Isaac Hong — Close Your Eyes.
В день, когда Центр пустился в ход работы, нанятые медицинские сотрудники с удивлением поняли, что директор ни разу не упомянул имя основателя. О нём не было известно ни в интернете, ни со слов людей. Центр начал свою деятельность два года назад, но даже за такое маленькое количество времени обзавёлся хорошими отзывами и одобрением. Из-за длительного военного времени появление новой больницы всегда считалось хорошим знаком, так как на её постройку уходило много времени и денег, которые всегда шли в военный арсенал. Любой желающий мог построить и открыть место, где люди бы могли залатать раны, но не у каждого хватало средств не только чтобы нанять обученный персонал, но и банально на постройку здания. Появление Центра, да ещё и рядом с заповедником, стало свежим глотком воздуха для многих духов, потерявших суть своего существования, но обрёкшие его в лице приходивших к ним волонтёрам, которые пытались их как-то растормошить. Подобные услуги чаще всего встречались в Столице, поэтому постройка Центра на территории Пригорода привлекла много положительного внимания, и уже через полгода она была заполнена пациентами-духами, потому что имела ту редкую развивающуюся практику по моральному восстановлению потерявших крылья. Некоторые думали, что программа Центра не продержится долго, или на него обрушится очередная бомба Второй Империи, но даже после этого больница удивила, простояв два с лишним года. — Центр стал для меня второй жизнью. Я потратил на постройку и персонал компенсацию, когда ушёл в отставку после травмы, — объяснял Джисон, ощущая, как всё стягивает где-то внутри от раскрытия плотно зашторенной тайны. — После того, как Минхо-хён спас меня, в голову пришла идея. Мама помогла в этом всём разобраться, так что сейчас я даже рад, что не отступил. — Почему у Центра нет названия? Почти у всех больниц есть?.. — недоумевал Феликс, а до его мозга пока не дошёл тот факт, что он общается фактически со своим начальником. — Центр — это дом, зачем придумывать ему имя, если у каждого дом имеет свою ассоциацию? — Ты ведь всё знал, да? — поворачиваясь к Чану, нахмурился Минхо, потому что сложить окончательный пазл внезапно стало так просто. — Поэтому привёз меня туда, потому что знал Джисона. — Знал, — не стал скрывать старший и как-то беспомощно посмотрел на Хана, ища поддержки, и парень её дал, беря слова на себя: — Это я попросил хёна привезти тебя в Центр. После нашей первой встречи не мог забыть тебя и периодически связывался с Чан-хёном, чтобы спросить как у тебя дела, но однажды… «Однажды случилось непоправимое, да? И ты решил поиграть в героя» — разозлился мысленно Минхо, отворачиваясь. Он не проронил ни слова за всю поездку, ловя взволнованные взгляды Феликса, который тоже боялся начать разговор и отрешённость Хана, который видимо вообще не собирался оправдываться. Или же боялся, что от звука его голоса Минхо прорвёт лавиной гнева, которая закопает их живьём в потоке боли, и дух потом будет долго жалеть о сказанном. Но даже так Ли не понимал — это тупая шутка что ли такая, его лучший друг и парень, которого он любил спелись ещё очень давно и водили его за нос, по видимому даже не собираясь когда-либо рассказать об этом? А он должен был знать, потому что его это касается. Ужасные ассоциации поселились в голове, когда Минхо понял, что вот уже второй раз они возвращаются из Столицы в гнетущей тишине, которая доводила теперь его до точки кипения. Дождь барабанил по стеклу, дворники на лобовом стекле работали без остановки, а пульс духа разрастался с каждой раздражающей его мыслью — его обманули, пусть и не с целью посмеяться, но это обман. И это причиняло боль, потому что на этот раз скелеты в шкафу Хана коснулись его хрупкого сердца.***
То, что в Центре было неспокойно, парни поняли ещё до того, как вылезли из машины. Их напряжённое молчание перебилось взволнованным гулом снаружи, и когда Джисон открыл дверцу, его встретил обеспокоенный дежурный, позади которого стоял директор больницы. Они едва слышно переговаривались о чём-то, недовольно косясь на горизонт, будто оттуда вот-вот должны прилететь бомбы, а затем Хан залез наполовину в ещё заведённую бентли и коротко бросил: — Сидите здесь, я скоро. Когда он скрылся в дверях больницы, Минхо отмер, резко обернулся и вперил в сидящего на заднем сидении Феликса недовольный взгляд. — Ты тоже знал, да? — Нет, хён, не знал. При устройстве на работу у директора не было привычки рассказывать об основателе больницы, так что никто из наших не знал, — под «нашими» Ли подразумевал работников Центра и не соврал, потому что они даже никогда не поднимали эту тему, не было нужды. — Я всё равно не понимаю… — разговаривая сам с собой и, казалось, позабыв о том, что находился в салоне не один, Минхо нахмурился, скрестив руки на груди. — Почему он обманул меня… и Чан-хён тоже… Чувствую себя тем ещё дураком. — Не думаю, что они хотели тебя обидеть, хён, — и пусть Ли так и не ответил, Феликс знал, что его услышали. Какое-то время было тихо, вышедший во двор персонал унял гул обеспокоенных, гуляющих пациентов, и Феликс успел вздохнуть с облегчением. Ровно до того момента, пока из главных дверей больницы не посыпались другие больные с теми вещами в руках, которые смогли унести. — Что прои… Минхо не договорил, во все глаза смотря на подъехавшие к воротам автобусы, на испуганные лица пациентов при громком скрипе открывающихся ворот и нарастающую панику, когда до ушей долетел отдалённый звук сирены из ближайшего Пригорода, а затем где-то в чаще леса раздался первый мощный взрыв, подбрасывая мелкие камни с земли и содрогая всё вокруг в ближайшем радиусе. — Это было ошибкой привезти вас сюда, ребята, — дух вздрогнул, обернулся на прибежавшего к машине Хана, который закинул к Феликсу на заднее сиденье огромную спортивную, чёрную сумку, а затем отошёл, позволяя тому дежурному сесть за руль. — Йа, какого чёрта?! — Минхо уставился на