Пусанские каникулы

Первое, что я чувствую, когда вырываюсь из пучины сна, — руки и губы Юнги: он мягко обнимает мой торс, прижимаясь своей грудью к моей спине, гладит мой живот и мягко, немного щекотно, целует мою шею. Я выгибаюсь в его руках, трусь своей попой о его бедра, громко выдыхаю от нарастающего возбуждения. Его губы оставляют теплые и мокрые следы на моей шее, моментами жгучая боль кусает мою кожу, а затем, непременно, я уверен, начинают проявляться красные наливающиеся метки того, что я принадлежу только хёну. Сильнее двигаю бедрами, чувствую, как его рука опустилась под резинку моих боксеров, высвобождая от ткани моё возбуждение. Его руки такие горячие, как и поцелуи, как и дыхание, как и его слова, которых я не разбираю, но уверен, что он их точно произносит, сбиваясь на стоны. Чувствую его налитое кровью возбуждение, что упирается мне в ягодицы, сильнее трусь, пока рука хёна надрачивает мой член, собирая капельки предэякулянта, растирая их по нежной коже головки. Громкие стоны срываются с моих губ один за другим, я чувствую, как возбуждение скапливается в самом низу живота, вмиг разрываясь эйфорией по всему телу. Рука хёна пачкается в семени, а я слышу его загнанное «Мини». — Чимин, просыпайся, — разлепляю глаза и чувствую, как хён аккуратно гладит меня ладонью по плечу. — Малыш, просыпайся, — понимаю, что спал все это время, а все, что я видел, — сон. Боксеры мерзко прилипают в коже, а на лобке явно засыхает свежая сперма, неприятно стягивая нежную паховую кожу. Щеки вмиг становятся багровыми, когда я понимаю, что моя нога лежит на животе хёна, и все это время я, похоже, терся о него во сне. Надеюсь, хоть не стонал. И судя по приподнятому одеялу в районе паха Юнги, ему нравилось то, что я делал во сне и, возможно, произносил. — Проснулся, маленький? Как чувствуешь себя? — я стыдливо опустил глаза, снимая ногу с его торса. Хён не дает мне этого сделать, удерживая ножку под колено, слегка поглаживая ее. — Не стесняйся, слышишь? Тебе ведь шестнадцать, малыш. Естественно, у тебя будет поллюция — это нормально. Думаешь, я никогда не видел эротических снов и не кончал во сне? По секрету, такое до сих пор случается со мной, — он мягко улыбнулся, запуская свою пятерню в мои волосы. Я доверяюсь ему, и, правда, чего бы мне стесняться? Юнги — мой парень. В этом нет ничего такого, да ведь? — Да, малыш, — непонимающе смотрю на него. — Что? — Ты видимо вслух подумал, — ухмыляется он. — Ты спросил: «В этом нет ничего такого, да ведь?». Мой ответ: да. В этом нет ничего, Чимин. Ты — мой парень, все хорошо. — Ты возбудился? — спросил я в лоб. — Ты терся об меня и стонал — конечно, я возбудился, любимый, — я засомневался, но все же решил взять все в свои руки. В самом прямом смысле. Я аккуратно начал водить ладонью по торсу Юнги, оглаживая его довольно мягкий живот, в отличие от натренированного моего, скользя пальчиками все ниже и ниже — до самой кромки трусов. Его дыхание стало чаще, а глаза, в которые я взглянул, темнее и голоднее. Стоило ожидать такой реакции (я и ждал) от хёна, потому что, в конце концов, он — взрослый парень, который хочет близости со своим парнем. — Чимин, что ты делаешь? — загнанно произносит он. — Остановись, — я продолжаю путь до его боксеров, и стало только моим пальчикам скользнуть под резинку, как он выдернул мою руку из своих трусов слишком уж резко, оставляя меня в немом шоке. — Я же сказал: «Остановись», — грубо сказал он, глядя на меня. — Почему? — тихо шепчу я. — Ты маленький, Чимин, — слезы на глазах начинают скапливаться сами, пока я неверяще смотрю в глаза Юнги. То есть для того, чтобы дрочить друг на друга — я взрослый, а принести удовольствие хёну, своему, блять, парню, я — маленький?! — Ты все не так понял, малыш, — он не успевает договорить, как я мгновенно вскакиваю с постели, хотя меня и пытается удержать хён, но я вырываюсь и бегу в ванную, закрываясь. Сквозь льющиеся слезы и громкие всхлипы еле слышу, как хён зовет меня, прося выйти. — Мини, выйди, пожалуйста! Я объясню, любимый. — Нет, не называй меня так! Уйди! — кричу я на него. Какой я любимый, если я доверился, хотел сделать нам обоим хорошо, а он меня оттолкнул. Я доверил ему все свои страхи, а он поступил так. — Чимин, открой дверь, — строго и беспрекословно. Я начинаю громче плакать, и руки сами тянутся к уже знакомым местам, которые я не трогал