О всех созданиях, лучших и умных

Шерлок просыпается на рассвете, пасмурном и промозглом, пробивающемся в окна сквозь затянутое облаками небо, вытянувшись на диване, укрытый одеялом, прижимая к груди теплого военного врача. Сперва ему кажется, что это сон. Потом он понимает, что нет. И вспоминает. Ох. Шерлок сглатывает, сердце начинает бешено трепетать, что, принимая во внимание отходняк от морфия, может быть опасно. Во рту сухо, голова слегка трещит, но, господи, как ему хорошо. Джон лежит на непострадавшем боку между Шерлоком и спинкой дивана: голова на плече Шерлока; колено переброшено через ногу детектива; свод стопы прислоняется к его голени; ладонь доктора со слегка согнутыми пальцами мягко покоится справа на груди Шерлокa; рука Шерлокa баюкает локоть Джона. Отпустив его, чтобы немного приподнять покрывало, Шерлок понимает, что Джон покидал его на достаточно долгое время, чтобы встать, раздеться и принести одеяло, которым накрыл их обоих. Одежда Джона лежит на кресле, аккуратно свернутая. На нём только боксеры и белая майка — она немного задралась за ночь, поэтому кончики пальцев другой руки Шерлокa получили возможность ласкать совершенную любимую ломкую непрочную хрупкую спину. Прежде чем Шерлок успевает сообразить, что делает, он вспоминает сцену в сухом доке и крепко сжимает объятия, зарываясь носом в волосы Джона. Доктор по-прежнему пахнет теплым чаем и старыми сундуками, набитыми потрясающими, жуткими, фантастическими историями. — Мммм, — говорит Джон. Шерлок замирает. — Сожалею, я… — А я — нет, — голос у Джона сонный и хриплый. Вздохнув, Шерлок снова прячет нос в волосы Джона и ведет ладонью по его бицепсу, чувствуя плотные мышцы и мягкую кожу, одновременно лаская ногтями другой руки гладкую поясницу. Тихий, довольный вздох слетает с губ Джона. Это великолепно пугающе чудесно увлекательно ужасающе восхитительно, думает детектив, и эта мысль — не цепочка слов, а единый концепт, похожий на ленту Мёбиуса, сплетённую из кровеносных сосудов. Это интересно. Запихивает мысль в ящик из нержавеющей стали в подземной лаборатории дворца разума, чтобы разобраться позже. Способность слышать, судя по всему, восстановилась. На «Фрисландии» он был чрезвычайно испуган, обнаружив, что не слышал никого и ничего, кроме Джона. Но теперь негромко тикают часы, а из окна доносится шум уличного движения на Бейкер-стрит. — Как спалось? — Не помню, — Шерлок приподнимает голову, продолжая касаться губами волос Джона. — Твой пистолет в микроволновой печи. По меньшей мере, частично. — Откуда ты знаешь? — Это очевидно. Ты здесь. — О. Точно. Это не значит, что ты не изумителен, но после чашки кофе мыслей у меня станет больше. Шерлок улыбается, чем смещает пряди волос Джона, и это восхитительно. — Ты спал хорошо. Иначе бы меня ты разбудил. — Ну да. Было очень спокойно, лучше не бывает, если не считать синяков. Но я вставал пару раз за викодином. Кстати, он мой, так что руки прочь. Сжав зубы, Шерлок мягко отодвигает одеяло и поднимает майку Джона. Синяки грандиозны. Багровые, желтые, кроваво-красные, и даже отвратительного, почти черного цвета, желтеющего к краям. Они разливаются и к спине Джона, и немного в сторону прямых мышц живота. Если бы его с маху ударили в бок ядром для сноса зданий, вряд ли выглядело бы хуже. От этого зрелища бешенство нарастает в Шерлоке так интенсивно, что русский бандит, где бы он ни был, вероятно, это чувствует, полагает Шерлок. А ведь он даже не видит всего. Быстро всовывает два пальца за резинку боксеров Джона