the blood on your lies

Когда наутро Феликс вышел из спальни Хёнджина, одетый в джинсы и свой единственный свитер, настолько большой, что рукава доходили до кончиков пальцев, и вдобавок дырявый, то обнаружил, что единственным человеком в квартире был Джисон, сидевший за столом и евший рамен из картонного стаканчика. Он поднял взгляд, когда Феликс появился в коридоре, и по-мальчишески улыбнулся ему. — Привет! — сказал он. — Привет, — осторожно ответил Феликс, проходя дальше в комнату. — Ты не знаешь, где э-э, где Хёнджин? — Он вышел, сказал, что идет по делам, — сказал Джисон. — Он нужен тебе для чего-то? Ты уже покушал? Феликс покачал головой. — Нет, на самом деле, не нужен, — сказал он. — И я еще не ел. Он не был до конца уверен, что ему думать о Джисоне, который прошлой ночью то выглядел очень дружелюбным, то Феликс ему явно совершенно не нравился. Феликс привык к тому, чтобы не нравиться людям: он не нравился собственному отцу — но это то теплое, то холодное отношение сбивало его с толку, и он понятия не имел, как на это реагировать. Теперь Джисон улыбался, оставляя свою еду и поднимаясь на ноги. — Знаешь, где все лежит? Нет? Давай я тебе покажу. Когда я только начал здесь жить, мне много времени понадобилось, чтобы все найти. Несмотря на довольно обветшалый вид квартиры в целом, кухня казалась весьма хорошо оборудованной, с множеством приборов для готовки и разной посуды. Холодильник был по большей части забит остатками приготовленной еды в контейнерах, помеченных датой, в которую их туда поставили, написанной везде одним и тем же почерком. — Минхо-хён этим занимается, — сказал Джисон, когда заметил взгляд Феликса. — Думаю, иногда еда за решеткой была такой ужасной, что ему становилось плохо, и теперь он ведет себя как задница в этом вопросе. Феликс не был уверен, как отнестись к этой информации. — Он был в тюрьме? — О, — произнес Джисон, морщась точно так же, как и вчера, когда случайно назвал Чана настоящим именем. — Ага. Оттуда ли у него эти шрамы, задумался Феликс, уже понимая, что спрашивать об этом будет плохой идеей, и поэтому решая промолчать. Люди, пострадавшие в драках, не были для него чем-то непривычным, да и у него самого были старые зажившие раны, в основном на спине. Но Минхо выглядел так, будто его лицо располосовал когтями какой-то зверь, но наверняка это было чем-то куда более обычным, вроде ножа, хотя шрамы были такими рваными, что это должно было быть что-то куда более тупое. Что бы это ни было, оно оставило глубокие раны на левой стороне его лица, борозду на брови, проходящую через всю его щеку до уголка рта и еще одну, выглядевшую так, будто она рассекла его верхнюю губу насквозь. — Э-э, ладно, — быстро сказал Джисон, заполняя вдруг ставшую неловкой тишину, — иногда он готовит, и это очень вкусно, но надо поймать его в хороший день, если хочешь попробовать. В этом Феликс не сомневался. В отличие от Джисона, который сомневался, и Хёнджина, который принял его с распростертыми объятиями, колючее отторжение его присутствия со стороны Минхо явно не собиралась смягчаться в ближайшее время. Услышав, что он такой же колючий и с остальными, Феликс только убедился в этой мысли. Он решил по возможности держаться от Минхо подальше. — Что хочешь поесть? — спросил Джисон, выглядевший так, будто готов начать готовить все, что Феликс попросит. Это смутило Феликса сильнее, чем он мог выразить словами. Если он не хотел никому мешать, пока был здесь, то не было худшего способа сделать это, чем ожидать, что люди будут вот так угождать ему во всем. — Я просто поем хлопьев, — немного отчаянно сказал он, когда Джисон просто продолжал ждать ответа. — Э-э. Можно ведь, да? — Конечно, — отозвался Джисон. — Помнишь, где тарелки? Феликс кивнул. Джисон кивнул в ответ, и это заставило Феликса улыбнуться, и хотя он не мог понять, что такого забавного было в этом, но это было так. Джисон вернулся за стол и продолжил есть. Его телефон был подперт напротив него, и когда Феликс достал из шкафчика тарелку, он включил видео. Это было приятно, подумал Феликс, готовить завтрак в тишине комнаты, где единственным звуком было что-то на французском, тихо играющее из телефона Джисона. Дома за завтраком часто было тихо, но в этой тишине ощущалось напряжение, особенно когда его отец был дома и завтракал с ними. Может быть, ему должно было быть неловко, потому что он совершенно не знал Джисона, но почему-то не было. Возможно, дело было в том, что Джисон не обращал на него никакого внимания, но так, что это не казалось пренебрежительным. Феликс словно был просто частью того, что происходило вокруг него, но не отвлекал — но может, Джисон был просто очень погружен в то, что он смотрел, потому что, когда Феликс сел за стол, Джисон даже не оторвался от экрана. Он смотрел так заинтересованно — Феликс не мог разобрать, что это, его познания в французском были равны нулю — что все еще ел, когда Феликс закончил. Феликс помыл за собой тарелку, отставил ее в сторону сушиться, а потом встал рядом с раковиной, немного потерявшись. Хотелось, чтобы Хёнджин был рядом, дал ему понять, что можно, а что — нет. Он мог спуститься в компьютерную, посмотреть есть ли там кто. Ему не особенно хотелось этого делать; он очень боялся совать нос повсюду. Может, ему просто стоит подождать Хёнджина в комнате. Дверь квартиры открылась, и Чан вошел внутрь. На нем были черные спортивные штаны и черная футболка, и его волосы выглядели немного менее взъерошенными, чем вчера. Увидев Феликса, он улыбнулся и сказал: — О, как хорошо, ты проснулся. Поел? Хорошо. Тогда пойдем со мной. Феликс похлопал глазами. — Куда мы идем? — спросил он, думая, стоит ли ему взять с собой куртку. — О, просто в подвал, — ответил Чан. — Хочу посмотреть на твои умения. “Подвал?” — подумал Феликс, но вслух сказал: — Мои умения? — Да, как ты стреляешь, базовые вещи, — Чан держал дверь открытой для него, будто бы ждал, что Феликс сразу же пойдет с ним. Феликс не был против, он просто не знал, что об этом думать. Кроме того, он заметил татуировки на руках Чана еще прошлым вечером, но тогда они были скрыты длинными рукавами, но сейчас он был в футболке, и Феликс осознал, что татуировка продолжается вверх по его левой руке, изображая ее кости. Немного ниже локтя она превращалась во что-то более абстрактное, закрученные черно-белые линии. Она была прекрасна, но скрывалась под рукавом футболки, и Феликсу хотелось увидеть, что под ним— он поймал себя на этой мысли с большим раздражением. Он подошел к двери и отыскал свою обувь среди остальной. Пока он обувался, Чан сказал: — Джисон-а, — потом, громче, — Джисон-а! Джисон подскочил на месте и обернулся. — Чего, — сказал он таким тоном, заговорив которым с отцом Феликс заслужил бы избиение, а другой работник — что-то даже хуже. — Я отведу Феликса в подвал, — сказал Чан, будто даже не заметив грубости. — Спускайся через двадцать минут, я хочу, чтобы ты попробовал спарринг с ним. Феликс взглянул на Чана, потом — на Джисона. Стрельба и борьба за одни полчаса звучали для него адом — и вопрос был в том, в чем он был хуже. Одним делом было выставить себя дураком перед Чаном, с его идеальным лицом и манерой внимательно слушать, и другим — сделать это перед зрителями. Но в том, чтобы спорить, явно не было никакого смысла. Что будет, то будет. — Окей, — легко согласился Джисон. — Двадцать минут, — повторил Чан. — Ах, хён! — проныл Джисон. — Я знаю! Я не забуду! Двадцать минут, хорошо. Чан поднял одну бровь, но больше ничего не сказал, лишь жестом указал Феликсу следовать за собой из квартиры. Он повел его вниз по лестнице, а потом в холл первого этажа, который Феликс не видел прошлым вечером. Там была дверь с кодовым замком и направленной прямо на нее камерой, и еще одна, за которой оказалась еще одна лестница, спускающаяся вниз. — После тебя, — сказал он, держа дверь. Феликс предпочел бы отказаться, потому что там не было света, но когда он сделал шаг, свет включился. Стены и ступени были из того же неокрашенного серого бетона, как и остальное здание, но звук разносился эхом иначе в этом замкнутом пространстве. Когда он добрался до низа, перед ним оказался еще один узкий коридор, который вел в большое открытое пространство, которое, как осознал Феликс, раньше было подземной парковкой. На одной из стен он видел ворота, через которые должны были выезжать машины, теперь заложенные кирпичами. Само пространство было неформально разделено на две части. Ближайшая к Феликсу половина была чем-то вроде тренажерного зала. Здесь была пара беговых дорожек, отключенных от удлинителя, змеящегося к стене. Также там лежало множество свободных весов, стоял тренажер для жима лежа и множество других вещей, которые Феликс не узнавал. Он провел одно долгое лето, тренируясь с несколькими людьми своего отца в отчаянных попытках накачаться так, как хотел того его отец, но в итоге оказался жилистым и гибким, а не мускулистым. Именно тогда отец наконец позволил ему заниматься исключительно технической работой. На другом конце комнаты располагалось самодельное стрельбище. У стены были сейфы с оружием, несколько маленьких и один побольше, и стол с наушниками посередине. Стрельбище состояло в основном из бумажных мишеней на подставках, пять из них были расположены в шахматном порядке во всю ширину стены. Еще там была парочка манекенов, по-видимости, сделанных из пробки, покрытых краской, облезшей там, где в них стреляли. Стрельбище не было профессиональным, какое построил его отец рядом с их домом, но выглядело так, будто достаточно хорошо служило нуждам команды Чана. Чан прошел к стрельбищу и присел у одного из маленьких сейфов. — Возьми наушники, — сказал он через плечо, вводя код для сейфа, скрывая его от Феликса своим телом. — Если тебе нужны поменьше, то я найду старую пару Чонина. Этого не понадобилось; к счастью, наушники, лежавшие на столе, подошли. Он надел их так, чтобы оставить открытым одно ухо, когда Чан подошел к нему с пистолетом в одной руке и магазином — в другой. Он протянул и то, и другое Феликсу, который просто посмотрел несколько секунд на них, а потом — на Чана. Ему очень не хотелось брать их в руки. Чан, к его радости, выглядел веселым. — Ты тренировался в этом, да? — Да, — сказал Феликс. Он прошел через обширные, многочасовые тренировки. Это не значило, что он не был в этом полным дерьмом. — Отлично, — сказал Чан, слабо потрясая пистолетом, словно чтобы заставить Феликса его взять. — Тогда все будет хорошо. Не будет, но говорить это вслух было бы унизительно. Так что он сделал то, чего безмолвно просил Чан и взял пистолет, а потом и магазин, из его рук. Он вставил его на место с тихим щелчком. — Во что стрелять? — спросил он, смирившись. — В любую бумажную мишень, в которую захочешь, — ответил Чан, надевая наушники и на себя. — Я просто очень хочу увидеть, на что ты способен? Феликс кивнул. Он поправил на себе наушники и дождался, пока Чан сделает то же самое. После этого он подошел к оранжевой линии на полу, снял пистолет с предохранителя и поднял его перед собой. Если бы он лучше умел стрелять, он бы- проверил пистолет, или что-то вроде того. Он ощущался в руках непривычно, и не только потому что это был пистолет, а еще и из-за того, что в его практически нулевом опыте пистолеты, которыми пользовались люди его отца, были обычно меньше. Но в стрельбе это ему не помогало, так что в этом не было смысла. Он просто принял стойку, в чем всегда был хорош — это было единственным, что ему удавалось — и прицелился во вторую ближайшую к нему мишень, потому что пробовать попасть во что-то дальше было бессмысленно. Он выстрелил один раз и почувствовал, как отдача проходит через всю руку, полностью сбивая его с прицела. Он попал в подставку для мишени, проделав дыру в деревянной дощечке, но даже не задел бумажную мишень. Это было провалом даже для него. Он не стал смотреть на Чана. Ему не нужно было подкреплять свой стыд. Взгляд Чана все равно ощущался, точно так же, как когда он смотрел на него в своем офисе вчера. Феликс снова поднял пистолет, пытаясь хоть немного восстановиться, но теперь, когда он чувствовал глаза Чана на себе, думать о чем-то другом было невозможно. Это ощущение заставляло сердце колотиться в груди, а руки — слегка дрожать. Это было, одним словом, ужасно. Второй выстрел оказался не лучше, хотя теперь он был немного больше готов к отдаче и смог задеть мишень. Это было жалко, и когда он сдался и обернулся на Чана, тот немного хмурился. Одна из его рук была поднята к лицу, и большой палец был прижат к нижней губе. Когда он увидел, что Феликс смотрит на него в ответ, это выражение никуда не исчезло. Феликс снял наушники и вернул пистолет на предохранитель и на какой-то момент просто хотел бросить его обратно на стол. — Я не очень хорош, — сказал он, что было преувеличением. Чан посмотрел на него еще мгновение, а потом улыбнулся, искренне и по-настоящему. — Все в порядке, — сказал он, не убирая большого пальца с губы, что, по правде говоря, было довольно отвлекающе. — Нет, — произнес Феликс. Он краснел до самых корней волос, он это знал, и теперь, когда он не держал пистолет на взводе, его руки все еще дрожали. — Но обычно получается лучше, ты меня смущаешь. Чан улыбнулся еще шире. Феликс беспомощно смотрел на ямочки, появившиеся с этой улыбкой. — Я же совсем ничего не делаю, — сказал Чан, явно веселясь. Ты смотришь на меня, не сказал Феликс, потому что в этом и был весь смысл: Чану нужно было смотреть, что он