Heavy

KXLLSWXTCH — WASTE.

От раздавшегося неожиданного взрыва в ушах зазвенело, а пыль и земля с хрустом заполонили рот. Погода обещала быть солнечной, но чёрный, поваливший отовсюду дым завязал глаза плотной вуалью, не позволяя ему даже дышать. Падая, он не чувствовал практически ничего связанного с физической болью, но отчего-то боялся потерять себя в моральной, хватаясь за выступающие балки дрожащими руками и не позволяя утянуть себя в ядовитые волны мощного потока реки. Когда мост развалился окончательно, оставляя зиять огромную дыру подобно пасти хищника, он услышал вопли боли раненых солдат. Он услышал собственный вопль, когда понял, что его руки и ноги в крови. Пахло металлом, гарью, по́том и солью, когда скользкие от крови пальцы разжались, всё-таки хватая духа за пятки холодным дыханием смерти, и он, о Небеса, висел на волоске. Распахнувший глаза Со Чанбин дышал так загнанно и сипло со свистом, что не сразу понял, как капля пота, стекающая по лбу, могла превратиться в реку крови. Ресницы слипались, сломанные рука и нога ныли, а рана на губе кровоточила, заставляя хозяина шикнуть. Лёжа на груди, он всегда мог отчётливо услышать собственный стук сердца, но на этот раз едва не завопил, на мгновение подумав, что оно больше не бьётся. Чанбин вздрогнул так, что пробрало до самых перьев, а затем вздрогнул снова, но на этот раз от испуга, так как чьи-то большие и тёплые руки стали осторожно поглаживать его напряжённую спину. — Чёрт возьми, хён… — ошеломлённо прошептал Со, в тусклом свете Луны встречаясь со знакомым, обеспокоенным взглядом, в котором читался немой вопрос, — Что ты тут делаешь? — скорее не спросил, а возмутился он, надув губы подобно ребёнку. — Не мог не проведать тебя, особенно тогда, когда врач запретил это делать. «Или у тебя снова бессонница…» — не договаривая, но догадываясь, подумал Чанбин, хоть и верил словам старшего, так как тот и правда мог не уснуть, не убедившись, что с ним всё относительно в порядке. Когда медсестра сказала, что к Чанбину пока нельзя из-за его слабости, Чан не на шутку перепугался, ни одним нервом души не желая увидеть ту же картину, что и с Минхо когда-то. Но к счастью состояние друга было почти что целым: его ноги, руки и крылья были на месте, голову он давно потерял, когда встретил Хёнджина, поэтому да — его можно назвать целым. Узнав о переломах, Бан ощутил глубоко в душе гнев на всех тех, кто подорвал их грузы тогда, кто создал такой беспорядок на мосту и едва не отправил их на тот свет, погребая под обломками, и если бы он тогда не поймал падавшего в бушующую реку без сознания парня, возможно исход был бы в сто раз хуже. Хёнджин уверял, что свернёт Чанбину шею, как увидит, и Чану хотелось бы застать друга до этого момента… — …и вот я здесь, — смешно сморщив свой заляпанный нос, озвучил последнюю мысль парень, всеми силами стараясь скрыть тоску, что рядом с Чанбином удавалось очень нелегко, так как отдельная развитая способность его как духа была эмпатия. Не то что бы Чанбин мог просканировать человека от и до, но понять структуру настроения и оценить подход к человеку мог с лёгкостью, возможно именно поэтому он был первым, чьи нервы сдали в особо тяжёлые времена Минхо, так как он впитал много его негативных эмоций, пропуская через себя малую часть боли. Потом Чану и вовсе не хотелось пускать друга к Ли, но тот на удивление разозлился так, что сам не приходил, хотя вопрос всё ещё является актуальным — на себя или на него. — Чан-хён, — прервав размышления старшего, нарушил странную тишину Со, придвигаясь ближе и вытягивая здоровую руку, кончиком пальца касаясь нахмуренного лба, — Тебя всегда что-то грызёт, но сейчас… Ты знаешь, что можешь сделать это снова. — Нет… нет, я… — «не хочу нагружать тебя… снова». — Чан-хён, это больно — держать всё в себе, я чувствую это, — Чанбин облизнул губы — вечная привычка и результат их жёсткости после обветривания, а затем на секунду прикрыл глаза, задерживая своё внимание на скользнувшей по руке мощной энергии Чана, которая всегда несла за собой свет и положил руку на его, цепляясь за ладонь. — Мы всегда говорили о многом, ты не досаждаешь мне, не смей о таком даже думать, хён. Выговорись как всегда, если будешь дальше копить, может снова наступить… Выгорание. Как было это с духом однажды, когда он не мог и боялся открыть свои переживания кому-либо, не желая этим мешать или раздражать, и только Чанбин, почувствовавший это, сквозь широкую улыбку и ямочки разглядел спрятанную боль за путами других эмоций. Именно поэтому постоянно просил его выговориться, просил не держать в себе, потому что знал какой Бан Чан дух — съест сам себя, чтобы никого не напрягать, совершенно не понимая, что никогда и никого не напрягал. — Мы часто говорили раньше, и пусть сейчас ты боишься сказать что-то не то Минхо-хёну, чтобы он не переживал, я всё ещё здесь, понимаешь? Бан Чан кивнул, соглашаясь, сжимая протянутую руку, а затем наклонил голову, не в силах больше держаться. Возможно Чанбин немного приукрасил, говоря о том, что они часто болтали о боли или как-то словесно делились, нет. Чану было проще выплеснуть всё в эмоциональном плане, расставить все точки над ё истинными чувствами, отчего заметно становилось легче. И если раньше он мог выплёскивать это путём жёстких тренировок, боксёрской груши и громкого, надрывного крика в зале, то сейчас его ладонь сжимал лучший друг и опора — они трое всегда были опорой друг для друга, даже если порой отдалялись. Поэтому Чан отбросил это вновь: его лицо скривилось от рвущихся наружу эмоций, рука в мягких объятиях чужих пальцев задрожала, а сломанный нос пекло так, будто по нему ударили снова. Первая слеза оказалась на его больничных штанах, впитавшись в светлую ткань так быстро, что в темноте ночи никто этого не заметил, да и не нужно было, потому что для них было важно кое-что другое. Кусая губу, стараясь сдержать громкие всхлипы, чтобы ненароком не закричать и тем самым перебудить всех в больнице, Чан стал часто кивать, мысленно соглашаясь с собой, своей болью, своими переживаниями и ложными эмоциями, которыми он доказывал окружающим, что всё у него хорошо. Нет. Это было не так, не всегда, и в такие моменты ему нужно было просто положить голову на крепкое плечо эмпата, не говоря ни слова, намочить ткань его чёрной футболки солёной влагой и раскрыть эту хрупкую грань чуть пошире, выпуская пыльные, упрятанные воспоминания прошлого. Он верил своим друзьям и скрывал это не потому, что боялся осуждения, а потому, что не мог нагружать их снова, и эта мысль… приводила в отчаяние от блеклости своего молчания. — Всё будет хорошо, вот так, да, молодец, всё будет хорошо, — всегда ободряюще шептал Чанбин при этом, ни разу не поморщившись от того, насколько сильно Чан сжимал его руку, короткими ногтями впиваясь в кожу и оставляя на ней следы. И даже такому оптимистичному и светлому человеку как Чан нужен был этот небольшой эпизод в жизни, потому что боксёрская груша отлетела в стену, осыпаясь, а тренировки превратили его тело в большой, стальной, неприступный купол сильного капитана сто третьего отряда с мощной и уверенной энергией. — Спасибо, — как всегда хрипло после рваных вздохов и гулкого