О всех созданиях, лучших и умных

Когда Шерлок пробуждается, в сорванном горле ощущается привкус бульона, а на шее и щеке — эхо прикосновения ладони. Почти уверенный, что это Джим, он сглатывает, подавившись рвотным спазмом, но: — Э, вот этого не надо, окей, — советует Джон и Шерлок снова обмякает, недвижимый. Он лежит на кровати — с рамой, а не на матрасе у окна с видом на Бейкер-стрит, недостижимую мечту, — и его спину подпирают мягкие подушки. Очевидно, Джон сделал некоторую перестановку в их новой обители. Белые одежды и постель кажутся грубыми чувствительной коже сыщика, а его тело — неспособное или не желающее адекватно регулировать собственную температуру, — горит от лихорадки. — Хороший мальчик. Давай еще раз. К губам прислоняется что-то бумажное, и Шерлок вспоминает, что обещал Джиму поесть. Может, если глотнуть бульон, что держит Джон.. теплый, пахнущий мясом, и не сказать, что неприятно... то Джон уйдет и будет в безопасности, а Шерлок останется здесь, чтобы подвергнуться пыткам — зато не окончательно сгубивший жизнь человека, которого любит так сильно, что пытался уйти от него навсегда. — Изумительно. А теперь, полагаю, лучшее время, чтобы съесть вот это. Шерлок приподнимает веко. Джон удобно стоит на коленях на одеяле, в одной руке бульон, а в другой — две таблетки морфия. Его синие глаза мягко прищурены, но под маской безмятежного спокойствия кипит вулкан гнева. Зрачки Джонa словно подводные пещеры: на поверхности мягкая зыбь, а под ней в темноте таятся чудовища. — Давай, запей их. Сыщик лежит неподвижно, шокированный и несколько испуганный этим тестом... или что бы то ни было. — Я не злюсь. Это очевидная ложь, и Шерлок недоверчиво хмурится. — Это не твоя вина. Приподняв бровь, Шерлок пытается передать какой дрянью ты обкурился, идиот, не желая при этом открывать рот, поскольку вполне определенно испытывает тошноту. — Ладно, давай проясним, — рычит Джон. — Запереть гениального наркомана в выхолощенном интерьере в компании лишь морфия и одиночества достаточно бесчеловечно, а зеркало — вишенка на торте, не говоря уж о его альтернативе, которую я наблюдал, когда оно полчаса назад стало окном. Мы через улицу от 221Б, и несмотря на факт, что ты совсем сдурел, решив, что мне будет классно, когда ты добровольно пойдешь под нож... — Ты бы умер, — настаивает Шерлок хриплым, почти невнятным скрежетом. — Какую альтернативу ты предложил бы? Чтоб я тебя воскресил? — ...суть в том, что ты не мучил себя много лет, чтобы потом лишить себя свободы в некоей версии экзистенциального ада Сартра. Я не удивлен, что ты принимал морфий, и не зол на тебя за это. Я просто оторву голову Джиму Мориарти при первой возможности, а сейчас я даю тебе эти таблетки, потому что ты и так умираешь от голода, а если появятся даже мягкие симптомы отмены, если отказать тебе в этой малой дозе, то вся пища, что я вливаю тебе в глотку, вернется ко мне обратно. Запей. Эти. Таблетки. Шерлок Холмс. Этой проблемой мы займемся, когда он умрет. Курочка по зернышку. Взяв таблетки, Шерлок забрасывает их в рот и позволяет Джону снова прислонить кружку к губам. Скоро всё станет хуже, он знает, но сейчас у него есть морфий, есть теплый бульон, заполняющий оглушительно пустой желудок, и есть Джон, чья белая рубашка делает тонкие светлые волосы доктора гуще, а его четкая и решительная линия рта — самое восхитительное, что Шерлок вообще видел в жизни. Именно так он выглядел при перемещении войск и в конвое, осознает Шерлок, и хотя сходные выражения имели место у Джона в последние дни — хладнокровно оброненное я приду за тобой, словно бы не самое невозможное обещание на свете, — теперь Джон здесь и пахнет песчаными бурями, оружейной смазкой и домом. — Шинвелл, похоже, поселился на Бейкер-стрит с тех пор как я... исчез, — спокойно говорит Джон.Тянется за чем-то, лежащим дальше на одеяле, чего Шерлок не видит, и поднимает пакет с печеньем. — Готов к твердой пище? Хотя попей еще, их лучше попозже. Не скажу, что меня сильно заботит, что он занял мое кресло, раз мы спрятали миссис Хадсон и некому присмотреть за домом на случай, если кто-то из бездомных явится с новостями. Я... Боже, Шерлок. Мы искали тебя круглые сутки двенадцать дней, а ты был прямо под носом. Кажется, что каким-то образом я должен был это знать... ощущать тебя или что-то такое. Услышать, как ты здесь тихо сходишь с ума. Прости меня, пожалуйста. — Простить тебя за то... что у тебя нет со мной некой волшебной, экстрасенсорной связи? Ты что, правда сейчас это сказал? Ну да, прости, я иногда забываю, что из нас именно ты