делает. Но это так сбивало его, что он знал, что никогда не покажет себя с хорошей стороны. — Я не очень хорош, — повторил он. — Вот, — сказал Чан. Он подошел ближе и указал на ближайшую мишень. — Попробуй ее? Может быть, будет проще попасть. Феликс едва вздохнул, покорно надевая наушники обратно. Не то чтобы он хотел показаться крутым, не целясь в нее с первого раза. Он надеялся, правда, что у него выйдет что-то впечатляющее, что это будет хотя бы не так плохо, как он ожидает. Было несколько досадно желать сделать что-то на своем обычном уровне, учитывая, сколько раз его наказывали за то, как плохо у него выходило. Он выстрелил трижды, справляться с отдачей не стало проще, но теперь его тело, по крайней мере, к ней привыкало. Он попал в цель все три раза, даже близко не в центр, но каждый раз ближе к нему. Не лучшая его попытка, но не так плохо, как до этого, так что он готов был принять и это, учитывая, как от взгляда Чана у него едва поднимались волосы на руках. Это было слишком — ощущать на себе такой взгляд. Когда он снял наушники в этот раз, рука Чана оказалась у него на плече. Феликс почти что подпрыгнул от неожиданности, не только из-за того, что не осознал, когда Чан оказался так близко, чтобы коснуться его, но и потому что когда он это сделал, его мизинец лег туда, где немного сполз ворот свитера Феликса, прикоснувшись к коже на его шее. — Хорошо, — сказал Чан, тихо, наверное, чтобы не дать звуку разойтись эхом по огромному помещению. — Это было неплохо, Феликс. Что-то в этих словах, что-то в теплоте его руки на плече Феликса, даже когда он сдвинул ее так, чтоб больше не касался кожи, заставляло дрожь пройти по телу Феликса. Казалось, будто его мозг был полон светящихся лампочек, а Чан протянул руку и выключил несколько из них. Он стоял, зная, что снова покрывается румянцем, и все его внимание было сконцентрировано на ощущении руки Чана на его теле. — Давай, я возьму это, — сказал Чан. Феликс обернулся, будто погруженный в транс, и отдал ему пистолет. Их глаза встретились на короткий момент близости; они были слишком близко. Это казалось ему опасным: то как его тело ощущалось не принадлежащим ему, как иногда в те моменты, когда он- принимал свои худшие решения. Чан лишь смотрел на него, и его лицо было совершенно спокойным; что бы он ни видел на лице Феликса, это его не беспокоило. Может, Феликсу удавалось это скрывать. Чан отошел назад, вынимая из пистолета наполовину использованный магазин и складывая все обратно на стол. — Если хочешь, — спокойно сказал он, бросая еще один взгляд на Феликса. Тот чувствовал себя так, будто через него был пропущен нежный электрический ток. — Я могу попросить Чанбина потренировать тебя. Или Хёнджина, он не лучший наш стрелок, но тебе может быть комфортнее с ним. Феликсу не было бы комфортнее ни с кем из них, потому что он совершенно не хотел учиться стрелять, но вместо этого он просто пробормотал: — Хорошо. Чан кивнул и снова улыбнулся. К этим ямочкам на щеках, подумал Феликс, должно прилагаться предупреждение об опасности для здоровья. — Что ж, — сказал Чан. — Джисон скоро спустится. Давай посмотрим, что еще у тебя есть для меня. Отлично, подумал Феликс. —— Джисон легко покачивался взад-вперед на пятках, ожидая на тренировочном ринге. Когда он спустился, Феликс по просьбе Чана показывал, какой вес может поднять, и Чан жестом попросил Джисона подождать их там. Это маленькое приключение, судя по всему, подходило к концу, потому что Феликс, по видимости, не мог поднять ничего. Они не продвинулись дальше ручных гирь. Это не удивило Джисона. Дело было не в том, что Феликс был низким, потому что он был примерно одного роста с Джисоном, просто он был особенно хрупким. Если он когда-то в жизни поднимал штанги, это явно не было в последние полгода, когда он был бездомным. Джисон наверняка мог сломать его запястья, как веточки. Конечно, он не собирался этого делать. Одна только мысль об этом делала ему нехорошо. Он научился драться не для того, чтобы использовать эту силу на тех, кто слабее; ровно наоборот. Но, задавался вопросом он, наблюдая за тем, как Чан забирает у уже выглядевшего побежденным Феликса гири, о чем Чан вообще думал, прося его спуститься сюда. Джисон, однако, полагал, что недостаток физической силы не значил, что человек не умеет драться. Ни один из их экспертов по борьбе не был высоким, и из всех них только Чанбина можно было назвать хорошо сложенным в обычном понимании этого слова. Джисону, наверное, не стоило предполагать, что он сможет победить Феликса в драке. Он видел, как люди совершали эту ошибку в драках с Минхо. Обычно это становилось их последней ошибкой. Он наблюдал, как Феликс снимает кроссовки и неуверенно ступает на ринг. Джисон улыбнулся ему, пытаясь успокоить. Феликс слабо улыбнулся ему в ответ, вовсе не так, как улыбался ему в кухне. Там ему, казалось, было гораздо комфортнее. — Итак, — сказал Чан, вставая рядом с рингом и складывая руки на груди. — Я просто хочу чтобы вы провели спарринг. Но не заходите слишком далеко. Джисон, постарайся без грубости. — Хён, — жалобно протянул он, слегка маша руками, чтобы расслабить плечи. — Я же не Минхо-хён. — Точно нет, — сухо ответил Чан. — Но я сказал то, что сказал. Джисон почти закатил глаза, но вместо этого повернулся к Феликсу и сказал: — Обещаю быть с тобой помягче. Он имел это в виду как шутку, ожидал в ответ услышать какую-нибудь колкость — скажи он подобное Хёнджину, он оказался бы словесно уничножен; Чонину — и тот попытался бы ударить его в кадык. Только вот Феликс лишь взглянул на него широко раскрытыми глазами и сказал: — О, э-эм, я ценю это. Джисон принял простую стойку; что-то бывшее его собственным сочетанием занятий по тхэквондо из детства и нынешних уроков по боксу. Феликс, когда он тоже принял стойку, оказалось, знал основы. По крайней мере, он понимал, как нужно встать, чтобы опустить центр гравитации. Это снова было очень непохоже на Хёнджина, который отказался учиться драться у кого-то из них и вместо этого придумал собственную манеру движения в драке, которая состояла по сути в том, чтобы не позволить противнику касаться себя, если это было возможно. В Феликсе читалось что-то похожее. Он выглядел, как человек, который знал, как бить, но очень не хотел этого делать. Ирония была в том, что Джисон и правда был с ним мягок. Он позволил Феликсу приблизиться к себе, все время поддерживающе улыбался. Он заблокировал первый удар Феликса, который был, мягко говоря, слабым и легко предугадываемым. Второй был куда лучше, Феликс, как догадался Джисон, нанес его своей доминантной рукой, но и его оказалось легко заблокировать. Он услышал, как Феликс тихо выругался и заставил себя сдержать смешок. Вместо этого он склонился ближе к полу, выбросил ногу и мягко ударил Феликса под коленями. Феликс повалился вниз кучей худых конечностей, тихо вскрикнув. Потом он просто сел, склонив голову вниз так, что видно было только алеющие кончики его ушей, выглядывавшие из волос. — Хм-м, — раздался сбоку голос Чана. — Почему бы нам не попробовать еще раз? Повисла пауза. Джисону было немного стыдно за то, что он так легко сбил Феликса с ног, но потом он взглянул на Чана и понял, что тот видит то же, что и он сам — дело было не в том, что Феликса не учили драться. Кто-то явно вложил в это много времени. Так что Джисон не стал ничего говорить и лишь дождался, пока Феликс не кивнул и не поднялся обратно на ноги. На этот раз Феликс выбрал что-то более очевидно вдохновленное тхэквондо, хотя, как и в случае Джисона, немного адаптированное под себя. Джисон повторил за ним, спокойный и готовый ко всему. Ему всегда нравились такие спарринги: простые тренировки без намерения причинить боль, хотя, честно говоря, обычно он делал это с Чанбином, и они часто дрались грубовато, просто ради веселья. Один или два раза он дрался с Чаном и с треском провалился, немного больше раз — с Чонином, где он всегда побеждал. Хёнджин отказывался с ним драться. Смелости предложить это Минхо он еще не набрался. Этот раунд был заметно лучше, в основном потому что Феликс, по видимости, просто решил использовать базовое тхэквондо, и кто бы его этому ни учил, он явно достаточно хорошо поработал, потому что будь Феликс фунтов на тридцать тяжелее, он наносил бы серьёзные удары. Но все было ровно так, как Джисон и полагал в начале: Феликсу недоставало силы. Джисон даже позволил ему ударить себя несколько раз, просто чтобы посмотреть, но совершенно ничего не почувствовал. Из хорошего: Феликс был быстрым и достаточно легко двигался. Жаль только, что и Джисон все это мог, и вдобавок умел по-настоящему бить. Что еще было у Феликса, так это выносливость. Всякий раз, когда Джисон валил его на пол, Феликс вставал через некоторое время, готовый к новой драке, и Чану даже не приходилось ничего говорить. Если бы Феликс не выглядел так несчастно, Джисон бы наслаждался. Он взглянул на Чана, когда Феликс оказался на полу в четвертый раз, и обнаружил, что Чан смотрел не на них двоих, как он ожидал, а наблюдал за Феликсом с таким выражением лица, от которого Джисону стало не по себе. Он не мог сказать, хороший это был взгляд или плохой, но он был заряженным энергией, сконцентрированным, и Джисон задумался, чего же именно искал здесь Чан. Возможно, он думал, что эта слабость Феликса — притворство, но для Джисона было очевидно, что это не так. Его навыки были заржавелыми, явно долго не использовались, и он не выглядел так, будто боролся вполсилы. После первого поединка он явно старался изо всех сил, но был обречен на проигрыш. — Хорошо, — сказал Чан после пятнадцати минут, что они боролись. — Почему бы нам не взять небольшой перерыв? Феликс тут же кивнул и упал на мат, словно кукла, у которой перерезали ниточки. Он лег на спину, раскинув руки звездочкой и закрыл глаза; грудь его тяжело вздымалась и опускалась. Джисон, глядевший на него сверху, даже не вспотел. Этот вид перед ним заставил его едва улыбнуться. В этом было немного смысла, подумал он, рассматривая теперь Феликса, в том, почему Феликс так очевидно понравился Хёнджину с самого начала. Он был милым, красивым, таким красивым, каким был бы Хёнджин, если бы его красота была немного другой. Хёнджину нравились красивые люди, красивые вещи, и больше всего из всех них ему нравился Чонин, так что, конечно, Феликс ему нравился — в них была одинаковая дружелюбная сладость, и в Феликсе она не смешивалась с властным упрямством, как в Чонине. Кто угодно попросил бы перерыва сам, но Феликс просто ждал, пока ему скажут. От этого не стало проще принять, как легко и быстро Хёнджин проникся очевидной симпатией к Феликсу, чего у него никогда не было к Джисону. И уж точно не легче было принять звук хёнджинова смеха, чудесный и яркий, заполнивший комнату после первой же шутки Феликса. Джисон иногда мечтал о том, чтобы заставить Хёнджина так смеяться. Он сам был виноват в том, что Хёнджин мог в лучшем случае терпеть его, и некого было больше винить, но легче от этого не становилось. Чан все еще пристально смотрел на Феликса. Джисон неторопливо подошел к нему, гадая, о чем он думает, что значит этот взгляд. Джисон был, в целом, счастлив делать то, что Чан — или Чанбин — выберут в качестве плана, и если они хотели довериться Феликсу и позволить ему жить с ними, выполнить его задание, тогда Джисон не собирался задавать вопросы. У него не было такого параноидального недоверия, как у Минхо или Сынмина. Им это шло — быть настолько недружелюбными, как только возможно. Джисон решил, что противоположный подход шел ему больше. Честно говоря, он был не тем человеком, который мог бы сомневаться в этом решении, только не после того, как сам попал в эту группу. По крайней мере, Феликс вошел через дверь, а не просто забрался в первое открытое окно, которое нашел. Чан взглянул на него, когда Джисон остановился рядом с ним. Джисон понизил голос, настолько, чтобы даже несмотря на то, что в комнате не было никаких больше звуков, кроме дыхания Феликса, тот ничего бы не услышал. — Что-то не так? — спросил он. Чан выглядел недоуменно. — Что ты имеешь в виду? — спросил он нормальным тоном. — Ты очень пристально на него смотришь, — все так же тихо проговорил Джисон. — Просто думал, стоит ли мне что-то знать. Чан слегка порозовел, наверняка смущенный тем, что его поймали; если Джисон заметил, то и Феликс, должно быть, тоже. Джисон взглянул на Феликса, все еще лежащего на полу, и пожал плечами. — Думаю, его тренировали, — сказал он. — Но скорее всего, он и правда был простым технарем. — Да, думаю, ты прав, — сказал Чан. Он кивнул на ринг. — Но убедиться стоило. Джисон широко улыбнулся ему и пошел к Феликсу, чтобы помочь подняться на ноги. —— Когда Хёнджин спустился по лестнице в подвал, держа на локте сумку с вещами, он обнаружил усталого Феликса, сидящего на ринге, пока Джисон в светлых спортивных штанах и темном свитере стоял над ним и протягивал руку, будто собираясь помочь ему подняться на ноги. Чан стоял неподалеку сложив руки на груди, и оба они обернулись, когда Хёнджин появился в дверях и осмотрел развернувшуюся перед ним сцену. Джисон помахал ему рукой. Хёнджин проигнорировал его. — Вы закончили здесь с моей деткой? — спросил он, упирая руки в бока. — С твоей деткой, — недоуменно повторил Джисон. — Да, с Феликсом, моей деткой, — сказал ему Хёнджин, таким удивительным тоном, который явно давал Джисону понять, каким идиотом считал его Хёнджин. Джисон переминался с ноги на ногу. — Вы, дураки, забрали