комка в горле благодарил Чанбина старший, поглаживая его руку в извиняющемся жесте, а затем поднял заплаканные глаза, встречаясь с бликами Луны в глазах Со. — Я переживал. — Я знаю. Это сложно. — Да… ты и Минхо, вы обязательно поправитесь, не хочу больше, чтобы что-то случилось… хреновый из меня капитан… — Йа! Не смей так говорить, хён! Ты сам в это не веришь, перестань! — взбудоражился Чанбин, слегка привстав, а затем едва не простонав от боли, треском молнии отразившей импульсом в ноге, когда та упёрлась гипсом в постель, отчего Чан испуганно подорвался, осторожно надавливая ладонями на его спину, чтобы он нормально лёг. — Хорошо, не буду, не буду, только… не травмируй себя ещё сильнее. — Только не говори это так, будто делаешь это ради меня, — закатил глаза Со, а затем возмущённо-вопросительно продолжил: — Кстати, кто тебя сюда пустил? — Как невежливо, — улыбаясь, и на этот раз по-настоящему, показательно сложил руки на груди старший, а затем, вздёрнув подбородок, гордо заявил: — Я же видел как занимались разведчики, так что пробраться к тебе не составило труда, я просто гений. — Любой бы смог так сделать глубокой ночью, просто прячась от медсестёр, делающих обход. — Эй, не приуменьшай мои способности разведчика! — возмущённо заявил Бан, завидя скептичную мину Чанбина и его взлетевшие брови, отчего мог бы рассмеяться в голос, но вовремя себя остановил. И пока он собирался с мыслями, Чанбин прятал улыбку, на этот раз ощущая, что старшему действительно стало лучше. Он очистил свою душу от негативной энергии, проплакался так, что смог успокоиться, а любой его хриплый от рыданий вздох говорил о безмятежности, которое посетило его внутри и разлеглось сытым зверем, проглотившим апатию. Мало кто мог заметить ранимость Чана, но его огромная любовь к друзьям и невероятное сопереживание делали с ним дурные вещи, заставляя страдать, прячась в коконе под названием боль, который окутывал его: обнимающего себя руками и такого уязвимого порой духа. — Радуйся, что у Минхо-хёна не развита эмпатия на моём уровне, иначе пришлось бы несладко… Он бы каждый раз привязывал нас к стулу и заставлял бы выговариваться до посинения, пока не станет легче… ну или пока не доведёт нас окончательно во время душевных разговоров. Чан снова рассмеялся, уже громче, тут же прикрывая рот рукой, хрюкая в ладонь. Это уж точно, Чанбин так точно это описал, что Бан не мог не радоваться другому навыку друга из-за его способности подходить к каждому делу с креативной точки зрения. — Кстати, Хёнджин-и очень волнуется, я надеюсь ты не собираешься от него бегать потом. На это Чанбин не нашёл что сказать, но Чан был уверен, что он думал об этом и не раз. Что бы там у них ни происходило, это давило на младшего, на его принятие и желание ощутить симпатию без страха. Со мог сколько угодно напрашиваться с ним на двойные свидания, но Чан видел, как безразлично он вёл себя там, совершенно не так, как с Хёнджином, и не нужно быть эмпатом, чтобы заметить подобные изменения. Но он не стал давить, не стал развивать эту тему, потому что знал, что тот сам разберётся, просто на это нужно время и, возможно, сам Хёнджин ему в этом поможет. — Говоря о разведчиках… — меняя тему, сверкнул глазами Чанбин, укладывая ладонь на щёку в задумчивой паузе, — Ты ведь знал того парня? Хан Джисона. Ты пол мира знаешь, не закатывай глаза! — надулся младший под фырканье Чана. — Он же наверняка был новобранцем в разведке когда-то, а ты видишь их всех с пятнадцати лет, не мог не заметить, всегда же рядом с их корпусом крутился. — И что с ним? — прерывая бесконечный поток Со, который был твёрдо настроен на эту тему, вздохнул Чан. — В тот день… ну, когда мы приехали навестить Минхо-хёна… мне было любопытно, и я слегка применил на нём эмпатию… — замечая сверкнувшее недовольство в глазах старшего, Чанбин дёрнулся, торопясь уверить его: — Совсем чуть-чуть, честно! Но даже этого хватило, чтобы у меня мурашки по коже побежали. Что с ним случилось, хён? Почему его энергетика такая… чёрная? Он вообще человек? Какое-то время Чан молчал, будто вспоминая что-то, а прищур его глаз говорил о глубокой задумчивости, унёсшей его далеко в прошлое. Может быть Чан и знал нечто большее, чем другие, может быть видел что-то, что скрывал сам Джисон, и может быть, являясь другим человеком, он поведал бы о своих домыслах тому же Минхо, но… — Не мне рассказывать его историю. Не мне.

***

Когда Минхо находил в книгах фразу «его мир перевернулся», он всегда хотел испытать это на себе. Казалось, подобное уже случилось, когда он лишился крыла, едва не испепелив себя и принимая на свою психику последствия стресса. В те дни ему казалось, что никто и ничто более не сможет вызвать в нём эмоцию сильнее, чем страх. После слов Хёнджина, он понял — может. Когда зашумело в ушах, Ли не придал этому значения, сглатывая комок в горле, словно сквозь вату слыша вопль Хвана, тут же разжимая пальцы, которыми впился в плечи механика, словно орёл в тушку. Когда в груди заломило, он тоже не придал этому значения, позволяя себе осесть, чувствуя медленное расслабление мышц и опускающуюся голову — теперь перед глазами плясал асфальт, кружась как на карусели, и это зрелище отвлекло его от любых других. А потом что-то тёплое и вязкое потекло по его подбородку, и Минхо понял, что это кровь из прокушенной губы — как он только не откусил её — осталось загадкой. Кто-то подхватил его на полпути, когда дух на ватных ногах пытался встать с лавочки, а когда в нос ударил знакомый запах лета он отпрянул, смотря на Джисона так загнанно, словно его только что поймали в капкан. — Мотылёк? — в ушах ещё шумело, и звук его голоса заставил Ли пошатнуться, не понимая, куда его вообще ведут. Посадив вялого духа в машину, осторожно поддерживая его дрожащее крыло, Хан вернулся за засыпающим Хёнджином, попутно пытаясь удержать его вес на своих плечах, всё ещё мысленно находясь там — в глазах Минхо, которыми он на парня посмотрел. «Что успело произойти за эти часы?», — устало пронеслось в голове Хана, когда он захлопнул дверь автомобиля. И, выезжая с парковки, он успел бросить несколько обеспокоенных взглядов на Минхо, который, словно старый компьютер, завис, смотря перед собой, даже не моргая. — Эй, Минхо-хён? — пытался достучаться до духа Джисон, вцепившись в руль, а вены на его запястьях вздулись от напряжения. Какое-то время они ехали молча, а позади раздавался только редкий храп Хёнджина, но и он прекратился, когда Джисон довёз его до одной из многоэтажек, выгружая ватное тело из салона на своих плечах и помогая кому-то вышедшему из подъезда дотащить его до холла. Когда парень вернулся, Минхо не сдвинулся с места, и лишь его двигающаяся от дыхания грудная клетка доказывала, что он живой дух. — Ну и денёк сегодня, — усмехнулся Джисон, натягивая улыбку и стараясь разговорить Минхо, как делал это раньше, не решаясь только включать радио. — Хёнджин-щи так много выпил… Он тебя не обижал? Выглядишь не очень. Минхо качнул головой в знак отрицания, и Джисон вздохнул, выезжая из жилого комплекса. Возможно… возможно ему нужно какое-то время после встречи с друзьями? — подумалось Хану, и он отстал, выезжая на трассу и больше не произнося ни слова.

