О всех созданиях, лучших и умных

Много часов спустя — когда запах копченой утки уже почти выветрился, когда на улицах включились фонари, а по всей Великобритании — телевизоры, когда зашло солнце, и Бейкер-стрит погрузилась во мрак, разгоняемый только теплым сиянием окон и фонарей, и фар, и серебристыми лучами лунного света — Шерлок, в синем шелковом халате, лежит, свернувшись калачиком на диване, уткнувшись носом в подушки, всем видом напоминая котенка, съежившегося в углу. Сжав зубы, плотно закрыв глаза, мечтая о морфии и растворении в космическом небытии. И еще о предумышленном убийстве всех, кого он знает, кроме Джонa. — Приятель, успокойся, всё действительно не так уж плохо, — говорит Джон, кажется, уже в третий раз, с каждой попыткой формулируя идею немного иначе. С тех пор, как все ушли, Джон нарезает круги между гостиной и кухней, а Шерлок переоделся, чем дал понять, что считает день испорченным окончательно. Джона, очевидно, волнует, когда Шерлок планирует встать. Теоретически, ответ Шерлока был бы «никогда». Уж точно не после затянувшегося цирка, который он только что вынужден был наблюдать. Когда Джон в гостиной, он стоит над диваном, сжимая и расслабляя левый кулак, и разглядывает Шерлока, словно опасается, что сыщик рано или поздно лопнет от злости. Когда Джон в кухне, он пытается приготовить фасоль и тосты, потому что в доме больше ничего нет, а с китайскими блюдами легко справился бы и один Шинвелл Джонсон, даже без помощи компании остальных идиотов. Все ели и пили и говорили о Шерлоке, словно тот не существовал. Словно он не сидел рядом с ними в долбаной комнате. Словно они заботились. Словно он был важен. Словно было до него дело. Словно не просто пользовались в своих интересах. Словно он что-то значил. Словно был дорогим оборудованием, которое не хотели менять. Словно его на самом деле не ненавидели. Словно хотели, чтобы он жил. Словно нет нужды спрашивать, что он думает. Словно он не гений. Словно нуждается в защите. Словно им не до лампочки. Словно сам не продумывал все это сраную тысячу раз. Словно ему страшно. Что полная чушь. Ему не страшно. Шерлок никогда в жизни не был ни в большем замешательстве, ни в большей ярости. — Нет, дело будет рассмотрено уже через две недели, — жеманничал Майкрофт перед присутствующими. Словно его личной заслугой было, что Мориарти украл чертову голову, — и восхищался собственным коварством. — Процесс ускорили во всех отношениях. Судье и её семье обеспечен карантин в режиме строгой изоляции. Не говоря уж о том, что Мориарти не выпустят до окончания разбирательства, что также предоставляет нам дополнительную фору во времени. — То есть, в итоге его вообще не выпустят, и вопрос будет исчерпан, вы это подразумеваете? — внесла ясность Салли. — Нет, он утверждает, что Мориарти возместят ущерб, подарив личный остров, и убедят ухаживать за коралловым рифом, — фыркнул Шерлок. — Не тупи. И без того непонятно, что ты здесь делаешь. — Мне, кстати, тоже, — оскорбилась Салли. — Наверно, пытаюсь тебе помочь. И знаешь, почему? Потому что у тебя, самого жалкого придурка из всех, кого я знаю, вообще никого нет, кроме нас. Шерлок обнаружил, что ему нечего ответить на эту реплику. — А ведь я даже не хочу здесь быть, — добавила полицейская напоследок. — Может, попробуешь быть немного дружелюбнее? — раздраженно предложил Лестрейд, щелчком сбивая ворсинку с брюк. — Зачем? Одиночество — его мантра. Думает, одиночество безопаснее. Он ненавидит людей, и раз хочет быть один — баба с возу, знаете ли. — Умоляю извинить, не желаю утверждать, что ваше мнение неверно, и вообще молчу про состояние аффекта и досаду на бестактность нашего товарища, но то, что вы сказали — полная херня, уж прошу простить вульгарность, — констатировал Шинвелл Джонсон, набив полный рот цыпленком и рисом. — Присоединяюсь, — спокойно сказал Джон. — Аналогично, — поддакнул Майкрофт. Это выбешивает. Голова скоро взорвется от давления изнутри. Шерлок думает о Джоне, который прислушивался к разговору, с бесстрастным, сосредоточенным выражением и очень темными глазами, и чувствует, как дрожь пробегает по худому телу. Лежать на диване становится холодно, потому что в камине не горит огонь. Шерлок обнимает себя за плечи и дышит в подушку. Если мнение Джона о Шерлоке раньше было достаточно неопределенным, — и Шерлок отлично знает, что имеет множество отталкивающих черт, — теперь Джон гарантированно начнет в нем сомневаться. Если уже не начал. — Шерлок, прекрати, ладно? — снова протестует Джон где-то за его спиной. — Понятно, что все это было странно. В смысле... Ну... Так странно, что для этого нужно придумывать новое слово. Теперь иди сюда и поешь со мной. Ты до сих пор не съел ни кусочка. Это так. Потому что после того, как отвратительные люди, наводнившие их квартиру и не давшие побыть с Джоном, накинулись на их ужин, обсудили судебный процесс и вероятность увеличения срока Мориарти и согласились, что вопрос практически решен, они перешли на другую тему, и Шерлок потерял толику аппетита, которую имел: тема была «Что Если Он Всё Равно Выйдет»? Кстати, в этом был виноват Джон. Глупый, чудесный, беспокойный, сосредоточенный, дурацкий, храбрый, усердный, опытный, ушлый, дотошный Джон. — Мы отлично поболтали про пересмотр приговора, но предыдущие попытки с треском провалились, разве нет? — спросил Джон, глядя на Майкрофтa с выверенной подначкой в улыбке на идеальном лице. — Ну и... я хотел бы знать, какой запасной план? Ну, знаете, если вы опять облажаетесь. Как раньше. В комнате наступила тишина, когда все в благоговейном трепете постигали мудрость и красноречие Джонa. Преклонялись перед силой его аргументов. Восхищались его проницательностью. А может, просто смотрели на Майкрофтa, который интересно побагровел. Шерлоку было насрать. Зато его чрезвычайно занимал тот факт, что он был сторонним наблюдателем дискуссии за круглым столом, где обсуждали вопрос его выживания, но никто не интересовался его мнением. Даже Джон. Впрочем, Джон, наверное, просто хотел поберечь нервы Шерлока, что было замечательно, так что не считалось. Но этот выводок мерзавцев... — Это скорее вопрос необходимых мер, особенно если вы рекомендуете вооруженную охрану, — ответил Майкрофт омерзительно елейным тоном. — Если Мориарти будет выпущен, охрана будет обеспечена, разумеется. Неужели вы полагаете, что я не запланировал решение при подобном исходе? Как я сказал, это вопрос необходимых мер. И их продолжительности. — Точно. И что бы ни потребовалось, — прибавил Лестрейд, — рассчитывай на нас. — Скажи, что ты шутишь, — застонала Салли. — Бог мой, я не предлагаю батальон, но нельзя же просто оставить его без присмотра. — Лестрейд закинул ногу на ногу. — Я повторяла это годами, разве нет? — злобно спросила Салли. — Если тебе необходимо болтать языком, хотя никто о том не просил, лучше ограничь его применение теми навыками, которые... — Шерлок, — прервал Джон. — Заткнись. Сейчас же. — Сожалею колоссально, умоляю извинить за то, что я скажу, господь знает, что молчание — золото, но учитывая таланты Мориарти к инфильтрации, не говоря уж о запугивании, а также не упоминая напряжение и умолчав про эскалацию, долго ли продержатся охранники? И вот еще проблема: ощущение убывающей полезности, — печально изрёк Шинвелл Джонсон. — И чем дольше неизвестность длится, тем больше шанс, что кто-то где-нибудь продятлит. Человеческие