его на все утро, а мне нужно спасти его волосы. Феликс поднялся на ноги, едва улыбаясь. Хотя он и выглядел усталым, целая ночь сна явно пошла ему на пользу. Его улыбка была немного менее хрупкой. Он посмотрел на Чана и спросил: — Мы закончили? Кажется, Хёнджин хочет поиграть в парикмахера. Чан смотрел на Хёнджина с легким весельем, но таким- мягким. Хёнджину не всегда нравилось, когда Чан смотрел на него так, не нравилось и сейчас, может быть, потому что просто не хотел, чтобы Чан так хорошо его понимал. Чан иногда смотрел на Хёнджина так, будто видел вещи, на которые Хёнджин изо всех сил не смотрел. — Мы закончили, — сказал Феликсу Чан, поворачиваясь к нему. — Можешь пойти с ним. Если он будет слишком грубым — кричи. Феликс засмеялся, подходя к краю ринга и надевая кроссовки. Джисон хмурился, глядя на Хёнджина, точно так же, как и в тот вечер, когда он посмеялся над шуткой Феликса. Но когда он поймал на себе хёнджинов взгляд, он улыбнулся без всякого напряжения. Словно бы никогда и не хмурился. — Я использую твою ванную, — немного надменно сказал ему Хёнджин. — Конечно, — ответил Джисон. Он всегда говорил это или что-то подобное: “конечно”, или “не стесняйся”, или “приходи, покажешь мне, когда закончишь”. Он никогда не подвергал право Хёнджина пользоваться своей ванной, чтобы красить волосы, сомнению, даже когда в первый раз Хёнджин не стал просить разрешения. Он просто показался в дверях Джисон со старым полотенцем и запечатанной коробкой ярко-красной краски для волос, и сказал “Дай мне использовать твою ванную, не хочу портить ту, которая наверху”, а Джисон просто позволил ему, уйдя куда-то из комнаты на это время. Каково это было, думал Хёнджин, быть таким хорошим человеком? Хёнджин не мог этого понять. Он не мог даже обиженно прожечь Джисона взглядом, как ему того хотелось, потому что Джисон делал ему услугу. Отвратительно. — Пойдем, — сказал он Феликсу; тот подошел и позволил Хёнджину взять себя за руку. Хёнджин бросил взгляд сначала на Чана, который пристально наблюдал за ними, и на Джисона, который нагнулся к полу, чтобы что-то поднять. — Веселитесь, — сказал Чан, помахав им рукой. — Обязательно, — ответил ему Хёнджин. Он повел Феликса на второй этаж, где были спальни Джисона и Минхо. Их комнаты располагались рядом, что поначалу было предосторожностью. В основной части квартиры не нашлось места для Джисона, и Минхо был так возмущен и обеспокоен тем фактом, что Джисон пробрался в здание, чтобы поговорить с Чаном, что настоял, чтобы Джисон остался с ним на одном этаже, чтобы следить за тем, куда он ходит и что делает. Это, как выяснилось, оказалось бессмысленно, потому что когда Джисон не выходил на задание, он сидел дома, и со временем расположение комнаты Джисона перестало быть способом присматривать за ним и стало просто местом расположения его комнаты. Если мыслить реалистично, Хёнджину стоило бы использовать комнату Минхо для своих приключений с покраской волос, учитывая то, что раньше его комната была парикмахерской и Хёнджин знал, что там до сих пор были установлены раковины для мытья головы. Однако он даже не думал просить об этом, потому что одна только мысль о том, чтобы нарушить личное пространство Минхо даже немного, его пугала. Он ни разу не видел, какой комната Минхо была внутри, ни разу даже не пытался туда заглянуть. Все оставляли комнату Минхо в покое. А вот комнату Джисона он видел множество раз. Он впустил себя внутрь, закатил глаза на то, что Джисон даже не запер дверь, когда ушел. Раньше его комната была офисом риэлтора, единолично владевшего бизнесом по соседству с парикмахерской, и пока Джисон сюда не переехал, вся старая мебель осталась там. Он оставил стол, но заменил все остальное. Комната была маленькой, особенно когда они поставили в угол двуспальную кровать, и Джисон выкрасил ее в светло-зеленый в попытке сделать пространство визуально больше. Рабочий стол у стены напротив кровати был самой роскошной вещью здесь, а за ним стояло самое уродливое геймерское кресло, которое Хёнджин видел в жизни. Джисон стащил себе один из компьютеров с первого этажа, и принес сюда как свой личный, но Хёнджин ни разу не видел, как он играет на нем, так что не был уверен, зачем он это сделал. Большую часть комнаты занимало то, что он называл Джисоновой Кучей Одежды. Когда стало ясно, что Джисон остается с ними, Чан добыл откуда-то шкаф: узкий, которого никогда не было достаточно для всей одежды Джисона, так что в конце концов он приобрел еще две вешалки, несколько ящиков, и металлическую полку, чтобы хранить на ней большую часть — не всю — своей обуви. В конце концов оказалось так, что почти все пространство было занято его коллекцией одежды. Все было в беспорядке, но у этого безумия была своя организация, Хёнджин знал, но так и не смог ее выяснить. Он любезно перешагнул через футболку Джисона, лежавшую на полу, и прошел к ванной, расположенной напротив двери, между кроватью и столом Джисона. Феликс последовал за ним, немного сомневаясь. — Нам можно быть здесь? — спросил он, петляя между парами обуви Джисона, разбросанными около стола. — Джисон правда будет не против? — Джисон не против, — сказал Хёнджин. — Он привык. Я всегда крашу волосы в его ванной. По ванной это было видно. Раньше она была небольшой уборной для риэлтора: туалет и раковина с переливным сливом, вмонтированная в пол. Они купили насадку для душа, чтобы подключать ее к крану, и установили ее на стене, чтобы Джисон мог использовать ее как душ, потому что иначе большой ванной наверху пользовались бы пять человек одновременно, и это становилось безумием. Ванная Джисона получилось так хорошо, что они сделали то же самое с уборной для персонала в комнате Сынмина. Ванная Джисона, однако, претерпела куда больший износ, чем ванная Сынмина. Хёнджин был так аккуратен, как только мог — ему не хотелось по-настоящему портить пространство Джисона, неважно, сколько он об этом шутил — но решение не идти наверх было правильным. Большая часть белой плитки была покрыта розовыми следами от краски с волос Хёнджина, и отбелить ее не помогла бы уже никакая чистка. — Садись сюда, — сказал он, указывая на закрытую крышку туалета. Феликс сел, спрятав руки под бедра. Хёнджин оставил дверь открытой для проветривания и положил пакет в раковину. — Ладно, — произнес он. — Покажи мне, с чем я работаю. Он пропустил пальцы через волосы Феликса. На взгляд они были достаточно плохи — касаться их было просто ужасно. Он немного волновался, что они сломаются у него в руках. Хёнджин всегда был предельно осторожен со своими волосами, несмотря на все, через что заставлял их проходить; он тратил на уход для них хорошую часть денег, которые Чан платил ему. Он полагал, что был смысл в том, что Феликс не заботился о своих волосах — по всему, что он рассказал им, даже помыть их для него было нелегко. Но все равно. Хёнджин твердо намеревался ему помочь. — Феликс, — сказал он, — мой ангел, свет моей жизни. Ты когда-нибудь слышал о тонере? — Нет, — ответил Феликс. — Что это такое? Хёнджин собирался объяснить ему, но увидел как уголок рта Феликса слегка дернулся в смешливом изгибе. Хёнджин шлепнул его по плечу. — Как не стыдно, — сказал он. — Слушай. Я исправлю это, хорошо? — Хорошо, — с легкостью согласился Феликс. Он не задавал никаких вопросов: ни когда Хёнджин заставил его прийти сюда, ни когда потребовал позволить себе исправить его волосы. Он лишь следовал и подчинялся, такой покорный, что будь на его месте кто-то другой, Хёнджин обвинил бы его в притворстве или в том, что он скрывает истинные мысли за фальшивой улыбкой. Но с Феликсом почему-то явно было, что это не так. Он был просто таким- легким на подъем. Он был счастлив делать то, что хотел от него Хёнджин, позволять ему делать с собой все, что он захочет. Как такой человек умудрялся работать с Ли Джеримом? — Где ты вообще это сделал? — спросил он, указывая на волосы Феликса. — Если ты скажешь мне, что осветлился в туалете на заправке, я расплачусь. Феликс неуютно поерзал. — Нет, — ответил он. — Я, э-э. Я снял комнату в любовном мотеле на пару часов, на столько, сколько было для этого нужно. Это едва ли было лучше, чем туалет на заправке, и что-то в мысли о Феликсе в таком месте, даже если в нем не было ничего плохого, сделало Хёнджину нехорошо. Кроме всего, кто знал, насколько чистыми были такие места — или не были. — Почему ты вообще осветлил их? — спросил Хёнджин. Если бы он пытался скрываться, он не беспокоился бы о таких вещах, как покраска волос. Когда он скрывался, у него даже обувь была не по размеру. — Я пытался быть не похож на себя, — мгновение спустя произнес Феликс, тише, чем раньше, опустив взгляд в пол ванной. — Ну, у тебя получилось, — сказал Хёнджин. — Но ты превратил себя в маяк, милый, — он прикоснулся к плечу свитера на Феликсе. Он был невзрачным, выцветшего красного цвета, явно старый и такой большой, что Феликс тонул в нем, хоть это и выглядело мило. Лично Хёнджин считал, что эта вещь заслуживала оказаться в мусорке, но также и осознавал, что вся одежда у Феликса, была в рюкзаке, который Минхо разорвал и выбросил. — Ты не против, если это будет испорчено, или хочешь снять? — О, я сниму, — торопливо сказал Феликс. Он сделал это не моргнув глазом, не колеблясь, снял через голову, свернул и протянул Хёнджину. Тот положил его на стол, а потом нашел в пакете полотенце, которое использовал для этого дела, и протянул его Феликсу. — Положи на плечи. Феликс обернул полотенце вокруг плеч и тут же стал выглядеть так, будто вышел из реклам благотворительных центров, иногда появлявшихся в шоу, которые Хёнджин смотрел с Чонином. Сними его с черно-белым фильтром, добавь грустной фортепианной музыки и люди будут звонить сотнями, думал Хёнджин. Феликс был очень бледным и очень худым. Хёнджин заметил это еще прошлой ночью, когда Феликс переодевался в пижаму, которую он для него нашел, но теперь это было куда заметнее. Его ключицы ярко выделялись, каждое ребро было видно. У Хёнджина закружилась голова. Он будто смотрел в зеркало лет пять назад. — Боже, — сказал он. — Ты такой худой. Это не было комплиментом, и Феликс слегка поморщился. — Да, — проговорил он. — Я не- было сложно найти еду. Хёнджин в этом не сомневался, учитывая его описание последних месяцев, но видеть это своими глазами максимально донесло идею. — Может, если посадим тебя вот так, без футболки, в гостиной, Минхо-хён для тебя приготовит, — сказал он. — Посмотри жалобно- вот так, видишь, ну. Феликс засмеялся. — Не нужно для меня готовить, — сказал он. — Все будет хорошо. В этом Хёнджин по какой-то причине сомневался. Он издал тихий недоверчивый звук и выложил все из раковины на стол, а потом сказал: — Повернись на унитазе, посмотрим, сможешь ли ты положить голову в раковину. Не хочу, чтобы ты сидел вниз лицом. Феликс сделал, как было сказано, и они выяснили, что он был достаточно высоким, чтобы положить плечи на раковину, но он сидел на самом краю крышки унитаза. — Все в порядке, — сказал он, неудобно лежа. — Мне удобно. В этом Хёнджин тоже сомневался, но если Феликс мог потерпеть, он не собирался ничего ему говорить. Вместо этого он опустил душ и включил воду, отстраняя насадку в сторону от Феликса, ожидая, пока вода согреется. Будь это кто-то другой, Хёнджин облил бы его холодной водой, но в Феликсе, глядевшем на него запрокинув голову, было что-то такое уязвимое, что он не мог заставить себя сделать это. Когда вода достаточно нагрелась, он осторожно направил ее на голову Феликса. — Хорошо? — тихо спросил он. — Да, — сказал Феликс. Его глаза прикрылись от первого же касания теплой воды. — Да, хорошо. Хёнджин согласно промычал и принялся хорошенько мочить голову Феликса. Вода была приятно-теплой, а волосы Феликса, не особенно мягкие, лучше ощущались, когда были влажными. Феликс помыл их вчера вечером, но потом Чан заставил его заниматься непонятно чем в подвале, так что Хёнджин наклонился вперед, чтобы выдавить в руку немного шампуня Джисона. Так прямо перед его лицом оказалась бутылка ухода для волос того же бренда, что он использовал, появившаяся в ванной после того, как Хёнджин покрасил здесь волосы в третий раз. Это, он знал, предназначалось для него, потому что Джисон эту бутылку не использовал. Хёнджин не использовал ее тоже; в его голове это было чем-то вроде их версии холодной войны. Если он не обращал на нее внимания, значит ему не нужно было благодарить за нее Джисона. Он начал вмассировать шампунь в волосы Феликса, уверенно, но не грубо. Лицо Феликса расслабилось, все выражение пропало, оставляя место простому удовлетворению. Это завораживало: видеть, как напряжение, которого Хёнджин даже не замечал, вдруг покидает лицо Феликса. Однажды, когда он покинул их старую квартиру в один из первых разов после того, как начал там жить, они с Чонином нашли на улице кота, которого Чонин, четырнадцатилетний и довольно глупый, очень захотел погладить. Хёнджин не знал, что его нужно остановить, и они провели целых пятнадцать минут гладя полудикого уличного кота, пока Чанбин не нашел их и не отругал, пока Чонин не расплакался. Но выражение на лице Феликса напомнило ему выражение мордочки того кота: абсолютное умиротворение под руками Хёнджина, вспенивающего шампунь. Он выглядел совершенно довольным просто лежа здесь, в руках Хёнджина; словно и понятия не имел, каким уязвимым казался, каким уязвимым был. Он даже предположить не мог, сколько крови уже запеклось на хёнджиновых руках. Он без слов поднял душ и