уже больше четырех месяцев. Рука сама находит лезвие, опускаясь на бедро. Прикрываю глаза, зная, что сейчас придет успокоение. Чувствую холодное лезвие, а потом резкий удар по руке, и лезвие падает на пол, звонко звеня. Отскакивает еще несколько раз о плитку, дребезжа. Хён притягивает меня крепко к себе, миллион раз прося прощения, поглаживает по спине и дает успокоиться. Его руки скользят по моей спине, выводя узоры. Чувствую на плечах влажность, пока сам утыкаюсь носиком в шею хёна. — Малыш, тише, — слышу я, а сам трясусь в истерике. Почему он меня отверг, а потом пришел трогать меня? Начинаю отбиваться, крича, чтоб ушел. Прося оставить меня. — Уйди! Не трогай меня. Уходи! — луплю его ладонями по груди, пока хён все крепче прижимает меня. — Тише, Мини, пожалуйста. Тише, — слышу, как он всхлипывает, а потом понимаю, что та самая влага на моих плечах — его слёзы. Это отрезвляет как пощечина. Если бы хёну было похуй на меня, то вряд ли бы он сейчас сидел со мной на полу в ванной и плакал, да? Верно ведь…? — Как ты з-з-зашел? — заикаясь от истерики, спрашиваю я, прижимаясь сильнее к его горячему и родному телу. — Ножом открыл замок. Ты меня напугал, малыш. Очень… Я так виноват, прости. Просто выслушай меня, ладно? Я понимаю твою реакцию: ты доверился мне в такой важной ситуации как близость, а я тебя по сути оттолкнул. Но, малыш, это не потому что я тебя не люблю или ты мне не нравишься. Просто, малыш, ты еще совсем ребенок, пойми меня, пожалуйста. Я понимаю, что ты — взрослый красивый парень. Я понимаю это. Понимаю, что ты сексуальный, возбуждающий до одури, так, что я себя не в силах сдержать. Но я пытаюсь бороться с собой, уверяя, что ты не ребенок. По закону — да. Но фактически — нет. Ты взрослый, зрелый во многих вопросах парень, самостоятельный. И мой парень. Я понимаю твое желание, но я мог позволить нам такую вещь как секс по видео, потому что фактически это не я тебя касался, понимаешь? Я не могу перебороть свое отвращение к себе, маленький. Потому что для меня ты — мой тонсен, мой малыш, мой маленький парень. Подожди меня, пожалуйста. Пока я приму, что то, что между нами происходит — норма. Дело не в тебе и твоем возрасте, любимый. А во мне и моих тараканах в голове, ладно? Дай мне чуть-чуть времени, Мини, — закончил он на одном дыхании. Но внезапно, обхватив мои щечки ладонями, повернул к себе, поцеловав. — Я тебя люблю. Больше всего на свете. И этого никто и ничто не в силах изменить, слышишь? Я тебя умоляю, Чимин, стою на коленях и умоляю: больше никогда не пытайся себе сделать больно. Не делай то, от чего я остановил тебя сегодня. Не режься, пожалуйста. Я переживу что угодно, кроме того, что из-за меня ты причиняешь боль себе, малыш, — плотина прорвалась, и я громко зарыдал, а слезы полились из моих глаз, словно ливень из туч. — Прости, Юнгииии, — завывая, произнес я. — Тише, малыш, — он обнял меня, становясь на корточках между моих ног, а потом резко и неожиданно поднял на руки. — Обними меня ножками, маленький, — я сделал, как просил хён, и он понес нас в комнату. Дойдя до кровати, уложил меня на кровать, мягко укрывая одеялком, подтыкая ножки и бока. — Я сейчас приду. Минута буквально, малыш. Тебе нужно попить, хорошо? — я киваю ему, а хён уходит. Возвращается спустя буквально секунд тридцать, шлепая голыми стопами по полу. — Пей, маленький. — Хён, ты правда любишь меня? — Больше жизни. — Как это? — Если тебя не станет в моей жизни, Чимин, то она станет пресной и ненужной. Ты — мой смысл жизни. Моя вселенная, моя жизнь, мой мир. Мой маленький, но такой огромный мир, малыш, — произнес он, а я увидел, как сквозь его улыбку из глаз пошла маленькая, но такая весомая, слезинка. — Я тебя люблю, Юнги. — И я тебя люблю, Мини. Доверяй мне, хорошо? И мы можем исключить пока что близость, ладно? Хотя бы до твоего семнадцатилетия, малыш. Я постараюсь решить все проблемы с собой до этого момента, хорошо? — Хорошо, хён. Сколько понадобится времени. У нас есть целая вечность, — сказал я, приподнимаясь на локтях и целуя хёна. — Люблю. — Люблю. Я внезапно понял, что дорог хёну насколько же сильно, как дорог мне сам Юнги. Он для меня — целая вселенная. Мой мир. Его глаза — мое море, его волосы — мои дебри, в которых я готов запутаться и потеряться пальцами навсегда. Он — моя жизнь. И только сейчас я понял, что это, оказывается, настолько же взаимно.