слабости — часть человеческой природы, с философской точки зрения, разумеется. Замечено, что Шинвелл Джонсон раздражающе часто оказывается прав. Как и на этот раз. Глаза Шерлока распахиваются, когда что-то большое и теплое прислоняется к его поясничному отделу. Прямо вплотную, не пытаясь сохранить ни дюйма, ни сантиметра, ни микрона дистанции. Это позвоночник и верхняя часть ягодиц Джонa на диване, расположенные точно вдоль позвоночника и верхней части ягодиц Шерлокa, и жизнь мгновенно становится куда более сложной, чем когда его всего лишь собирались замучить до смерти. Весь мир встает с ног на голову, и наркотики становятся абсолютной необходимостью. — Я съем всю фасоль, если ты и дальше планируешь дуться, — информирует Джон. — А тостов уже почти нет. — О, да, учитывая факт, что я не голоден, это просто идеальная угроза, — издевается Шерлок. — Как же я рад, что ты был здесь, чтобы обсудить стратегию. — Ты будешь таким милым весь вечер? — Не знаю. Сколько еще идиотских вопросов ты собираешься задать? Джон продолжает макать куски тоста в банку с подогретой фасолью, которая была в шкафу, когда Шерлок сюда въехал, пока Шерлок кусает губы в агонии. Он так не думает на самом деле. Джон знает, что он так не думает? Вероятно, не знает. А Шерлок так не думает. Когда он ненавидит всех, он действительно склонен ненавидеть всех и способен это осознать, но никогда не смог бы возненавидеть Джонa. Даже если сладко-солено-съедобный запах фасоли и тостов вызывает рвотные спазмы в желудке. Шерлок шепчет что-то, чего даже сам, с его абсолютным слухом, не способен услышать: — Прости? — Я рад, что ты был здесь, чтобы обсудить стратегию, — шепчет Шерлок. Какое-то время стоит тишина, пока спина, упирающаяся в спину Шерлокa, ёрзает в размышлении: — O, так теперь ты говоришь искренне, а не стебёшься. Ну, спасибо. — Ты бывший военный. — Хмм. — Солдат. — Ну. — Полезный навык. — Угу. — Ненавижу их, — рычит Шерлок. — С их участливыми рожами, идиотскими идеями, ослиными планами, вечным «Всё будет отлично, Шерлок, вот увидишь», и при этом класть они хотели на мое мнение, разве нет. — Тут они, скорее, практичны, Шерлок. Проходит несколько секунд. Ужасных секунд. Шерлок знает, что имел в виду Джон, и очень старается удалить это незамедлительно. Когда Шерлок понимает, что не получается, он практически впихивает лицо в спинку дивана. — Почему вы привлекли своих криминалистов на место вскрытия могилы? — спросил Майкрофта Джон. — Почему не попросите брата помочь? Очевидно же, что он лучший, иначе бы Ярд с ним не консультировался. Глупый Джон, идеальный Джон, заботливый Джон. Глупый идеальный заботливый. Глупыйидеальныйзаботливый. Не отвечай, Майкрофт. Прошу. Прошу. Прошу ради бога. Майкрофт. Нет. — О, вы разве не знаете? — вздохнул Майкрофт, безжалостно улыбаясь. — Шерлокa уже лет пять как невозможно склонить к посещению какого-либо места преступления, организованного Джеймсом Мориарти. Это не должно было стать общеизвестным. И Шерлок всем сердцем ненавидит Майкрофтa. — Ладно, я сделаю вот что, — объявляет Джон. Шерлок слышит стук тарелки о поверхность столика, а потом Джон бесцеремонно переворачивает его на спину, глаза доктора подозрительно мерцают. Шерлок сглатывает, сжимая в кулаки дрожащие руки. Он ненавидит терять контроль, а потеряв, как правило, обращается к наркотикам, и наркотики совсем рядом, они помогут обрести контроль, Джону это понравится. Контроль. Джону должно понравиться, если Шерлок примет немножко. Так? Ведь Шерлок станет приятнее. Как отвлечь внимание Джонa… как включить пожарную тревогу или выдумать снайпера или… — У меня… заканчивается терпение, — констатирует Джон. Его ладони все еще на плечах