мужчину, который, предугадывая действия парня, заблокировал двери, оставляя открытым только окно, точно зная, что со своим крылом дух попросту не пролезет наружу. — Хан Джисон, что происходит?! — Мотылёк, — Джисон обошёл машину, останавливаясь возле окна Минхо и улыбнулся так нежно и мягко, что в сердце Ли защемило, гулко ударилось о рёбра и потянуло ноющей болью, потому что он знал этот взгляд — так выглядело прощание. — Прости меня за этот обман, я не имел права скрывать. — Сейчас же попроси его открыть двери! — Ликс, пожалуйста, проследи, чтобы он доехал до безопасного места в целости и сохранности, — уже смотря Минхо куда-то за спину и, по видимому дождавшись кивка от роняющих нервные слёзы Феликса, парень снова обратился к духу, продолжая улыбаться так, будто это могло остановить сквозивший рёв внутри. — Я нужен этому Центру, мотылёк, пожалуйста, береги свою спину… — Не смей! — …пей побольше воды и не забывай о еде- — Хан Джисон, ты не посмеешь!.. — Не сиди допоздна и носи тёплые носки, у тебя всегда мёрзнут ноги. — Хан-и… — из-за крика голос Минхо осип, единственное крыло на спине судорожно поджалось, а из-за расплывчатости перед глазами он едва мог уловить лицо Джисона, его надломленные брови и старательно скрываемую боль, которую не мог перекрыть его хриплый, подрагивающий местами голос. — В тот день ты спас меня, этот Центр стоит здесь благодаря тебе, мотылёк, я должен защищать то, что построено благодаря великому Летуну — Ловкому Ли Минхо из сто третьего отряда Истребителей, — опустив на мгновение голову, Джисон выдохнул, будто пытаясь откинуть нетерпимую боль, а затем улыбнулся снова, не натянуто, нет, а так искренне и ярко, что Минхо не почувствовал, как по его щеке быстро скатилась слеза: — Я люблю тебя, мотылёк. И только шорох колёс отъезжающей машины разбудил замершего духа, который принялся стучать кулаками по стеклу, пытаясь докричаться до стоящего в воротах силуэта, который тут же сорвался с места помогать пациентам, словно не желая слышать истошные крики любимого, зовущего его лязгом боли в голосе. — Хан-и… — задыхался он, скребя ногтями по холодной поверхности, не слыша голоса Феликса, который пытался до него докричаться, — Хан-и! Хан-и! Хан-и! И противный шум в ушах, и собственный вопль перебила ещё одна мимолётная вспышка перед глазами, а затем раздался взрыв, вспоровший осколками двор больницы.***
По прибытию в безопасный пункт люди в страхе кучковались, делясь на небольшие группки, ища глазами знакомые лица. Их побледневшие губы изредка двигались, будто шепча молитвы, а стоявшие на постах солдаты бросали напряжённые взгляды на каждого, кто хоть как-то выделялся из толпы. В огромном шатровом помещении пахло резиной и по́том, воздух был пропитан теплом человеческих тел, и он же оседал на кожу липким слоем, отчего лицо блестело в холодном свете ламп на высоком потолке. Во внутренней части этого пункта солдат осталось меньше, чем снаружи, но даже это количество едва могло протиснуться в зал, места в котором стало так мало, что яблоку было негде упасть. Пройдясь взглядом от двери по всей ближайшей территории, Феликс заметил, что здесь находились не только больные, успевшие запрыгнуть в автобусы Центра. Присутствовали и жители ближнего Пригорода со своими скудными пожитками, собранными наскоро, питомцами, которые успели запрыгнуть на руки и документами, которые засалились в потных ладонях. На щеках многих блестели слёзы, ничего не понимающие дети хныкали или икали после испуганных рыданий, а напряжённый шёпот увеличился, когда где-то вдали, словно призрачным эхом, послышался новый взрыв. Враги наступали. Это Ли понял ещё в Центре, прочитал по глазам Хана и никак не мог смириться с мыслью, что в больнице ещё остались люди. Джисон погнался их спасать, и если он ещё жив, то возможно бо́льшую часть он нашёл под обломками. Перед глазами стояла картина взрыва от приземлившейся рядом бомбы, треск разбитых в щепки деревьев и чей-то вопль ужаса. Находясь в вакууме всю поездку до безопасного пункта, Феликс мог дышать только через рот, боясь, что задохнётся в любую секунду. Он посмотрел на стоящего рядом Минхо — бледнее кафеля больницы, с покрасневшими глазами и лопнувшей кожей на прокусанных губах, а затем чисто интуитивно полез в карман спортивной сумки, которую отдал Джисон и нащупал там продолговатый, холодный предмет. — Хён, — осторожно позвав духа, Ли вручил ему плейер, на что глаза Минхо снова расширись как в машине, а рот с дрожащим выдохом приоткрылся. Схватив плейер как самую драгоценную вещь на свете, парень прижал его к груди, едва ли не с треском ломая его о напряжённые мышцы, а затем прикрыл глаза, нахмурившись и выглядя до того несчастно, что Феликс выдохнул, опустив голову. Он не злился на Джисона за то, что тот не говорил им правду — не имел права, потому что это было не его дело. Был он основателем или капитаном Вселенной — не имело значения, потому что от этого личность Хана не поменялась. Он оставался таким же заботливым и внимательным к близким, точно также защищал их и отправил в безопасный пункт вместе с работником больницы, пока кто-то другой мог сесть за руль сам и, поджав хвост, бросить остальных умирать. Да, он рисковал, да, возможно для многих поступил безрассудно, и Феликс понимал причину — смотрел на неё, держащую плейер и внутренне разлагающуюся из-за мысли о страшном. Джисон сделал больно, несмотря на желание защитить, но Ли знал, что в первую очередь пострадал сам парень, смотря на них своими округлыми омутами, в которых едва ли плескалась надежда. — Ему хватит сил выбраться оттуда, — внезапно, сам от себя того не ожидая, произнёс Феликс, поворачиваясь к старшему. — Даже без крыльев он всё ещё дух. Минхо поднял голову, открывая глаза и смотря на парня с таким удивлением, что это была первая мощная эмоция за всё время поездки до пункта, отчего Феликс вздрогнул, ощущая, как эта эмоция обрушилась на его душу нескончаемым потоком. — Ты знал, что Джисон