***

На улице стало так холодно, что лёжа в своей постели можно было почувствовать сквозняк на полу. Минхо не лежал, скорее сидел, уставившись в стену напротив и скрестил ноги в позе лотоса, продолжая думать. Все те тревожные взгляды Хёнджина, его зажёванное молчание с появлением Хана и их переглядки могли навести на многие мысли, но он даже не думал об их масштабности. Они не выглядели как старые приятели, от них веяло холодом, отчуждённостью и вежливостью, с которой обращаются к незнакомцам, и если бы однажды у Хвана не вырвалось «вы тоже здесь…», никто бы так и не понял, что они пересекались раньше, несмотря на лживые слова об обратном. Но что более важно — это эмоции самого Хана и его оптимистичный настрой на всё. Так ли это было на самом деле? Действительно ли он являлся таким же беззаботным, каким хотел казаться? Минхо не разглядел этого раньше, потому что был занят собственными чувствами, но вот теперь, зная кем был Джисон и что с ним случилось что-то страшное — страшно за него становилось уже Ли, который привык к парню настолько, что начал пропускать через себя все его чувства. Ненароком вспомнились и грусть в округлых глазах после рассказов Сон Роя, и полуулыбка, когда кто-то поднимал тему о крыльях, и тоска по чему-то, исходящая от него — Минхо более чем уверен, что Чанбин это заметил, и теперь ему стало понятно, что друг косился на Хана не из-за ревности, связанной с Хёнджином и их общей тайны, а из-за непонятных чувств, касавшихся энергии Джисона. — Знаешь значение определения «удар ястреба»? — спросил Чан, делая долгожданный глоток воды после изнуряющей тренировки. — М-м-м, да. Ударом ястреба называют технику, которую духи используют при атаке, ускоряясь. — Но также ты знаешь, что этой техникой обладают не все духи. Минхо кивнул, не совсем понимая, к чему клонит старший. — Верно. Гибкокрылые не могут. Они не умеют наращивать скорость до максимума из-за особенности их крыльев, потому что кости — гибкие и тонкие, но взамен они могут складывать их так, что под несколькими слоями одежды крыльев уже не видно, — Минхо замолчал, потому что когда впервые услышал о таких духах, то не поверил, прикинув масштаб крыльев и невозможность их сложить таким образом, но чем только природа не одаривает таких существ, как они, чтобы выжить. — Гибкокрылые бы отлично подошли в качестве разведки, но большая их часть отказывается. — А почему, есть догадки? — Потому что есть люди, которые до сих пор верят, что их крылья волшебные и способны залечить любые раны, — Ли поморщился, откладывая бутылку; аппетит испортился окончательно, — На гибкокрылых охотились больше, чем на других духов, и их почти что истребили. — Но тем не менее они остались… — продолжил Чан в задумчивости, — В основном сейчас в это верят люди Белладонны. Но не из-за, как ты сказал, волшебных свойств крыльев, а из-за науки, значение слова которого они извратили в своих лабораториях. Младший выпрямился, смотря вдаль и скрестил руки на груди, говоря: — Почему решил поднять эту тему сейчас, хён? — Однажды ты можешь встретить на своём пути такого духа. Я хочу, чтобы ты научился общаться со всеми, понимать и принимать их особенности. Призрачный голос старшего растворился в темноте отголосками прошлого. Минхо завозился, меняя положение так, чтобы можно было обнять колени и зябко дрогнул, прижимая подбородок к ногам. Джисон наверняка волнуется, ведь он вёл себя странно после приезда в Центр и даже не ответил на его привычное «спокойной ночи», Ли не хватало этого «мотылёк» на конце, а сердце сжималось от боли и тоски за этого улыбчивого человека. Духа… испепелившего себя духа, более не владеющего той энергией, которая могла бы у него быть и никогда, никогда не взлетит, потому что у него отняли ценность, жертвуя не только крыльями, но и им самим. Поэтому Минхо вскочил, не осознавая, как тело двигается само по себе, вылетел из палаты, бегом передвигаясь к лестнице и удивляясь, как его ещё не поймали на обходе, и оказавшись на нужном этаже он замер, тяжело дыша от бега, вцепился в перила, не до конца осознавая что он делает. Была ли вероятность, что Хан тоже был здесь не только волонтёром, но и пациентом? Был ли он в одной из здешних палат и умирал ли от ненавистной боли в спине точно также? Хватался ли за жизнь или пытался умереть? Тысяча вопросов одолели голову Минхо необузданными мыслями, и он коснулся висков, потирая горячую кожу. Возможно где-то там в комнате Хан сидит и не понимает что мог сделать не так, отчего Ли почувствовал укол в груди, вспоминая его наполненные грустью глаза. Он выглядел как чаша, впитывающая в себя поток эмоций, позволяющая вливать её в себя, даже если они негативные, но никогда не показывая дна, оставляя ровную гладь поверхности кристально чистой. И Минхо не нужно было понимать его, потому что он уже знал, с решимостью хватая ручку двери и… не открывая её. — Что? — Минхо недоумённо огляделся, в полумраке не слыша даже собственного дыхания и замер, когда глаза наткнулись на вторую дверь — ту самую, которую он видел ранее, но никак не мог спросить у парня от чего она. Быть может там просто хлам, сломанные больничные койки или макулатура, может быть даже пустая комната или склад каких-то медицинских атрибутов, но Ли всё равно подошёл к ней, с дрожью в пальцах приоткрывая. Из щели на него смотрел такой непроглядный мрак, что дух вздрогнул, поёжился от холода, лизнувшего покрывшуюся мурашками спину и двинулся внутрь, вцепившись в дверь как герой ужасов для подстраховки, если та всё же захлопнется, утягивая его в густую тьму с кишащими там неземными тварями. Но дверь не захлопнулась, а тишину коридора стало разбавлять гулкое сердцебиение парня, когда он провёл рукой по ледяной стене в поисках выключателя, пальцами натыкаясь на выпуклость и нажимая. Холодный, белый свет тут же ударил Минхо по глазам, заставив его зажмуриться и прикрыть их рукой. Дух выдохнул, постепенно привыкая и радуясь, что его больше не преследует страх и резь в глазах, скорее, было жуткое волнение, вперемешку с интересом. Распахнув глаза, Ли замер, неосознанно приоткрывая рот, откуда тут же вылетел сиплый звук, напоминавший последний хрип раненого зверя, а затем он упёрся в приоткрытую дверь, задевая рану, но даже не поморщившись от боли, потому что шок от увиденного перебил любые другие его чувства. На Минхо в своём внушающем, блестящем облачении смотрело огромное, металлическое крыло, снабжённое тем же материалом острыми перьями с зубцами на концах и наверняка невероятной силой его размаха. Протерев глаза, чувствуя, что мозг пытается его обмануть, Ли снова посмотрел на крыло, быстро-быстро моргая и не понимая что видит перед собой. Комната была больше похожа на кабинет механика с различными инструментами, чемоданчиками и белыми-белыми стенами, и если бы дух не знал, что прямо по соседству находится комната Хана, то подумал бы, что это лаборатория живущего тут механика. Крыло никуда не делось даже после размышлений, не делось, когда Минхо закрыл глаза, думая, думая, думая и не делось, когда открыл вновь, с опаской подходя к нему, будто оно живое и смотрит прямо в душу. Руки тряслись так, что при всём желании он бы не смог написать своё имя, а холод отступил, так как тело бросило в необъяснимый жар, венка на виске вздулась, а нос покраснел. Хотелось осесть на слабых ногах, разбивая коленки о плитку и положить пылающие ладони на прохладную поверхность, но ещё больше хотелось очутиться где-нибудь там, где спокойно и где есть его привычный Хан-и, смотрящий на него с таким трепетом, что сердце Минхо сжималось от нежности и желания прикоснуться к нему вновь. «Моя мать механик» — говорил Хан, и возможно это частично объясняло причину нахождения такого крыла здесь, но Минхо не