включил воду. Феликс тоже ничего не говорил, лишь позволял Хёнджину двигать его голову туда-сюда, и на мгновение Хёнджин подумал, а не заснул ли он, таким спокойным было его дыхание. Он не винил бы его, если бы так и было: под его глазами все еще лежали фиолетовые тени, но когда он закончил смывать шампунь и пробормотал: — Ликс? Ты спишь? — Феликс открыл глаза. — Нет, — медленно проговорил тот своим глубоким голосом. — Мне нужно сесть? — Да, — сказал Хёнджин и помог ему, неуверенный будет ли у Феликса болеть спина от прошлого положения. Но с Феликсом, казалось, все было в порядке, и он снова заморгал, садясь на крышке унитаза лицом к Хёнджину. На его лицо возвращалось движение, так же медленно, как звучали его слова; он будто бы выходил из транса. Хёнджину отчаянно захотелось обхватить его лицо ладонями и сжать. Вместо этого он взял полотенце и подошел ближе, чтобы начать сушить волосы Феликса. Желание быть нежнее, мягче, чем обычно, никуда не пропало. От него он чувствовал себя непривычно, оно было таким странным, что он стал тереть полотенцем сильнее, просто назло ему. Долгие несколько секунд Феликс терпел, а потом, когда Хёнджин задел его ухо пальцем, сказал: — Уф. Хёнджин замер. Боже, ему было стыдно. — Прости, — сказал он и отбросил полотенце на бачок позади Феликса. Феликс поднял на него взгляд; волосы влажными прядями обрамляли его лицо, можно было разглядеть каждую веснушку. Он был таким красивым, со странной, необъяснимой задумчивостью подумал Хёнджин. Возможно, в этой его красоте было что-то невинное, такое, чего у Хёнджина никогда не было привилегии иметь. — Что дальше? — спросил Феликс, чуть сильнее кутаясь в полотенце на своих плечах. — Дальше, — сказал Хёнджин, — я нанесу на твои волосы кое-что очень пахучее, и тебе придется посидеть с этим. Феликс улыбнулся, но затем улыбка спала. — О, но мы же в комнате Джисона, — произнес он. — Разве от этого не останется запах? Может, нам стоило найти другое место. Хёнджин никогда не думал об этом так. Джисон точно ни разу не жаловался и никогда бы не стал, только не в лицо Хёнджину. — Хм-м, — протянул он, а потом вышел из ванной и открыл окно в комнате Джисона, большое, выходившее на улицу. Это должно было заставить сработать сигнализацию, а это взбесит Сынмина, которому придется ее выключать, но Хёнджин считал, что Сынмину стоит привыкнуть, что в этом чертовом здании вообще-то живут люди. Нужно было не забыть закрыть его, но это должно было хоть как-то помочь справиться с запахом тоника. — Отлично, — сказал он, беря перчатки и надевая их на руки. — Теперь сиди спокойно и дай мне сделать всю работу, хорошо? Феликс кивнул. Он смотрел, как Хёнджин достает чашку, бутылочки с проявителем и тонером и кисточку. Он поерзал на крышке унитаза, едва покачиваясь. — Вау, — сказал он, снова улыбаясь, так широко, что глаза почти закрылись. — Ты как будто профессионал. Не знал, что можно делать такое дома. Хёнджин закатил глаза. — Конечно, можно, — сказал он. — Я бы не рекомендовал тебе делать это самому, но, к твоей радости, я и есть профессионал, — его и правда можно было так назвать, учитывая то, сколько всего он прочитал перед первым осветлением. Ему снились кошмары о том, как его волосы становятся зелеными. Феликс снова кивнул. Он выглядел так, будто это его немного веселило, хотя Хёнджин не уверен был, чего тот ожидал, если не думал, что такое можно делать дома. Может быть, он правда понятия не имел. Может, он никогда не менял цвет волос до того, как выбелил их в уборной любовного мотеля. Хёнджин смешивал тоник и проявитель, когда почувствовал на себе взгляд Феликса. Он выглядел скорее любопытным, чем как-то еще, и хотя Хёнджин ненавидел, когда люди смотрели, как он над чем-то работает, но не был против, когда причиной этого взгляда был явный интерес, а не страх, что он причинит себе вред, как обычно смотрел на него Чанбин, или Минхо, когда он готовил что-то на кухне. Он думал о том, чтобы устроить для Феликса небольшое шоу, но это закончилось бы тем, что все оказалось бы на полу, и Хёнджину не хотелось убираться. — Хорошо, — сказал он, помахивая кисточкой, словно оружием. — Закрой глаза. Будет холодно. Феликс выглядел так, будто физически готовился, когда Хёнджин поднес кисточку с тонером к его волосам. Он вздрогнул от первого касания, но потом успокоился; он, должно быть, думал, что под “холодным” Хёнджин подразумевал “ледяное”, а не "неожиданно прохладное". Его лицо после того, как Хёнджин несколько раз провел кисточкой по его волосам — он старался убедиться, что прокрасил все пряди ужасного желтого блонда — снова расслабилось. Меньше, чем раньше, словно с кисточкой это ощущалось по-другому, но он все еще выглядел- счастливым просто быть здесь. — Приятно, — сказал он спустя пару минут, когда Хёнджин наполовину закончил. Хёнджин спрятал улыбку, хотя глаза Феликса было закрыты и он не мог его видеть. — Да? — спросил он. — Не слишком холодно? — Я привык, — ответил Феликс. — И это куда приятнее, чем осветлитель. — Да уж, конечно, — сказал Хёнджин, пытаясь не задеть кистью уши Феликса. — Что угодно приятнее, чем осветлитель. — Приятно, — повторил Феликс, теперь сонно. — Мне нравится. Он и правда был очень милым, подумал Хёнджин, принимаясь за последнюю прядку влажных волос. Если бы кто-то сделал подобное для Хёнджина, предложил бы ему покрасить его волосы, Хёнджин бы настоял на том, чтобы сделать все самому. Ему не нравилось, когда люди трогали его, если он мог этого избежать, и особенно ему не нравилось, когда прикасались к его волосам. Это слишком напоминало ему о том, как его удерживали, с силой сжимая волосы между пальцев, иногда вырывая их. Он не смог бы сидеть так, с закрытыми глазами, терпеливо и покорно. — Вот и все, — сказал он пару минут тишины спустя, откладывая кисточку обратно в чашку и пытаясь игнорировать все волосы, запутавшиеся на ней. Он снял перчатки и выглянул из комнаты, чтобы выбросить их в небольшую мусорку у Джисона под столом. Феликс снова открыл глаза, медленно моргая точно так же, как тот кот несколько лет назад. — Пойдем, посидим на кровати Джисона, — сказал он Феликсу. — Воспользуемся его компьютером. Феликс последовал за ним из ванной и стеснительно сел на край кровати. Он выглядел так, будто не верил, что ему правда можно быть здесь, но Джисон был бы не против, Хёнджин это знал. Он был чуть меньше уверен в том, что Джисон не будет против того, что они используют его компьютер, но если бы ему правда было не наплевать, ему стоило сменить пароль после того раза, как он рассказал его Хёнджину — но он не сменил. Так что Хёнджин воспользовался этим. Он ввел пароль — комбинацию дня рождения Джисона, имени его любимого рэпера и того, что, как Хёнджин думал, было исковерканным названием его старшей школы — и на короткий момент после того, как нажал на Enter, осознал, что даже не подумал о том, что мог делать Джисон, прежде чем пойти спать. Если бы Хёнджин открыл компьютер и встретился бы с порно, он убил бы Джисона собственными руками. Но нет, монитор включился на статье о — Хёнджин прищурился — чем-то вроде истории бейсбола, в который, Хёнджин знал, Джисон не играл и нисколько им не интересовался. Иногда он совершенно не понимал этого человека. Он открыл YouTube в новой вкладке и взглянул обратно на Феликса, который наблюдал за ним, немного хмурясь. — Что хочешь посмотреть? — спросил он. — Ты знаешь его пароль, — сказал Феликс. — Откуда ты знаешь его пароль? — Он мне сказал, — отмахнулся Хёнджин. — Я знаю, что ты какой-то гуру кибербезопасности, но забудь про это пока, он сам один раз мне сказал. Что будем смотреть? Нам нужно пятнадцать минут, чтобы все подействовало. Феликс посмотрел на него с прищуром. — О, я не знаю. Ты когда-нибудь смотрел видео с грумингом собак? Они забавные. Хёнджин их не смотрел, и теперь ему нужно было увидеть их сильнее, чем он мог выразить. Он хотел собаку, когда был маленьким, хотел и сейчас, хотя так и не смог спросить Чана, можно ли им ее завести. Мысль о том, чтобы пушистое маленькое создание петляло между их ног, казалась немного глупой, почти не подходящей для них. Они могли бы завести собаку покрупнее, например сторожевую, но Хёнджин такого не хотел. Ему всегда хотелось кого-то маленького и милого. После пятнадцати минут просмотра видео с самыми до невозможного милыми животными, какие только есть на этой планете, которых каким-то образом делали еще милее, Феликс показал ему, как отправить компьютер обратно в сон и покорно вернулся в ванную. Хёнджин помог ему устроить голову в раковине, снова думая, будто Феликсу ужасно неудобно, но тот этого не показывал. Он даже улыбался. Хёнджин увидел, как эта улыбка пропала при первом же касании теплой воды; пустое выражение вернулось на лицо Феликса еще быстрее. Испытывал ли Хёнджин когда-то что-то подобное Феликсу, у которого словно отключался мозг, когда он пропускал пальцы сквозь его волосы, вымывая тонер. Хёнджин думал, что он так не расслаблялся даже во сне — но вот, перед ним был Феликс. Хёнджин мыл волосы Чонину пару раз, когда тот сломал руку и не мог делать этого в гипсе. Чонин вел себя не так, не был счастлив просто лежать и позволять Хёнджину делать всю работу. Он все ворчал, раздражался, что не может все контролировать, и смущался своего худого подросткового тела, хотя Хёнджин в то время выглядел нисколько не лучше. Феликс был словно в каком-то трансе; он выглядел так, как, согласно статьям о медитации, должен был выглядеть Хёнджин, если бы попробовал их. Вместо этого у него были лишь панические атаки. Он снова скользнул пальцами в волосы Феликса, и тот прильнул к его касанию, тихо вздыхая. — Ох, ангел, — пробормотал Хёнджин, наполняясь поразительной нежностью при виде этого. — Маленький ангел. Как же ты выжил так долго на улицах? Голос Феликса звучал так медленно и тихо, будто он был в полусне. — Я много передвигался, — сказал он, едва слышно сквозь шум воды. — Поначалу постоянно ездил на автобусе, но потом мне пришлось экономить, и я стал ходить. — Где ты спал, — спросил Хёнджин. — Где приходилось, — сказал Феликс. — Я мало спал. Иногда снимал комнату в мотеле, если очень в этом нуждался, или иногда находил чимчильбан, но в основном я просто- оставался там, где хотя бы казалось безопасно. Нигде не было безопасно, Хёнджин знал. Только не для кого-то такого, как Феликс, маленького и худого, и очевидно неспособного себя защитить. Он начал вмассировать шампунь в волосы Феликса, пытаясь понять, что хочет сказать. Перед глазами вставали образы Феликса, делающего все, что он рассказал: лежал на каком-нибудь пороге у дверей, без одеяла и без Чонина, который нашел бы его и привел домой. Представлять это было тяжелее, чем он ожидал. — Но у тебя были деньги, — сказал он, почти что пытаясь убедить себя самого, чем что-то еще. У него не было денег, технически — у него не было даже своей одежды, потому что ту, что была на нем, он снял с мертвого тела. — Немного, — сказал Феликс. Его голос растягивался все сильнее и сильнее, пока Хёнджин мыл его волосы, и звучал он так, будто Феликс не полностью осознавал, что говорил. Он говорил так же, как Чонин, когда кто-то резко будил его от дремоты. — Не сейчас. Поэтому я пришел сюда. Он замолчал. Хёнджин стал смывать шампунь, стараясь быть настолько нежным, насколько только мог, нежнее, чем в первый раз. — Почему ты пришел сюда? — спросил он после нескольких долгих секунд тишины, в которой звучал лишь шум воды. — М-м, — протянул Феликс. — Я остался почти что ни с чем. Без денег. Без еды. Я устал, — на мгновение он замолчал, потом снова вздохнул. Несмотря на тему разговора, он звучал совершенно расслаблено. — Я был в отчаянии. Хёнджин знал это чувство; оно было у него в самых костях. Он испытал его в разных обстоятельствах, самых разных, но он знал, каково это: когда у тебя нет ничего, совершенно ничего. Его спасли: нашли и привели в это место, когда он больше всего в этом нуждался, прежде чем полностью осознал реальность ситуации. Но неудивительно, что он мог бы пересчитать каждое ребро Феликса, неудивительно, что мешки под его глазами были видны из космоса. Он чувствовал — эмоция была такой сильной, что это снова его поразило — такую благодарность за то, что Феликс, так чудесно и доверчиво позволявший Хёнджину мыть себе волосы, нашел свой путь к ним. — Нам очень нужно тебя откормить, — сказал он просто чтобы сказать что-то еще, что-то более- открытое, чем ему хотелось бы, когда выключил воду. — Чтобы ты набрал мяса на костях. Тогда мне не будет страшно раздавить тебя, если я случайно лягу на тебя ночью. Он ожидал, что Феликс засмеется, но тот просто лежал, будто бы не осознавая, что воду выключили. В конце концов, Хёнджин положил руку ему на плечо, медленно поднял его и стал наблюдать, как Феликс возвращается в реальность. — Тебе нравится, когда играют с твоими волосами, — сказал он; скорее простое наблюдение, чем что-то еще. Феликс слегка порозовел. — Наверное, — проговорил он. — Я не- никто раньше этого не делал. Я не знал, что мне это нравится. Но мне понравилось. Это приятно, — добавил он, глядя на Хёнджина, и солнечная улыбка медленно расползлась по его лицу. — Это странно, но я как будто- как будто знаю тебя уже давно. Как будто мы были знакомы вечность. Это странно, да? Наверное, да. — Нет, — медленно ответил Хёнджин. — Ну, да, это странно, но- я понимаю, о чем ты. Я знаю, что ты имеешь в виду. Феликс все продолжал ему улыбаться. Хёнджин почувствовал, как улыбается в ответ, не в силах сделать со своим лицом ничего, кроме этого. Боже, подумал он, ебаный ад. Вот так чувствовали себя Чан и Чанбин все эти годы: вот это отчаянное желание защитить и позаботиться? Не мудрено, что они столько для него сделали. — Пойдем, — сказал он, оборачивая голову Феликса полотенцем. — Давай закончим с этим. —— Минхо смотрел на планы здания примерно десять минут не двигаясь, когда раздался писк клавиатуры за дверью. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто это, и увидел, что в дверь вошел Хёнджин, за которым следовал Феликс. — Ты, — сказал он, указывая пальцем на Феликса, застывшего на месте так резко, что закрывающаяся дверь ударила его в плечо. — О, э-эм, — произнес Феликс, продвинувшись из дверного проема и позволив двери закрыться. — Да? — У него есть имя, хён, — сказал Хёнджин. У него было имя, но это не значило, что Минхо должен был его использовать. Он указал на пустой стул напротив себя. — Сядь, — сказал он. — Мне нужно задать тебе несколько вопросов о задании. — О, — снова произнес Феликс. Он не выглядел так, будто эта идея вызывала у него энтузиазм. Он даже улыбался чему-то, что сказал Хёнджин, когда вошел, и эта улыбка почти полностью сменилась очень настороженным взглядом. Минхо задумался, не собирался ли он отказаться, но Феликс лишь подошел к столу и сел, куда указал Минхо. — Хён, — сказал Хёнджин, тоже подошедший к столу и теперь стоявший рядом с Феликсом, положив руку ему на плечо. — Если я уйду в душ, ты обещаешь, что будешь вести себя хорошо? Минхо понятия не имел, что такого случилось, что Хёнджин стал так защищать этого новичка, но не был уверен, что ему это нравилось. Хёнджин был не таким, как Чонин: автоматически дружелюбным со всеми. Хёнджин относился к каждому новичку в их команде в лучшем случае с легким дискомфортом, а в худшем — с прямой враждебностью. Его первая встреча с Джисоном прошла так плохо, что какое-то время Минхо надеялся, что это значило, что они выгонят Джисона обратно. Этого не произошло, и теперь он был за это благодарен, но от этого хёнджиново принятие Феликса выделялось еще сильнее. — Я когда-нибудь веду себя хорошо? — сухо спросил он, и когда Хёнджин открыл рот, добавил: — Не отвечай. Я не буду причинять ему вред, хорошо? Мне только нужна от него информация, чтобы я смог придумать что-то для Чан-хёна. Хёнджин нахмурился, но вместо того, чтобы что-то говорить, просто склонился к Феликсу, посмотрел ему в лицо и сказал: — С тобой здесь все будет хорошо, пока я в душе? Я могу остаться, если хочешь. Феликс покачал головой. — Хёнджин, все будет в порядке. Я не против ответить на несколько вопросов. Хёнджин медленно кивнул и исчез в коридоре; вскоре раздался звук открывающейся и закрывающейся двери. Минхо повернулся обратно к столу, где было разложено все, что Сынмин распечатал для него. Он проверил все финансовые записи, которые были на флешке; они были устаревшими на полгода, но давали представление о том, что они получат из одного только казино. Планы были распечатаны в двух экземплярах, каждый разного цвета, и он выбрал по своему цвету для каждого этажа, чтобы различать их с первого взгляда. Они покрывали центр здания: первый этаж, знакомый ему от отредактированной версии Чана, но куда более детально; второй этаж, приватные комнаты и зона для персонала; и третий этаж, с офисами и зоной приема. Минхо указал на последнюю страницу. — Там все так же запутано, как на планах? Феликс кивнул. — Да, — сказал он, ведя пальцем по лестнице, вдоль коридоров, пока не достиг комнаты, подписанной как офис Мэгпай. — Я подписал все помещения, чтобы было понятно, что внутри, но у коридоров названий нет, и на всех кабинетах есть только номера. Так что если не знать, в какой кабинет тебе нужно, то найти его сложно. — Я так и думал, — сказал Минхо. В конце концов, он сделал бы то же самое. Офис Мэгпай находился в самом центре: внутренняя комната без окон и, по видимости, всего с одним входом. — И какая там охрана? — В главном офисе или во всем здании? — спросил Феликс, поднимая на него взгляд. Минхо заметил, как его глаза скользнули по левой стороне его лица и твердо задержались на правом глазу Минхо. Это вызвало у Минхо мрачное чувство удовлетворения. — Во всем здании, — просто сказал он. — Начни с главного офиса. — Там не так много охраны, — сказал Феликс. — У двери всегда стоит двое мужчин. Тренированные, с оружием. По большей части, охрана на этом этаже осуществляется через камеры, за которыми следят из комнаты охраны вот здесь, — он указал на помещение на третьем этаже, рядом с лестницей. — Камеры охватывают каждый угол, нет ни одной слепой зоны. Я знаю, потому что проверял сам. Минхо медленно кивнул. Камеры могли стать проблемой, но скорее всего не станут, если у Сынмина или самого Феликса получится приблизиться достаточно, чтобы взломать их. Они делали это так много раз, что если бы не защита, которую установил Феликс, Сынмин бы наверняка смог сделать это во сне. — Ты сказал, что сможешь провести нас через систему охраны, — сказал он. — Я полагаю, это включает камеры? Феликс кивнул. — Но не отсюда. Нам придется подобраться ближе к Blackbird, чтобы это сделать. Нужно быть достаточно близко к их сети, чтобы взломать ее. Минхо кивнул. — Тогда нам понадобится передвижная база, — пробормотал он. — Может, фургон. Что-то, что Сынмин может оборудовать для этого. Раздался звук открывающейся в коридоре двери. Это не был Хёнджин, потому что они еще слышали шум воды. Мгновение спустя в комнату вошел Чонин. Он был босиком, и на нем были серые спортивные штаны и белая футболка с рисунком, таким выцветшим, что почти незаметным. Эта футболка была у него еще до того, как Минхо присоединился к ним. Сейчас она была ему уже в плечах, чем тогда. Он держал в руках книгу, волосы его были взъерошены, а лицо слегка опухшим, будто он только проснулся. — Привет, хён, — сказал он, проходя к дивану. — О, и Феликс-хён, привет. — Привет, Чонин, — сказал Феликс. Он выглядел удивленным этому приветствию, такому естественному. — Ты выглядишь так, будто только проснулся, малыш, — сказал Минхо. Он не мог сдержать веселье в голосе, хотя и сумел не выпустить ничего больше. Сколько раз за эти годы он видел Чонина таким: только что проснувшимся, еще немного ворчливым от этого, и это все равно было милым всякий раз. — Может, так и есть, — ответил Чонин. Он улегся на диван, свернувшись у подлокотника так, что Минхо видел только его темную макушку. Минхо не улыбнулся. Вместо этого он вернул свое внимание к разложенным на столе бумагам. — Сколько охраны по всему зданию? — спросил он Феликса. — Много, — мрачно сказал Феликс. — В основном, на первом этаже, где большинство посетителей. Охрана и в форме, и в штатском, чтобы сливаться с толпой, но обычно они заняты тем, что следят, чтобы люди не жульничали за столами слишком очевидно, потому что по камерам это может быть не видно. — Это будет неважно, если мы пойдем днем, — сказал Минхо. — Тогда охраны будет меньше. Феликс покачал головой. — Меньше только технически, — сказал он. — Охранников в штатском днем столько же, сколько и ночью. — И сколько это? — потребовал Минхо. — Двадцать, — сказал Феликс. Минхо почти выругался. — Они сменяются регулярно, охватывают все входы и выходы. Ими и камерами покрывается каждый дюйм второго этажа. Камеры работают двадцать четыре на семь, за ними всегда кто-то следит. Лучше идти ночью, когда там людно. Больше людей — значит, никто не заметит шум, не обратит внимания на странные лица, там каждый день новые люди. Минхо смотрел на планы, шестеренки в его мозгу непрерывно крутились. Тот факт, что охрана днем будет такой же, как ночью, все портил, но, может быть все эти посетители действительно помогут им скрыться. Если толпа была хотя бы близко такой же, как в Maniac, то им должно удаться добраться до второго этажа без особых проблем. Его телефон завибрировал на столе рядом с ним. Он бросил на него взгляд и увидел сообщение от Сынмина: отправь Феликса вниз. Минхо коротко стрельнул глазами в сторону камеры, установленной в углу комнаты, а потом перевернул телефон экраном вниз. Феликс пролистал бумаги, пока не нашел план второго этажа, и положил его наверх. — Проблема вот здесь, — сказал он, указывая на начало лестницы на третий этаж в глубине зоны для персонала. — У этой лестницы всегда стоят два охранника, и они останавливают всех, кто не авторизован. — И авторизованы только работники? — спросил Минхо. — Весь персонал носит форму, так? Мы могли бы замаскироваться? — Это сработало бы для официантов и другого похожего персонала, — ответил Феликс. — Так мы, возможно, сможем пробраться только в рабочую зону. Но вся охрана натренирована, чтобы помнить лица всех работников, и они сразу же заметят, если в форме будет кто-то незнакомый. Кроме того, авторизация есть не у каждого работника. У большинства нет, единственные, кого пускают туда, это люди, которые работают напрямую на Мэгпай, не на казино. И все стоящие на лестницах охранники знают всех, у кого есть допуск, в лицо. — Что насчет лифтов? — спросил Минхо, все еще думая, пытаясь найти выход. — Могли бы мы проделать дыру в потолке и спуститься по шахте лифта? — они делали это раньше, на одном из крупных заданий. Джисон вернулся обратно, жалуясь, что в следующий раз им стоит взять с собой лестницу. — Есть лифты для клиентов, — сказал Феликс, — но они поднимаются только до второго этажа. — Даже с ключом доступа? — спросил Минхо. — Они буквально идут только на два этажа вверх, — сказал Феликс. — И теперь, когда я думаю об этом, это наверняка для того, чтобы предотвратить именно то, что мы и планируем сделать. Минхо откинулся на спинку стула и оглядел планы: первый этаж черным цветом, второй — синим, третий — красным. Решение было, он знал. Решение всегда было, у каждой проблемы, которую бросал ему в лицо этот план. Все было так, как он сказал Чану прошлым вечером. Любая работа выполнима, любую работу можно спланировать, но никак нельзя было понять, сработает ли этот план. Чан отмахнулся от этого беспокойства, но Минхо чувствовал его очень ярко. Низкосортный план, который проколется и протечет в любом направлении, с большой вероятностью приведет к смерти одного из них. Минхо не хотел быть за такое ответственным. Он посмотрел на Феликса, который тоже хмуро рассматривал планы здания. Это немного беспокоило, то, как много информации Феликс давал ему — возможно это было странно, потому что он сам требовал у него эту информацию, но так он работал. Ответы Феликса были подробными, и, более того, полезными. Он не пытался направить Минхо в какую-либо сторону, вместо этого, казалось, с радостью отклонял идеи Минхо, добровольно давая полезную информации. Минхо ожидал, что ему придется вытягивать ее из него. Это не значило, что он доверял Феликсу. Он все еще считал подозрительным, что кто-то просто вот так отдает такую информацию в их руки, не прося ничего взамен. Но нельзя было отрицать, что Феликс был полезен. Раздался шорох; Чонин поднялся на ноги. Инстинкты Минхо потребовали сразу же посмотреть на него, увидеть, что он делает, и вместо этого он подождал пару секунд, прежде чем бросить на него короткий взгляд. Чонин направлялся к столу, теперь выглядя более бодрым и проснувшимся. Он оперся на столешницу рукой, склонился над планами, осматривая их. После этого он сказал: — Что насчет крыши? — Что? — спросил Минхо. — Крыши, — повторил Чонин. — Все здания стоят довольно близко. Может, мы могли бы забраться через крышу и так спуститься на третий этаж? Это звучит куда проще, чем пытаться попасть внутрь через первый этаж. — На крыше есть вход, — сказал Феликс. — Он закрыт, и там один охранник. Минхо посмотрел на Чонина, который слегка склонил голову, глядя на него. Чувство внутри Минхо было не описать словами — часть его мозга работала в поразительном темпе, разрабатывая идеи для решения проблемы. Но большая его часть была заполнена такой нежностью, на которую он не думал, что был способен, до встречи с Чонином. — Малыш, — произнес он. — Ты ебаный гений. Чонин покраснел до кончиков ушей. Он отвел взгляд, прикрыл лицо рукой, бормоча что-то, чего Минхо не смог разобрать. Но Минхо имел это в виду — и думал, что Чонину нужно это услышать. Остальные почти никогда не спрашивали его мнения, только не о заданиях. Несмотря на то, что сейчас Чонин был того же возраста, что и Минхо, когда он присоединился к ним, Чан казался намеренным держать Чонина подальше от работы так долго, как это только возможно. Минхо не винил его — или, скорее, не винил его сейчас. Это выводило его из себя, когда он только присоединился к ним. Но девятнадцатилетний Минхо был опытным, пробыл за решеткой и выполнил несколько заданий с другими бандами. У Чонина подобного не было. Но это не значило, что у Чонина не было идей, что он не был умен. Он знал, что Чонин иногда отрицал такие вещи, был неуверен в себе из-за отсутствия настоящего образования. Но это не имело значения, никогда. Чонин был умным там, где это было нужно, и он проявил ум сейчас, заметив что-то, что Минхо совершенно не заметил. — Это хорошая идея, — сказал Феликс. — Не думаю, что они ожидают, чтобы кто-то зашел через крышу. Минхо медленно кивнул. Если на крыше был только один охранник, они могли легко с этим справиться. При условии, что остальная охрана не узнает, что их дружок на крыше мертв, им не нужно было волноваться об этом. Замки можно было взломать, вручную или через компьютер. И это гораздо проще — спуститься с крыши в