Разум заперт изнутри

      — Как такое может быть?       Дима задумчив, как никогда, поэтому отвечает Харитону не сразу.       — Они не подключены к сети. Да и Блесна не успела сформировать лимбо. Полимерный контакт через Коллектив исключен.       — Тогда как?       «Турбина» делает крутой разворот и идет на снижение на стоянку у «Павлова».       — Трудно объяснить, — говорит Дима. — Мозг Блесны действительно был мертв, насколько ты мне доверяешь в этом вопросе. Высвечивались только те связи, которые отвечают за моторику. Остаточная активность. Я просто подумал, что лучше саркофага не найти. Два полушария, своего рода дань уважения плюс…       — Подожди, — перебивает его Харитон. — Ты хочешь сказать, что не придумал ничего лучше, как захоронить ее мозг в своих железных девках?       — Тош…       — Дима, ты в своем уме?       — Ну, это был интересный эксперимент, как поведет себя донорский мозг в реципиентной нейрополимерной среде без связи с телом, — бормочет Дима. — Я никогда не выбрасываю то, что можно использовать, а Блесна была отличным бойцом, ее навыки...       — По-твоему похоронить по-человечески сотрудника — это значит выбросить? — не выдержав, орет на него Харитон. — Ты ее матери тоже так сказал? Что часть ее дочери еще поработает на тебя после смерти?       — Нет. — Дима неловко паркует машину и выскакивает наружу, точно это поможет ему избавиться от разговора. — Мы отдали ей закрытый гроб, она в него не заглядывала.       Перчатка остается у него на руке, и Харитон получает право невозбранно продолжать орать на него.       — Знаешь, уж на что меня обвиняли в отношении к людям, но ты и меня переплюнул. Ты вообще-то человек?       — Да.       Ответ звучит не слишком уверенно, академик Сеченов прекрасно понимает, что в этот раз перешел границу дозволенного. Близняшки идут следом, нога к ноге, коробку с непремом несет Левая.       — Молись, чтобы ее мать об этом не узнала, — остывая, говорит Харитон. — Потому что если она узнает, то придет бить тебе морду, а я буду на ее стороне.       — Спасибо! — ядовито отвечает Дима. — Ты настоящий друг.       До реанимации они идут в полном молчании под тяжелую поступь Близняшек.       Что бы Харитон ни думал о Димкиной выходке, надо отдать должное — Сергей Нечаев сейчас выглядит лучше чем то, что привезли спецбортом из Болгарии. Травматологические последствия взрыва Дима устранял лично, собирал позвоночник и череп заново, удалял из мозговой ткани инородные тела и костные осколки, восстанавливал кровоток и оксигенацию экстра и интракраниальными анастомозами, и делал еще массу вещей, в которых Харитон уже не разбирался и разобраться не стремился, просто отмечал, что счет операциям перевалил за два десятка.       Все это стало возможным, потому что «Восход» отработал идеально. Для контроля Дима насадил перчатку на единственную уцелевшую руку Плутония, и Харитон сам был свидетелем выгрузки отпечатка в лимбо. Даже выдал Диме несколько изображений того, что сейчас находится в Элькиной ячейке. Там за эти годы ничего не изменилось, да и не могло измениться, поскольку живого сознания не было. Сравнимо с опечатанной квартирой, которую вскрыли спустя сто лет и заселили жильца: все на местах, но покрыто слоем пыли и паутины. Сознание Сергея будет осваивать это пространство еще очень долго, пытаясь понять его логику или структурировать обломки, вряд ли ему придет в голову, что этот мир не имеет к нему отношения. Голова здесь, сознание там...       Харитону из локальной ячейки в Коллектив тоже не попасть, в этом смысле она бесполезна, а если бы и не была локальной, то «Бето-0» сводит на нет все открывшиеся возможности, поэтому он сосредотачивается на поставленной Димкой задаче. Пока результата нет, о пересадке знают только они вдвоем, если ничего не изменится, докладывать будет не о чем. Один неудачный эксперимент из сотни тысяч на Предприятии.       — Зачем тебе непрем в капсулах? — спрашивает Харитон. — Нельзя перелить так? Бояться последствий поздновато.       — Не в них дело, — отвечает Дима, явно обрадованный переходом разговора из области допустимой морали в конструктивное русло. — Непрем работает по принципу ускорения регенерации тканей на клеточном уровне, а где именно клеточные механизмы живы у Плутония, мы не знаем. Кусок мяса вещь непрозрачная и загадочная. Тем более это касается нейронных связей в пострадавшем мозге. После такой травмы большая часть старых связей разрушена, и сколько там наломали дров «Восход» с «Искрой», я сказать не берусь. Хочу заставить его мозг поработать самостоятельно и взять тело под контроль. Не все сразу, конечно, а по частям. Если получится, можно будет думать о протезировании.       — Как это по частям?       — Придется делать несколько итераций воскрешения и смотреть, что получается, — Дима забирает коробку у Близняшки и ставит на стол. — Если нейронные связи не будут выстраиваться под воздействием непрема, все остальное будет бессмысленно, дело придется заканчивать эвтаназией.       Харитон молчит.       — Если первая итерация даст хоть какие-то значимые результаты, перемещать его в лимбо и обратно придется несколько раз. «Искра» справится, но команды будешь подавать ты, — продолжает Дима, не услышав возражений и снимая перчатку с руки. — Кроме нас в эксперимент никто не вмешается, он будет абсолютно чистым. Итерации обозначаем буквенно-цифровым кодом П-1, П-2, П-3 и так далее.       — Включи хотя бы «лаборантов», — предлагает Харитон, пока Дима пристраивает его на безжизненную руку Плутония. — Неизвестно как он поведет себя. Если неврология попрет…       — Просто отключишь его, — отмахивается Дима, но все-таки надевает рабочую «Мысль». — Сопроводи только это для него каким-нибудь опознавательным знаком, чтобы он отсекал разрывы потока восприятия.       Он подносит капсулу к отверстию в крышке. Харитон выбрасывает «усы» и втягивает ее содержимое, которое тут же разряжает в кровь Плутония. Частицы разносятся по организму, запуская процесс везде одновременно. Харитон следит за ним через «Искру», Дима — по приборам: костно-пластическая трепанация не потребовалась, в черепе Плутония после взрыва было несколько отверстий и датчики введены в мозг напрямую. Время пиковой активности непрема в организме наступает через минуту-полторы.       Зрелищности в этом процесс нет никакой, человек лежит и лежит, все так же опутанный проводами, изо рта трубка торчит, вся интрига сосредоточена на клеточном уровне, где развивается бешеная активность.       — П-1, — командует Дима.       Харитон направляет в лимбо россыпь цветных пятен и заставляет «Искру» извлечь и наложить матрицу на мозг. Нейронные связи стремительно вырастают в размере и количестве, клетки ищут своих отростками, чтобы соединиться в единую сеть…       — Стоп!       Сознание Сергея в разноцветном салюте снова отправляется в лимбо. Дима с помощью «лаборантов» корректирует показатели давления, Харитон тем временем опустошает новые капсулы с непремом.       — П-2! Стоп!       В этот раз приходится подключать аппаратную и химическую помощь, чтобы выровнять синусовый ритм. Пока «лаборанты» исправляют ситуацию, Дима подходит к ящику взглянуть на лицо Плутония. С отсутствующим сознанием черты лица Сергея Нечаева ничего не выражают. У него вообще самое обычное лицо, если не считать количества шрамов и швов.       — Кузнецов, кстати, был против, — вдруг говорит Дима. — Считал, этому парню в «Аргентуме» не место, его бы куда-нибудь в милицию, детишек правилам дорожного движения учить, или инструктором в ДОСААФ на парные прыжки, слабаков подбадривать. Боевые характеристики средние были, слишком уж вежливый.       — Тем более странно, что ты так стараешься, — отвечает Харитон. — Надеешься, что когда он придет в себя, расскажет правду о том, что произошло на АЭС и ты возьмешь Петрова вместе с Молотовым за жабры?       — Да. Но еще потому, что это я на Кузнецова тогда надавил, когда рассматривалась его кандидатура в «Аргентум».       — Зачем?       Дима пожимает плечами.       — Не хотелось держать на Предприятии подобие спецназа. Силовые методы решения вопросов имеют обратную сторону — утрачивается способность решать их иначе, взгляд на вещи становится однобоким и негибким, преимущественно — кулачной расправой, это же средневековье в чистом виде. Любая проблема с людьми требует творческого подхода, не инструктивного. Плутоний был культурным человеком. Он к нам случайно попал, за Блесной приехал, увидел ее на юге, ну и понеслось. Молодой совсем, только в армии отслужил. В отряде шутили, на блесну клюнул. Но любили, как ни странно.       Дима поднимается, подает знак «лаборантам», те снова заправляют капсулы с непремом в загрузочное отверстие.       — Ну что, пробуем еще раз? — говорит он Харитону. — Пока давление и пульс в норме?       Третья итерация самая успешная, Харитон это может сказать по тому, как пальцы Плутония сжимаются в перчатке — импульс нервная система проводит, но вот осознан он или нет, остается большим вопросом. Плутоний открывает глаза, зрачки сужаются, пульсовые кривые и показатели давления прыгают, но остаются в пределах нормы. Он моргает и явно пытается сфокусироваться на окружающем пространстве.       Дима отдает ближайшему «лаборанту» приказ экстубировать пациента — проверить, сможет ли тот дышать сам. Непрем не только регенерирует ткани, но и действует как анальгетик, боли такая манипуляция не вызовет, но «вовчики» все равно подскакивают с ларингоскопами и седативным наготове — при экстубации в сознании существует ряд не самых приятных нюансов.       Плутоний, автоматами приведенный вместе с лежанкой в сидячее положение, после извлечения трубки из горла долго и захлебисто кашляет, инстинктивно пытается удержать содержимое рта перчаткой (Харитон отчаянно сопротивляется), после чего сдергивает простыню, которой накрыт, и без лишних сантиментов блюет туда.       Дима подходит к ящику с той стороны, где пациент его не видит, чтобы не травмировать лишний раз психику но Плутонию сейчас не до этого — с отсутствием простыни ему только что открылся факт, что второй руки у него нет, как и обеих ног. Давление немедленно подпрыгивает, пульс ускоряется.       — Блядь! — горестно сипит Плутоний, глядя на собственные культи. — Твою же мать...       Харитон видит выражение лица Димы и понимает, что до победной реляции им далеко, как никогда.