уверен, что оно вообще было рабочее. Также, как не был уверен что оно тут забыло и по какой причине Джисон держал эту комнату здесь, снабжая её инструментами и обладая технологиями, которыми обычно обладали только механики. Подушечки пальцев зудели от желания прикоснуться к наверняка холодной, стальной поверхности, ощутить лёгкое покалывание на них от более грубого, чем обычные перья, материала и услышать их шорох при передвижении. Джисон создал крыло — и если это был он, то возможно ли это, что сделал он его из-за того, что ощутил на себе однажды?.. Минхо почувствовал присутствие позади себя так внезапно, что в виски ударило импульсом боли, кольнуло переносицу, и он вздрогнул, громко сглатывая. Он ощущал, как фигура за спиной замерла в замешательстве, в страхе, а может даже в ярости — он не знал наверняка, но было страшно предполагать последнее. Медленно поворачиваясь, ожидая увидеть что угодно, Ли выдохнул, встречаясь глазами с улыбкой. На этот раз Джисон не скрывал свои истинные эмоции. Он улыбался так искренне-тоскливо, что у Минхо всё сжалось в груди, перевернулось и оглушённой рыбой вылетело на берег, дрожа и пульсируя на горячем песке. Густые брови сложились домиком, сжатые в улыбке губы подрагивали, а упиравшаяся о косяк двери ладонь вцепилась в него так, что побелела, и Минхо понял, как тому, должно быть, больно видеть его здесь. Совесть кольнула по сердцу как игла по ткани, тонкой полоской вонзившись в него и не отпуская, когда дух приоткрыл рот, чтобы вымолвить хоть что-то, но так и не смог, продолжая наблюдать за борьбой в глазах Хана, который пытался о чём-то думать… или не думать, может быть сейчас в его голове творился такой хаос, что он был не в состоянии объяснить это. — Должно быть, сейчас ты меня ненави- Хватило первого же звука его голоса для того, чтобы Минхо сорвался с места, прижимая, оказывается, дрожащего Джисона к себе, жмуря глаза до звёздочек и получая куда-то в висок его горячий, удивлённый выдох. Ли ощущал сердцебиение парня на себе — до того крепко его обнял, сцепляя руки подобно мягким оковам вокруг его шеи и плеч, зарываясь пятернёй в чёрные волосы и ощущая где-то на периферии сознания, что Хан сейчас в ужасном состоянии. Приблизившись к нему максимально плотно, Минхо начал лучше чувствовать его эмоции и понял, как тот дрожит не от страха или волнения, а от боли, как наверняка намокают его глаза от сдерживаемых слёз и как наверняка першит в горле от тяжёлого комка, который он никак не мог проглотить. Когда Чанбин успокаивал его, Минхо становилось лучше, но он никогда не спрашивал, как успокоить кого-то самому, поэтому понятия не имел как помочь парню, как поддержать или что спросить. Вместо этого Ли поддался чутью, он сжал Хана в крепких объятиях и ощутил их взаимность, когда Джисон всё же уткнулся носом в его плечо, шмыгнув, пряча слёзы, но дух чувствовал, как намокает его ткань пижамной рубашки. — Я не понимаю… ничего не понимаю, Хан-и, но я никогда не смогу возненавидеть тебя, — честно произнёс Минхо, поражаясь своей выдержке в этот момент, потому что всхлипы стали чаще и громче, а Хан начал давиться, не в силах остановить это. — Н-не тебе… — М? — Это я-я д-должен… должен т-тебя ус-успокаивать… Минхо впервые за долгие месяцы почувствовал, как мягкая улыбка появилась на его лице, а затем он стал осторожно поглаживать напряжённые плечи парня, его волосы, массируя кожу головы, ладонями опускаясь на лопатки и замирая. Через клетчатую рубашку он мог отчётливо ощутить два шершавых, длинных рубца, идущих вниз к пояснице так, будто ему вырвали крылья клешнями на живую, и Минхо содрогнулся, а Хан почувствовал это, отталкивая духа и пряча лицо в ладонях. — Не нужно… — продолжая скрывать лицо, покачал головой парень, паникуя от того, что вывел собственные эмоции из-под контроля перед тем, кого сам должен был оберегать и отвлекать от страшных мыслей. — Тебе не надо меня бояться, я не- — Нет! — Джисон взглянул на Минхо красными, влажными глазами, и дух замер в ожидании, не в силах сказать что-либо. — Прости меня, ты не должен был знать… тебе не нужно было это знать, хён. По крайней мере не так. — Но я уже знаю, Хан-и. Ты не можешь молча жить с этой болью, как… как ты вообще подобное пережил? — Не пережил. — Что?.. — Я всё ещё живу в этом моменте, — Джисон облизнул распухшие губы, смотря Минхо прямо в глаза и вызывая стадо мурашек от того взгляда, который у него был. — Уже три года. — Я не понимаю… — повторился Минхо, ощущая, что ему не хватает воздуха, и Джисон это заметил, беря старшего за руку и отпирая дверь в свою комнату. Как всегда, собрался он быстро, по крупицам втолкав свою боль обратно и уже мастерски налил Ли воды, промокая влажной салфеткой его блестящий, потный лоб. Пока Минхо сидел в осознании, Хан сходил в коридор, приоткрывая там дальнее окно, чтобы свежий, ночной воздух хотя бы немного остудил его пыл, а когда вернулся, Минхо уже стоял на ногах, вцепившись в своё целое крыло и смотрел на него таким понимающим взглядом, что парню стало не по себе. — Ты никогда не рассказывал, — хрипло произнёс старший, отложив стакан. Джисон пожал плечами, словно это обыденное дело и уселся на кровать, похлопав рядом. Если быть до конца честным, он и не собирался рассказывать, понимая, что так он не отвлечёт, а наоборот загрузит Минхо ещё большими, грустными мыслями, которые были ему не нужны, и Джисон не простил бы себя за это. — Потому что это больше не имеет значения. — Твои чувства всегда имеют значение, — возразил Минхо, касаясь плеча парня, а затем сел рядом и доверительно заглянул ему в глаза. — Больнее чем тогда уже не будет, ты не пугаешь меня и не делаешь больно. — Всегда есть больнее, — опустив голову, Хан посмотрел на свои руки, и Ли поспешил взять их в свои, поглаживая тонкие пальцы, сцепляя их в замок и придвигаясь ближе. Их лбы соприкоснулись, а дыхание делилось на двоих, но остальное сейчас было не таким важным, как родное присутствие. Минхо посмотрел на крошечную родинку на щеке Хана и выдохнул, закрывая глаза, чтобы снова не расчувствоваться до горьких слёз. Тепло двоих соединилось, энергия пробежалась по кончикам пальцев Ли, и он понял, что энергию Джисона-духа он не чувствует, отчего слова Хёнджина подтвердились, и парень на самом деле испепелил себя. От его прошлого облика остались лишь рваные шрамы на спине и застрявшая в сердце грусть, которую было трудно разглядеть и почти что невозможно застать. Даже чувствуя на себе слёзы Джисона, в глазах Минхо он продолжал сиять невероятно яркой улыбкой-сердечком, во время смеха закрывая глаза до милых щёлочек, а его смех мог излечить любые раны, отчего духу хотелось слушать его каждую секунду. — Мне не нужно восстановление, если я буду знать, что ты до сих пор сидишь в яме, в которую тебя кто-то загнал. Один. Джисон потёрся лбом о его лоб, соединяя носы и вздохнул. Трель телефона шумно пустилась по тумбочке, задевая пустую кружку и пачку сигарет. Лежащие рядом вещи завибрировали вместе с ним, разбудив спящего ближе всех к тумбочке парня, который простонал от усталости, сморщившись, потянулся и схватил телефон, чтобы хриплым ото сна голосом ответить. Приоткрыв один глаз, он повернулся, хлопая по плечу рядом лежащего, отчего крылья разбуженного вздрогнули вместе с хозяином, который вопросительно посмотрел на мобильник, будто ему в лицо совали кирпич и тоже ответил, на что первый закатил глаза, объясняя: — Передай Питу, — подталкивая его, произнёс парень, и на этот раз дух наконец повернулся, впихивая телефон под ухо сопящему и ничего не подозревавшему другу. — Слышал? Кит звонит, если не ответишь, он тебя вздёрнет, — с шумом выдохнул он, ткнув духа под рёбра, замечая, как Джисон всё же приоткрыл глаза. — Алло? — так и не беря