коридор и пройти через охранников, чем пытаться подняться наверх. И тише. Чонин, все еще красный, прошел к дивану и теперь лег на него, подняв ноги к стене. Теперь Минхо вовсе не видел его лица. Было немного жаль: в последнее время Минхо так редко видел, как он краснеет, но это почти наверняка было к лучшему. Были вещи, дозволенные Минхо, а были те, которые были ему не позволены, и смотреть на Чонина, просто потому что он милый, явно относилось к последнему. У него абсолютно точно не было этого права. Он кивнул на планы. — Здесь нет ничего о сейфе, — произнес он. — Ты говорил, что знаешь, где он. Ты был внутри? Феликс кивнул. — Нечасто, — сказал он. Он уже начинал выглядеть так, будто от этой части диалога ему некомфортно. — Я настраивал там охрану, и для этого мне нужно было находиться внутри, но больше я там не был. Еще я видел планы всего пару раз. Минхо порылся в бумагах, пока не выудил распечатку финансовых записей, и перевернул лист пустой стороной, передавая Феликсу карандаш. — Нарисуй план так подробно, как только сможешь, — потребовал он. — Мне не важен масштаб или что-то такое, я хочу увидеть как там все расположено, желательно с тем, как добраться от двери до места, где хранятся деньги. Феликс неуверенно взял в руки карандаш. В этот момент Минхо думал, что он может отказаться — все его заявления, знания о сейфе казались Минхо странными, хотя он и полагал, что если Феликс занимался охраной, то он с большой долей вероятности был в этом месте. Но Феликс просто сказал: — Э-э, я смогу нарисовать, но это займет время. Тебе нужно это прямо сейчас? Если ты дашь мне время до завтра, я постараюсь вспомнить все, что смогу. Минхо хотелось бы получить план сейчас, предпочтительно — пять секунд назад, но он мог признать, что работа выйдет лучше, если потратить на нее время. Так что он нехотя кивнул. — Завтра, — сказал он. — Как можно раньше. Феликс кивнул в ответ. — Если вы сможете добыть фургон, — сказал он, — и мы сможем подобраться достаточно близко к сейфу, я смогу проникнуть в трансляцию с камер и сделать скриншоты. Так мы сможем перепроверить мою карту. Минхо смотрел на него, видел, как в глаза Феликса возвращается неуверенное, взволнованное выражение с каждой секундой, что Минхо молчал. Минхо подумал — не слишком ли он услужлив? Перед ним просто кто-то, кто просто хочет выполнить задание, кто-то полный энтузиазма и готовый делиться информацией? Более того, Минхо казалось странным, что кто-то столь юный был, судя по всему, ответственен за что-то настолько важное, как вся система охраны здания казино и сейфа. Это не было чем-то неслыханным, думал он, в этой индустрии работали гении — кем был Сынмин, если не гением. Кем был Чан, сумевший встать на ноги на этом поле в столь юном возрасте. Дело было просто в том, что Минхо не мог не чувствовать, что что-то здесь не складывается. И он не мог точно сказать, инстинкт ли это или простая паранойя. Снова писк клавиатуры. Минхо посмотрел через плечо Феликса, где Сынмин просунул голову в дверь. Он не стал заморачиваться и заходить внутрь. Иногда казалось, что у Сынмина аллергия на нормальную жизнь, и Минхо мог это понять, но Сынмин вел себя странно. Он так редко покидал свою мастерскую, редко поднимался наверх не для того, чтобы взять еды, хотя его были рады здесь видеть. Он был не таким, как Минхо, который пытался как можно реже приходить сюда, если мог, чтобы другие не испытывали дискомфорта в его присутствии. Сынмин не делал никому из них некомфортно. — Пошел ты нахуй, — сказал Сынмин Минхо, хмурясь. Минхо улыбнулся ему одной из своих самых грязных улыбок, чувствуя, как шрамы стягивают левый уголок рта. Сынмин проигнорировал его и обратился к Феликсу. — Классные волосы. Спустишься со мной в мастерскую? Хочу тебе все показать. — О, конечно, — сказал Феликс, а потому неуверенно посмотрел на Минхо. — То есть, я тебе все еще нужен? Если тебе нужно что-то еще, я могу остаться здесь. Минхо вздохнул. Сынмин прожигал его взглядом через комнату, и хотя это было похоже на злой взгляд от щеночка, Минхо не был заинтересован в том, чтобы раздражать его сильнее. Кроме того, они закончили. Пока он не получит карту сейфа, Феликс больше не был ему нужен. Он мог работать сам. Он взмахнул рукой. — Нет, — сказал он. — Можешь идти с Сынмином. —— Сынмин последовал за Феликсом в мастерскую, надеясь, что когда Хёнджин выйдет из душа и проверит телефон, он увидит пять сообщений от Сынмина, и ему станет стыдно, что тому пришлось подниматься по лестницам в квартиру, чтобы забрать Феликса. Минхо был потерянным случаем, и Сынмину стоило это знать, а телефон Чонина лежал у Сынмина на столе уже два дня, потому что он оставил его в мастерской, а Сынмин хотел увидеть, сколько дней понадобится Чану, чтобы написать им всем и спросить, не видели ли они его. Ничего из этого его не удивляло. А то, что Хёнджин принимал душ посреди дня, казалось ему просто глупым. — Так, — сказал он, когда дверь за ним закрылась. — Ты был здесь вчера, но добро пожаловать в мои владения. В мастерской стоял больший беспорядок, чем вчера вечером, потому что Джисон занялся починкой проводки в аварийной сигнализации, которую Сынмин сделал для него уже давно, и он был бесполезен в вопросах уборки за собой. На столе были разложены инструменты, повсюды раскиданы куски провода. На мониторах Сынмина были открыты трансляции с камер — Минхо и Чонин в гостиной, склонившийся над ноутбуком Чан в своем офисе, Джисон, которого нигде не было видно и который наверняка был в своей комнате. Феликс стоял посреди комнаты, оглядывал стол и самодельные полки, наполненные контейнерами со всем, что им только могло понадобиться, и сказал: — Тут и правда все есть. Сынмин пожал плечами. Это было правдой, он мог признать. Он работал всего с парой команд до того, как присоединился к Чану, но никто раньше не давал ему такого безлимитного бюджета, как Чан. Это, Сынмин знал, было чем-то вроде тактики по тому, чтобы удержать его, когда он только присоединился. Чан был не единственным лидером банды, желавшим Сынмина в свою команду, когда его прошлая группа распалась, и он предложил Сынмину деньги и это пространство, чтобы он мог делать, что хочет, чтобы убедить его присоединиться именно к себе. Сынмин никогда не говорил этого Чану, но он был готов присоединиться как только Чан ему предложил; ему не очень нужно было все это, чтобы сделка стала приятнее. У Чана уже было имя, репутация. Его работа откликалась в Сынмине, заставляла думать, что, может быть, они с Чаном смогут сойтись во взглядах. Сынмин провел большую часть своей карьеры в группах больше чановой, попадая под перекрестный огонь драмы и мелких дрязг за власть, которые неизбежно становились результатом этого. Когда Сынмин присоединился к команде Чана, он даже не знал о существовании Чонина и Хёнджина. Все, что он знал — это то, что правая рука Чана был с ним с того момента, как они были подростками, и что Чану удалось привлечь к себе и удержать Ли Минхо. Люди говорили об этом так, будто Чан каким-то образом поймал и усмирил дикое животное. Что-то в этом кричало о стабильности. И он отчаянно желал этого уже несколько лет. — Чан-хён — человек, который не скупится на траты, — сказал он. — Чанбин-хён говорит, что ты хорош с бомбами, это правда? — Это хобби, — сказал Феликс. Говорить об этом ему было заметно менее комфортно, чем говорить о его работе с компьютерами прошлой ночью. — Тут я больше самоучка, чем в вопросах компьютеров, хотя и этому учился почти что сам. — Что вызвало интерес к бомбам? — спросил Сынмин. Он понимал, отчасти, откуда взялся дискомфорт. Это не подходило ему — или тому, что Сынмин знал о нем. Он весь день следил за Феликсом по камерам, от его похода в подвал с Чаном, его ужасной стрельбы и поражения в руках Джисона. Он не выглядел жестоким человеком, и когда Сынмин вспоминал среднюю школу, тот мальчик тоже таким не казался. Бомбы казались каким-то шагом в сторону от этого. — Программирование, — ответил Феликс. — Сначала я работал над сигнализациями, такими, которые я мог бы запрограммировать срабатывать только в определенных ситуациях или в определенное время. Потом я начал делать небольшие заряды из того, что мог найти в мастерских моего отца, и программировать их взрываться тогда, когда я этого хотел. От этого все, вроде как, и пошло, — он потер заднюю сторону шеи, слегка пожал плечами. — Это никогда не должно было стать ничем больше простого интереса, мой отец даже не знал, что я с этим экспериментирую. Но я подумал, что это стоит упомянуть, — он указал на мониторы. — Все-таки, ты уже успел увидеть, как плохо я дерусь. — Я увидел, — сказал Сынмин. — Не волнуйся, я тоже не умею драться, — Сынмин тоже отказывался учиться. Чан никогда его не заставлял возможно, слишком боялся, что из-за этого Сынмин уйдет. Чанбин пытался уговорить его спуститься в подвал, но Сынмин сначала просто игнорировал эти уговоры, а потом пригрозил перестать спать с ним, если Чанбин так продолжит. Я хочу, чтобы ты мог себя защитить, сказал тогда Чанбин. Хён, я не выхожу из гребаного дома, ответил ему Сынмин. — Неважно, — сказал Сынмин. — Тур. Ты видел мои компьютеры, пожалуйста, не трогай их. Если тебе понадобится компьютер, у нас есть штук десять наверху, я могу установить один для тебя. Это было еще одним примером прямоты, которая не нравилась людям в Сынмине, но Феликс лишь улыбнулся совершенно согласно и сказал: — Хорошо, это справедливо, я не буду их трогать. Но можно посмотреть? Выглядит круто. Сынмин показал ему, а потом — показал стеллажи, все старые холодильники со снятыми дверями. Сейчас в них было практически все, что Сынмину только могло понадобиться, и кое-какие вещи, которые он не планировал использовать, но предпочитал иметь: провода разных цветов; гаечные ключи, отвертки и сверла всех возможных размеров; молотки весом от практически невесомых до одного, который был для него слишком тяжелым; замены зажимов, прикрепленных к рабочему столу, и его паяльника; разнообразная коллекция электронных печатных плат. Феликс смотрел на все это, словно ребенок рождественским утром. — Вау, — сказал он, рассматривая провода. — Мне приходилось буквально красть это все, когда я работал на Мэгпай. Это было интересно: то, как Феликс называл своего отца только по его титулу. Это было дистанцированием, Сынмин знал, потому что называл этого человека только так, и это было ради дистанцирования. Было проще забыть, что он когда-то вращался в одних кругах с ним, если не использовать его имени — в то время Сынмин не был в индустрии, но его родители точно имели общих друзей с ним до того, как все покатилось в ад. Сынмин предпочитал называть его Мэгпай, монстром, который не был человеком из плоти и крови. — Что Минхо-хён сказал о плане? — спросил он, когда Феликс принялся перебирать разные формы и размеры печатных плат. — О, — произнес Феликс, роняя платы обратно в контейнер. — Ну, системы охраны казино и сейфа находятся в разных, приватных сетях. Мы не сможем проникнуть в них отсюда, нам понадобится подобраться ближе. Так что он говорит, что нам, скорее всего, понадобится фургон. Сынмин сдержался, чтобы не выругаться. Он предполагал это, так что не был удивлен — какая охранная система сейчас хранилась не на приватном сервере — но это звучало так, будто ему придется самому выйти на задание. — Это значит, что нам понадобится два фургона? — спросил он. — Один для каждой цели? — Здания достаточно близко, так что, если найдем хорошее место, мы сможем обойтись и одним, — сказал Феликс. — Но нам придется провести тесты, чтобы понять это. Сынмин вздохнул. — В любом случае, все звучит так, будто мне придется выйти в поле. — О, да, — немного удивленно проговорил Феликс. — Я думал, ты будешь со мной? Это было правдой — возможно, Сынмину всегда было суждено быть на этом задании, потому что если и было что-то, что Минхо не стал бы делать — это оставить нечто столь важное, как проникновение в охранную систему и камеры, кому-то, кого он не знал и еще не успел проверить. Сынмину придется просто согласиться, просто чтобы убедиться в том, что Феликс сделает то, что должен. Сынмина это, по большей части, раздражало. Он очень старательно выбирал себе роль в этой индустрии. Дело было не только в его таланте; он не хотел выходить на задания. Он делал это раньше, когда у него не было выбора, и собирался сделать это и в этот раз, потому что работа была слишком большой, слишком важной, чтобы отказаться, но это не значило, что он будет этому рад. На деле, он планировал изо всех сил показывать свое недовольство, и все должны будут с этим смириться. — Фургон, — произнес он. Он не должен был быть большим, заметным, привлекающим слишком много внимания, но достаточных размеров, чтобы вместить все оборудование. Им понадобятся компьютеры и достаточно экранов, чтобы видеть все, что ему нужно будет видеть, и если они с Феликсом будут там вместе, им понадобится пространство. Он посмотрел на Феликса, который продолжил рассматривать все коробки и баночки, которые были у Сынмина. Он не уделил внимания ничему, что можно было бы считать оружием, и теперь ковырялся в коробочке с маленькими шурупами. — Ты сказал, что ты самоучка, твой отец тебя этому не учил? Феликс помолчал несколько мгновений, но когда заговорил, то обернулся через плечо, и Сынмин с легкостью встретил его взгляд. — А, нет, по большей части, он не хотел это поощрять. Он хотел, чтобы я был скорее- мускулистым парнем, честно говоря. Это не очень хорошо