Шерлокa, и, ох, такие теплые, и Шерлок мог бы закрыть глаза и растаять в дрожащей волне, исходящей с рецепторов из-за этой позиции и прикосновения к коже. Кто бы мог подумать, что обычный транспорт может быть столь… транспортабельным. — Ты еще даже не начал платить аренду, — холодно отмечает Шерлок. — Ты, похоже, хочешь снова жить один, — рычит Джон, отнимая руки. Шерлок вздрагивает от потери прикосновения и с этого момента не имеет понятия, что делать с самим собой и с другими, и даже с Джоном, который не попадает ни под одну из двух категорий. Шерлок действительно начинает исчезать в небытии. О котором так долго мечтал. Но он того заслуживает, разве нет? В каком-то, в любом, в каждом возможном смысле. Не только дефектен, это лишь одна из проблем, он еще и сознательно… Джон берет его за мочку уха и небольно тянет, чтобы обратить на себя внимание. Ощущение вырывает Шерлокa из грёз. Джон что-то говорит. — …не то, что я имел в виду, придираясь к решениям твоего брата, но остаюсь при своем мнении, — сообщает Джон. — Разве ты хочешь, чтобы всю жизнь за тобой ходил вооруженный конвой? Я серьезно, Шерлок. Смертельно серьезно. Я помогу тебе, мы постараемся все уладить. Когда я спросил, почему он не использует твои таланты, я не собирался… — Ты ошибаешься, — рычит Шерлок. — Отпусти мое ухо. — Если честно, я думаю, что так ты слышишь меня лучше. В чем я ошибаюсь? — Ты думаешь, что знаешь, почему, но ты понятия не имеешь, — ядовито выплевывает Шерлок и садится. — Ты и твой жалкий крошечный разум. На что он похож? Хорошо ли быть не мной? Наверняка, если даже в лучшие дни я едва себя выношу. Ты думаешь, что я пять лет не посещал места преступлений, с которыми связан Мориарти, например, то дело с контрабандой, еще одно с вымогательством, или с мошенничеством в казино, или по отмывке денег, или последнее долбаное расхищение могилы, потому что я боюсь? Все так думают, не пытайся отрицать, они все думают, что я боюсь. Даже Шинвелл Джонсон, который, к моему ужасу, кажется, знает меня лучше, чем большинство. Так вот, причина не в этом. Я не утруждаюсь личными визитами на места преступлений, связанных с Мориарти, потому что там ничего нет. Потому что это не игра для него, по крайней мере, не та, в которой я мог бы победить. Шерлок прерывается на мгновение, пытаясь просто дышать. Думает про многие годы, которые провел в попытках превратить травлю в ребус, и слезные каналы начинают гореть от убийственно лютой скорби о потерянном времени. — Я пробовал, — говорит Шерлок немного тише. Джон сосредоточен, он отпустил ухо Шерлока, когда тот сел, и теперь просто смотрит, обветренное лицо напряжено, а одна ладонь лежит на бедре Шерлока. — Очень старался, пытался... исследовал письма, как вчера, проверял нераскрытые дела, в которых он мог засветиться, появлялся на каждом месте преступления, если оно могло иметь хоть отдаленное отношение, и голова, теперь голова, я провел над ней больше двух часов, и на ней ничего не было, Джон, потому что это не игра. Я все бы отдал, чтобы была игра, интеллектуальный вызов, что я мог бы выиграть, но там нет загадок, тайных смыслов, хлебных крошек, ведущих через лес: это простое бешенство. Это всё. Я не пытаюсь больше играть, я не играю пять лет, раз он даже не хочет быть вежливым: быть интересным, когда угрожает, что высечет меня, снимет кожу, трахнет или будет погружать в землю, медленно, десятилетиями, под наблюдением врачей, пока от меня не останется лишь голова и торс. Он скучен. Это... абсолютно непростительно, как он скучен. Я хотел иметь... я хотел, чтобы это, что бы то ни было, подчинялось каким-то правилам, которым можно следовать, имело какие-нибудь решения. Но их нет. Я