***
Первое, что чувствует Есения при пробуждении, это счастье. Она жива. Она, блять, выжила! Осознание собственной жизни оказалось таким ошарашивающим, но в то же время таким потрясающим. Судьба дала ей шанс на жизнь, и больше Есения его не проебёт. Следом за этим пришла головная боль, что силой отстреливала в правый висок, заставляя морщиться. А потом пришла невыносимая боль, от которой девушке захотелось кричать, но вышел лишь жалкий хрип. Обе руки, спина и шея невыносимо болели, по ней словно трактор проехался дважды. Мутный взгляд попытался сфокусироваться и понять где она находится, но долгое время перед глазами были цветные круги, мешающие что-либо разглядеть. Как только круги исчезают, а зрение начинает потихоньку проясняться, девушка понимает, что находится в своей комнате. Дверь отворяется, и на пороге оказывается взвинченный Дима, что держал в руках стакан воды и какие-то таблетки. Он молча подошёл к Есении, помогая ей немного приподняться на подушке, и дал ей таблетки, которые она, кое-как преподнеся дрожащими руками ко рту, мгновенно проглотила. Дима приставил стакан к её сухим губам, и помог запить таблетки. — Что со мной..? — хрипло спросила Стрелкина. — Расскажу по порядку, чтоб ты не запуталась, — говорит Дима, хмуро садящийся на стул, поставленный рядом с кроватью девушки. — Если что, сейчас я дал тебе обезболивающие. Есения медленно кивает, с готовностью смотря на Диму и ожидая рассказа. Дима, крутящийся рядом с Матвеем и Сашей на вечеринке, заметил сильно пьяное и мрачное настроение младшей сестры его друга. Как самый старший и самый трезвый в их тройке, он почувствовал неладное, и кое-как растормошил пьяных друзей, заставляя пойти за ней. Что-то подсказывало Команову, что Есения вот-вот попадёт в беду. Но была проблема в виде совсем никакущего Матвея, и такого же Александра. Те еле плелись, а Дима беспокойно всматривался вдаль, идя в сторону дома Стрелкиных. И вот, он видит в темноте тушу толстяка, нависающего над миниатюрной девушкой, и группу пьяных мужчин в стороне, что не заметили их и неосознанно спугнули Бабурина. Увидев в лежащей на земле девушке фигуру своей сестры, Матвей чуть ли не мгновенно протрезвел. Он побледнел и замер, не в силах поверить в увиденное. Его сестра лежала на холодном снегу, абсолютно не реагируя на голоса, вопросы, глядя на небо и истекая кровью. Как хорошо, что Дима был начинающим врачом и подрабатывал последний год в больнице мед.братом. Медики в местной больнице всему учили Комáнова, так что тот быстро взял Есению на руки, крича Саше и Матвею, которые успели протрезветь, чтобы они бежали следом. Повторять дважды не было нужды. Едва Матвей отворил дверь их дома, Дима уложил девушку на диван, стоящий в гостиной, и крикнул Стрелкину-старшему, чтобы тот нёс аптечку. Осмотрев рану, Дима заключил, что никакой опасности для жизни не будет, если он правильно обработает и зашьёт рану. Получив аптечку, он принялся обрабатывать рану девушки, следом плотно забинтовывая её. Он аккуратно подхватил Есению на руки, безошибочно относя её в её комнату, и аккуратно укладывая на кровать. Диме пришлось раздеть девушку, чтобы надеть на неё другую одежду, и приходилось делать это как можно аккуратнее. У него не было ни единой пошлой мысли, в данный момент его волновала лишь жизнь Ёси. Только сняв её одежду, Команов заметил осколки на другой руке, и принялся их аккуратно вытаскивать, обрабатывая и забинтовывая уже вторую руку. Следом он намазал мазью синяки от рук на её шее. Сердце учащённо билось и наливалось кровью от жалости к ней. Закончив процедуры, он надел на неё домашние вещи, лежащие на трюмо, и вышел из комнаты, закрывая за собой дверь. Внизу слышались возня и грохот, и Дима поспешил на первый этаж. В коридоре стоял плачущий Матвей, бездумно бьющий по стене кулаками, что аж костяшки кровоточили. — Не уберёг, не спас! — кричал Стрелкин, а у Димы замерло сердце. Саша пытался остановить его, но было тщетно. Саша просто поглаживал друга по спине, надеясь, что хоть так он успокоится и перестанет бить стену. Вместе с Димой Саше удалось оттащить Матвея от стены и более менее успокоить его. Дима долго уговаривал старшего лечь спать, так как истерикой и самобичеванием он