телефон в руку, произнёс парень, слыша голос возле уха на подушке, продолжая лежать. — Сколько парней в твоей постели, ловелас? — П-шёл на хер. — Прости, друг, но только девушки, меня интересуют только девушки. — Если ты сейчас не- — Ладно, ладно, не кипятись. Звоню действительно по важному делу. — тут же голос Кита изменился, мгновенно став серьёзным, профессиональным, и Хан открыл глаза окончательно, поудобнее поворачивая голову, чтобы не утонуть в подушке лицом. — Я слушаю. — Есть новое дело. Знаю, вы, ребята, буквально вчера прибыли с миссии… ну может быть уже сегодня, но оно особо важное. — Красный сигнал? — Красный сигнал, — повторяя шифр, подтвердил Кит, — Бери парней и дуй в Штаб, там всё и обсудим. Когда Кит отключился, Джисон шумно выдохнул, ощущая, как слипаются глаза и урчит желудок. Меж ресниц будто насыпали песка, а руки тряслись как проклятые от усталости и недосыпа. Взглянув на друзей, которые так и уснули подле него, стоило им вместе завалиться в общую квартиру ближе к четырём утра, Хан встал, потягиваясь, ощущая, как расправленные крылья упираются в рядом стоящий шкаф и возможно царапая дерево. — Блять, Пит, ты опять? — простонал парень, замечая очередную трещину на блестящей поверхности. — Убрал бы эту махину себе в комнату, чего теперь ворчать, Мин? — закатил глаза дух, останавливаясь возле двери, — И разбуди Йен-и, похоже звонок Кита не был для него намёком. — Разбужу, лучше о себе думай, свинота. — Ты выглядишь не лучше, поверь, — показав язык, Хан скрылся за дверью, слыша, как что-то в неё с глухим стуком врезалось — возможно подушка, и усмехнулся, заходя в ванную комнату. — В нашем отряде не было старших и младших. Никаких «хёнов», никаких «извините». Все использовали либо сокращённые, либо выдуманные имена, потому что так было проще, — Джисон сжал руки Минхо в своих так, будто это была единственная ниточка, за которую он держался, чтобы не потерять себя в воспоминаниях окончательно, разлагаясь внутри каждый день, и Ли это понял, не перебивая, лишь даря своё тепло и присутствие, с замиранием сердца слушая его откровения. — Так мы не думали о своих переживаниях, сидя под чужими масками. — Что за дела, Кит? Я просил подобрать мне команду из готовых бойцов, какого хрена в ней Мин и Йен-и?! — Считаешь их не готовыми? — Они только недавно были новобранцами! — Но ты приютил их, Пит, они ходят на миссии с тобой, — выделяя последнее слово, вспылил Кит, потирая виски. — Я знаю, но- — Именно поэтому ты узнал о составе последним. — Что?.. — Я предложил Мину и Айэну выбрать свой путь, и они сказали, что пойдут с тобой. На Белладонну. И это прозвучал как итог, заставивший Джисона замолчать. Он с болью прикусил губу, не понимая как стоит реагировать перед старшим, видя, как тот и сам уже на пределе. Было понятно, что Кит сделал это специально, чтобы сэкономить на людях, но Хан никогда не сможет понять в чём тут экономия, если в конечном итоге их отправляют на явную смерть. Максимальное число выживших, посетивших лабораторию Белладонна, из их Восьмой Империи было меньше трёх процентов, и если они и возвращались, то их психика была потревожена настолько, что они едва ли могли выдавить хоть слово. Разведка не опускала руки, готовя солдат снова и снова, и Хан предполагал, что когда-нибудь в его капитанческой карьере наступит этот этап под названием Белладонна — здание, снившееся многим в кошмарах и присутствовавшее в современных хоррорах. — Сколько… сколько у нас шансов? — Где-то пять-шесть процентов, — заметив расширенные глаза, Кит поспешил продолжить, — Но верю я в вас на все сто, ребята. И возразить было больше нечего — это был приказ. После обсуждения плана им дали ещё час на подготовку. За это время, пообщавшись со знакомыми в Штабе, Джисон планировал успокоить и себя, и друзей, поэтому тут же ринулся в другой корпус, сжимая в кармане леденцы, которые всегда давал ребятам перед миссиями в качестве поддержки, с улыбкой видя, как те хмурятся, говоря о том, что они уже не дети, но втихушку с радостью пихая леденцы в рот, когда думали, что их не видят. Пару раз по пути он встретил механиков, предположив, что они прибыли, чтобы снабдить Мина оборудованием или советом и войдя в один из кабинетов он заметил их, окружённых людьми, которые хлопали юнцов по плечам. — О, Пит, ты здесь, — махнул рукой Мин, подзывая к себе, и Джисон настороженно посмотрел на стоящего высокого парня рядом, который с интересом наклонил голову, встречаясь с ним взглядом. Им было запрещено делиться подробностями миссий даже с коллегами, поэтому разумно они взаимно не спрашивали о чужих делах, но это не означало, что они не могли дружить с членами других отрядов. Обычно они искали людей своего возраста, чтобы было проще и больше тем для обсуждений, однако Хан чаще всего общался с кем-то постарше, привыкнув вертеться в лаборатории матери в окружении её коллег. Но несмотря на это, общение с Мином и Айэном приносили Джисону комфорт и тепло; жить с ними было уютно, а мелкие перебранки или шутки всегда выливались в общий смех и воспоминания. Определив по форме, что друг Мина тоже механик, Хан выдохнул, протягивая руку в взаимном рукопожатии. — Это Хван Хёнджин, мой давний друг. Кстати, он ведь тоже с тобой учился! — внезапно озарило Мина, и Джисон нахмурился, пытаясь вспомнить его лицо, и где-то далеко, далеко в просторах воспоминаний что-то было, почти что неуловимое, но знакомое. — А это Питер, просто Питер. — Приятно познакомиться, — белозубо улыбнулся Хёнджин. — Взаимно, — ответил на улыбку Хан, и пусть это знакомство было скорее формальное, он понял, что этот Хёнджин не так уж и плох, и пора выключить наконец свою вечную настороженность. Айэн присоединился к разговору, попутно ненавязчиво выведывая, не принёс ли Хан леденцы, отчего тот рассмеялся, впихивая их в ладони младших, словно рождественский эльф. С непринуждённой беседы они плавно перешли на прощание, пообещав беречь себя и быть осторожными. Поймав взгляд Хёнджина, Джисон улыбнулся, махнув рукой. — Береги мне там Мин-и, Питер-щи, хорошо? — Обязательно! — крикнул, уже выбегая дух, и они затерялись в толпе с собственными мыслями о предстоящей вылазке. — Я изначально знал, что брать их — это была худшая идея из всех возможных… — глаза Джисона потускнели, когда он вернулся в реальность, в то время рассказывая о прошлом, вспоминая о карамельных глазах Мина и ямочках на щеках Айэна. Пальцы похолодели, и даже руки Минхо никак не могли согреть их, отчего Джисону пришлось сжать ладони до побеления, впившись короткими ногтями в плоть, словно наказывая себя за что-то. Минхо разжал его руки едва ли не насильно, не позволяя вредить себе, но парень, казалось, этого даже не заметил, потому что воспоминания, преследовавшие его по пятам с того дня, не покидали даже во сне. — Задание было невыполнимо… но тем не менее я здесь, а часть плана строения Белладонны находится в архивах… Их раскрыли из-за нелепой случайности, причиной которой стал один из группы капитана Питера — Шин, не сумевший ввести под контроль своё бушующее сознание и предавший свою группу из-за страха смерти. Их было пятеро, трое из которых были гибкокрылые духи: Айэн, Питер и Хис, и механики: Мин и Шин, которые должны были подстраховывать выполняющих, одевшись в лабораторные халаты и вырубив двоих солдат, добыв ключ-карту для пропуска остальных. Всё случилось настолько внезапно, что наученный сильным учителем Джисон среагировал слишком поздно, проанализировав в будущем, где именно оступился. Солдат Восьмой Империи поставили на колени, со всех сторон на них смотрели дула пистолетов, а рядом был доктор — один из безумных работников Белладонны, скалящийся от их беспомощности и словно муха потирая свои руки. Джисон стоял среди