пытался, ты понятия не имеешь, как пытался... Шерлок замолкает, когда Джон неожиданно обнимает его. На самом деле всё замирает. Абсолютно всё в мире, от Лондона и вокруг Земли и обратно, замирает, чтобы ощутить то, что сейчас произошло. Доктор теплый и мягкий, как и следовало ожидать, а ожидать можно было много мягкости и тепла, и его левая рука обнимает талию Шерлокa, а правая охватывает лопатки. Секундой позже шершавый подбородок Джонa ложится на левое плечо Шерлокa. — Я так не думал, — говорит Джон мягко. Шерлок чувствует, как его голова предательски тянется влево, пока кудри не встречаются со светлыми прядями, и трется о висок Джонa, как голодный кот. Джон вздыхает, чувствуя эти мягкие толчки. — То есть... Я не думал ни об этом, ни о том, что ты боишься. Так что хватит надумывать... Ничего подобного мне не пришло в голову. Но, честно... это имеет смысл, Шерлок. Чертовски логично, правда. Твоя настоящая причина. Шерлок обнаруживает, что его длинные ладони с раздвинутыми пальцами легли Джону на пояс, едва прикасаясь к хлопку, и закрывает глаза. Только на минутку, думает он. Всё нормально. Не повлияет. Джон не собирается западать на него. У них получится, что равно обозначает и то, что ничего не получится. — Что ты думал? — шепчет Шерлок. —Я? Я думал, тот, другой криминалист просто лучше тебя в наблюдении и дедукции. Джон тихо смеется, еще до того как закончил шутку. Глупо ухмыляясь, Шерлок склоняет голову и утыкается лбом в его ключицу. Немедленно выпрямившись, Джон перемещает ладонь, которая до этого времени обнимала лопатки Шерлокa, чтобы нежно прижать ее к длинной шее. Ладонь остается там, легко поглаживая кожу. — Нет. Откровенно говоря, я думал, что ты храбрился или выпендривался, или что-то подобное, и притворялся, что тебе море по колено. — Я? Выпендривался? — Ну да. Выпендривался. — Проблемы? — С чем? — Я выпендриваюсь. Это в моей натуре. — Пока что мне нравится всё, что в твоей натуре. Пока что. Шерлок не отвечает, улыбаясь собственным коленям, как сфинкс. Медленно, настолько постепенно, что почти не больно, Джон отодвигается, погладив последний раз его затылок. — Я пообещал перед всеми этими людьми, что не позволю навредить тебе, — говорит Джон, всматриваясь в глаза Шерлокa. — Я держу обещания. И нет, я не считаю, что ты во мне нуждаешься или что ты боишься. Окей? Ты согласен, мистер Коллега? Шерлок моргает длинными ресницами в подтверждение, потому что слова кажутся теперь слишком трудными. Довольный Джон встает и собирает посуду. Шерлок опять закапывается в подушки, но на этот раз лицом к комнате, а не в диван, и неожиданно чувствует себя полностью измотанным. За окном начинается дождь, восхитительным быстрым стуком, означающим, что улицы сверкают, и он позволяет случайным, предсказуемым, постоянным звукам проникать в голову, представляя в своих волосах мерцающие капли дождя. Шум в голове — гомон сегодняшнего дня на одной дорожке и злобный шелест из писем Мориарти на другой, — стихают. Тень в форме Джонa опять появляется. Шерлок косится вверх. — Слушай, я, в общем, выжат как лимон, — сознается Джон. — Но ты занял моё место. — Спи на моей кровати, — вздыхает Шерлок. — Мы уже говорили об этом, Шерлок. — Нет, мы ссорились, и ты не слушал, когда я был прав. Это не одно и то же. — Я совершенно уверен, что тоже там был и все слышал. — Очевидно, нет. Большинство ночей я провожу здесь. — А остальные ночи? — Иди в мою кровать, все равно у тебя скоро будет собственная. Это временное решение. — Это глупо. — Да. — И нерационально. — Все равно никуда не собираюсь. Джон думает какое-то время. — Если ты хочешь, хм... о, твою мать. Если появится желание спать на кровати, просто ложись на