сестре не поможет. Через час всё-таки Матвей и Саша уснули на диване. — Я не спал, всё ждал, что ты проснёшься, — завершает Дима, а у Есении руки чешутся от того, как сильно ей хочется курить в данный момент. — Спасибо, — просто прошептала девушка. Есения почувствовала, как по щеке стекает первая слеза. Затем вторая, третья. И вот, из глаз льются водопады, а Стрелкина, как ни пыталась, всё никак не могла успокоиться. У неё началась истерика на нервной почве, и она просто не могла перестать плакать. Около получаса Дима обнимал и успокаивал Есению, а та медленно успокаивалась. — Спасибо большое! — ещё раз благодарит она нового друга. — Рану надо перебинтовать. И зашить, поэтому тебе придётся поехать в больницу, — видя испуганные глаза и губы, что уже начали произносить слова протеста, он продолжил. — Или перебинтовывать очень часто, но тогда останется шрам. — Уж лучше пусть будет шрам, — хмуро отвечает девушка. — Хорошо, — кивает Команов. — Выбор твой. Я буду приходить утром и вечером, чтобы перебинтовывать и отрабатывать руку. Лучше посиди недельки две дома. И стресс легче переживёшь, и раны тревожить не будешь. Команов принялся разбинтовывать руки девушки, и её чуть не стошнило, глядя на порез. Закончив с обработкой обеих рук девушки, Дима вновь их забинтовывает. — Мне и Сашке пора уходить, мы вас оставим. Если что-то не то почувствуешь, или нужна будет помощь, то просто позвони по проводному телефону, номер я оставил на бумажке на тумбочке. Дождавшись кивка девушки, Дима уходит, а через минут десять слышится хлопок входной двери. Встать Есения не могла, даже при всём желании, так что всё, что оставалось делать ей до пробуждения брата — это разглядывать потолок. Думать о произошедшем просто не хотелось, и она старалась заполнить свою голову позитивными мыслями и песенками из радио. Где-то через полчаса дверь в комнату настежь отворилась, являя Ёсе взъерошенного и невероятно испуганного Матвея. — Ёська! — кричит парень и подбегает к кровати сестры, как можно аккуратнее но крепче её обнимая. Из его глаз лились слёзы. — Прости меня, прости! Я должен был пойти с тобой! Я не смог уберечь тебя… Он плакал и бормотал сожаления ей в живот, крепко держа её за руки, будто боясь, что она исчезнет. — Ну перестань, — у Есении при взгляде на брата сердце кровью обливается, а глаза снова на мокром месте. По итогу она всё-таки начинает плакать, потому что Матвей, словно котёнок, хватается пальцами за её одежду, немного сминая её, и всё не перестаёт плакать. Видя слёзы сестры, сквозь пелену собственных, Матвей пытался её успокоить. По итогу, на нервной почве, оба залились смехом от ситуации. Матвей заварил чай и принёс его в комнату Ёси. Он не отходил от неё практически ни на шаг, и они болтали по душам весь день. У отца на работе был завал, так что ещё целый месяц он не мог приезжать к детям, что сыграло им на руку. Они не хотели тревожить его, ведь у него и так нервотрёпка на работе. Ещё два дня оба Стрелкиных сидели дома, но потом Есения всё-таки заставила Матвея пойти в школу, уверяя, что чувствует себя лучше и в состоянии спокойно пробыть дома несколько часов до его прихода. Спустя ещё несколько дней, обо всём узнала вся школа, и к девушке в гости пришли Катя с Антоном. Они долго обнимали подругу, и Смирнова даже почти расплакалась. Они долго обсуждали произошедшее за время отсутствия Стрелкиной в школе, старательно избегая темы произошедшего с девушкой. — Ромка с Бяшей, как узнали, словно с цепи сорвались. А узнали мы все вместе вчера. Лилия Павловна заходила к нам и обо всём рассказала, — говорит Катя. — Они избили Бабурина до полусмерти, представляешь? Его бабушка, как узнала обо всём, так быстро монатки собрала, и они переехали отсюда! — с улыбкой продолжил Антон. — Ещё тебе Полина передавала конфеты. Она сама придти не смогла из-за занятий скрипкой, — говорит Катя, доставая из сумочки пакетик конфет. Есения была благодарна друзьям за то, что они поддержали её. Они приходили каждый день, теперь уже с Полиной, и сидели допоздна с ней, подбадривая и желая, чтобы Стрелкина скорее поправлялась. Даже Бяша к ней пару раз заглянул. Но Рома ни разу. Ни одного чёртового визита за все две недели, что она сидела дома, не в силах выйти наружу. Хоть поступок Ромы на вечеринке она и понимала, и могла оправдать, но то, что он не навещал её, хотя вроде бы дал понять, что она для него верная подруга, но эта ситуация для неё всё равно была очень обидной. Есения очень нуждалась в поддержке в первую очередь именно от Пятифана, и ждала, что он хотя бы раз навестит её. Она пыталась спрашивать Бяшу, но тот как-то напрягался и уходил от темы. Решив оставить Бяшу в покое, Есения допытывать не стала. Если понадобится, Рома сам объяснит, а если нет, то Есения спросит.***