и стягивает их с одной стороны. Синяк расплывается по бедру, вниз, до места, где мягкой линией мышц в виде буквы V обозначен низ живота, а также вверх, по заднице Джона. — Шерлок, так, для справки: я не возражаю, можешь разглядывать меня без трусов, сколько хочешь, но если ты их с меня спустишь, это быстро приведет к очень предсказуемой естественной реакции с моей стороны, из-за которой мне придется встать с дивана, чтобы подрочить, а в данный момент мне здесь очень уютно. — Я точно убью его, — шипит Шерлок, осторожно возвращая боксеры на место и крепче прижимая Джона к груди. Джон посмеивается в футболку детектива. Его глаза все еще закрыты. — Да, ты уже упоминал. «Не задумываясь», кажется, ты сказал, и знаешь, это немного... ну… неправдоподобно. Самую малость не соответствует твоему образу. Вот «выносив детальные планы» или «просчитав все исходы»… — Он сделал тебе больно, — шепчет Шерлок. — Мне все равно, как ты это назовешь, он все равно умрет. — Я вообще-то собираюсь послать ему открытку с благодарностями. — Что? — Ну, благодарность часто выражается посредством почтовых сообщений. Так принято. — Ты намеренно издеваешься надо мной? Джон поворачивается, положив голову на руку, и, моргая, смотрит на Шерлока, пока его глаза привыкают к тусклому свету. Потирает их коротко, потом, вглядываясь в лицо Шерлока, говорит: — Нет. Я очень серьезен. Того стоило. — Не говори мне этого. — Придется все же послушать. Видишь ли, стоило тысячу раз быть сброшенным с чертовой лодки, чтобы узнать, что ты… — Качает головой. — Синяки — невелика цена, ясно? Кашлянув, проводит кончиками пальцев по шее Шерлокa: — Все еще не хочешь ничего рассказать? Шерлок чувствует, как тепло от прикосновения растекается по шее, вниз, к рукам, и достигает ладоней. И нет, к разговору он склонен не более, чем вчера, хотя нужно сказать очень, очень много. — Это плохая идея, — замечает он мягко. Джон замирает и убирает руку. Он нервничает, осознает Шерлок, недовольно замечая, что сердце Джона стучит очень сильно, там, где его торс прижат к груди Шерлока. Джон, который никогда ничего не боится, в настоящий момент весьма чего-то опасается. Это несовместимо с ним, как если бы он вдруг стал очень крупным или очень жестоким. Напуганный Джон — бессмыслица, но когда Шерлок отбрасывает невозможное, именно это и остается. Безусловно, для тревоги есть немало возможных причин. Но о котором из очень, очень, очень многих реальных поводов для беспокойства идет речь? — Плохая идея из-за секса или из-за Мориарти? — спрашивает Джон. — Верно. — Что именно? — Всё. — Плевать мне на твоё дурацкое понятие всего. — Зато мне не плевать. — Допускаю, но… — То есть, мое мнение не важнО? — Разумеется важнО. Мы же чертовы англичане, мне не нужно шептать на ушко слащавую чепуху, или клясться в каких-нибудь вечных чувствах, или обнажать душу или чего там еще, я просто... — Джон морщится, зажмурившись. — Ты боишься. Ты никогда ничего не боишься. Разве что спать. Что-то не так? — хмурясь, выясняет Шерлок. — Что именно, учитывая, сколько всего не так? Джон делает глубокий вдох. — Ну... Ладно. Прошлой ночью ты уснул прямо на мне, и это было... хорошо, да… но потом я пошел переодеться, и я просто... забыл, что ты собрал мои вещи и... я не мог даже смотреть на них, просто не мог. Даже взяться за зиппер... Смотрел на вещевой мешок перед дверью спальни и думал про... ну, ты знаешь, конуру в приюте для ветеранов, и… это меня доконало. Я… оставил его там, разделся и заполз на тебя. Должен был сначала