дух? — сипло после недавнего крика спросил Ли, поморщившись от очередного толчка в спину из-за загустевшей толпы, так как люди продолжали вваливаться в шатёр напуганными антилопами. — Однажды я обнял его, нащупал шрамы и всё понял, — пожал плечами парень, с изумлением наблюдая, как резко меняются эмоции на лице напротив, а его кошачьи глаза постепенно сужаются. — Ч-чего? С какого вы обнимались? — Чего ты кипятишься, хён? — искренне удивился Феликс, стараясь держать дистанцию от надвигающихся людей, что казалось едва ли возможным. — Дружески, я обнял его дру-же-ски! Но казалось, Минхо был на взводе настолько, что любая искра могла вспыхнуть в его груди бедственным пожаром. Он прижал плейер к себе сильнее, представляя, как трещат его кости, а затем стал медленно выдыхать на счёт — этому упражнению его научил Джисон, чтобы самостоятельно справляться со стрессом, когда его рядом не будет, и тогда у Минхо едва не вырвалось «ты будешь рядом всегда», не представляя, что подобное когда-нибудь случится. Да, изначально на подкорке сознания Ли боялся, что его чувства к Хану могут быть ничем иным как благодарность за то, что он был рядом в самый сложный момент в его жизни, что это всего лишь привязанность больного к лечению, антидоту против грусти, его личная приятная доза эндорфина. А затем он прикрыл глаза и встретился не с чёрным колодцем ледяной воды, которая утягивала его, хватая за ноги в тяжёлых берцах и ломая второе крыло, а с широкой и яркой улыбкой в форме сердечка, сопровождаемой громким, заразительным смехом, который, казалось, искрился в каждом уголке палаты. Медовая кожа, что светилась золотом на солнце и невероятно живые глаза — две карие радужки, в которых плескалась борьба, несмотря на всё пережитое и надежда, когда он смотрел на Минхо: ни капли жалости и ни капли усталости — он светился душой, потому что знал, что Минхо точно такой же сильный, потому что понимал его как никто другой. И позволил Ли понимать и его тоже, доверил свою тяжкую историю, своих демонов, показывая, какими тёплыми у него могут быть объятия и какими горячими поцелуи. Это не привычка и не благодарность — это настоящие, искренние и первые чувства, которые Минхо удалось испытать только с одним человеком, с одним духом. «Он не может погибнуть там. Он не останется с этим дерьмом в одиночку. Я не позволю», — пронеслось в голове Ли, и он воспрянул, как испепеливший себя феникс, из смога и праха, восстал, чтобы наполнить вторую жизнь новыми красками, воскрес, чтобы спасти своего человека. Взглянув на сумку, которая всё ещё покоилась в руках Феликса, Минхо задумался, протягивая руку и слегка дёргая за собачку, чтобы расстегнуть молнию. — Я спасу его, — уверенно сказал Минхо, замечая, как младший открыл рот, чтобы возразить, на что Ли выставил руку вперёд, заставляя замолчать. — И я не буду спрашивать чьё-либо разрешение. Больше нет. — Могу в этом помочь, — раздался знакомый голос за спиной, звуча так громко, что мог перебить гул толпы, и парни обернулись, встречаясь с уверенным взглядом Хёнджина, который проталкивался к ним с искристыми глазами, и в них читались азарт и сила, соответствуя своему статусу механика. — Тогда не будем больше тянуть, — кивнул Минхо, помогая друзьям найти направление к выходу, по пути уже активно разрабатывая план.***
— Как так получилось, что в таком юном возрасте ты уже стал капитаном собственной разведывательной группы? — лёжа на груди и играясь с пальцами парня, спросил Минхо, желая уткнуться в ладонь носом и потереться о шелковистую кожу с едва заметными мозолями прошлого на подушечках пальцев. — Разворошил термитник*, — с такой лёгкостью ответил Хан, будто говорил о походе в магазин, и Ли вздрогнул, уставившись на него так, будто видел впервые. — Во сколько? — хрипло от удивления и нехватки голоса поинтересовался старший и лишь сильнее сжал его ладонь. — В двадцать. — Почему ты, чёрт возьми, такой сильный? — уронив голову, приглушённо завыл дух, заставив Джисона рассмеяться и резко наклониться, чтобы чмокнуть его в затылок. «Не сильный…», — пронеслось в голове Хана, когда он смог разлепить глаза, ощущая боль в слизистой от скопившейся пыли на лице, побелки в волосах и мелких обломков, которые ранили его руки при падении. — «Я вовсе не сильный». Не ожидавший такой быстрой волны атаки, парень едва смог отскочить от падающего на него обломка стены, крошившегося в воздухе, пока откалывающиеся частички изрешетили землю и клумбу, стоящую рядом. Под ногтями кровоточило, зубы сцепились от ломки в спине, которую он не чувствовал уже очень давно, а знакомое ощущение ужаса надвигалось по коже табуном мурашек, возвращая больное сознание в муки прошлого. Во рту ощущался привкус песка, похрустывая меж зубов, когда он встал, утирая подбородок и пытаясь разглядеть хоть кого-то живого, чтобы помочь, едва не оседая обратно от головокружения. Оглушённый, он поковылял к замурованному входу больницы, касаясь огромного обломка и поднимая голову к крыше, понимая, что внутри, должно быть, не осталось ничего, кроме обрушенных стен. Одной ударной волной они сложили Центр как бумажный домик, с лёгкостью промяв стены и выпотрошив каждый кабинет, и Джисон понял, что так искусно могли сделать только они — духи. Где-то поблизости раздался ещё один взрыв, а затем ещё и ещё, отчего Хан упёрся об осколок уже двумя руками, пытаясь унять тяжёлое дыхание и расплывчатую картинку перед глазами. К нему будто вернулся первобытный страх, парень открыл рот, чтобы вдохнуть немного воздуха, но закашлялся, с силой уткнувшись лбом в стену, ощущая, как кровоточит кожа на лбу. «Повесели меня, свинка», — громоподобно раздался голос в голове, отчего Джисон весь содрогнулся, в ужасе распахнув глаза и замер каменным изваянием, не веря в то, что услышал. Он посещал его в кошмарах, в далёких снах, в которых не было ничего, кроме удушающего, животного страха, сжимавшего его тело густыми лианами. Страх полз по его рукам и груди, оседая