другой стороне, ладно? Шерлок думает про слово динамо. динамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамо динамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамо динамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамо динамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамо динамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамодинамо — Мне здесь отлично, — настаивает он. — Правда, Джон. Иди отдохни. — Ты уверен? — Иди. Я тоже устал. Не доставай меня. Ладонь Джона мягким движением треплет волосы Шерлокa. — Упрямый мерзавец, — объявляет доктор и уходит. Шерлок снова закрывает глаза, ощущая бегущие по скальпу мурашки. Откуда-то, словно издалека, слышно, как Джон поднимает свой вещевой мешок и идет через кухню к ванной, оставив дверь в холл открытой. Чистит зубы. Сплевывает в раковину. Полощет чем-то горло. Шерлок понимает, что слушать Джона, создающего в квартире бессмысленные звуки — словно слушать дождь, или наушники-шумодавы. Или нет. Глубже, чем это. Наушники-хаосодавы. Шерлок может отложить морфий на завтра. Ну, можно попробовать. Вероятно, не удастся, но немного усилий можно и приложить. Попытавшись открыть глаза, Шерлок обнаруживает, что веки очень тяжелые. Кто-то превратил ресницы в камни. Непрерывно падает дождь, каждый раз всё громче, капли разбиваются с плеском, ударяясь о стекло. Как-то вдруг Шерлок оказывается на маленьком корабле, планируя большие завоевания, идя под парусами по спокойным морям, в бирюзе Средиземноморья, а дождь всё идет, по солнечным бликам на воде и по серебристым рыбам, и... — Нет! Шерлок садится рывком, сердце колотится. Это настоящий крик. Это не сон. Твою мать. Нет, определенно не плод воображения. Можно утверждать уверенно, потому что он отвратительно трезв. По неизвестной причине Шерлок закутан в одеяло. И свет выключен. В комнате очень, очень темно. И сердце трепещет. Откинув одеяло, Шерлок встает, покачнувшись, на босые ноги, потом напоминает себе, кем является. Анализируй, говорит он себе. Сохраняй тишину. Думай. Почему люди не могут просто думать? Ну так думай, гений. Постой минуту, успокойся и подумай. Когда Шерлок тихо заходит в кухню, то чувствует слабеющий запах тостов и фасоли из банки и вспоминает, что Джон здесь живет, наверное, поэтому свет выключен. Тем же можно объяснить одеяло, в которое он был укутан. Шерлок, вероятнее всего, заснул, а дезориентирован, потому что теперь у него есть сосед, а соседям разрешается изменять окружающую среду. Так поступать для них совершенно естественно. Всё нормально. Когда Шерлок выходит в коридор, он слышит звук, похожий на сдавленный стон. Звук доносится примерно из его спальни, а потом раздается удар кулаком в подушку: яростный «бух». Ох. Шерлок возвращается в гостиную в некоторой растерянности. Дождь кончился, оставив в квартире пустоту, похожую на бескрайнюю пустыню, и заснеженные горные кряжи, и запах горячего оружия, отправившего пулю в смертельный полет. Визит в спальню кажется очень паршивой идеей, потому что Джон дал понять, что ненавидит собственные кошмары. Будь Шерлок на его месте, ненавидел бы их точно так же, если не больше. Весь смысл существования Шерлока сводится к умению запоминать и интерпретировать факты, и если вдруг, по внезапной прихоти, его разум начал бы их создавать, производить, как раковые клетки, если бы его предал перегруженный, дрожащий, сломанный, потерявший управление мозг... Шерлока ужасает сама мысль об этом. Он садится в холодное кожаное кресло. И сразу знает, что делать. Может быть, это плохое решение. Неправильное решение. Может быть, Джону не понравится, а то и разозлит его, если Шерлок плохо просчитал ситуацию. Но с другой стороны, Джон