спросить, я знаю, прошу прощения, был не прав, но… В моей старой квартире было так тихо, а последние несколько недель — как сцена в «Волшебнике страны Оз», когда появляется цвет. Я не собираюсь на тебя давить или вынуждать к чему-то, понимаешь? Ни признаний, ни прикосновений, если ты не хочешь. Или, не знаю, можем вернуться к прежнему шаблону: снова буду делать вид, что ничего не понимаю. Только не... Ты удивителен, я думаю, что ты удивителен. Не буду даже говорить ничего другого, если хочешь. Но ты собрал мои вещи, а мне было так одиноко, и я столь многим тебе обязан… Шерлок обнимает ладонью затылок Джона и тянет на себя. Тот ложится охотно, очень, очень тяжело дыша в шею детектива. Это неописуемо мучительно. Испуг Джона наверняка неудобен для него самого, но для Шерлокa — практически невыносим. Он пахнет сгоревшим порохом и животным ужасом, и это всё вина Шерлокa. Это нужно прекратить, и немедленно. — Я сам распакую вещи, — предлагает Шерлок. Смех Джона звучит куда более сдавленно и рвано, чем Шерлок готов спокойно выносить. — Да, точно. Буду весьма признателен. Благодарю. — Я неправильно рассчитал результат своих действий. — Да… Было отвратительно. Думал, случится приступ паники в коридоре. Шерлок погружает пальцы в волосы Джона. — Вот видишь? — ворчит он, сжимая веки. — Я уже причинил тебе боль. Это ужасная идея. — Заткнись. — Но я буду причинять тебе боль снова и снова. — Я уже ранил твои чувства: назвал тебя сумасшедшим, назвал тебя динамо, и мы справились, это не повлияло на твои… на твоё мнение обо мне. Это правда. Но к делу не относится. — Не имеет значения. Это плохо кончится: я не способен даже трахаться, не то что сделать тебя счастливым, кроме того, ожидаемая продолжительность моей жизни не слишком велика. Джон сгребает в кулак тонкую футболку Шерлокa. — Заткнись, я сказал. — Это правда. — Плевать хотел. — Что за абсурд. Почему бы не рассуждать логически? — Потому что вчера, когда я упал, ты выглядел… это не имеет ничего общего с логикой. — Да я само воплощение логики. — Ты, верно, шутишь. И, просто к сведению, если бы ты упал с такой высоты и казался бы таким же мертвым, каким я, вероятно, казался, то я… выглядел бы так же, как ты. Ясно, Шерлок? Точно. Так же. И это, пожалуй, всё, что нам нужно сказать, чтобы считать вопрос закрытым. Шерлок проглатывает комок, который грозит сформироваться в горле. Представить, как это случится, более чем легко: Шерлок в плену, бамбуковые щепки под ногтями, и вода — капает капает капает капает кап кап кап кап*, и Джон, которому невыносимо это видеть. Джон, как, к сожалению, выяснилось, слишком привязчив. С этой гладкой кожей, и мягкими волосами, и синими глазами, и морщинками на лице, он заслуживает только самого лучшего, и Шерлок отчаянно опасается, что ему будет нечего дать. — Я верю тебе, но сама мысль невыносима. Поэтому ты должен уйти. Сейчас. В конечном итоге нам обоим будет лучше, если… — Прекрати, — умоляет Джон. — Господи, просто заткнись, пожалуйста, ну, не можешь вылечить, хотя бы не калечь. Я же прав, ты знаешь, что я прав. Скажи мне, в чём я прав. Вздыхая, Шерлок возобновляет ласку, нежно проводя пальцами вверх и вниз по позвоночнику Джона. Это бесполезно. Джон никуда не пойдет, понимает Шерлок. Джон застрял. И застрял он из-за Шерлока. И очень может быть, что Джон, на самом деле, прав. Он и так почти всегда прав. Когда сказал, что руке трупа не место в холодильнике, — правда, хотя и неудобно. И когда сказал, что Земля вращается вокруг солнца — Шерлок погуглил, оказалось, это тоже правда. Джон, очевидно, несдвигаемый объект**, и с этим ничего не поделаешь. [ *Прим.