безумен, - тонко наблюдает Шерлок. Джон, улыбаясь, пожимает плечами: — Знаю, прозвучит странно, но люди в стрессовых ситуациях вроде этой частенько демонстрируют забавные случаи магического мышления. Это любовь, а не логика. То, как я не мог выключить свет в твоей спальне и... ты не представляешь, как я себя чувствовал. — Представляю. Губы Джона сжимаются, затем расслабляются и, облизнувшись, он фыркает коротким горьким смешком. — Стало быть зеркало, скорее, исключение, а окно, значит, правило? Он заставил тебя смотреть, как я лезу на стены. Ёбаный извращенец. — Все извращенцы мира возмущены этим сравнением. — Святая истина. — Но звука у меня не было, — признает Шерлок. — Что происходило? Джон вздыхает, потирая челюсть. — Толком ничего. Ты сошел с радаров в глубинах Теско. Какой-то хитрой триангуляцией Майкрофт отследил авто, в котором тебя везли, но оно было брошено. Видимо, тебя возили кругами, потом заехали на паркинг, поменяли машины и пшик — ты исчез. Я... никогда не забуду те ощущения... Боже. Мы тянули за все зацепки, но Моран с Мориарти, похоже, ушли глубоко в подполье. Я сперва не понял, но теперь и телевизор, и лифт — всё обретает смысл. Можно прислать кого-угодно тебя накормить, и никаких подозрений — просто кто-то идет по Бейкер-стрит с пакетом готовой пищи. — Я идиот, раз не заметил, как быстро отремонтировали этот дом, — говорит Шерлок, давая Джону шанс включить мозг и возненавидеть его, наконец. — Ты гений, не считавший ремонт оконных стекол в Вестминстере подозрительным, потому что он не был подозрительным. — Взрыв был неслучайным, и мне следовало предвидеть это. Все равно моя вина. — Прекрати, — бросает Джон тихим жестким тоном. — Сейчас же, блять. Шерлок качает головой, но все же подчиняется. — Ты работал с Лестрейдом. И с Шинвеллом. Был толк? — О, разумеется, мы все вылезли вон из кожи и выяснили, что ты растворился в долбаном воздухе, и можешь быть где угодно, не факт, что в Лондоне. Если бы я не боялся до смерти проебать твои поиски, наверное, поддался бы искушению надираться в хлам каждую ночь, даже, признаюсь, пару раз пропустил стаканчик с Брэдстрит, но тогда я уже был готов пробивать головой стены. Если бы я знал, что между их дислокацией и этой есть электросвязь... — Пожимает плечами. — Они замели все следы. Теперь след есть, но теперь нет способа известить Майкрофта, так? Шерлок снова качает головой. — Мне отчего-то не дали ни телефона, ни почтового голубя, ни даже сраную авторучку, Джон. — Я понял, понял, — Джон поднимает ладони вверх. — Но должно быть хоть что-то, что мы можем сделать. Ты здесь уже... боже, давно. Придумал что-нибудь? Допив бульон, Шерлок позволяет Джону забрать кружку и вложить себе в руку тонкое печенье. Смотрит на него с подозрением, и решает, что пока просто подержит его. Но морфий начинает действовать, и Шерлок допускает, что если повезет, через несколько минут он сумеет проглотить что-то тверже жидкости, и чем быстрее, тем лучше, потому что, может, тогда Джим будет милостив. Может, несмотря ни на что, Джим сдержит обещание. В конце концов, мольбы должны были его более чем восхитить. — У нас нет ни оружия, ни способа его обрести, — сухо говорит сыщик, собираясь с мыслями. — Твой мозг. Мои кулаки. — Ладно, у нас нет оружия, способного сравняться с пистолетом, не говоря уж о системе распылителей седативных веществ. Пища доставляется в бумажных контейнерах. У нас есть электричество и вода, но объединить их осмысленно не получится. У нас есть кровать, матрас, постель и туалетные принадлежности в мягких упаковках. Иногда он присылает свежие трусы.Потенциально лучшая идея — та, что приведет его сюда лично: близость дает нам шанс, но пока что я не сделал ничего достаточно интересного, чтобы изменить правила игры, не считая того, из-за чего ты здесь. Он присылает неплохое вино. Электробритва, как ни странно, хороша. Есть еще стальной стол, я провёл день в попытках его разобрать, и зеркало-окно, которое я пытался высадить, пока не покрылся синяками с ног до головы. Вот и всё, весь список. — Рана на плече выглядит лучше, — говорит Джон со сдержанным оптимизмом. — О, — Шерлок не вспоминал о той царапине уже много дней. — Да. Как твой бок? — Как новый. Шерлок закидывает в рот печенье и, в порядке самопоощрения, исследует вопрос лично, приподняв Джону рубашку. Синева обратилась в багрянец, а тошнотворный оттенок желчи — в здоровый розовый цвет. Сыщик позволяет себе мимолетное касание кожи Джонa, затем убирает руку и, со вздохом поражения, оседает на подушки. — Я так понял, мы под наблюдением? — полуподдразнивающе