должен знать, на что подписался, разве нет? Они так и не обсудили наличие друг у друга вредных привычек. Через несколько минут, когда Шерлок встает у одного из больших окон, со скрипкой, прижатой к шее, он играет не для Джонa. По крайней мере, не напрямую. Если Джон предположит, что с ним обращаются, как с больным, — и Шерлок часто ощущает подобное отношение от собственного брата, — Джон может разозлиться. Поэтому Шерлок позволяет самой скрипке вести мелодию. Это легко, потому что он знает инструмент как самого себя, и это еще один хороший способ отвлечься от морфия, который опять начинает казаться отвратительно привлекательным. Скрипка Шерлока мурлыкает под его рукой спокойную мелодию, бесцельную как видение и столь же меланхоличную. Сейчас он не озабочен целью произвести впечатление на Джона или идеально сыграть произведение и позволяет лаванде струиться из риффов Шопена; играет осенний дождь, стучащий по крыше, но без стакатто, позволяя каплям сливаться в пульсирующие рябью лужи; играет свет ламп, отраженный в волосах Джонa. Скрипка вкрадчиво шепчет о всех прекрасных вещах, какие он может вспомнить: пять умиротворенных секунд печального, сладкого кайфа после решения дела; детские прогулки в лесу с надежным товарищем; знание, что способ, которым общаются пчелы, никогда до конца не будет разгадан, а значит, на свете всегда будет нерешенная задача; уверенность в том, что Джон находится в спальне Шерлока. Играет достаточно долго, чтобы забыть о собственной изнуряющей жажде, и тогда скрипка поет о неожиданной ласке и вещевом мешке, что волокли по полу. Когда Шерлок, в конце концов, опускает руку, в спальне царит безмятежная и глубокая тишина. * * * — Кстати говоря, тебе нужно с этим завязывать, — говорит Джон на следующий день, входя в их квартиру. Он только что вернулся с утренней смены в клинике, и в медовых волосах и на носках ботинок сверкают капли дождя. Что, с точки зрения Шерлока, вообще не должно иметь значения, но почему-то ему колоссально нравится. Интересно, как пахнет дождь, попавший в волосы Джонa, но Шерлок решает, что лучше не пытаться просить разрешения на исследование. — Ммм? — говорит он, на секунду отрываясь от почты. — Эй, это что, мой ноутбук? — Ты не узнаешь свой ноутбук? — Да, это он... узнаю, и поэтому... почему ты взял мой ноутбук? — Ближе. Шерлок печатает последние детали подробного отчета для русской полиции о преступном синдикате Трепова, проверяя, что не забыл присоединить важные фотографии, найденные после часа поисков на Flickr’е* (скука, почему так называемые криминальные боссы не способны усвоить, что нельзя позволять своим любовницам делать фото, а потом выкладывать их на обозрение всему интернету на открытых аккаунтах, не то чтобы я не мог вскрыть закрытый, насколько может быть сложно вывести пароль женщины по имени Зайка, всё же, дело принципа), и кликает Отправить. Смотрит на Джонa, который стоит перед ним, рядом с кухонным столом, руки на бедрах. [ *Прим.перев.: Flickr.com — один из самых популярных сервисов, предназначенных для хранения пользователем цифровых фотографий и видеороликов. ] — Шерлок, твой ноутбук прямо здесь, — говорит Джон, указывая на полметра дальше по другую сторону стола. — Видишь? Твой ближе, — повторяет Шерлок. — Мой запаролен. — Был. Я снял пароль, так проще. — О, супер. Я так понимаю, это не разовая акция? Шерлок моргает. — Ты немного ненормальный, ты знаешь? — мягко спрашивает Джон. Шерлок чопорно улыбается. — С чем я должен завязать? — Что? — Когда ты вошел, ты говорил, что я с чем-то должен завязывать. С чем? — Точно. — Джон подтягивает стул и садится рядом с Шерлоком, вытирая ладони о свои серые брюки. — Тебе нужно