перев.: перечислены виды китайских пыток.] [ **Прим.перев.: ‘Парадокс непреодолимой силы’: что будет, если непреодолимая сила встретит несдвигаемый объект. ] Шерлок позволяет себе маленькую улыбку. — Ну, я изумителен, — признает он. Джон снова смеется, но смех даже близко не напоминает веселье. — Ну да. Это так. — И у меня отличная квартира. — Ммм-хмм. — И мне… не нравится, когда тебе больно. — Черт, это преуменьшение века. Проведя ладонью по щеке Джона, Шерлок приподнимает голову доктора, чьё лицо намного бледнее, чем следует, а морщинки под глазами придают ему болезненный вид. — Тебе нужно осознать, что по сути я — мозг, а всё остальное — незначительные придатки. Как наркотики. Как секс, когда еще я занимался сексом. Как люди. У меня никогда не было близких отношений. Салли Донован была права в тот день. Про меня и социум. Люди ненавидят меня, а я… — Ты не питаешь к людям ненависти, ты не выносишь одиночество. Ты не приемлешь, что люди тебе сделали, — выдыхает Джон. Его глаза — пронизывающие, яркие сапфиры. — Я не знаю, кто это был, но хочу свернуть ему шею. Шерлок думает о Реджи и днях после фатального поцелуя; о единственном письме, что Шерлок отважился написать, с извинением, даже вопросом, не могли бы они снова дружить; и об ответе на эту мольбу о прощении, о единственной строчке, доставленной на следующий день: Понятия не имею, что вообще в тебе видел, но отныне держись от меня подальше, ты, яд*. За все годы травли Шерлок не может вспомнить ни единого, полного злобы, письма Мориарти, которое причинило бы больше боли, чем неподписанная записка Реджа. [ *Прим.перев.: В слове "яд" намек на фразу to hate like poison (ненавидеть как яд) — смертельно ненавидеть] — Мне говорили, что от меня людям… только вред… — говорит он хрипло. — Мне ты пошел на пользу, — страстно отвечает Джон. — От тебя чертовски много пользы, знаешь: сон, приключения, драки, скрипка, отличная компания — ты лучше всего, что мне встречалось в жизни, и ты практически навязал мне все это. — Да, и это меня весьма тревожит. — Если честно, меня тоже тревожит. — Я опасен, даже ты это говорил. — Да, но я тот, кто вторгся в Афганистан. Шерлок не может сдержать улыбку, и Джон нерешительно отвечает тем же. Он все еще боится, осознает Шерлок. Боится ответа Шерлокa, его выбора, решения, суждения и заключения. Детектив чувствует, как в нём происходят какие-то важные перемены. Он провел столько времени, не боясь, — нет, он не боится ни Мориарти, ни писем; ну, боялся, когда был ребенком, но теперь это лишь химическая реакция, как любая другая естественная или искусственная химическая реакция, но Шерлок знает, что значит бояться, потому что химическая реакция и страх ощущаются одинаково, не то чтобы он на самом деле боялся, разумеется, нет, но в любом случае, Шерлок совершенно не хочет, чтобы Джон когда-либо так себя чувствовал. И если, чтобы Джон не боялся, Шерлоку нужно быть храбрым, то он таким и будет. У него есть яйца, и он способен ответить на вызов, решает Шерлок. Если это значит, что Джон останется, Шерлок просто обязан справиться. Если это значит близкие отношения, он попробует. Если это значит оберегать Джона от опасностей, таких, как пуля, или перелом позвоночника, или Джеймс Мориарти, или сам Шерлок, то он, черт возьми, сделает всё, что нужно, вот и всё. — Скажи «да», — шепчет Джон. — Не думай, ты, чертов мозг в колбе*, просто скажи «да». [ *Прим.