на сердце скручивающим канатом так сильно, что он подскакивал на кровати, жадно глотая воздух ртом. Порой Джисон настолько сильно боялся заснуть, что терпел до последнего, пока тело его не отключалось само по себе, унося его в новые муки ада. Со временем голос исчез, но на его место пришла желанная когда-то Ханом бессонница, от которой он не мог избавиться по сей день. Слышать этот голос сейчас было невыносимо, мысленно Джисон снова начал повторять это жалкое «нет», а призрачные ожоги на спине приносили невероятную боль, вырванные крылья ныли так тоскливо, что парень ощутил, как по вискам скатывается солёная капля пота. Похолодевшие ладони сползли по куску камня вниз, раня кожу, но Джисон этого не заметил, давясь комом в горле. Страх прошлого, одолевший его после звука взрыва, уселся поудобнее и сложил руки на груди, наблюдая за мучениями парня с довольной ухмылкой. Он был рядом всегда, шептал ему ужасы, через которые прошли его друзья и возобновлял в памяти ту чёртову тарелку на каменном полу. Его затошнило так сильно, что Джисон не выдержал, согнулся пополам и сжал ладонь на губах до покалывания, стараясь удержать собственный, рвущийся наружу крик. «Жалкий. Ты никого не спас, ты никогда не сможет кого-то спасти». «Ничтожество, пытающееся доказать, что чего-то стоит». «Лучше бы ты испепелил сам себя!» «Хан-и…», — Джисон разлепил глаза, отозвавшись на мягкий голос, который погладил его спину лёгким прикосновением шёпота, а впереди встала фантомная картинка кошачьих глаз, заставлявшая его бороться. — Мотылёк… — прошептал он приглушённо в ладонь и, опираясь содранным локтём, кое-как встал, на дрожащих ногах побрёл дальше, чтобы найти выживших. Минхо… Его луч света в бесконечной тьме, его сила и мотивация. Его дух. Хватаясь за всё, что только можно, Джисон шёл, не останавливаясь, поднимая стонущих от боли людей и подводя их к уцелевшему автобусу. Он нашёл директора больницы — лежавшего без сознания рядом с другими пациентами, нашёл остаток охраны, часть из которых находилась в сознании и помогла перетащить тех, кто не был способен идти, нашёл девушку четырнадцати лет, у которой отняли крылья при осаде на другой Пригород и помог ей — хромающей, отчаянно дойти до остальных. Джисон повторял имя Минхо в голове без остановки, словно мантру, которая помогала ему делать каждый новый шаг. Пальцы больше не дрожали и не скользили от холодного пота, а во рту больше не чувствовался привкус желчи. «Минхо, Минхо, Минхо», — в его мыслях, в его душе засело лишь это имя, и Джисон понял, сколько сил ему придаёт тот, кто хотел поставить на себе крест. Кто вытянул его из лап смерти однажды, и кто продолжает держать его на плаву до сих пор. Тяжело, было тяжело, но не теперь, не когда рядом Мотылёк — думалось Хану, когда он коснулся торчащей балки и с ужасом наблюдал за белыми телами, которые уже никогда не сделают новый вдох. Джисон прикрыл глаза, зажмурившись до звёздочек во тьме, пока не прислушался, понимая, что где-то рядом раздался хрип. Сорвавшись с места и едва не потеряв равновесие, он направился на звук, огибая стволы упавших деревьев, снова уловив вдалеке взрыв — вражеские духи так просто это не оставят, они найдут способ перекрыть путь оставшихся автобусов, поэтому Джисону нужно было действовать быстрее, чтобы спасти тех, кого ещё мог успеть защитить. Гулкая боль пробралась под рёбра колючим ёжиком, когда парень осел на землю, цепляясь за кровавую ткань больничной рубашки старика. Сон Рой смотрел на него своими мутными глазами, в которых плескалось что-то мудрое, что-то неземное. Он хрипло закашлялся, а его дыхание пахло кровью. — Прошу, не двигайтесь, я сейчас- — Питер… — Джисон вздрогнул, ощущая, как по коже прокатился раскалённый импульс, оседая где-то в висках и причиняя сильнейшую боль от одного лишь слова; слишком давно никто не звал его этим именем, а такой как Сон Рой никак не мог знать его, числившегося в разведывательном отряде, потому что уже тогда старик находился в отставке, только если… только если не… — Двадцать с лишним лет назад я потерял крыло… Никому не нужен был генерал без крыла, генерал особого назначения, потерявший желание жить, и только Питер был на моей стороне. — О ч-чём вы… — голос просел под напором сдавивших лёгких, и если парень и догадывался о чём говорит Сон Рой, он боялся озвучивать это вслух. Старик смотрел перед собой, будто ничего не видя, но при этом блеклые радужки отчётливо разглядывали лицо Хана. Он будто впитывал в себя его образ, страшась забыть, и парень вспомнил, как изучал его дело, как проникся историей генерала, который не смог смириться с потерей до сих пор, несмотря на слова. Который объехал все лечебницы, осел в больнице Столицы, но даже там не найдя утешения и, наконец, приехал сюда — в Центр, который построил Джисон, только бы найти покой. Он вспомнил те светлые деньки, проведённые за разговором со стариком, тот смех, что раздавался из его горла хриплым рокотом после очередной смешной истории и блеск в глазах Минхо, потому что ему тоже нравилось беседовать с ним. Помнил и никогда не хотел забывать, как и внимательные глаза, которые всегда задерживались на его лице при встрече. — Мальчишка, проживший на двух сторонах Империй, видевший все их тёмные стороны и боровшийся со своими демонами в одиночку. Ты так похож на Питера, милый юноша, что мне в пору так тебя называть… кха… «Почему Питер? — однажды спросил Айэн, устало укладывая свою лохматую голову на плечо старшего. — Так звали моего отца, — ответил Джисон, запустив пятерню в густые, чёрные волосы, чтобы потрепать фыркающего сорванца». — О-откуда вы его знали, сэр? Откуда… — побледневшие щёки испачкались от непрерывно текущих слёз, которые смешались с пылью, белыми полосками оставаясь на коже, так сильно напоминая раненое дерево, капающее смолой. — Гмн… Солдат, что был в плену в нашей армии до казни и отдавший мне последний кусок хлеба, мне — сидевшему в грязи, сломанному духу. «Не уходи