сработало, так что в конце концов он позволил мне заниматься этим. Но к тому времени я уже всему научился сам. — Но он не знал о бомбах, — сказал Сынмин. — Нет, — ответил Феликс. — Я не хотел, чтобы он знал. Он бы захотел использовать их. Интересно, что Феликс не только рассказал об этом им, но и активно использовал этот факт в свою пользу. Было ли это знаком того, что он доверял им не злоупотреблять этим навыком, или просто знание, какие разрушения мог причинить его отец с таким оружием в легком доступе? Скорее всего, второе, думал Сынмин. У Феликса действительно не осталось никаких розовых очков на глазах в том, что касалось его отца. — Здесь так круто, — сказал Феликс, теперь полностью поворачиваясь к нему и играясь с дыркой в низу свитера. Это выглядело нервным жестом, но дырка становилась все больше на глазах у Сынмина. — Тебе так повезло, что у тебя есть что-то подобное. Сынмин знал — и слышал тоску в голосе Феликса. Он мог бы предложить ему спускаться сюда, чтобы работать, но не стал бы. Если Феликсу понадобится сделать что-то для задания, Сынмин убедится, что будет наблюдать за ним в это время. Он не позволит Феликсу пользоваться своим пространством без присмотра. Он не настолько наивный, не настолько небрежен в вопросах безопасности своей— команды. — Скажи мне, что еще придумает Минхо-хён, — сказал он. — И передай ему, что если нам нужен фургон, я могу добыть его для нас. Феликс медленно кивнул, уже направляясь к двери. Явно, он прочитал в голосе Сынмина желание завершить разговор. Был ли он правда настолько покладистым, чтобы принять от кого-то такую грубость без всяких жалоб? Если так, то немудрено, что он уже поладил с Хёнджином. Если нет — Сынмину интересно было, когда он взорвется. На кого. Сынмин делал себя чертовски большой целью, но он полагал, что так и бывает, когда ты, и только ты один, знаешь правду о чем-то. Он смотрел, как Феликс выходит за дверь мастерской, и та тяжело захлопывается за ним. Сынмин повернулся к своей стене с запасами и принялся собирать материалы. Надо над чем-то поработать, решил он где-то в середине разговора. Над чем-то, где нужны были руки, над чем-то ощутимым, что он сможет почувствовать и держаться за это как за доказательство, что он живой, настоящий. Все эти живые воспоминания о прошлом начинали становиться слишком тяжелыми. —— Чан взобрался по лестнице на четвертый этаж; его мозг все еще полнился мыслями, несмотря на усталость. День был долгим: пришлось рано встать, после того, как он поздно лег, и сделать больше дел, чем ему казалось возможным. Это не было чем-то необычным, и ему нравилось, чтобы так было; он предпочитал погружаться в работу когда только мог, но это все равно было тяжело, и теперь он был голоден и счастлив наконец все закончить. Он прошел в квартиру, зевая в ладонь, и тут же застыл на месте. Он не забыл о Феликсе — как он мог — но его усталый разум немного сбился с толку, и он был шокирован при виде белых волос Феликса и самим парнем, сидящим на одном из диванов. Что бы Хёнджин ни сделал с его волосами, это так его изменило, что на мгновение, Чан его не узнал. Лицо Феликса обратилось к нему, и Чан вошел — плавно, как он думал — в дверь квартиры, пытаясь не выставить себя идиотом. Он улыбнулся, осторожно закрывая за собой дверь, и сказал: — Привет всем. Чонин, лежавший на диване напротив Феликса, закинув ноги на стену таким образом, от какого Чанбин пытался его отучить из недели в неделю, посмотрел на него и сказал. — Привет, хён! Минхо, сидевший за кухонным столом, уже смотрел на него с того момента, как открылась дверь, наверняка подняв на нее взгляд, как только услышал писк клавиатуры. Феликс помахал рукой, очаровательно неловко, а потом опустил руку, слегка порозовев. Что же Хёнджин наделал, подумал Чан с легким отчаянием. Пропал пятнистый желтый блонд, который делал Феликса таким тусклым, заставлял выглядеть еще измотаннее вместе с его худобой. Теперь его волосы были мягче, платинового блонда, который больше не казался иссушенным и спутанным. Они были собраны в маленький хвостик, и прядки, обрамлявшие его лицо выглядели мягкими, чистыми. Кто-то, и Чан решил, что это тоже был Хёнджин, обвязал вокруг хвостика ленточку, красную, почти одного оттенка со свитером на Феликсе, такую длинную, что концы свисали вниз. Это было- красиво. Настолько, что Чан не знал, что с этим делать. Возможно, он пялился; он точно пялился тогда, в подвале, когда наблюдал спарринг Джисона и Феликса. Ему повезло, что Джисон подумал, что он просто был увлечен их поединком, а не чем-то ещё. Не увидел его растущего уважения при виде того, как Феликс из раза в раз поднимался с пола и пробовал снова, хотя явно устал и никогда бы не победил. Не заметил восхищение, которое уже испытывал Чан, глядя на внешность Феликса: его мальчишескую красоту, его веснушки. Не понял того, что в голове Чана даже несколько часов спустя вертелось ощущение того, как он кончиком пальца коснулся кожи Феликса. Именно поэтому он так старался не касаться Феликса остаток их сессии, изо всех сил держал дистанцию. Его реакция его шокировала. Он сдвинул руку быстро, но недостаточно быстро. Кожа Феликса была тёплой и мягкой, и он такими большими глазами смотрел на Чана. В нем было что-то такое, может быть, его хрупкая худоба, от чего Чан удивлялся всякий раз, когда смотрел на него и ему не приходилось опускать взгляд. Он оторвал взгляд, и вместо этого посмотрел на Минхо. — Как продвигается работа? — спросил он. Минхо пожал плечами. Пожалуй, это было хорошим знаком: то, что он сидел в одной комнате с Феликсом и Феликс не выглядел расстроенным или более взволнованным, чем когда был в подвале с Чаном. Джисон был очень осторожен рядом с Минхо первые несколько недель, после того, как тот сорвался на его слишком ранние попытки познакомиться поближе. — Продвигается, — сказал Минхо. — Думаю, нам нужен фургон. Чан поднял бровь, но не стал задавать вопросов. Потом у них будет время обсудить детали, но сейчас становилось поздно, и он устал. Он кивнул и повернулся к Чонину на диване. Чонин, по-видимости, читал книгу; она лежала открытой на его груди. Чан подошел к нему и взял ее в руки. Это оказался один из комиксов Джисона. — Не знал, что ты это умеешь, — сказал он, принимаясь листать ее зажав страницу Чонина пальцем. — Что? — спросил Чонин, глядя на него, но не убирая ног от стены. Чан широко улыбнулся. — Читать, — сказал он. Чонин наполовину скатился с дивана и ударил Чана в бедро, достаточно сильно, чтобы Чан ойкнул, уронил книгу на него и убрался подальше, смеясь. Он услышал, как Феликс тоже смеется, но быстро сдерживает себя, и когда он взглянул на него, тот улыбался, прикрывая рот рукой. Мило! подумал дурацкий первобытный мозг Чана. — Хён, какой ты грубый, — пожаловался Чонин, окончательно переворачиваясь и поднимаясь на ноги забыв о книге. — Если бы ты не умел читать, — сказал Минхо, начиная собирать папки и бумаги со стола, — в этом бы был виноват хён, малыш, потому что это он тебя учил. — Это правда! — воскликнул Чонин, указывая пальцем сначала на Минхо, потом на Чана. — Что это будет о тебе говорить, а? — Не я учил тебя читать, — все еще смеясь, сказал Чан. Он протянул руку, чтобы взъерошить Чонину волосы, и взамен получил шлепок. — Успокойся. Что хочешь на ужин, м? Я закажу что-нибудь, нам стоит устроить приветственный ужин для Феликса. — Я хочу- — Чонин замолк, прикусил нижнюю губу, а потом сказал: — Феликс-хён должен выбрать, потому что это его ужин, — Чан хотел сжать его в объятиях за это, но знал, что Чонин никогда ему такого не позволит. Теперь он стал таким независимым. Но когда они оба взглянули на Феликса, тот выглядел, словно олень, пойманный в свете фар; Чан ещё не видел, чтобы ему было так дискомфортно. Даже вчера под прицелом пистолета он выглядел спокойнее. — О, нет, — быстро проговорил он. — Я не знаю, кому что нравится! Чонин, выбирай ты. Чонин снова засветился. — Пицца! — воскликнул он. — Я хочу пиццу. Ты согласен, Феликс-хён? — Да, — ответил Феликс. Дискомфорт пропал, и он снова улыбался, глядя на Чонина, точно также очарованный им, как и все остальные. — Звучит хорошо, Чонин. — Хорошо, — сказал Чан. Он снова попытался взъерошить волосы Чонина, и на этот раз застал его врасплох. Чонин вскричал и убежал, чтобы спрятаться за Минхо, который закатил глаза, но ничего не сказал Чонину, тянущему его за футболку. — Значит, пицца. —— Чанбина и Джисона отправили забрать еду, и когда они вернулись, Чонин спустился помочь им и позвать Сынмина, имевшего привычку игнорировать сообщения о подобных собраниях и случайно или намеренно приходить тогда, когда все уже ушли. Было бы неправильно, если бы он не пришёл поесть со всеми. — Хён, — сказал он, заглядывая в дверь мастерской Сынмина. Тот работал за столом и держал в руках паяльник; в воздухе стоял запах расплавленного металла. На нем были защитные очки, и он прищурился, глядя сквозь них на Чонина. — Хён, у нас вечеринка с пиццей. — Я занят, — сказал Сынмин, помахивая паяльником в воздухе. — Йа, Ким Сынмин, — заорал Чанбин из-за спины Чонина, где они с Джисоном едва тащили в руках огромное количество коробок с пиццей. — Иди помоги нам, ленивый говнюк. Даже сквозь очки Чонин смог увидеть, как Сынмин приподнял одну бровь. Но это сработало; он отложил свою работу и поднялся на ноги, снял очки и бросил их на стол. — Как ты меня назвал, — опасно произнес он, приближаясь к двери. — Я единственный, кто здесь работает. — А я чем занимаюсь, — сказал Чанбин. Чонин отошел в сторону, чтобы выпустить Сынмина, и увидел, что Чанбин просто широко улыбался. Не успел Сынмин сделать больше шага наружу, он пихнул ему в руки две коробки, и Сынмину пришлось взять их, прежде чем они просто упали на пол. — Чем я занимаюсь, если не работаю? — Ты мальчик на побегушках, — сообщил Сынмин. Он начал подниматься по лестнице, не успел Чанбин ничего ему ответить, но тот лишь со смехом последовал за ним. Джисон закатил глаза и сгрузил несколько коробок в руки Чонину, и вместе они пошли наверх. В квартире Хёнджин уже вышел из комнаты и, по-видимости, занялся тем, что требовал у всех мнение насчет волос Феликса. — Я хорошо справился, да? — спрашивал он Чана в кухне, когда Чонин вошел. — Хорошо смотрится, да? Чан смеялся. Феликс сидел на диване весь красный пряча руки под бедрами. — Хёнджин, — сказал он. — Это всего лишь волосы. — Но выглядит так хорошо, — ответил Хёнджин. — Чанбин-хён, посмотри на волосы Феликса и скажи, что я хорошо постарался. Чанбин улыбнулся Феликсу, выглядевшему так, будто немного хочет умереть, и сказал: — Да, Хёнджин, ты просто волшебник. Помоги мне с пиццей. Хёнджин послушался, тихо ворча. Но он был прав, думал Чонин, волосы Феликса и вправду выглядели хорошо. Чонину особенно нравилась лента, она была такой чудесной деталью. Хёнджин был хорош в этом: в том, чтобы добавлять почти ко всему мелкие детали, но особенно, когда это касалось моды, искусства, макияжа. Он сам научился писать картины и рисовать, сам научился макияжу по видео в интернете, и он был хорош в этом настолько, что Чонин, даже если бы посмотрел все те же видео и попробовал бы все то же самое, никогда не справился бы. Чонин поставил коробки на кухонный стол. и принялся открывать их и коробочки с закусками вместе с Чанбином. Это не было чем-то необычным для них: вот так вместе есть, хотя обычно кто-то просто оставлял еду, а остальные брали ее, когда хотели. Этот вечер, когда все собрались вместе, напомнил ему о временах до того, как Минхо и Сынмин стали жить с ними, до того, как они даже переехали сюда. Только он, Чан и Чанбин, а потом — Хёнджин, за этим столом ели то, что принес для них Чанбин. — Итак, — сказал Чан, отходя назад, когда все было готово. Еды было действительно много, подумал Чонин; остатки пиццы они будут есть еще пару дней. — Берите тарелки и угощайтесь. Чонин брал еду первым, так было всегда. Здесь была иерархия, хоть это и не говорилось вслух. У него всегда была эта привилегия, Чан и Чанбин хотели убедиться, что ему достанется лучшая часть еды, которую они сегодня ели, чтобы наверстать упущенное за те годы, когда они почти не ели. Даже тогда Чонин знал, что Чан отказывается от своей еды, чтобы Чонин мог поесть, перекладывал еду со своей тарелки ему. Когда Чонин отошел со своей едой, начался хаос. Чонин уселся на свой любимый диван, позволяя им пререкаться и толкаться; в комнате стало шумно. Это никогда не было серьезно, так что он никогда не вмешивался, но видел, как Феликс стоит с самого краю, слабо улыбаясь, но выглядя шокированным. Он привыкнет, думал Чонин. Иначе и нельзя. Сынмин выбрался первым, все еще такой же недовольный, как и когда Чонин пытался позвать его — но под всем этим была улыбка, и когда Чонин широко ему улыбнулся, Сынмин сел на диван напротив него и закатил глаза. — Пицца была моей идеей, — сказал ему Чонин. — И гавайская тоже? — спросил Сынмин. — Потому что это дерьмо никто не доест. Чонин улыбнулся и покачал головой, кусая от своего кусочка пепперони совершенно нормального размера. На деревянном стуле за общим столом сидел Минхо, и язык его тела был спокойнее обычного. Еще одна часть растущего списка доказательств, что ему на самом деле нравятся общие ужины. — Вот, — сказал Минхо, бросая на кофейный столик чесночный соус. — Я стащил его, пока никто другой не добрался. Чонин схватил коробочку, пока никто не успел осознать и попытаться забрать его себе. — Спасибо, хён, — сказал он. Минхо фыркнул. Вокруг еды все стало