перев.: ‘мозг в колбе, мозг в бочке’ — в философии разновидность мысленного эксперимента, иллюстрирующая зависимость восприятия действительности от субъективных ощущений. Идея эксперимента: компьютер, посылая на нейроны мозга электрические импульсы, симулирует виртуальную реальность, таким образом мозг, несмотря на отсутствие сигналов от тела, осознает себя существом, постигающим окружающий мир. ] — Да, — отвечает Шерлок. — Да, пусть да, но… — Никаких «но», — ухмыляется Джон, ведя большим пальцем по нижней губе Шерлокa. — «Да» мне достаточно. Теперь перейдем к делу. Тебе нравится мягкий массаж головы? — Кому не нравится? — фыркает Шерлок, пытаясь укусить большой палец. — И… ну, ты понял... спать вместе… — Да. — Короче, обнимашки, раз нет лучшего определения. — Господи боже, какое-то наверняка должно быть? Улыбка Джона становится шире: — Наверное, но я его не знаю. Как насчет поцелуев? — Да, но не в губы. И хотя поцелуй с Джоном был бы похож на рай на земле, он отвечает так, потому что поцелуй сломал ему жизнь, и потому что всегда так отвечает. Реакция почти машинальна. Нет, не в губы, и мне плевать, сколько ты дашь сверху. Ответ все равно нет, и я в самом деле не понимаю, почему это так важно. Нет значит нет, вот и все. Кокаин есть и у других людей. Я этим не занимаюсь, это не обсуждается. Не твоё дело почему… потому что так я сказал. Почему все так настойчиво этого от меня хотят? Это же обычный секс, не должно быть столько сложностей. Нет, ничего личного, просто не целуюсь, вот и всё. Не могу, никогда этого не делаю, и нет, не передумаю, что бы ты ни сказал. На лице Джона отражается что-то очень сложное. — Что, уже разочарован? — взрывается Шерлок. Джон выглядит слегка ошеломленным: — Нет, боже, нет, я просто задумался и, кажется, понял почему, в смысле, ну… интимно, и… мокро, и запах… Другие места целовать можно? — Другие можно. Мгновенно склонившись, Джон мягко захватывает ртом бровь Шерлока, нежно массируя губами кожу. Шерлоку кажется, что его прошил легкий электроразряд: от мурашек на макушке до покалывания в кончиках пальцев ног. — Вот так? — тихо спрашивает Джон. — Хорошо? — Мм. Да, — отвечает немного задохнувшийся Шерлок. — Хорошо. Джон смещается ниже с хищным выражением лица, и его рот оказывается на нижней челюсти Шерлокa. Шерлок не может сдержать потрясенный вздох: губы, губы повсюду, долго, нежные с внутренней стороны, влажные легчайшие покусывания и, в заключение, мягкая ласка языком. Шерлок не уверен, следует ли звёздам взрываться под веками, но именно это и происходит. Джон останавливается. На его щеках играет румянец. — Вот так? Зарычав, Шерлок держит Джона за голову, и вынюхивает, и целует, и лижет, выясняя, наконец, какова на вкус шея доктора, там, где нижняя челюсть встречается с мочкой уха. Это бархат и сливки, и песок пустыни, и звездный свет. Джон урчит, как довольная пантера, поэтому Шерлок не останавливается фантастически изумителен, ты, ты здесь изумителен. В итоге, даже близко не насытившись до конца, но уже задыхаясь, он мягко прикусывает мочку Джона, и Джон, не сдерживаясь, хохочет. Шерлок отодвигается, судорожно втягивая воздух: — Хорошо? — Да, — говорит Джон. Он опять смеется. — Да, хорошо. Теперь у нас всё в порядке? Шерлок прикусывает губу: — Я надеюсь. Прости за сумку. — И за морфий? Шерлок это обдумывает. Нет, не совсем, тогда он хотел, чтобы Джон увидел правду о Шерлоке и оставил его, но всё пошло не так, как ожидал Шерлок… — Если хочешь, — уступает он. — Хочу. — Тогда да. — Ты можешь мне это