Совёнок наносит ответный удар (история про набег)

      Спустя несколько часов, за которые у Семёна было время обдумать многое, Петухипстер вернулся: весь в грязи и с парой синяков на лице. Тяжело дыша, он достал очередную сигарету и трясущимися руками закурил:       — Вот скажи мне, Семён Персунов, нахуя эти дебилы всё лезут и лезут? Ради чего?       — Я уже давно не двачую, — тихо ответил Сёма, не желая попасть под горячую руку, — но мне кажется, они просто идут за своей идеей.       — Какой идеей? — взбеленился главорг. — Что на их любимой игрульке кто-то посмел заработать? — он ткнул пальцем себе в грудь. — Так я с этого ни копейки не вынес! Или им нравится обливать всех говном, чтобы низвести до своего уровня?       Семёну было что возразить:       — Все мы: и набегаторы, и фистуны — в равной степени неудачники без личной жизни, отличий между нами почти нет. А «Лето», пусть оно хоть тысячу раз дерьмово написано, дало то, в чём каждый из нас отчаянно нуждался: компанию приятных девушек, пусть и ненастоящих, лёгкой юношеской романтики, светлой грусти о разбитых мечтах и несбывшихся надеждах…       Петухипстер молча смотрел на Семёна, о чём-то крепко задумавшись.       — Нарядив случайных баб в рубашки с нашивкой, короткие юбки и дешёвые парики, ты решил, что сойдёт? Да, сойдет! Я попался в ловушку и приехал сюда. Поздравляю с победой, маэстро, вы обманули дурака на четыре кулака. Вернее, на семнадцать тысяч рублей, и не одного, а сотню дураков.       Докурив цыгу, главорг ответил на удивление спокойно:       — Ты слишком хорошего мнения о людях, парень. Фистуны — жалкое зрелище, но эти набегаторы — дикие звери с неутолимой жаждой ломать всё прекрасное, издеваться над слабыми, ощущать себя героями в треде, чтобы диванные недоноски слагали про них легенды.       — Может и так, люди разные, — парировал Семён. — Но ты-то ради своего Шара чуть ли не убивать готов, а двачеры… Они отчаянно защищают доброе имя того малого, что у них осталось. Культура анонимных форумов в нынешнем интернете потихоньку умирает. Быть может, набег на твой фест — это последняя вещь, которую успеют сделать аноны перед окончательным забвением борд. И пускай они дикари — но благородные, а ты огребаешь за отношение к чужой культуре без должного уважения.       Петухипстер недовольно хмыкнул:       — Многие из этих идейных борцов сегодня покинут лагерь в полицейском бобике. Стоило оно того, как думаешь?       — Не нам за них решать, — отрезал Семён, желая закончить тему. — Но обе стороны перешли черту, и этот Совёнок-Фест окажется последним, борьба окончена.       — Пока Шар сломан, ничего не окончено, — тема с подачи главорга перешла в практическое русло.       — После всего, что здесь произошло! — воскликнул Семён. — Я уже готов был согласиться, но теперь… Никто, а тем более ты, не имеет права владеть Шаром, чем бы он там ни являлся, иначе события этой ночи покажутся лишь бледной тенью по сравнению с грядущими ужасами.       — Подумай хорошенько, Семён, — вкрадчиво произнёс Петухипстер. — Починим Шар, и загадаем желание, чтобы ничего этого не было: ни фиста, ни набегов. Счастья для всех даром, натуральный хэппи энд!       Парень не ответил. Его трясло от страха, но решение было принято. Главорг нахмурился:       — Ты забываешь, что я могу и по-плохому.       ***       Фистунское логово пребывало в смятении. Несмотря на ранний час, пивонеры не спали, разбуженные звуками набега и вонью говнокуба. Охранники обрабатывали захваченных легионеров, а организаторы спешно пытались собрать отряды для уборки территории. В нескольких километрах по течению двачеры отмывали в речке френдлифаер цвета детской неожиданности. Некоторые из них словили резиновых пуль в мягкие места, но серьёзных травм не было ни у кого — благо, охранники стреляли по ногам. Даже Балаклава, неудачно принявший на грудь, отделался лишь большим синяком. Группа авиаторов, исчерпав боеприпасы, уехала домой, а сама Мику переплыла залив и присоединилась к остальным девочкам.       Большой неожиданностью для всех стало появление Славяны. Она последней прибыла на место событий лишь после того, как хвастливая Улька проболталась ей обо всём по телефону. Славя застала взрыв говнокуба на подступах к лагерю, и быстро смогла организовать из встреченных набегаторов отряд, который спас команду Алисы.       — Что бы сказала Ольга Дмитриевна, глядя на вас, девочки?       Никто не ответил, ибо вопрос риторический. Тогда Славяна обратилась к Балаклаве:       — Вот скажи мне, набегатор, неужели вам так мешает этот фестиваль?       Двачер уважительно относился к помощнице вожатой, поэтому ответил развёрнуто:       — За всех не скажу, кто-то из легионеров даже в БЛ не играл, а присоединился чисто ради движухи. Но костяк в целом за то, что да — мешает. «Бесконечное Лето» — продукт от своих для своих. И даже если сами авторы мыслят иначе, мне в натуре плевать, а этот рассадник кринжа и унижений неразумных наших братьев-датфилов за двадцать тыщ с рыла должен быть отменён. Ну и… — Балаклава немного замялся, — чего греха таить, набегать весело. Даже фистунам нравится, но им западло признаться, ха-ха.       