из мира, господин дух» — так он сказал мне, хотя сам был таким же… — старик закашлялся вновь, отхаркивая густой сгусток, а из раны просочилась новая порция крови, отчего ладонь парня заскользила по ткани. — И милая девчушка, которая пыталась его вытащить. — Мама… — охнул Хан, кусая губу так сильно, что почувствовал к вкусу грязи примесь металла. — Это больно — пережить своего спасителя… кха!.. но видеть его глаза перед собой и слышать его голос… кх… теперь я спокоен. В тебе ещё бьётся сила, юный дух, просто открой её в себе, поверь в себя… Глаза Сон Роя медленно закрылись, отделяя блеклый свет радужек от мира, ускользая от тёмного из-за туч и дыма неба и от всхлипнувшего Джисона, который прижал тело старика к себе, укачивая его, словно тот долго пытался заснуть, а затем прошептал прощание. На его спину упала густая тень, шорох острых перьев перебил гулкое сердцебиение парня, а сам Джисон весь содрогнулся, понимая, что вражеские духи прибыли. Не поворачиваясь, он напоследок коснулся своим лбом лба Сон Роя, а затем осторожно положил его на обломки стены, вставая со своего места и мрачным взглядом смотря на приблизившегося духа. Он не отличался какими-то внешними признаками звания, поэтому Джисон предположил, что это просто рядовой, прибывший на место быстрее подрывников, которые и устроили весь этот хаос. Холодные, ониксовые глаза уставились на Джисона нерушимой стеной льдистого спокойствия, пока, противореча этому, ладони нагревались, постепенно краснея, чтобы через эту же секунду пустить в Хана огненный шар. Отпрыгнув, Джисон перекатился, игнорируя боль от впившихся в спину осколков, принял старую позу для атаки, которой учился на службе и поднял руки перед собой, защищаясь, будто как раньше мог в ответ пустить шар в противника. Он не собирался сдаваться, и дух это понял, наблюдая за манёвром парня с прищуренными глазами, пока до него наконец не дошло: — Ты испепелённый? Но Хан не собирался отвечать, бросив мимолётный взгляд на ближайшие свободные от противника метры, чтобы найти чем защититься, пока в поле зрения не упала металлическая палка, торчавшая из бетонного куска. Какая вероятность того, что она всажена в него не крепко, и парень сможет её вытащить — он не знал, но рискнул, отпрыгивая от нового удара, с ужасом понимая, что если подпустит духа к себе слишком близко, то он запросто распилит его пополам. Джисон схватился за палку, почувствовав её холод, а затем рванул на себя, выдёргивая с острым основанием и поставил перед собой, словно на уроке фехтования, замечая, как дух скептически приподнял бровь. Но он не знал, что в своё время у Джисона были хорошие учителя, не знал, как долго господин Бан работал над его телом, которое даже после отставки не потеряло форму, а мышечная память толкала его на действия. Ловко обогнув очередной выпад, Хан знал все преимущества противника и предусмотрительно избегал их, выводя духа из себя. Силы были неравны, поэтому лучшим решением было изнурить духа, пока тот не пропустит один удар — было достаточно одного, чтобы Хан мог всадить в его горло палку острым концом. Сейчас перед солдатом Второй Империи стоял не основатель разрушенного Центра Хан Джисон, а Питер — капитан разведывательной команды, побывавший в Белладонне и выживший, устранивший на своём счету во время службы столько врагов, что этому духу, должно быть, и не снилось. И он не был намерен сдаваться, отдавая это место в лапы врага. Дух пустился в горячую схватку, злясь с каждой секундой и словесно сравнивая Хана с юрким тараканом, который боялся подойти ближе, злясь ещё сильнее от того, что парень не поддавался на провокацию. Он отскакивал от крыльев как бабочка от человека, ловко прячась за попадающимися на пути обломками и выставляя металлическую палку перед собой, если острое перо было рядом, с лязгом отражая удары. Пошёл холодный дождь, остужая напряжённые мышцы, а затем он разошёлся настолько, что окрапил дерущихся ледяной стеной, поток которой закрывал обзор перед собой. Сквозь воду, заливающую глаза, Джисон моргал так часто, как только мог, изредка утирая капли с осевшей чёлки, бровей и ресниц, чтобы не потерять быстро движущийся силуэт из виду и не сделать глобальную ошибку. Дух не отставал, казалось, в его теле было столько энергии, что он мог бы стать вечным двигателем, разве что, огненные шары убрал, так как они врезались в ливень, разнося перед взором облачко пара, мешая отслеживать движения парня. Порез. Из рваной раны на предплечье струйкой потекла кровь, пачкая рубашку. Джисон не издал ни звука, отскакивая от кончика пера, которое было так близко, что он услышал свист. Порез. На этот раз икра, нога подкосилась, отчего парень едва не потерял равновесие, с ужасом понимая, что дух с ним играет, более не стремясь убить его сразу. Порез. Из выставленной вперёд ладони хлынула кровь, в плотном воздухе запахало металлом, смешиваясь с влагой и вызывая у Хана тошноту. Он отскочил, прячась за уцелевшей стеной и наступая на клумбу, отчего кроссовок едва не увяз в мокрой земле; парень тут же выдернул его с громким хлюпом. Одежда промокла насквозь, с него лилась вода так, будто Джисон целиком состоял из грозовой тучи. Он перепрыгнул клумбу, двигаясь как можно медленнее и прислушиваясь к шагам духа, встал наготове, когда расслышал, как тот вспорхнул, чтобы перелететь стену. «Враги непредсказуемые, Хан, — говорил инструктор Бан, хлопая его по плечу, — Они не станут играть с тобой в прятки слишком долго». Дух стал нагревать стену, обжигая плечо облокотившего о неё парня, и тот едва не позволил шипению боли сорваться со своих губ и удовлетворить противника. Металлическая палка висела в руке сорванным цветком, так как крылья с искрами почти что разрубили её пополам. Раненую ладонь обжигало, а перед глазами мутнело, но Джисон постучал себя по щеке, приводя в готовность и отошёл от стены как можно дальше на случай, если дух решит её взорвать. Но подобного не случилось. Вместо этого, внезапно оказавшись сверху, дух вспорхнул, на мгновение отгоняя дождь своими могучими крыльями, создавая купол, а его тяжёлые перья вдруг опустились на Хана острой волной боли. Послышался треск ткани, и кровь брызгами разлетелась по кирпичам, оставляя на белом камне алые цветы.***
