***
Юра переехал в Питер весной, когда ещё учился в восьмом классе. В конце февраля, если быть точным. Познакомились мы довольно странно: я поймал его на покупке травы. Он тянул купюру, держа пакетик в руках и вздрогнул, смотря на меня своими большими испуганными глазами. Меня это заинтересовало. Дилер дал дёру, а Юра напрягся, прижав пакетик к своей груди и нахмурился, точно лесной зверёк. Я усмехнулся. — Эй, я не буду отбирать, — я улыбнулся самой обворожительной улыбкой, что у меня есть. Он настороженно посмотрел на меня и, повернувшись, ушёл. Сложив руки в карманы, я стал идти широким шагом за ним, — Я Вадим, кстати. Он молча посмотрел на меня, дёрнув бровью. — Ясно. Я Юра, — он вновь стал идти, оглядываясь по сторонам, и пришёл к другому такому-же переулку. Сел у стены и стал заворачивать марихуану в листок. Я подпёр стену собой, наблюдая за ним. Не маловат-ли он ещё для такого? Но стоило ему высунуть язык, чтобы склеить самокрутку, как эти мысли ушли на задний план. — Ты в каком классе? — по привычке громко обратился я, как Юра вздрогнул и шикнул на меня. — Не кричи! Спалят ещё, — он поднёс самокрутку ко рту и, сжав между губ, поджёг её горящей спичкой. В темноте переулка слабый огонёк сделал его ещё красивее. Он встряхнул спичку, погасив, и отбросил её в сторону, затягиваясь. Я непрестанно следил за его кадыком. Когда Юра выдохнул, он откинул голову, прижавшись к стене. В переулке пахло гарью и чем-то сладким. Я подошёл к нему и сел на корточки, держа руки прямо, уложив локти на колени. Посмотрел прямо в глаза. — Я в одиннадцатом. Он затянулся снова и выдохнул струёй дыма мне в лицо. Я зажмурился. Открыв глаза, встречаюсь с его: голубыми их назвать было-бы неправильно, они имели вовсе не такой цвет. Его глаза были синими, а радужка отдавала смесью преобладающего синего с лёгким фиолетовым. Быть одержимым им можно уже за такие глаза. Безразличные. — Я восьмой оканчиваю, — он придвигает колено к себе, а после этого я его не тревожу. Пускай словит кайф, а потом я провожу его домой. Время позднее, солнце уже садится. Скоро совсем пропадёт.***
Когда он приходит в себя, — а его голова лежит он на моих коленях, — то непонимающе пялится на меня. — Ты почему здесь? — он медленно встаёт и держится за голову. Опираясь на стену, он поднимается. — Я тебя сейчас провожу, — я игнорирую его вопрос, закидывая руку ему на плечи. Он странно косится на меня, но с себя не скидывает. Вновь смотрит вперёд. Я заметил, что он сутулится. Это было мило, но неудобно. Он и без того довольно низкий, — сто шестьдесят, что ли, — а сутулясь вообще становится полторашкой. — Эй, где ты живёшь? — В Колпинском, — я просиял. — Я тоже! На какой улице? — На Тверской. — Чёрт возьми, и я. В какой ты там школе? — я удивлялся тому, насколько всё забавно складывается. Я надеялся, что его школа рядом с моей. Такие люди на дороге не валяются. — В пятьсот восемьдесят девятой. Это знак? Один район, одна улица, в одной школе учимся. Не могу обозначить каким-то одним научным словом свой интерес. Мне хотелось зацепиться за этого маленького паренька, с его русыми волнистыми кудрями, обветренными губами, что были искусаны красивыми и ровными зубами. Мне хотелось, чтобы он вгрызся в мои плечи ими, острыми, пожелтевшими зубами. Чтобы расцарапал спину, выкрикивая моё имя. И чтобы смотрел прямо глаза в глаза. И так было, пока я не стал узнавать его лучше. Нет, желание трахнуть его никуда не делось, и все-же я был внимателен к нему. Я жадно поглощал и высекал в памяти каждое его слово. Он любит читать классику, а современные книги не особо. Ему нравится вишня и черешня, но вишня больше. Малолюдные места с закатным солнцем, когда в наушниках играет его любимая группа — Валентин Стрыкало. Громких и наглых людей он не выносит. Не верит в Бога. Отца, смотрящего на мать безразлично, и маму, глупо влюблённую в него, отчаянно желающая его внимания — ненавидит. А брата, Мишу, бережёт. И всё это мои личные наблюдения. Юра об этом говорил мало, почти ничего. Мне понравился Миша. Весёлый, спокойный мальчик, любит Юру. Активный, когда никого чужого рядом нет. Мне хотелось задаривать Юру подарками, а Миша получал бонусом, потому что он тот, кто важен Юре. Но это всё случилось чуть позже, летом между его восьмым и девятым классом. А в марте и апреле мы медленно сближались, пересекаясь в коридорах. Я тогда отучивался последние месяцы. Я здоровался с ним, как-бы невзначай и разговаривал всю перемену. Я искал его макушку с пересыханием в горле, бегая глазами по каждой голове. Со временем это стало проще, ведь он вырос на десяток сантиметров. Устроился в хороший университет. К слову, родители жили в Москве по работе, а мне оставили эту квартиру. Это дало мне огромную свободу действий.***