К диалогу присоединился ещё один двачер, Мотор:       — Пивонеры только и ждут очередного налёта, чтобы почувствовать себя защитничками перед всратками-косплеерками, которые им никогда не дадут. Знают, что вреда мы не причиним — вот и хорохорятся как петушки.       — Ага, а как прижмёшь, так сразу «не фанаты», — засмеялся Балаклава.       — В точку, /b/рат, — закончил Мотор.       — И что теперь будет с вашими, которых поймали? — спросила Славя.       — Да ничего им не будет, — ответила Алиса. — Упекут в обезьянник, дадут штраф пятьсот рублей. Фистолахта сильно превозносит подвиги легиона, а по факту на нас можно повесить лишь порчу имущества да хулиганство. В следующий набег засветившимся лучше не ходить, но… П-ф, малая цена за слепящий шин.       — Так говоришь, будто этого мало! — воскликнула блондинка.       — Я и не ожидала, что ты проникнешься, — хмыкнула Двачевская.       — А я не ожидала, что вы будете спокойно сидеть, пока Семён в плену, — огрызнулась девушка.       Набегаторы и набегаторки притихли, кроме всегда весёлой Ульянки.       — Скинемся по сто рублей на штраф, делов-то!       — Вы не понимаете, — голос Слави задрожал. — Всё серьёзней, чем кажется…       — Что угрожает нашему Семусечке? Славянушка, ну скажи пожалуйста-пожалуйста, — затараторила Мику.       — Почему ты так взволнована? — с беспокойством спросила Лена.       — Потому что я знаю, зачем Семён нужен Петухипстеру.       ***       — Я не хотел, чтобы вы узнали, — потупил глаза парень. — Это неприятно…       — Неприятно, что ты соврал нам, — резко перебила его Славя.       Она зашла в комнату Семёна после того, как Ульянка рассказала всем про «Бесконечное Лето». Тот сидел на кровати, обхватив голову руками:       — Я же говорил — Совёнок ненастоящий…       — Но ты не сказал, что он всего лишь игрушка, а мы, выходит, ожившие картонки!       — Это меняет дело?       — Расскажи правду, Семён, — перебила его Славя. — Как ты попал в Совёнок и зачем взял нас с собой?       Пионер тяжело вздохнул. Он понимал, что бесполезно врать проницательной Славяне.       — Ладно, я… Прости, но пообещай, — у Семёна подкатил ком к горлу, — что это останется между нами.       Девушка бросила презрительный взгляд, но легонько кивнула головой. Семён начал рассказ:       — Однажды зимой в парке я нашёл под лавкой какой-то старый чайник, а из него выскочил чудаковатый старичок и предложил исполнить три моих желания. Как в сказке про Хоттабыча, представляешь! И я мог пожелать всё что угодно, но…       — Но что?       — Тогда я вообще не хотел жить: меня бросила девушка, отчислили из универа, всё валилось из рук, с горя я днями бухал и опускался на дно. Было грустно и хотелось просто сдохнуть, вот и ляпнул первое пришедшее в голову, мол, хочу попасть в Совёнок, а почему нет? Я даже не думал… Но дедок щёлкнул пальцами и…       — И всё?       — И всё! Очнулся в Икарусе, а дальше началось «Бесконечное Лето». Счастья были полные штаны: целыми днями я общался с прекрасными девушками, балдел, гулял, купался, вкусно кушал и сладко спал. А каждые семь дней всё начиналось заново, стирая ошибки прошедшей недели, коих собиралось немало. В некоторых циклах я встречался с одной девушкой, в других — сразу с двумя, в третьих — уходил в библиотеку зачитываться до беспамятства, в четвёртых — учился играть на гитаре. Я верил, что попал в рай, но… Потом всё стало повторяться, раз за разом: одна и та же еда, одинаковые реплики, выученные наизусть книги, сто раз сыгранные песни, бесконечные мешки сахара… Я любил каждого в Совёнке, даже Электроника и Женю, но раз в неделю приходилось начинать жизнь с чистого листа. Особенно больно я стал переживать это с тобой, моя Славя. «Привет, ты наверное новенький…» — слова ранили меня всё больше и больше, и я понял, что влюбился окончательно. Рай живущего одним днём Семёна обернулся адом Семёну, что захотел жить достойно.       Суровая до сих пор, Славяна немного смягчилась:       — Это ужасно… Я…       — Я взмолился о помощи, — продолжал Семён, ибо знал, что другого шанса высказаться не будет, — и пришёл тот самый дедушка. В отчаянии я пожелал унести обитателей Совёнка в мой мир, где они смогли бы жить как обычные люди. Старичок даже разрешил выбирать товарищей из тех циклов, где всё складывалось наилучшим образом. Я ходил по ним и предлагал уехать со мной, но не все соглашались. В итоге я смог убедить лишь тех, с кем сблизился очень тесно: тебя, Алису, Лену, Мику и Ульянку.       — Это было второе желание?       — Да, — бессильно прошептал Семён, словно из него вышел весь воздух.       — Какое же третье?       — Его я так и не загадал, — ответил пионер. — Совёнок вернул мне силы, чтобы жить эту жизнь, но никто из вас в реальности так и не не полюбил меня по-настоящему. И ты, Славя, охладела ко мне уже навсегда. Цикл не начнется заново, но это мой выбор… И я его принимаю.       — Прости, — всхлипнула Славя. — Просто… Просто ты не тот Семён. Я изо всех сил пыталась смириться, но… — девушка зарыдала.       Они молча сидели на кровати и тихо плакали. Чтобы закончить это, пионер резким движением руки смахнул слёзы и поставил точку:       — Насильно мил не будешь, а кроме тебя, солнышко, мне ничего и не надо. Поэтому третье желание не будет загадано никогда.