возместить. — Хорошо, что мне нужно сделать? Джон скатывается с него, скинув с ног одеяло, и с довольным видом идет в туалет. Немного хромает, но на другую ногу, не психосоматическую. — Мы едем в клинику, — объявляет он. — Ты кололся десять лет, я кретин, что не сделал этого раньше. Одевайся. Ты, конечно, вызываешь у меня беспокойство во многих аспектах, но сегодня мы сосредоточимся лишь на сердце и печени. * * * — Это эпически излишне, — бурчит Шерлок, сидя на перевязочном столе Джона. Джон сегодня не работает, но и без халата очень похож на врача: берет кровь, смотрит в медкарты, стучит пальцами по папкам и выписывает направления на исследования. Это было бы очаровательно, если бы Шерлок не сидел в расстегнутой рубашке, глядя на сосредоточенное, профессиональное выражение лица доктора, пока тот слушает в стетоскоп сердце Шерлока. Ему неописуемо скучно. Он уже запомнил содержание медицинских плакатов, по крайней мере, тех, которые могли бы однажды пригодиться в расследованиях, и теперь, кажется, стены подступают всё ближе, чтобы сомкнуться вокруг него. — Ну, то же самое ты говорил про еду, так что дыши глубже. Шерлок слушается, выдыхая с непритворным презрением. Джон только улыбается: — Я совершенно уверен, что ты вечность не проходил медосмотр, так что не валяй дурака. — Я здоров. — Вполне возможно, но ты ширяешься кустарной наркотой, а я еще не решил, что сделать, чтобы ты слез с иглы, так что проверяем всё. Дыши. — Дышать скучно. Джон бьет его в грудь стетоскопом. Поэтому Шерлок дышит. Довольно скоро он обнаруживает, что Джон очень внимательно разглядывает его торс. Приятное ощущение, когда обращают внимание, даже если само обследование бессмысленно. Шерлок изучает Джона, изучающего его, изучает, как тот считает веснушки и разбросанные редкие родинки, разглядывает ровные линии грудной клетки, и мышц живота, и рёберных дуг. Шерлоку нравится его «транспорт» в общем смысле, и теоретически он знает, что привлекателен, но никогда раньше это так не радовало. Немного похоже на те мгновения, когда Джон называет его изумительным. Ну очень приятно. — Тебе нравится моя внешность, — замечает Шерлок. На губах Джона появляется улыбка: — В точку. Доктор передвигает стетоскоп. Просто благовидный предлог, полагает Шерлок. Ради бога, что может быть не так с его лёгкими. Усмехается макушке Джона. — Хмм. Ты можешь увидеть и больше, если захочешь. Не играя в доктора. — О, боже, — смеется Джон. — Всё, ты не должен… В этот момент кто-то стучит в дверь, и Джон зовет: — Да? — и в кабинет входит Сара. Если бы у Шерлока была шерсть, она бы немедленно встала дыбом. Сара маленькая, очаровательная, с соблазнительными формами, и она улыбается, и на ней розовое платье, которое не подходит к цвету её волос, и это по какой-то причине неподдельно бесит Шерлокa. У нее практичные туфли и искренний взгляд. Она, кажется, из тех людей, которые нравятся большинству. Она милая. Она не белая ворона и не темная лошадка. Сара, наверное, решила стать врачом, чтобы помогать людям, спасать жизни; ей понравились идеализм и доброта, как присущие профессии качества; и вряд ли она могла бы убить мышь, чтобы сделать вскрытие, даже если бы от этого зависела ее жизнь; и, наверное, когда она ловит дома насекомых, то выносит их наружу и выпускает на свободу. Это омерзительно. — О, привет, — Сара тепло улыбается Шерлоку. — Все в порядке? — Замечательно, — выдавливает Шерлок. Беспечно положив руку на локоть Джону, она говорит: — Прости, пожалуйста, что отвлекаю, Джон, я