предполагает Джон. — Можешь думать о нас, как о пресловутых золотых рыбках, — соглашается Шерлок, указывая на вентиляционную решетку. Глаза снова закрываются, поэтому Шерлок ахает от неожиданности, когда Джон целует его — из горла вырывается высокий, исполненный сдавленным чувством, звук. Не вернуть поцелуй невозможно; тепло заливает яркой волной, словно Джон включил солнце в этой жуткой комнате, словно в потолок всё время был запрятан участок июльского Риджентс-Парка, а губы Джонa разогнали тени, чтобы выпустить на свободу пойманный в ловушку свет. — Прекрати. Нам нельзя, — умоляет Шерлок хриплым голосом. Открывает глаза. Его ладонь охватывает затылок Джонa, словно доктора сейчас оторвет от Шерлока и выбросит в распахнутый люк реактивного самолёта. Шерлок сам не понимает, прижимает ли Джона к себе, или все же отталкивает, до тех пор, пока Джон, последний раз коснувшись открытыми губами рта Шерлока, не отодвигается добровольно. — Я хочу, но он, о, боже, что он... — Знаю, любимый, — Джон снова садится на кровать, умиротворяюще лаская пальцами висок Шерлока. Его взгляд, твердый как гранит, только что отражавший жесткое веселье, теперь исполняется нежностью. — Мне действительно было это нужно. Было важнее любых последствий, потому что мы огребем их в любом случае, ты же знаешь? С нашими поступками это никак не связано. Мы, пожалуй, могли бы целоваться несколько часов подряд, заодно и по-быстрому перепихнуться, и в конечном итоге не ухудшили бы нашего положения. Так что мне нужен был поцелуй, потому что я начал думать, что потерял тебя навсегда, а это было невыносимо, но вот ты здесь — живой, хоть и не здоровый, и я теперь снова твой коллега. Я не буду распускать руки, если ты сам не захочешь. Окей? Шерлок кивает, едва дыша. Смотрит на умное создание, склонившееся над его подушкой, на улыбку, что играет на губах, влажных после поцелуя — и ощущает на сердце такой груз и чувство вины, что кажется, они могут раздавить ему ребра без какого-либо содействия со стороны Джима. — Джон, есть кое-что... тебе следует знать, — нерешительно начинает он. — Я… я всегда собирался это сказать, но так и не собрался. Но, поскольку... — Шерлок Холмс, заткнись, твою мать. Ошарашенный Шерлок чувствует, как его глаза недоверчиво распахиваются. Джон в ярости, и это как снег на голову. Его глаза прищурены, а уши краснеют. Но это лишено всякого смысла. Джон хотел, чтобы Шерлок принадлежал ему. Это Джон говорил Скажи, что ты мой, скажи..?, это Джон говорил Шерлоку, что влюбился, так почему теперь он выглядит, словно сейчас лопнет от ярости? Шерлок чувствует, как сердце сжимается, замирает в смертельном захвате неожиданного отторжения в добавок ко всему. Почему плечи Джонa расположены так, почему уши практически прижаты к черепу? Джон меня поцеловал. Только что. У Джона есть право меня ненавидеть, но тогда зачем меня целовать? Или люди целуют людей, которых начинают ненавидеть? — Я думал, что с тем же успехом могу сказать это сейчас, — хрипло признает Шерлок, ощущая себя полностью беспомощным. — Точно, и ты неслабо ошибся, — взрывается Джон, выразительно выпрямляясь. Сжимает и разжимает кулаки. — Не смей со мной прощаться, Шерлок. Не смей, лежа полузаморенный в клетке у психопата, прощаться со мной, потому что решил, что мне нужно услышать три заветных слова. Нет, не нужно. Ты не будешь говорить, что любишь меня, потому что считаешь, что одному из нас — или обоим, — предстоит умереть; прикуси язык, а когда мы отсюда выберемся, можешь говорить, что любишь меня хоть ежеминутно каждый божий день, если это будет правдой. Я был на Фрисландии, так что я в себе вполне уверен. Но ты не вручишь мне это, как ебаное прощальное письмо, лишь потому что от Мориарти у тебя мозги набекрень, и ты хотел завершить незаконченные дела. — Но... — Я тебе не незавершенка, понял, я твой долбаный коллега, и когда все закончится, скажешь мне, что захочешь. Но не ранее. Я люблю тебя. А теперь заткнись, отдохни немного, выясни, как печенье к тебе относится, а я вернусь, как закончу обход. Вряд ли найду что-либо, что ты упустил, но бездействовать сейчас не лучшее время. Все ясно? Шерлок молча кивает. Джон резко наклоняется, и снова целует его в уголок рта — краем губ, мягко. — Спи. Я буду здесь, когда ты проснешься. В этом-то и проблема, думает Шерлок, когда Джон идет к выходу. Когда Джон уходит, Шерлок трет кулаком грудь напротив сердца, сглатывает черное отчаяние и не позволяет себе — определенно, слишком часто в последнее время, — развалиться, как старый сарай под тяжестью снега.