тех, кто наставил на них пистолеты, взглядом подавая сигнал Мину, что всё идёт под контролем и жестом пообещав их вытащить до раскрытия и побега с чертежами, высеченными в голове. Но вдруг один из солдат подошёл к Шину, на языке Восьмой Империи пообещав, что вытащит его живым, если тот подтвердит, что это все разведчики, посетившие их пристанище, и когда Хан взглянул на него, одними глазами приказывая молчать, тот сдался под натиском страха, не подтверждая надежды Кита, который клялся, что нашёл лучших из лучших. «Он не скажет, не сможет предать своих, не…» — Он… — указав на Джисона, простонал от боли парень, так как до этого по его голове прошёлся приклад, и теперь кровь тонкой струйкой стекала по его виску и щеке. — Гибкокрылый… От Хана отступили, чтобы схватить и этого мимолётного замешательства хватило, чтобы он отскочил от удара, мгновенно нагревая руки до нужной температуры и наставляя свой пистолет. Нога прочертила по полу огненный круг в ту же секунду, когда на него накинулись и врагов унесло к противоположной стене с ожогами на руках и лице. Парень не ожидал присутствия других духов здесь, поэтому не сразу заметил ответный огонь, сквозь который летели пули и обороняться теперь было сложнее. Одновременно с этим Хан поглядывал на своих товарищей, чтобы в нужный момент подлететь к ним и защитить, свободной рукой отбрасывая халат и расчехляя плотный костюм, освобождая крылья, которые с хрустом выпрямились в узком коридоре и вонзились в бегущих на него людей, разрезая надвое. — В-вы пообещали… Пообещали! — завопил Шин, испуганный настолько, что начал терять рассудок, и смутные сомнения прокрались в голову Хана, но он был слишком занят истреблением, чтобы забивать мысли ещё чем-либо. Но когда Шин вцепился в штанину того солдата, требуя свободы и тем самым отвлекая, тот направил дуло пистолета в его лоб и выстрелил, вышибая из груди Хана гневный вопль. — Никчёмные свиньи, — прошипел мужчина, с раздражением вытирая носок сапога об одежду убитого и взглянул на стену огня, поднявшуюся из рук Джисона, который сжигал всех на своём пути, одновременно огибая удары другого духа, и это зрелище показалось ему настолько занятным, что он усмехнулся, подходя к связанным пленным и наставляя дуло уже на них. — Выбирай, кузнечик, будешь ли ты прыгать дальше или увидишь их мозги прямо сейчас?! Джисон затормозил, но лишь на мгновение, продолжив битву, потому что его учили никогда не колебаться. Он знал, что у Айэна была отмычка и знал, что Мин давно развязал всем руки, но не мог не волноваться за них, пока глаза сами по себе бегали от одного к другому. — Ну что ж, раз ты не хочешь… — мужчину перебил резкий удар, приземлившийся в его скулу и вышибая дух. Освободившиеся присоединились к битве, отводя удары друг от друга и избегая пуль. Пока спину Мина прикрывал Айэн, бок о бок с Ханом встал Хис, сплёвывая кровь от удара и матерясь на ситуацию. Тревога била по коридорам красными вспышками, они слышали, как снова и снова к ним бегут новые люди, а добить того духа никак не получалось: в узком коридоре он отлично закрывался крыльями от любых ударов, возвращая мощность силы в том же объёме, что несло очень много проблем Мину, который остался единственным человеком среди разведчиков. — Как по плану, постепенно отступаем туда! — вскрикнул Хан, закрывая их спиной и ощущая больной укол в поясницу — пуля прошла мимо, но оставила глубокую царапину на коже, кровоточа. — Хис! — закричал Айэн, вцепившись в его рубашку и оттаскивая от ранившего его ножом врага, замечая, как быстро расползается пятно на медицинском халате. — Сейчас, потерпи, — наведя руку на рану, парень закрыл глаза, сосредоточившись на крови в попытках её приостановить — на большее у него пока не было сил, а затем потащил его дальше, замечая, что Хан начал отставать, прикрывая их всех. — Пит, скорее! Мин прислонил ключ-карту к следующей двери, готовый нырнуть в проход и вывести ребят к этажам, как соответствовал план побега, но никто не мог предвидеть, что в этом крыле их уже ждали: вооружённые и готовые к новым атакам. — Мы поступили глупо… слишком глупо и дело даже не в Шине, — Джисон вздохнул, ощущая лёгкие прикосновения Минхо, который всячески поддерживал его без слов, то поправив волосы, то поцеловав в лоб, то приобнимая за подрагивающие плечи, массажируя их и слегка сжимая пальцами, хоть и знал, что всё это вряд ли притупит ту боль, которую испытывал парень. Капли, разбивающиеся о камень, раздавались в ушах настоящим колокольным звоном, пробуждая. Джисон простонал, упираясь ладонями о ледяной пол, ощущая адскую боль в спине и жжение кожи настолько сильно, что вскрикнул бы, если бы горло не было забито комом из горечи и крови, поэтому из груди вырвался лишь мутный, булькающий хрип. В глазах двоилось как при мощном ударе головы, его тошнило, а виски щипали, но Хан заставил себя разлепить глаза, понимая, что один из них заплыл от удара. Он помнит… что же он помнит? Как их окружили? Как он встал впереди, закрывая собой друзей и как, кажется, терял сознание на последнем издыхании, твердя о том, что убьёт их всех, если его ребят тронут хотя бы пальцем. Взгляд ухмыляющегося доктора застрял перед глазами бельмом, и дух проморгался, сцепив зубы от невыносимой боли и попытался подняться. Его будут пытать — это было очевидно, но Джисон был готов. Его обучили достаточно, чтобы он не проболтался, но больше всего парень волновался о друзьях, которые были черти знали где и что с ними происходит даже сейчас — было тоже неизвестно. Хан думал о друзьях, их напуганные и ослабевшие образы мелькали в памяти, отчего он не сразу почувствовал неладное, кое-как садясь на пол, сквозь тонкие штаны ощущая ледяной сквозняк, понимая, что его переодели и… — Что?.. — он тряхнул плечами, пытаясь размять мышцы и крылья как делал это раньше после тяжёлого пробуждения, но не почувствовал былой тяжести на спине, не почувствовал их энергии. — Что… нет… — Хан вскочил так резко, что упал обратно, шлёпаясь на колени и скользя по гладкому камню тюремной комнаты босыми ногами. — Нет, нет, нет! Нет! Нет! Он закричал так громко, что начал неистово кашлять, путаясь в ногах и руках, пока перед глазами всё поплыло, а ладонями стучал по полу, переходя на кулаки и разбивая их в кровь. Словно новорождённый оленёнок он потерял ориентир, пытаясь видеть хотя бы одним глазом, который сверкал яростным огнём неверия в происходящее. — Нет! — Джисон будто бы забыл все остальные слова и мог кричать лишь это — на родном языке, будто заведённый. Язык распух, слово превратилось в несвязный вой, а обжигающие слёзы градинами стекали с подбородка, ослепляя. В голове невольно возник образ того солдата, что убил Шина и его насмехающиеся слова до того, как Хан потерял сознание: «хочу услышать как ты кричишь, свинка». А потом его куда-то тащили, кто-то грязно шутил, когда его раздели и положили на холодный стол с ослепляющим белым светом вокруг, и он услышал голос того самого доктора, пропитанный ядом. Джисон плакал, яростно тряся головой и обнимая себя руками, моля неизвестно кого вернуть их — вернуть его крылья, с которыми его разделили, забрали, украли так бессовестно и ужасающе. Сквозь ладони пропиталась кровь — они даже не наложили бинты, а просто зашили кожу, вырезав крылья под корень, не оставив от них даже присутствия, поэтому пальцы, скользкие от крови, вцепились в лопатки словно в желании вывернуть, а сам дух уткнулся лбом об пол, стуча уже им. — Нет… — перешёл он на хрип, а затем парня стошнило, и он затих на какое-то время, откашливаясь. За секунду пришло отрицание, Джисон качал головой, снова и снова повторяя «нет», давно потеряв смысл этого слова, продолжая укачивать себя в руках, воя, а кожа на спине посинела от его пальцев, которые