знаю, ты просто заглянул на минутку, но не мог бы ты подписать… — Не смей его трогать, — рычит Шерлок. Сара отдергивает руку. Испуганно поворачивается к Шерлоку. Ее прелестные оленьи глаза округлились, они исполнены растерянности и непонимания, в чём состоит проступок. У неё не только удивленный, но и очень виноватый вид. Так ей и надо. Джон трахнул её много, много раз, и Шерлок её ненавидит. — Господи, Шерлок… — начинает Джон. Но Шерлок уже спрыгивает с перевязочного стола, застегивая на ходу рубашку, и хватает пальто со стула, и покидает эту ужасную белую комнату с ужасной милой женщиной, быстро, как только может. Он ненавидит холодный, стерильный воздух и теплую, кроткую женщину, и места, которых касались ее мягкие, изящные руки. Теперь рубашка застегнута наполовину, и он вышел из клиники, воздух здесь лучше, и он шагает к скамье под этим высоким стеклянным зданием и садится. Сигареты. Нужна сигарета. Никогда в жизни не нуждался в сигарете, как сейчас. Потому что как она посмела с её лицом и волосами и маленькими ладошками и он находит полпачки в кармане пальто и закуривает, испытывая отвращение к факту, что Джон по-прежнему в здании. Сочиняет объяснения, или оправдания, или шутки о Шерлоке, или извиняется, или целует свою подружку, или запускает пальцы ей между ног, или… Кто-то вырывает у него сигарету и бросает на землю около скамьи. Шерлок удивленно поднимает взгляд. — Нет, — говорит Джон. Его голос полон ярости. — Наркотики — одно дело, но это дерьмо тебя убьет. Шерлок скрещивает руки на груди и глумится: — Неужели так быстро помирился с любимой? — Я расстался с ней две недели назад, придурок. Когда переехал. Я тогда не думал о нас, но точно знал, что с ней отношения зашли в тупик. Так что ты сейчас кричал на моего друга. Не говоря уж о том, что она мой босс. Джон садится рядом с Шерлоком, взирающим на него в благоговении. Минуту назад все было серым, но теперь он различает зелень живой изгороди, красноту проезжающей машины и различные медовые оттенки взъерошенных волос Джона. — Правда? — Да. Ты кретин. — Только изредка. Джон раздраженно качает головой и молчит. Проводит языком по губам. Несколько раз сжимает и расслабляет левый кулак. В его синих глазах теперь клубятся грозовые тучи, и крайне досадно, что это вина Шерлокa. Они молчат целую минуту: Джон сердится, а Шерлок мысленно тестирует на уместность разные слова. Ни одно не кажется подходящим. Но они же не могут вечно молчать на скамье под пасмурным небом, это было бы невыносимо. Между тем, Шерлок не сожалеет и не собирается начинать, следовательно, извинения — которые могли бы стать кратчайшей дорогой к примирению, и в большинстве случаев являются подтвержденным методом, — неуместны. Придется пойти другим путем. — Ладно, у тебя есть вопросы, — вздыхает, наконец, Шерлок, поднимая воротник пальто и прячась в него, как в панцирь. Разговор будет сущим кошмаром, он знает, но лучше покончить с ним до того, как один из них будет убит. Буквально. — Да, да, — произносит Джон очень быстро, как одно слово. — Есть. Да, у меня есть вопросы. Послушай, если ты не захочешь отвечать на любой из них… — Я не хочу отвечать ни на один, — бурчит Шерлок. — Да, уже понял, но нам нужно прояснить ситуацию. Сейчас. Твоя реакция на то, что она меня коснулась, не была адекватной. — Разумеется, была: ты с ней трахался. — И теперь, когда у нас с тобой что бы то ни было, ты ревнуешь? — Нет. — Собственничество? — Ближе. — Проблема в Саре, или ты реагировал бы так на каждого, с кем я занимался