завязывать с внезапным проявлением новых талантов, вгоняющих в ступор твоего соседа. Ибо нечестно. Это же был ты, да? Ночью? Паганини не забегал посплетничать на чаёк? Потому что это было... нечто выдающееся. — О, — выдыхает Шерлок. — Значит, тебе понравилось. Это... хорошо. Я не спросил, что ты думаешь о скрипке. Вылетело из головы. — Хорошая игра на скрипке — это дар богов. Какое меткое описание ситуации, полагает Шерлок, а его уши слегка розовеют. Джон сидит рядом с широкой улыбкой, почесывая затылок, бровь приподнята, словно у них теперь общий секрет. Может, и так. Шерлок отчаянно на это надеется. — Концерт был весьма своевременный, — многозначительно добавляет Джон. — Да? — Да. — Хорошо. — Ты, конечно, знаешь, почему. Ты все знаешь. — Я знаю, что мне очень повезло найти соседа, согласного слушать скрипку посреди ночи. Джон тихо смеется, наклоняясь вперед, локти на коленях. — Ну и что мы делаем сегодня, гений? — А чем бы ты хотел заняться? — Ну не знаю. Раскрыть преступление, потом пойти с тобой за пивом? Шерлок сдерживает маниакально-счастливую ухмылку. — Что ж, позволь ознакомить тебя с ситуацией. Женщине была предложена работа няней у семейной пары с маленьким сыном, проживающими в Хэмпшире, — медленно говорит Шерлок, наслаждаясь моментом, пока открывает е-мейл, отправленный с его сайта, и передвигает ноутбук, чтобы Джон мог прочитать. — С заработной платой, как показало следствие, в два раза выше обычной ставки при уходе за одним ребенком; также предоставлялись комната и питание. Было лишь одно условие. Перед выездом из Лондона она должна была пойти к конкретному парикмахеру, выкрасить себе волосы в очень конкретный оттенок ярко-голубого и постричься очень коротко. Глаза Джонa бегают по тексту. Он хмурится. — Вайолет Хантер. Фетиш у отца семейства? Нетипичное требование. — Я тоже так подумал. — Она не согласилась? — Подписала трудовой договор две недели назад, — Шерлок открывает следующую вкладку браузера — страницу Вайолет Хантер на Facebook’e: на снимке молодая женщина с короткими ярко-синими волосами улыбается одним уголком рта. — Я бы не рекомендовал сестре соглашаться на такую работу. Не то чтобы Гарри стала бы меня слушать. — Мисс Хантер попросила нас встретиться с ней в Хэмпшире. Дело набирает обороты. — Попросила нас? Шерлок наклоняет голову и приподнимает бровь, едва способный скрыть, что чувствует себя так, словно сейчас взлетит к потолку. — А что с Мориарти? — уточняет Джон. Достав телефон, Шерлок открывает сообщение и показывает его Джону. Джеймс Мориарти переведен в одиночную камеру строгого режима на период пересмотра приговора. МХ — Гип-гип, ура, — весело говорит Джон. — Прокрути ниже, — предлагает Шерлок, выставляя подбородок. Под круглосуточной охраной троих тяжеловооруженных охранников с подтвержденными антисоциальными наклонностями. МХ — Разбирательство состоится через две недели, — невинно заявляет Шерлок. — Вероятно, до тех пор мне не о чем волноваться. Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Джон протягивает телефон Шерлоку, который блокирует его, возвращает в карман и закрывает ноутбук Джона. Опускает и застегивает белые манжеты рубашки. Джон кладет ногу на ногу и разглядывает детектива искрящимися темно-синими глазами. Молчание тянется, пока в итоге оба не улыбаются до ушей. Словно они, как две почтовые конторы из какого-то викторианского детектива, где в тусклом свете газовых ламп по мостовой проезжают конные экипажи, и где густой лондонский туман, и их соединяет телеграфный провод, посылающий короткие электрические сигналы в обе стороны. — Поедешь со мной в Хэмпшир? — затаив дыхание, спрашивает Шерлок. — О боже, да, — поднимаясь, отвечает Джон.