никак не хотели опускать такую уязвимую сейчас часть. Крылья… его красивые, гибкие крылья, дарованные ему Небесами, такие аккуратные и гуляющие по ветру, плавно маневрируя меж облаков и снижаясь над рекой, чтобы ладонью можно было зачерпнуть прохладную воду, смотря потом, как капли скатываются с расставленных пальцев по воздуху. Мама всегда говорила, что его крылья особенные — невероятно белоснежные и хрупкие, но вместе с тем складываются так легко и быстро, что он мог с лёгкостью сойти за человека, не оставалось даже горба на спине, настолько точно они скрывались. А теперь их нет. Как и его нет. Джисон замолчал, смотря в пустоту, пока по его щеке не скатилась первая слеза, остановившись на верхней губе, и Минхо побледнел от ужаса в глазах напротив, не в силах связать хотя бы слово, задрожал сам, потому что текущая боль передалась и ему, а всё остальное, за исключением Хана, потеряло краски. — Что они с тобой сделали… — одними губами прошептал Ли, смотря на потерявший какие-либо эмоции, пустой взгляд парня. Когда кровь стала засыхать, а удушающая боль увеличилась, дверь открылась с громким, неприятным скрежетом, а поток нового холодного воздуха ударил по голове, тормоша волосы. Февральские морозы были сильными, настолько, что крылья не желали двигаться, поэтому духи часто использовали ноги, обогревая пёрышки потом дома на диване. Но сейчас холод превратился в гиблый жар, который пробежался по содрогающемуся в агонии телу, выходя первыми потоками пара из ноздрей. — Свинка так громко кричала, что порадовала меня. Она заслужила подарок, — послышался знакомый голос где-то сверху, отчего Джисону хотелось зажать уши и забыть этот звук навсегда, но его руки не шевелились, они затекли настолько, что он не мог их даже выпрямить, несмотря на боль в спине, которая была сильнее. Хан знал, что они что-то сделали в лаборатории, забрали его крылья, бросив в камеру умирать, а когда поняли, что он ещё жив, то решили издеваться дальше, слушая его вопли ужаса — вопли постепенно сходящего с ума духа. — Я принёс тебе поесть, ты заслужил, свинка, — голос мужчины скрежетал не хуже двери, напоминая несмазанные петли, но Джисон никак не отреагировал, даже тогда, когда в нос ударил запах еды, а желудок скрутило в новом рвотном позыве. Пальцы соскользнули со спины, отчего парень упёрся лбом о пол сильнее, но ему было всё равно, пока этот мучитель не уйдёт, он не станет что-либо предпринимать, потому что план дальнейших действий он должен обдумать в одиночестве, без колеблющейся дрожи и противного голоса рядом, забравшегося в мозг. Его учили и предполагали, что такое может произойти, поэтому Хан хватался за благоразумие и частички сознания всеми силами, пусть паника и пожирала его изнутри, но где-то там сейчас, возможно, страдают его друзья, и он не может просто так умереть и не спасти их. — Ну же, взгляни на сундэ, этот запах, м-м-м, — он поддел палочками самый большой кусок, преподнеся к голове парня, капая соком ему на волосы и показательно вздыхая. — Не ценишь ты мои труды, свинка, ведь я оставил в живых только тебя, а ты меня совсем не развлекаешь. Джисон содрогнулся, впервые отозвавшись на голос после услышанного, и солдат усмехнулся, замечая это мимолётное движение. — Как же так, ты и правда не узнал своих друзей? Вот, смотри, это маленький механик, тут два духа, а это-о-о, — протянул он, с широкой улыбкой замечая, как медленно Хан поднимает голову, уставившись на тарелку перед собой, — Это твои драгоценные крылья, их я варил с особой нежностью, ведь как там по слухам? Гибкокрылые лечат от всех болезней? В один из отрезанных кусков было воткнуто перо — его перо, это Джисон понял с первого же взгляда, но не это остановило его сердце на добрые три секунды. Мысль, что он убил его друзей и сотворил с ними такое разорвала его на части вместе с камерой и решётками, которые разлетелись во все стороны после мощного, пропитанного энергией взрыва, оглушая всё вокруг рёвом сирен и повалившим дымом. Выброс резкой энергии привёл ко второму, а затем и третьему взрыву, руша несколько стен и открывая проходы наружу. Выбежавшие солдаты Второй Империи во все глаза смотрели на дыры в стенах Белладонны, на разрушенные камеры и обугленные тела, валяющиеся рядом и вооружились, готовые атаковать. Но впервые на их памяти в зияющей дыре из тьмы вышел полностью воспламенённый дух, на теле которого не было ни единого участка кожи, а лишь голимый огонь, впитавшийся в него вторым слоем и ограждающий от всего, что могло выстрелить в него как в цель. Тогда погибло много людей и духов, пытавшихся обуздать испепеляющего себя Джисона, но он не вёл счёт, ему было всё равно даже тогда, когда он, упавший на траву лесной чащи за границей, вернул свою ипостась, весь чёрный от гари, словно вылез из старой трубы. Ни «противодух», ни другие силы не смогли остановить его от побега, и вернувшись на границу нагишом, он снова прошептал «нет…», заваливаясь набок, пока его не подняли руки бойцов Восьмой Империи, ждавшие их и думавшие, что из Белладонны не вернётся никто. Шли месяцы, а за ними и год, пока Джисон находился на реабилитации, не в силах сказать что-то длиннее слова «нет». С ним занимались, водили на процедуры и приходила мать, которая порой сидела подле сына часами, скрывая усталость и боль в глазах за привычной маской твёрдости. Однажды она рассказала, что у Кита не было никаких прав предлагать им ступать на столь опасные земли, и что тот просто использовал юных разведчиков, сыграв на их слабостях и желании прекратить войну, собрав ненадёжных людей, но даже тогда Джисон не отреагировал, продолжая лежать. Иногда он вставал, иногда даже обслуживал себя сам без напоминаний медсестры сходить в туалет, но парень так редко чувствовал боль из-за накоплений в мочевом пузыре и кишечнике, что не понимал, а нужно ли ему в этот туалет ходить. Физическая боль пропала, но осталась душевная, хранящая в памяти все свежие картинки, пока его тошнило от вида колбасы или любых других похожих блюд. Он не реагировал ни на смену погоды, ни на врачей, ни на мать и мог выдавить что-то больше чем «нет» в очень редких случаях. Один из которых настал совсем внезапно. Когда к нему пришёл Хёнджин. — Почему… — он спросил это, но где-то внутри Хан знал, что у того уйма вопросов, ответы на которые он и сам бы хотел знать. — Ты был там, даже нарисовал часть плана Белладонны, ты выжил там, сбежал, но они… почему ты не уберёг их?! Почему ты не спас их?! — Молодой человек! — воскликнула вбежавшая в палату медсестра, услышав крик, но Хёнджин продолжал перебивать её, всё спрашивая и спрашивая одно и то же, влажными от слёз глазами смотря в пустую дыру глаз Хана напротив — почерневших глаз без живого блика. — Почему, Питер, почему?! — кричал Хван, пока медсестра хватала его за пуловер в желании вывести из палаты. — Питер умер. — Что? — И Хан Джисон скоро тоже… Тогда Хёнджин не дослушал, убитый горем от потери друга, не смирившись с этим даже спустя год и добившись-таки случая навестить его, совершенно не ожидая от себя, что от одного вида Джисона от так разойдётся. Позже Хван упрётся лбом о стену больницы с внешней стороны, стоя прямо под окнами, выходящими на палату Джисона, но не найдёт в себе сил вернуться и поговорить нормально. Потому что трус — так он сказал себе в тот день, когда впервые обвинил Джисона через письмо, даже не подозревая, что Хан читает их все, перечитывает снова и снова, обвиняя себя даже больше. — Мне жаль, — прошептал Минхо, накрывая щёки Джисона ладонями и приближая его заплаканное лицо к себе, сцеловывая солёные дорожки, губами ловя новые и прикасаясь к покрасневшему носу, окутывая поцелуями каждую частичку его лица, как делал это Хан с ним, чтобы успокоить, привести в