— Мне не нравится это ощущение, — сказал Чан, смотря в окно и поглаживая бедро, которое сегодня ныло с особым рвением. Постепенно к Столице приближалась ночь, непрекращающийся ливень стучал по окнам нервным зверем, а голова разболелась так, что ломила заживающая переносица. Друзья уехали уже давно, но почему-то после их ухода Чана не покидало чувство, что что-то не так. Он безразлично проследил за ползущей к раме каплей, поставив ладони на подоконник и выдохнул, бросив мимолётный взгляд на сидящего Чанбина. — У тебя просто очередная мигрень, хён, это пройдёт, — отозвался младший, перелистывая страницу книги. — Ну хочешь, я позову медсестру? — Нет нужды, — ответил Бан, выдыхая. Возможно Чанбин прав, и это просто побочный эффект головных болей. А возможно он просто не хотел расставаться с друзьями, потому что сильно по ним скучал. Ему нравилась их нынешняя компания, нравилось, что друзей стало больше и что невзгоды отступили. Скоро их выпишут из больницы и предоставят немного времени на восстановление дома, там он сможет отсидеться достаточно, чтобы прийти в себя и позвать друзей потусить как они любят: с шумом, громким смехом и шутками, чтобы без ворчаний медсестры и беспокойства других пациентов. Чтобы видеть их всех целыми и невредимыми, и не думать о чём-то ещё. Было время, когда Чану казалось, что это будет невозможно. Он боялся, что больше не увидит улыбку Минхо и не услышит забавный смех Чанбина, но на удивление эти двое нашли причину вернуться из тёмного омута. А он? Нашёл ли? Бан Чан прикрыл глаза, втягивая носом стерильный запах палаты и порошка от белых простыней и понял, что да — он сможет жить спокойно, если узнает, что его близкие в порядке. Возможно со временем он найдёт человека, который будет готов разделить с ним эту радость, но пока у него есть друзья, пока ему хватает. — Я не хотел врать Минхо на счёт больницы, — зачем-то сказал он, будто искал оправдание, будто сидящий рядом Чанбин мог осудить. — Не думаю, что он злится всерьёз. Ну побурчит какое-то время, потом успокоится, — со знанием дела ответил дух, потому что не раз ссорился с Ли и знал, что тот рано или поздно отходит, забывая невзгоды, потому что друзей он любил больше. — К тому же, Джисон-а парень хороший, он его угомонит. — Ага, наденет поводок и намордник, — рассмеялся Чан под хитрый блеск глаз друга. — Вот уж не знаю какие у них там игры, — и на этот раз рассмеялись они оба, и Чан почувствовал, как ему полегчало. Возможно дело действительно было в мигрени. Возможно он так сильно переживал за друга, что как обычно взвалил всю ответственность на свои плечи, терзая организм. Чан бросил взгляд на контейнеры Феликса, которые ещё не успел попросить убрать в холодильник и улыбнулся. Да, у него определённо отличные друзья.***
— Мам. — М? — Что, если крылья не будут меня спасать вечно? Женщина оторвалась от сборки, замерев, будто вспомнив что-то неприятное, а её плечи опустились, пока умелые пальцы продолжили порхать над инструментами, выбирая нужный. В её мастерской всегда пахло порядком, несмотря на хаус вокруг. Она постоянно собирала волосы в пучок и вставляла в него карандаш, потому что вечно теряла резинки и потом долго ворчала в попытках их найти. Механик обернулась к сыну на мгновение, сдув спадающую на переносицу тёмную чёлку, а затем принялась работать вновь, измазав руки в вонючем масле. — Что навело тебя на такие мысли? — Просто... я читал одну книгу, где человек… — Снова читаешь что-то грустное, родной, — покачала головой она, но замолчала, так как сын продолжил: — …человек в ней потерял свою ипостась, когда обратился в жука, но не потерял мысли. Они глодали его последние дни до смерти и привели ко многим выводам, например… что даже если бы он остался в былой форме, что бы ждало его в конечном итоге? То же самое? Джисон замолчал, рассматривая свои короткие ногти, под которыми засел слой грязи из-за того, что он помогал матери, не сразу замечая, как женщина вздохнула и наконец остановилась, полностью оборачиваясь к сыну и упираясь бёдрами о стол. Вытирая руки о фартук, она внимательно смотрела на мальчика, будто пытаясь найти в нём какие-то давно забытые черты и, узрев их, сделала себе лишь больнее, потому что должна была забыть их. — Хочешь сказать, что в твоих крыльях нет никакого смысла? — подводя мысли сына к итогу, спросила женщина, и он энергично закивал, взволнованно кусая нижнюю губу. — Послушай, родной, во всём, что происходит вокруг тебя, есть смысл. Взгляни наверх, — Джисон послушался, поднимая голову и встречаясь со стеклянным потолком мастерской, замечая кристально чистое небо без единого облачка; где-то вдалеке парил зоркий орёл, дежуря вокруг фермы вылупившихся цыплят, а ещё дальше летели мимо духи на смену, неся в крепких руках сумки, набитые гостинцами из Пригорода. — А теперь обернись, — парень послушно обернулся, встречаясь с собственным взглядом огромных, удивлённых глаз, которые ненароком упали на сложенные крылья за спиной: такие белоснежные и сияющие в лучах солнца, будто чистый, первый снег в горах. — Почему ты… — Всё, что окружает тебя — существует, даже если это нельзя потрогать. Твои крылья будут с тобой всегда, несмотря на любые обстоятельства. Ты существуешь, родной, в тебе есть смысл, как и в них, — женщина посмотрела на гибкие крылья сына, говоря это не из-за их уникальности, а потому что знала что такое потерять веру в себя и свои силы; знала горький привкус потери. — Даже если потеряю их? — удивлённо переспросил мальчик, кладя ладони на коленки. — Даже если потеряешь. Когда кровь ошпарила его лицо, Джисон закрыл глаза, видя в них мутную, алую пелену, из-за которой белки зажгло как под водой. Руки