успокаиваться, и Чонин увидел, как Феликс выходит из толпы и идет к диванам, неуверенный. Чонин помахал ему рукой и похлопал по свободному месту рядом с собой. Феликс обошел Минхо на стуле и осторожно сел на диван, будто все еще сомневаясь, что ему тут рады. Чонин улыбнулся ему так ярко, как только мог. — Мне очень нравится твой цвет волос, — сказал он. — Выглядит замечательно. — О, — произнес Феликс, удивленный, но заметно довольный. — Спасибо. Чонин бросил взгляд на тарелку Феликса, интересуясь, что он для себя выбрал, и обнаружил, что Феликс взял для себя лишь один кусочек сырной пиццы и ничего больше. Чонин думал, сказать ли ему что-то — в их семье было принято замечать такие вещи вслух, но он размыто понимал, что у других может быть не так — но Хёнджин его опередил. — Ликс, — сказал он, возникая перед ними, держа в руках свою, заметно более полную, тарелку. — Ты шутишь? Тебе нужно больше еды. Феликс взглянул на Хёнджина, потом — на Чонина, и быстро оглядел комнату. Джисон и Чанбин все еще спорили о чем-то, но Чан и Сынмин смотрели на них, и Феликс порозовел. — Хёнджин, все хорошо, — сказал он. — Нет, — ответил Хёнджин. — Я уже говорил, тебя надо откормить. Вот, я взял для тебя. Хёнджин переложил два куска пиццы со своей тарелки, и вдобавок — сырную палочку и два кусочка чесночного хлеба. Феликс наблюдал, как еда перемещается на его тарелку с выражением лица, в котором читался голод и глубокий дискомфорт. Он выглядел так, будто хотел остановить Хёнджина, но знал, что это бессмысленно, что мог сказать ему и сам Чонин. Хёнджин редко о чем-то спорил с кем-то, кроме него, но за годы Чонин испытал это столько раз, что понял: если Хёнджин что-то решил, его не переубедить. — Вот, — сказал Хёнджин, когда тарелка в руках Феликса грозилась прогнуться под весом всего, наложенного на нее. — Съешь все это, и я оставлю тебя в покое. Феликс умоляюще посмотрел на него. — Хёнджин, — тихо проговорил он. — Я ведь говорил тебе, у меня нет- денег. Я не смогу за себя заплатить. — О чем ты вообще говоришь, — произнес Хёнджин. — Феликс, — вступил в разговор Чан. Он улыбался, той обаятельной и дружелюбной улыбкой, которая нравилась Чонину больше всех, хотя он никогда не сказал бы об этом Чану. — Не волнуйся об этом, я плачу за все. Он сказал это так сухо, что и Чонин, и Хёнджин расхохотались; Сынмин улыбнулся и попытался скрыть улыбку, откусывая пиццу. Феликс же явно не понял шутки, и Чонин задался вопросом, объяснил ли ему кто-то как тут все устроено. За всю их еду платил Чан — он отвечал за домашние расходы. Так было с самого начала, когда к ним только присоединился Чанбин. Им платили зарплату — ну, всем остальным. Деньги Чонина были скорее карманными, потому что он не ходил со всеми на задания, но все равно. Их заработные платы предназначались для личного использования — за еду, дом и все подобное платил Чан. Нужно будет рассказать об этом Феликсу потом, подумал он. Чтобы тот не волновался. Но Чонин заметил — худые кости на его запястьях, острую линию челюсти, даже при первом взгляде это казалось неестественным. Просто потому что Чан изо всех сил старался сделать так, чтобы у Чонина было достаточно еды, не значило что у них всегда она была, и Чонин был тощим и маленьким, и это вызывало у других ужас. Теперь он был выше, лучше сложен, и годы худобы остались позади. Но он знал, как действовало недоедание, и оно ясно читалось в фигуре Феликса. — Держи, хён, — сказал он, придвигая ближе свою тарелку, чтобы перекатить палочку моцареллы на тарелку Феликса, где она ненадежно оказалась на самой вершине кучи еды. Феликс встревоженно посмотрел на него; Чонин откинулся на спинку дивана. — Чонин, нет, — сказал Феликс, порываясь вернуть ее. — Лучше ты ешь. — Нет, ты, — сказал Чонин, убирая свою тарелку подальше от Феликса. — Это твой приветственный ужин, ешь. — Какой же ты хороший мальчик, — проворковал Хёнджин таким голосом, будто Чонин был ребенком, а не всего на два года младше. — Ликс, ешь свою чертову еду. Он сел рядом с Феликсом — теперь они трое были стиснуты на одном диване — и стал притворяться, будто собирается собственноручно кормить его, если он не начнет есть. Это успешно отвлекло Феликса от попыток вернуть палочку моцареллы Чонину. Чонин расслабился, вернул внимание своей тарелке и нашел- палочку моцареллы, лежащую на кусочке его пиццы с горгонзолой. Он недоуменно смотрел на нее несколько секунд. — Погодите-ка, — сказал он шепотом. — У меня было две? — Это обязательно, малыш, — сказал Минхо. О, подумал Чонин. Он поднял глаза и увидел, что Минхо на него не смотрел: он наблюдал за тем, как Джисон пытается украсть, кажется, последнее луковое колечко у Сынмина. Быстрый взгляд дал понять, что на тарелке Минхо не было сырной палочки. — А где твоя, хён? — спросил Чонин. — Съел, — ответил Минхо. Он не смотрел на Чонина, говоря это. Чонин смотрел на его тарелку, пытаясь скрыть улыбку. Это удивляло его иногда: когда Минхо так плохо о чем-то лгал. Он казался таким человеком, который должен быть хорош во всем, но он не был — кончики его ушей были красными. Чонин не собирался говорить ему, что знает о его лжи. Вместо этого он принялся медленно, с наслаждением есть эту сырную палочку. Минхо вовсе не обязан был давать его ему; Чонин бы спокойно прожил и не съев сырную палочку, и он знал, что Минхо это понимал. Чонин хотел поблагодарить его, но знал, что Минхо притворится, что не понимает, о чем речь. Пока все ели, в комнате было менее шумно. Джисону не удалось стащить луковое колечко, но когда Чанбин вежливо попросил, Сынмин отдал его ему, так что теперь разворачивался спор о том, кто больше всех нравится Сынмину. Сынмин настаивал на том, что никто из них ему не нравится. — Сынмину больше всех нравлюсь я, — встрял Чонин, жуя краешек пиццы. — Правильно, — откликнулся Сынмин. — Больше всех мне нравится Чонин. — Да, но это не считается, — отмахнулся Джисон. — Чонин всем нравится больше всех. Это не считается. — Точно, придется не учитывать Чонина, — согласился Чанбин. — Значит, не учитывая Чонина, кто тебе нравится больше всех, Сынмин-а? — Чан-хён, — сухо сказал Сынмин. Джисон и Чанбин простонали. Чан засмеялся и склонился вперед, чтобы дать Сынмину пять; каждое действие Сынмина говорили о том, как ему не хочется это делать. — Я согласен с этим порядком, — сказал Хёнджин, — Чонин, потом Чан-хён. — Вау, — сказал Чанбин. — Это моя благодарность? Годы, что я выращивал тебя собственными руками, только чтобы быть на третьем месте? — Я не говорил, что ты на третьем месте, — прямо сказал Хёнджин. Чанбин отреагировал так, будто Хёнджин выстрелил ему в сердце — слишком театрально даже для него, и Чонин увидел, как Хёнджин прячет улыбку в куске пиццы. Рядом с ним Феликс ел свой второй кусочек, медленно, но верно. Он был очень сконцентрирован на еде; Чонин не был уверен, что он следит за разговором вокруг него. Чонин помнил такой голод: когда ничего вокруг не значило больше, чем нужда просто съесть то, что перед тобой. — Я правда твой любимый? — спросил Чонин, склоняясь через кофейный столик, чтобы поймать взгляд Джисона. Джисон посмотрел на него, потом на Хёнджина, который ел и не смотрел на него в ответ, а потом снова на него, широко улыбаясь. — Конечно, — сказал он. — Кто же еще? Ты же наш малыш. А, вот оно, подумал Чонин. Он все еще был ребенком для них, со всеми вытекающими последствиями. Но все равно он был слишком доволен, чтобы возмущаться, сидя здесь, чувствуя, как бедро Хёнджина прижимается к его, Минхо находится так близко, что почти касается его, и Чан наблюдает за ними с мягкой улыбкой. Так что он лишь улыбнулся и кивнул. — Вопрос в том, — сказал Сынмин, отставляя свою пустую тарелку на кофейный столик, — кто больше всех нравится Чонину? Чонину удалось сдержаться и не посмотреть на Минхо. Он не был уверен, смотрит ли Минхо на него, но, казалось, что все остальные в комнате — да. Он засмеялся; это было так смешно: как они все ждали его ответа, будто это имело смысл. — Это просто, — сказал он. — Чан-хён. Чан победно вскинул кулак. — Нет, — сказал Джисон. — Нельзя выбирать собственного брата. — Можно, — сказал Чонин. — И что ты мне сделаешь? За это он готов был умереть, потому что если Чан не мог быть его самым любимым, то другой выбор будет обидным для остальных. Помимо этого, он не был уверен, что может сказать, что Минхо — его любимый из всех, не показав своих истинных чувств, и он не хотел, чтобы это произошло перед всеми на семейном ужине. Минхо фыркнул. — В этом есть смысл, — сказал он Джисону. Чонин рискнул бросить на него взгляд: Минхо расслабился в кресле еще больше. Его тарелка стояла на полу у его ног. Он заметил на себе взгляд Чонина и улыбнулся ему, одной из своих маленьких улыбок, от которых Чонин чувствовал себя так, будто пропустил ступеньку. — Он говорит, что это Чан-хён, потому что все знают, что я его любимый, а он не хочет, чтобы Чанбин-хён расстраивался, — нагло сообщил Хёнджин. — В какой это вселенной, — сказал Чанбин. — Чонин, если ты правда поставишь меня на третье место, я ухожу, я серьезно. — Как насчет этого, — приторно протянул Чонин. — Мне никто из вас не нравится. Это заставило Минхо засмеяться тихим выдохом. То, как приятно было Чонину стать причиной этого, было, правда, позорно. Сынмин тоже засмеялся, и Чан, и может быть, Хёнджин тоже засмеялся бы, потому что ему нравилось, когда Чонин вел себя нагло, но вместо этого он сказал: — Боже, Ликс, дай мне тарелку. Он забрал тарелку из рук Феликса и осторожно поставил ее на кофейный столик среди других. Чонин осмотрелся и увидел, как Феликс обмяк рядом с Хёнджином, почти уснув. Он потер лицо и сказал: — Простите, я просто устал. — О-о, — сказал Хёнджин, пытаясь ущипнуть его за щеку — и Феликс ему позволил. Чонин бы шлепнул его по руке. — У малыша был занятой день. За это он все-таки заработал недовольный взгляд Феликса. Но очевидная усталость сильно снизила его эффект. Хёнджин лишь заворковал, похлопывая его по щеке. — Хорошо, хорошо, — сказал Хёнджин. — Значит, нам пора спать. — Сейчас восемь вечера, — сказал Джисон. Он слабо улыбался, будто думая, что Хёнджин шутит. Сейчас было раньше, чем когда Чонин предпочитал ложиться спать, что значило — ужасно рано для Хёнджина, который чаще всего встречал рассвет. — И что? — спросил Хёнджин, также прямо, как он иногда был с Чанбином но немного менее- дразняще. Он хмурился, почти прожигал Джисона взглядом. — Он устал, он может пойти спать, когда захочет. Он начал подниматься с дивана. Феликс выглядел так, будто не хочет ничего сильнее, чем пойти спать, но он сказал: — Хёнджин, все в порядке, Джисон прав, тебе не нужно идти со мной. — Все в порядке, — ответил Хёнджин. Он поднялся на ноги и протянул ему руки. — Мне все равно нужно поработать над картиной. Он взглянул на Чонина, говоря это, что значило: он собирается работать над подарком Чану на день рождения. Когда Хёнджин попросил Чонина попозировать для фотографии, тот не осознавал, что она станет референсом для портрета. Это должно было стать подарком для Чана, и всякий раз, когда Чонин об этом вспоминал, ему хотелось пробраться в комнату Хёнджина и сжечь картину. Но он никогда бы этого не сделал, так что приходилось страдать. Феликс взял руки Хёнджина и позволил ему поднять себя на ноги. Он был немного неуклюжим, почти запинался. Хёнджин помог ему устоять, тихо смеясь. — Хорошо, — сказал он, обнимая его за плечи. — Скажи всем спокойной ночи. — Агх, — сказал ему Феликс, но всем остальным, — спокойной ночи. Раздалась череда пожеланий спокойной ночи; промолчал лишь Минхо, хмуро смотревший на Хёнджина и Феликса. Раньше в их встречу он вел себя вежливо, но явно не был рад тому, что Феликс здесь. Он выглядел так, будто подозревал, что усталость — это лишь притворство. Чонин осмотрел остальных, когда Хёнджин медленно повел Феликса в спальню, говоря с ним о том, как они будут чистить зубы, словно мать, напоминающая об этом ребенку. Чанбин все еще ел, как и Сынмин, но он расправлялся только со вторым своим куском пиццы со сладким картофелем; он ел медленнее всех. Джисон игрался с колечком с банки колы, а Чан- О, подумал Чонин, глядя на старшего брата. Чан смотрел на Хёнджина и Феликса, или, точнее, только на Феликса, который вернулся на кухне, потому что сжимал в руке салфетку и забыл о ней. Феликс посмеивался над собой, сонно, и голос его звучал глубоко, и Чан смотрел на него так, как Чонин никогда, никогда не видел, чтобы он на кого-то смотрел. Он знал, что значит этот взгляд, потому что ловил себя точно на таком же, когда чистил зубы и задумывался о Минхо. Чан смотрел на Феликса- мягко. Это было почти незаметно, лишь крошечная перемена его лице, но Чонин знал его так хорошо, лучше всех их. Он был с Чаном дольше всех, вырос с ним и умел его читать. И этот мягкий взгляд никогда не предназначался Чонину или Хёнджину, когда они казались ему очаровательными. Нет, этот взгляд был теплее; это было в его глазах. Феликс исчез в коридоре. Чан обернулся к остальным, спрашивая Сынмина что-то о том, отследили ли они кого-то, кого им было нужно найти для задания, о котором Чонин ничего не знал. Чонин поерзал на диване; теперь для него одного было так много места. Самое время, подумал он, почти вибрируя от радости и так желая рассказать кому-то, кому угодно об этом. Чан был так любим уже столько времени, но это никогда не было той любовью, которую он так заслуживал. Он был достоин ее больше, чем кто-либо, кого Чонин знал. Самое, черт побери, время.