себя, показать, что он рядом, что не один, больше нет. — Ох, Хан-и, мне так жаль, Хан-и, мой Хан-и, — Ли знал эту боль — боль от потери крыльев и знал как ёкнуло в груди от новости, что его друзья возможно мертвы, но в конечном итоге, к огромному счастью с Чаном и Чанбином всё в порядке, но вот друзья Джисона… Ластясь, словно котёнок, Минхо легонько боднул его лбом, убирая его чёлку и целуя в складочку нахмуренных бровей, ловя каждый вздох парня губами. Они поцеловались: мягко и трепетно, едва касаясь губ друг друга, осторожно проведя ими по поверхности, но не углубляя, сплетая руки и ноги, растирая затёкшие мышцы и обнимаясь сильнее, крепче, так, словно неразлучники, пытающиеся согреться. От одного вида такого разбитого Джисона Минхо посещал страх: страх за парня, за его мысли и понимание, что тот до сих пор винит себя. Он не сказал это вслух, но Минхо понимал это по жестам, в которых он сжимал свои запястья до покраснений во время речи, словно наказывая; по опущенным глазам, в которых мелькала вина и злоба на себя и по словам, когда Джисон старался отвлечь его, но где-то глубоко внутри, даже в самом маленьком дрогнувшем звуке, кричала его упавшая в яму душа, когда он сжёг себя, испепелил. Стало понятно, почему Ли не смог вычислить его раньше, потому что испепеливший дух больше не обладал той энергией, присущей его виду, закрывшись навсегда, но отчего-то в сердце ютилась вина за то, что не заметил. Хан сказал, что он не должен был знать, и это злило — Минхо хочет сам выбирать что должен, а что нет, точно также, как хочет взаимно ему помочь. Отдавая всего себя, он отвлекал духа от невзгод, так неужели Ли не способен сделать то же самое? Травма и вина никуда не делись, и теперь это отчётливо было видно в двух тёмных омутах напротив. — Но что случилось потом? Как ты поднялся, как вышел? Как стал волонтёром? — заваливая его вопросами, Минхо резко остановился, виновато опустив взгляд, но положивший на его щёку ладонь Джисон заставил посмотреть на него вновь, и внутри Ли всё так сильно сжалось от той нежности, которая плескалась в радужках парня, когда он смотрел на духа. Только на него. — Я не поднялся, мотылёк, по крайней мере не сам и не до конца, — замечая вопросительный взгляд, Хан улыбнулся, наклоняя голову и жмуря глаза так, будто смотрел на солнышко, — Ты спас меня. — Что? Но я же не… — Питер. Моё второе имя Питер. — А? — глаза Минхо забегали, он быстро заморгал, не понимая к чему клонит парень, со стороны выглядя настолько глубоко задумчивым, словно старец, отчего Джисон фыркнул, качая головой. После ухода Хёнджина Джисон думал о его словах до конца дня, не прерывая. Он как обычно сидел на кровати, смотря в стену напротив, снова и снова перелистывая картинки воспоминаний, связанных с друзьями, шепча губами несколько слов, ассоциирующихся с ними, невольно замечая, как они постепенно складывались в предложения, а предложения превращались в стихи. Он мог бы написать тысячу песен об этом, если бы хотел, но в мире больше не было ничего, что заставило бы его глаза сиять вновь. Прождав до желанной темноты, постоянно думая об этом, Джисон медленно убрал покрывало с ног, вставая. Больничная одежда привлекла бы много внимания, поэтому парень стал копаться в большом, синем портфеле, который принесла его мама с мыслью, что родные вещи возможно помогут её сыну справиться с болью, даже не подозревая, что он наденет их, чтобы сбежать. В этом центре ему не мог помочь никто, для Джисона любое стремление выглядело бессмысленно. Волонтёры менялись день за днём, от первого: «привет, я Сохи, буду помогать тебе!» время быстро пролетело до сотого: «привет, я Теон, приятно познакомиться». Он не помнил ни внешности, ни эмоций, лишь мутные отголоски безликих людей как в не заинтересовавшем сне, когда даже не стремишься вспомнить. Прохлада ранней весны ударила по телу резко и быстро, отчего Хан быстро обнял себя руками, ступая по гравию и понимая, что гулять в шлёпках мог бы только такой же сумасшедший как он, но потом пришло осознание и стало как-то легче от мысли, что идёт он не гулять. Откопав по пути побега в коридоре маску, он мастерски смог выбраться из больницы через окно туалета на первом этаже, невольно вспоминая все трюки, которым научился на службе, но ноги выли, отвыкнув, как ныла спина от перенапряжения. Бинты давно были сняты, шёл второй год, как Джисон не мог смотреть на свою спину, но он отчётливо ощущал каждый шрам на ней, вызывающий фантомные боли. Размышляя, где можно закончить это всё, Хан поднял глаза к небу, встречая яркие звёзды — удивительно яркие для города, для Столицы с её круглосуточным освещением. Возможно где-то там сидят его друзья, такие же маленькие, но яркие звёздочки, смотрящие на него с осуждением. Да, они точно осуждают — он их бросил, не вернулся за телами, за их остатками и не убил ещё больше врагов в возмездии. Глаза защипало, когда Джисон прошёлся по кладбищу, рассматривая плиты и находя нужные. Там ничего от них не было, за исключением имени, а гробы были пустыми, но даже так Хан упал на колени, утыкая лоб о мёрзлую землю и снова прося прощения. После поклона он простоял так какое-то время, больше не замечая холода и не смотря на покрасневшие пальцы, а когда очнулся вновь, то понял, что идёт к мосту, о котором постоянно твердил Айэн, мечтая стать архитектором. Мин тогда лишь усмехался, строя из себя умного механика и тыкая пальцем в лоб возмущённого младшего, а Джисон заваривал им кофе под громкий бубнёж телевизора. Это были славные деньки — подумалось Хану, и он подошёл к ограде, вцепившись в перила и сжимая их достаточно сильно, чтобы напоследок ощутить холод и твёрдость металла, чтобы ощутить что-то физическое перед уходом. «Совсем скоро я буду просить прощения ещё чаще, но уже лично вам, ребята…» — подумал он и задышал в маску чаще, чувствуя, как холодный поток ветра забрался под капюшон, играя с сальными волосами. — «Скоро, совсем ско…» — Извините, вам не холодно? Джисон вздрогнул, на секунду подумав, что сходит с ума. Он замер, смотря только вперёд и слыша шум проезжающих машин, пока не ощутил мягкое прикосновение к плечу и ощетинился, впервые чувствуя эмоцию более яркую, чем ненависть к себе, заставив незнакомца отпрянуть и внутренне горько усмехнуться — он сам довёл себя до такого состояния. — В-вы и правда, должно быть, замёрзли, — не уступал незнакомец, заставив Хана обернуться, а затем протянул ему стаканчик с чем-то горячим, пышущим паром и ароматным, отчего парень стал глупо моргать, не понимая. — Давайте я отведу вас куда-нибудь погреться? — и вручил ему стаканчик, улыбаясь так по-доброму привлекательно, что даже хищный, раненый зверь бы замер в раздумьях. — Меня зовут Ли Минхо. Джисон опустил глаза на свои руки, чувствуя, как покалывает пальцы от резкой смены температуры и то, как быстро они стали согреваться, едва не поддаваясь соблазну стянуть маску и отпить немного чая, чей запах перевернул в нём что-то за секунду. — Питер… меня зовут Питер. «Питер умер». И выдохнул, когда понял, что этот Ли Минхо привёл его в первое попавшееся кафе, где он смог наконец сесть и не мучить больше дрожащие ноги, стуча зубами от холода и осознавая, как сильно он на самом деле замёрз. Оставив за столиком, с просьбой подождать, он отошёл позвонить, поворачиваясь к Хану спиной и сверкая своими красивыми крыльями. Чуть позже в кафе войдёт его мать в сопровождении ещё каких-то людей, Джисон потеряет из виду спасителя, краем глаза замечая давнего знакомого — Бан Чана, но всё это было неважно, потому что единственное, что запомнилось раненому духу тогда — это ворох густых волос на затылке, прятавшегося за серыми крыльями и игравшая песня в кафе, которую он потом нашёл по словам — Linkin Park — Heavy.