рефлекторно потянулись сорвать эту кровавую вуаль, что парень и сделал, продирая глаза и промаргиваясь, ощущая острую нехватку воздуха. На какое-то мгновение ему почудилось, что дух разрезал его на части, и он видел собственную кровь перед смертью, но, проведя рукой по шее, он понял, что по коже стекает тёплая кровь врага, а сам он лежал на земле, издав последний хрип. Внутренности вывалились из разрезанного надвое тела, пока ноги ещё дёргались, будто бежали куда-то, а из приоткрытого рта вывалился язык, и отвыкший от такого зрелища Хан тут же отвернулся, стараясь выбросить из головы широко раскрытые глаза духа, в которых даже после поражения плескалось неверие. Кто-то или что-то спасло его от смертельного удара, Джисон даже подумал, что солдаты Восьмой Империи наконец-то нагнали их, чтобы эвакуировать выживших, но собственное чутьё подсказывало ему, что что-то не так. Это давно забытое чувство осело на языке тяжёлым привкусом соли как будто его ударила молния и вздулись лёгкие одновременно — он узнал это волнение по волоскам, вставшим дыбом на затылке и узнал предвкушение, застрявшее в горле плотным комом. Обернувшись вновь на звук взмахов тяжёлых крыльев, он замер, словно олень перед фарами машины, во все глаза смотря на появившийся образ, одновременно впиваясь ногтями в здоровую ладонь до смазанной ссадины, чтобы проснуться, потому что это не могло быть реальностью. Нет, так не бывает, он не в чёртовой сказке, где мёртвые оживают и уж точно не на Небесах, потому что ещё чувствовал физическую оболочку тела, но всё это неправда… очередная иллюзия врагов, их новое оружие, что угодно, но не… — Пит-хён, — одно слово, а перед глазами вновь появилась тарелка на холодном полу, звук капель камеры и удушающая боль от сорванных криков в горле, запах выблеванной желчи и собственного вопля, страх на кончиках пальцев и вибрация на спине от потери приятной тяжести. Тарелка на полу. Протяжное «свинка» в ушах. Боль по всей области тела. Перо в мясе. Тарелка на полу… — Чёрт, лови его! — вскрикнул второй знакомый голос, сладким мёдом улёгшийся под рёбрами и едва не доводя Хана окончательно, когда его всё же поймали на полпути к земле. Чьи-то крепкие руки прижали его к груди, словно убаюкивая после тяжёлого дня, а эти глаза — привычные лисьи глазки с чёрными радужками под длинными ресницами, такие, какие он запомнил и какие видел во сне, в кошмарах, где его варят живьём и накладывают куски в тарелку. «Свинка» — шептал голос в этом бреду, и Джисон простонал, потому что импульс в голове ударил так сильно, что едва не лишил его зрения; всё помутнилось, но тут же вернулось в норму, когда он ощутил невероятное тепло от груди, которая всё ещё соприкасалась с его спиной. — Это неправда… — хрипло прошептал Джисон, боясь даже моргнуть, потому что этот образ мог исчезнуть и никогда больше не посетить его больную голову. — Я сошёл с ума? — Конечно сошёл, хён, вздумал в своём положении в одиночку сражаться с духом, — улыбнулся его самый прекрасный сон, открывая вид на всё такие же милые ямочки, а глаза его снова сузились, как у хитрого лисёнка перед охотой. — Мин, подними его уже. — Ты стал тяжелее, — прокряхтели позади, и Хан встал на дрожащие ноги, резко оборачиваясь и слабо цепляясь пальцами за военную форму, притягивая Сынмина ближе, судорожно трогая его лицо, а затем полностью обнимая, всхлипнув куда-то в плечо, пока по телу разливалось невиданное ранее тепло; он наконец разлепил глаза окончательно, и из его горла вырвалось мучительное мычание, постепенно переходящее в настоящий, громкий и эмоциональный крик. Он уставился на белоснежные крылья на спине Сынмина — на свои крылья, трепещущие ему в приветствии и откликавшиеся в душе волной родного дома. Казалось, что вот теперь он точно сошёл с ума, и возможно никогда больше не вернётся к реальности, потому что эта казалась намного лучше той, в которой он стоял на коленях каждый год перед мраморными плитами с именами близких на них. Сердце билось с такой силой, что его слышал Сынмин, крепко удерживая старшего в объятиях и не позволяя ему упасть. Джисон содрогался с каждым всхлипом всё сильнее, в конечном итоге перейдя на открытые рыдания, не скрывая ни распухшие от слёз глаза, ни широко распахнутый рот, из которого гулкой волной вырывался сиплый крик, смешанный с дрожью в горле. Он зажмурил глаза, отказываясь отпускать Мина, и когда почувствовал, как со спины его тоже обняли, заставил свою руку разжаться лишь на мгновение, чтобы вцепиться в форму снова, но уже Чонина — его маленького лисёнка Йени, смешливого и такого юного, краснеющего от смущающих его слов и мгновенно заснувшего от своей первой рюмки соджу. — Ребята… ребята… ребята… — словно в горячке повторял Джисон, скребя слабыми пальцами по жёсткой ткани, пока ладони заломили из-за сжатых тисков, а щека едва не заискрилась от соприкосновения родного пера. Хан не понимал что происходит, не понимал как его друзья оказались живы и почему были здесь, не понимал наличие своих крыльев на спине механика-Сынмина и не осознавал, что всё это реальность, пока до мозга наконец не долетели успокаивающие слова друзей, которые осторожно поглаживали его плечи и всё шептали, что всё хорошо, что они рядом, что обязательно всё расскажут, но позже. Джисон резко оторвался от них, пока его грудь глубоко вздымалась, а затем упал на колени, наклоняя голову, и парни вскрикнули, бросившись поднимать своего глупого хёна с осколков, которые наверняка вспороли кожу, закрытую лишь тонкими джинсами. — Хён, хён, ты чего, Пит-хён, вставай! — взволнованно произнёс Чонин, хватая сопротивляющегося парня за плечи, но тот лишь отмахнулся, продолжая сидеть в этой позе. — Это моя вина, я не доглядел, я послал вас на смерть, я утянул вас на дно, я не вернулся за вами, я- — Не неси чепухи, Пит, мы сами вызвались на эту миссию, сами, чёрт возьми! — прикрикнул Сынмин, но даже это не смогло убедить молящего о прощении старшего. — И не вернулся