Однажды Юра рассказал, что хотел-бы накопить на мотоцикл. Я загорелся идеей. Признаться ему и подарить мотик. Я стал копить. Мои родители продают недвижимость и довольно успешны, а мама вообще архитектор, так что это было довольно легко, хоть они и старались учить меня зарабатывать самому. Через пару месяцев я и не заметил, как влюбился в него по самые уши! Я не просто хотел завалить его, но и, обнимаясь, смотреть фильмы, ходить на свидания, быть нежным. И для начала я познакомил его со своей компанией — Сашей, Федей и Славой. Парни сильные, глупые. Пара слов и они делают, как скажешь. В общем, что-то вроде солдатов, когда ты генерал. Юра вроде как влился, хоть и вёл себя довольно молчаливо, но я смахнул это на его характер. Он всегда таким был.***
Летом июня я решил признаться ему. Мотоцикл он уже купил. Мы сидели в беседке в парке. Он бросил курить траву и перешёл на обычные сигареты, я прямо сейчас брал зажигалку, чтобы поджечь ему одну. И, наклонившись, посмотрел ему в глаза. — Я люблю тебя, — я шепнул. Юра посмотрел на меня глазами в пять копеек! Сигарета так и повисла, сдерживаемая кончиками его пальцев. Он молчал, хмуро куря. Я смотрел на прогуливающуюся рядом кошку и следующую за ней ворону. — Я домой, — докурив сигарету, он потушил её об мусорку и выбросил в неё-же. Я не стал его провожать, решил дать ему время собраться с мыслями.***
И стоило мне оставить его одного, как сразу-же его избили за длинные волосы. Я посмотрел на них и не понимал: как можно считать чем-то ужасным нечто, что так красиво? Я стоял у двери внутри его квартиры. Его родители были на работе, а младший брат в садике, поэтому мы были одни. Я осторожно держал его пальцы и смотрел ему в глаза. Мои руки были в крови, а из раны на лбу шла кровь. Я, прихватив с собой тех трёх, избил этого мудака. В каждый удар вносил свою любовь к Юре. Но Юра был в ужасе. Он смотрел на меня с отвращением и страхом. Его руки тряслись. Он поморщился и молча ушёл умыть руки. — Тебе это не понравилось? — он замер. Лишь через пару минут слабо и медленно повернул голову в мою сторону, но он не смотрел на меня. Потупив глаза в пол он нахмурился. — Не делай так больше, — я кивнул. Тихо прошептал извинения.***
В тот раз у него были разбиты губы и бровь, синяк под глазом и горбинка стала выраженнее, а на руках и ногах были синяки. Он часто морщился, когда говорил, ведь запёкшаяся кровь трескалась и рана рвалась. Я стал носить лечебный бальзам для губ с собой и давал ему. Я не хотел, чтобы ему было больно. И я решил, что буду защищать его. Что никто больше не посмеет изводить его. Я услышал, что какой-то парень назвал его педиком. Я избил его, но не сам — Юре это не нравилось. Он сторонился меня. Но если это буду делать не я, он ведь снова будет смотреть на меня с улыбкой и вести себя уверенно, да? Ведь когда он отводит взгляд и спешит уйти, мне больно. А когда одна из моих знакомых написала, что парень приставал к Юре на какой-то вечеринке, я примчался туда сразу-же и разбил этому ублюдку ебало. Юра, увидев эту сцену, схватил меня за шиворот и едва оттащил, и то, потому что я сам отошёл, ведь понял, чья рука меня уберегала. У него прекрасные руки. Он накричал на меня. «Почему ты всегда вредишь людям просто так? В чём, блять, твоя проблема? Мне противно то, что ты делаешь! Прекрати, не будь психом! Иногда мне так хочется бросить всё нахуй, сейчас очень даже можно, как считаешь?!». Сердце пропустило удар. Он уйдёт. Он уйдёт?.. Я умолял его о прощении, я сжал его в объятиях. «Нет, прости, пожалуйста… Не надо».***