сексом? — Второе. — Когда ты был сексуально активен, ты делал это ради чувства близости? — Ради практической выгоды. — То, что сейчас произошло, точно не было мотивировано практической выгодой, не так ли? — Ты собираешься трахаться с другими людьми? Джон моргает несколько раз: — Я, господи, Шерлок, я не планировал ни с кем спать в ближайшее время, но… — Потому что, предупреждаю, вероятнее всего я их убью, — Шерлок отворачивается в другую сторону. Джон некоторое время размышляет. — Значит ли это, что ты хочешь заниматься со мной сексом? Шерлок думает об этом. Я не хочу заниматься с тобой сексом — никогда никого не хотел, — я хочу взять тебя за руку и вылететь в окно, и заглядывать в дома, обнаруживать секреты и ложь, а когда Лондон кончится, мы полетели бы выше, я показал бы тебе звездные системы, которые наблюдал в детстве в телескоп; а ты знаешь, что я могу вообразить их в трех измерениях? Могу, потому что я изумителен, и хочу подарить тебе ночь, не похожую ни на какую другую, хочу ощущать твой вкус на языке, хочу задержать тебя на губах, я хочу вывернуться наизнанку и стать всем твоим миром, потому что обернул бы тебя собой, словно мы вместе взорвались сверхновой, я хочу слышать, как любимый человек закричит мое имя, словно в последний раз, и я хочу подарить тебе все возможные удовольствия, потому что теперь не позволю тебе бояться, но ничего из этого не будет иметь значения, потому что ты заметишь, что я не хочу для себя такой ночи и что с равным удовольствием я мог бы гулять с тобой по лесу или спать на твоих коленях, но когда сам ты увидишь, во плоти, наверняка, собственными глазами, что ты не можешь меня возбудить, что я не хочу того, что ты хотел, так, как ты хотел, всё будет кончено. — Нет, — говорит он. — Ну, ясно, как бы неудивительно, да, но что, в таком случае, произошло? Я честно не понимаю, Шерлок. — Просто я ненавижу её. — Это смехотворно, ты не можешь её ненавидеть, ты её не знаешь. Ты можешь ненавидеть только то, кем она была для меня. А это… тебе не нужно… мать твою, я устал играть в недомолвки. Я понимаю, почему ты не хочешь об этом говорить, но ты вообще хоть раз замечал, как я смотрю на тебя? Голос Джона делается хриплым. Это ужасно. Это ужасно и стопроцентная вина Шерлокa, как всё остальное. Он поворачивается к бывшему коллеге. — Речь о близости, — пытается Шерлок. — Блять, если бы я был еще ближе к тебе, чем утром, я бы тебя просто травмировал… — Я хочу одарять тебя! — в отчаянии кричит Шерлок. Джон замолкает. — Подожди, — говорит он, выставив ладони. — Подожди. Просто… подожди. Позволь мне кое-что перефразировать. Может показаться безумием, но ты вытерпи, ладно? И ответь да или нет, потому что до меня кажется дошло. — Я жду, — рычит Шерлок. — Для тебя секс — как поход к дантисту. А для меня — как заезд наперегонки. Я обожаю секс. Ты — нет. — Ты можешь, наконец, перейти к части, где захочешь открытых отношений или иного уродливого, отвратительного… — Ты хочешь заниматься со мной сексом, но не хочешь, чтобы я занимался сексом с тобой. Об этом речь? Шерлок под впечатлением. Потому что, как сказал Джон, именно о том и речь. Мимо проходит пара, держась за руки, и направляется в клинику. На руку Шерлокa падает капля дождя, и он вытирает её. Время идет то ли очень медленно, то ли очень быстро, но совершенно точно не продвигается обычным образом. Джон извлекает пузырек викодина и, закинув таблетку в рот, глотает всухую. Потом улыбается, широко раскинув и приподняв руки: — Я не вижу в этом никаких проблем.