ты за нами, потому что думал, что мы мертвы, ну хватит уже! Но тут Джисона схватили за предплечья и рванули с земли с такой силой, что у него клацнули зубы, а затем прижали к себе до хруста костей и стона боли, и лишь тогда, по высокому росту и худощавости Хан понял, что это был Хёнджин. — Успокойся, — прижимая к себе, тихо произнёс парень, не позволяя ему дёргаться, став удивительно сильным для такого бойца как Хан, хотя возможно это было из-за упадка энергии парня, который едва ли мог стоять на ногах из-за шока. — Прости, — продолжил он, тяжело дыша ему в висок, видимо добираясь до этого места бегом. — Вот кто должен был это сказать, не ты. Прости меня. Сынмин-и ещё устроит мне взбучку, но сейчас мне важнее сказать это тебе, Джисон-щи. Питер. И к всеобщему удивлению Джисон замер, прислушиваясь, позволяя истерике отступить, пока на её место плавно садилось спокойствие, и тихий, дрогнувший выдох принятия был тому подтверждением. Парень перестал шевелиться, чувствуя, как сердцебиение приходит в норму, а дрожь в руках стала постепенно утихать. Огонь в груди плавно мазнул сердце и уснул, пока он приходил в себя, окончательно успокаиваясь. Выдохнувшие Сынмин и Чонин переглянулись, перекидываясь усталыми улыбками, которые тут же сошли на нет после очередного взрыва где-то неподалёку. — Хён, — начал Сынмин, вытаскивая из кобуры пистолет, — Мы обязательно всё обсудим, будем разговаривать всю ночь, обещаю, но сейчас нам нужно выбираться. Джисон оторвался от Хёнджина, страшась что-либо отвечать, чтобы не развеять это прекрасное видение, хоть до него и стало доходить, что всё это не сон, а затем кивнул, пытаясь взять себя в руки и унять оставшийся тремор. Потом так потом, подумаешь, его друзья вернулись с того света, да ещё и прихватили его крылья, всего-то, пфф, каждый день, блять, такое видим! — Ты снова заводишься, — замечая вспыхнувший огонёк в потемневших глазах старшего, сказал Айэн, и Хан принялся делать дыхательные упражнения. — Они прибыли с юга, и мне не нравится их масштаб, — включив всю серьёзность, сказал Хёнджин, доставая какое-то изобретение механиков и передавая готовому сражаться Сынмину. — Группа поддержки уже на подходе, нам надо просто не сдохнуть до их прихода, — ответил Ким, кивая на клубы дыма, шедшие из лесов. — Я не знаю, задумали ли они что-то ещё, кроме как атаковать слабые точки — больницы Пригородов, но если мы оставим в живых хотя бы одного, это будет кстати, — присоединился Джисон, и парни с блеском в глазах поняли, что перед ними снова собранный, хладнокровный и готовый защищать или атаковать Питер. — Тогда бьём по крыльям, — согласно закивал Хёнджин. — Жестокий сучонок, — улыбнулся Мин, встречая закатанные глаза, а затем они осмотрелись, понимая, что духи кружат где-то неподалёку. — Что за группа поддержки? — принимая второй пистолет от Кима, спросил Джисон, но друзья не успели ответить, так как их окружили и пришлось обороняться. Попутно Хан заметил, что Сынмин не использовал крылья или способности духа, что говорило о его сущности — даже с пересадкой духом он так и не стал. Что бы с ним ни сделали в Белладонне, Джисон никогда не сможет простить себя, даже если это была не его вина, и это понимали все, кроме парня. Кроме его сломленной психики и травмы, стягивающей всё внутри. Борясь, Джисон ещё чувствовал, как его потряхивало после случившегося, не все его прицелы были чёткими, а уворачиваться от ответных атак стало сложнее, потому что внимание концентрировалось на совершенно других мыслях. Страшный шёпот исчез из головы, но на его место пришло переваривание информации и осознание нового положения вещей: Сынмин и Чонин живы, его прекрасные шпионы Мин и Айэн живы, они рядом, сражаются с ним бок о бок как раньше, они дышат, они говорят с ним, а звуки их голосов так прекрасны… Хан хлопнул себя по щеке, возвращаясь в реальность и подбивая летящего на них духа, который свернул с маршрута, не сразу понимая что происходит, а затем с зияющей дырой в крыле камнем упал вниз. Радостно завопивший Айэн сбил ещё одного, а затем добавил собственного огня. Оружие, что дал Сынмин, было отменным, наверняка изготовленное его же руками и гениальным мозгом. Даже Хёнджин восхищался пистолетами с задатками «противодуха», не чувствуя к этой работе ревность как механик. Он прижался спиной к спине Хана и действовал так уверенно, будто они сражались рядом друг с другом всю жизнь, и парень с удивлением понял, что ему комфортно. Пусть механики чаще всего и не участвовали в прямых столкновениях с врагами, сражаться и отстоять свою родину они умели. Джисон попытался вспомнить все крупицы того, что случилось тогда в Белладонне, но всё его внимание перетянули собственные крылья, которые так и манили к себе. Теперь он начал понимать что за чувство преследовало его всё это время — призрачное ощущение присутствия родной силы. Хотелось прилипнуть к Сынмину и повиснуть на нём не только из-за своей радости, что друг жив, но и, к своему стыду, из-за них — всё таких же гибких и белоснежных. Своих. Трепет в груди прошёл, заменяясь удивлением, когда атакующих их духов подбили сверху и, уже подумав о прилетевших к ним на помощь духах Восьмой Империи, Джисон разинул рот, не переставая удивляться этому сумасшедшему во всех смыслах дню-ночи. Прямо к ним летела группа солдат, одетых в форму, с щитами на груди и наручах, и вроде бы это обычное явление, на которое Хан не обратил бы должного внимания, если бы не одно «но» в лице единственного духа, смотрящего в его глаза даже с такого расстояния. — А вот и группа поддержки, — весело сообщил Хёнджин, складывая оружие и ожидая, когда они подлетят, с искринками смеха наблюдая за остолбеневшем Джисоном, который стал судорожно хватать воздух ртом и щипать свою руку, видимо продолжая пытаться проснуться. К ним подлетели служащие духи, но Джисону было всё равно на всех. Джисон смотрел только на Минхо, парившего на двух крыльях, одно из которых было механическим.