаний, негодований и переживаний, такой человек стоит многого. Всего мира. Я понимал это как никто другой, потому что наша дружба с Чонгуком стоила всего мира, и я бы не променял ее ни на что. И, возможно, как бы прискорбно это не звучало, я бы даже не променял ее на Юнги-хёна. Если бы хён когда-нибудь поставил мне условие «я или Чонгук», я бы бесспорно выбрал Чонгука, даже не задумываясь. Дружба и любовь — две составляющие каждого живого существа, думаю, даже животных. Но одно важное уточнение: если любовь заставляет тебя отказаться от дружбы или наоборот, то стоит оставить именно предлагающую сторону. Проще говоря, если бы Чонгук сказал, что хён не моя партия и он лишний в нашем дуэте, то я бы скорее всего сильно обиделся бы на Чонгука или, возможно, даже прекратил бы наше общение и дружбу. И та же ситуация в сторону хёна. Они — две неотъемлемые части моей жизни. Впрочем, сейчас они оба счастливы, рядом со мной, и такие любящие и любимые. Как только мне становится холодно, хён прижимает меня к себе, обнимая за талию, целуя в ушко. Говорит, что совсем скоро мы поедем домой. Но стоит ему только закончить фразу, как слышится оглушительный вопль Тэхёна. — О боже! Смотрите, как красиво! — он буквально кричит, а хён жмурит глаза и громко дышит. Я сжимаю его ручку, показывая, что рядом, и ему становится легче: дыхание налаживается, а глаза открываются. Как только паническая атака отходит на задний план, хён дергает меня за рукав, указывая пальчиком на горизонт. — Смотри, малыш, какая красота. Не сравнится с тобой, но на ее фоне ты будешь еще прекраснее. Я запечатлею тебя навеки на фотографии? — я коротко киваю ему, встаю спиной к морю. — Чииииииз, — тянет хён, а я повторяю, расплываясь в улыбке. — Блять, как же ты прекрасен, маленький, — он опускает телефон, подходя ко мне. Обхватывает мое лицо ладошками, поглаживая щечки большими пальчиками и прижимается носиком к моему, лбом ко лбу и тихо дышит в мои губы, что обжигает необъяснимо сильно, несравнимо ни с чем. — Я влюблен в тебя, малыш. — И я в тебя, Юни, — я вижу, как хён прикрывает глаза, наслаждаясь моментом нашей близости и открытости, любви и нежности, а я — за ним. Не знаю, сколько мы так стоим, но из нашего прекрасного мира нас вырывает бешеный крик Тэ. — Божечки-кошечки, какие вы милааааашкии-ааа! — он говорит это и размахивает руками, в одной из которых я вижу телефон, почти визжа от нахлынувшей волны умиления. Хён с недовольным, тяжелым вздохом открыл глаза и злобно зыркнул на Тэ. А после перевел взгляд на меня, взгляд полный нежности и заботы, и чмокнул меня в носик, отстраняясь. Я тут же схватил его за ворот куртки и притянул обратно, неумело, мягко прикасаясь к его губам своими. Слышу, как на фоне умирают уже три лебедя, и Тэхён — явно их главарь, потому что визга от него больше всего. Мягко сжимаю его губы, увлекая в свой первый поцелуй, запускаю ручки ему на шею, обвивая, и открываю глаза. Лицо хёна расслабленное, а глаза прикрыты. И, клянусь, это лучшее творение искусства, которое я когда-либо лицезрел. Ни одна картина Ван Гога или Дали, ни одна статуя Свободы или башня в Париже, ничто не сравнится с тем, что я увидел в эту секунду. Любимое лицо любимого человека, который стал таковым за такой маленький промежуток времени. Мое сердце, не справляясь с нагрузкой нахлынувших эмоций и переживаний, громко гнало кровь по моему телу, выпуская дозу адреналина, и билось, шумело, как в последний раз. Он открыл глаза, отстраняясь от меня, взглянув в мои глаза, и снова поцеловал. Совсем нежно, мягко, еле прикасаясь. Успокоив все-таки три приступа передозировки милотой, мы поехали домой. Но за руль предусмотрительно сел Юнги, а я — рядом с ним на пассажирское. Опьяненные чужой любовью три придурка сидели сзади и о чем-то громко шептались, но мы с хёном, думаю оба, не придавали этому значения, объединив наши ладошки в единое целое, переплетая наши пальчики.