К концу второй недели девушка уже на стены лезла от скуки, так как брат запрещал ей выходить на улицу. Он, конечно, немного утрировал, и Дима разрешил ей выходить гулять, но Матвей был непреклонен. И вот, ей наконец удалось уговорить брата разрешить снова ходить в школу. Матвей сдался, так как к уговорам присоединились и Дима с Сашей, и Антон с Катей и Полиной. И вот, стоя в чёрной юбке и в голубой рубашке с кардиганом сверху, а так же в пуховике и ушанке, Есения ждала брата, который опять долго собирался. Обычно, если ей приходилось долго ждать Матвея, она ворчала, но сейчас она ничего не говорила, счастливая тому факту, что наконец идёт в школу. В свои права законно вступил декабрь, принеся с собой мороз и горы снега. Темнело теперь рано, а светало поздно, так что Матвей и Есения шли в потёмках. Уже повесив куртку в гардероб, Стрелкина чувствовала хорошее предчувствие и некое волнение перед встречей с одноклассниками, которые, спасибо классной, были в курсе произошедшего. Зайдя в класс, Есения почувствовала, как на неё устремились взгляды одноклассников. К ней тут же подбежали Катька с Полиной, и ещё несколько девчонок, с которыми Ёся неплохо общалась, заключив её в крепкие объятия. Подойдя к своей парте, она попала в руки Антона, которые с той же крепкостью обнимали её. — Вы чего? — хохочет девушка. — Вы же каждый день ко мне ходили. — Это не отменяет того, что мы соскучились, — отвечает Антон куда-то в макушку девушки. — Теперь с тобой хоть гулять можно. В класс зашёл учитель, заставляя их сесть на место, и Есения заметила его немного сочувствующий взгляд, что было крайне необычно для очень скупого учителя истории. Предпоследняя парта пустовала, но Есения надеялась, что Рома с Бяшей придут попозже. Так и оказалось, они явились лишь к третьему уроку. Есения в то время выходила из столовой, разочарованная местным меню, как на неё с объятиями налетел ураган по имени Бяша, немного приподнимая девушку над полом. — Задушишь же, ну ё-моё, — громко смеётся Стрелкина, замечая тёплый взгляд и лёгкую улыбку Пятифана. Спустя несколько минут бурят её отпустил, давая теперь Роме её обнять. Тот ласково кладёт руки ей на тонкую талию, прижимая к своему крепкому торсу, а девушка крепко обнимает его в ответ. — Ёсечка, — тихо шепчет Рома так, чтобы слышала только она, и целует её в макушку. Спустя пару минут он нехотя отпускает её и они садятся за ближайший столик в столовой, куда вернулись после объятий. — Мы скучали, красотка, на, — Бяша бесконтрольно и беззубо улыбался, поднимая и так хорошее настроение Есении. — Я тоже, — она мягко улыбается. — Но почему ты приходил редко, а Рома вообще не приходил? — осторожно спрашивает Стрелкина, замечая мрачное настроение Пятифана. — Дела были, — отрезает Рома, стреляя холодными глазами. Бяша же смотрел извиняюще. — Ладно, — она подняла руки вверх в знак капитуляции, почувствовав маленький укол в сердце. — На урок идёте? Они удалились из столовой, не замечая гневного взгляда девушки. — Вот и что в ней такого? — сквозь зубы спрашивает у подруги София, скрестив руки на груди. — У неё внешность необычная, — пожимает плечами пьющая сок Тамара. — Ничего особенного, — фыркает София Каварова, провожающая трио взглядом. — Я куда симпатичнее её, а её глаза — просто уродство. — Да, — хмыкает Тамара. — Но почему-то телятник игнорирует и отталкивает, а её Пятифан сам обнял, не заметила? — Иди ты, — злобно машет на неё рукой София, не желая слышать горькую правду. — Я ей все патлы поотрываю, смеет заигрывать с моим Ромочкой…— тихо говорит Каварова, сжимая пальцы на собственных руках. — Ты пожалеешь, Е-се-ни-я, — медленно проговорила она, неприятно скалясь.