Следующим инцидентом был случай, когда очередной мудак назвал меня и Юру… Мерзкими словами. И я почти убил его. Да как он мог… Юра снова схватил меня за шкирку, он резко оттянул меня. Я уже открыл рот, чтобы закричать, чтобы он сидел в сторонке (я очень рад, что не сделал этого), как он притянул меня к себе. Кентов я с собой не взял. — Давай встречаться, — выдохнул он, отстраняясь от меня. Тот идиот был в отрубе, поэтому я оставил его. Я был застан врасплох! Улыбку я не мог сдержать, ведь она просто лилась из меня. Я увёл Юру ко мне домой и обнимал его. — А можно я… — я нежно, с волнением и дрожащими руками, взял в ладони его лицо. Я заглянул в его лицо, сбито дыша, — можно мне поцеловать? Юра сжал губы. Я не мог отвести от них взгляд. Не знаю, как он смотрел на меня, помню лишь то, как он кивнул и приподнялся на носках. Мои губы онемели, по спине вибрацией прошлись мурашки. Я зарылся руками в его волосы и таял от его поцелуев. Когда мы оторвались друг от друга, я смотрел лишь на его рот. Его губы были влажными и блестели, отчего мне хотелось ещё раз впиться в них.***
Однажды он поссорился с родителями. Когда вышел из дома, он позвонил мне, со словами, что хочет трахаться. Я вскочил с кровати и стал искать лубриканты и презервативы. Они почти закончились, но к счастью были! Я лежал на кровати и представлял, как это будет. Может, раком? Или ещё в какой-нибудь другой позе. Интересно, какая у него любимая? А какие у него фетиши? Я чувствовал, как возбуждение сужается узлом внизу живота. И вот, долгожданный звонок в дверь. Я подорвался с кровати и резко открыл её. Я не успел ничего сказать, как Юра ворвался внутрь, схватив меня за плечи и целовал: грубо, зло, нетерпеливо. И так же резко отстранившись, он, схватив меня за футболку, не оборачиваясь, потащил в спальню. Я покорно шёл и двигался. Честно говоря, я был ошарашен. Он толкнул меня на кровать, а я упал безвольной куклой, растерянный, не понимающий ничего. — Я чертовски раздражён, так что выеби так, чтобы я забыл блять обо всём, — он оседлал меня и отбросил верхнюю одежду, вновь притянув. Когда захотел завершить поцелуй, он не стал отстраняться, нет — он вцепился в мои волосы на затылке и оттянул как можно сильнее. Я вскрикнул, — Грубее. Быстро. Он лёг на спину, раздвинув ноги. Когда я достаточно его растянул, он приказал мне быть шустрее и скорее уже начать. Я хотел уделить прелюдиям куда больше времени… Я старался быть более нежным, но Юра подавался бёдрами и, в итоге только разозлившись, мы вновь перевернулись и он руководил процессом сам, вышибая из меня воздух. Но во время второго захода я смог оттрахать его, как он и хотел. Правда я тут-же отключился, всё-таки, кончать два раза подряд — это пиздец. Он ушёл сразу как проснулся.***
Когда он рассказал, что переезжает в другой район, я был разбит. Я со всей нежностью и трепетом обнимал его. Мне было больно. Ну почему?.. Почему нельзя остаться? Ну подумаешь, пожар случился. Больше не случится ведь. Хотя я не мог этого обещать.***
Когда он бросил меня, произошло много всего. Я был обижен и разочарован. Я пытался вновь добиться его. Следил за ним, узнал новый адрес, и ещё один. Он перестал гулять в малолюдных местах. Жаль. Этот период запомнился мне чем-то особенным — я постоянно покупал новые номера, писал ему, звонил, писал маркерами в подъезде «ЮРА» каллиграфическими буквами. И это стало таким рутинным, что не было чем-то важным.***
А сейчас я сидел на кухне. Девять утра. Окна зашторены. К счастью, мне ничего не сломали. Блять. Нахуй мне нужен этот мудак? Перетянул моих кентов, коллективно избил меня, и ладно-бы, если только с ними, но Юра ещё и какого-то белобрысого привёл! Если я буду продолжать гоняться за ним, как преданная шавка, то только покажу ему, что у меня нет чувства собственного достоинства. А он с тем белобрысым ещё и потешатся надо мной. Нет, я не буду унижаться перед ними. Не дождутся! Нахуй блять. Видеть его морду не хочу. Да и нас с ним ничего особенного не связывает, очередной парень, с которым я трахался. Спокойно уеду. Да, мне было больно. Я не хотел уходить. Но чувство гордости выше. Я позвонил матери. — Я хочу переехать в Москву.***
Юрий.
В ту ночь Илья привёл меня к себе домой. Я смог спокойно отдохнуть, а на утро он сказал мне быть тише, пока не уйдёт его мама.# Я чувствовал себя грязным, потным и липким. Когда он ушёл в магазин за молоком, я решил помыть руки. Я мыл их, мочил, намыливал, смывал. Мыл и смывал. И так пять раз. Запястья зудели, чесались, болели неистово. Ледяная вода, уже несколько минут бьющаяся на руки, не притупляла неприятных ощущений. Перед глазами всё потемнело и я увидел ту самую стену, прикроватную тумбу и услышал скрип кровати. К горлу подступила тошнота. Прижав ладонь ко рту, я, качаясь и едва держась на ногах, лёг на диван. Положил руки на живот и смотрел в потолок. Через пять или ещё несколько минут меня отпустило. А потом вернулся Илья. — У меня дома апельсины были, ещё мама вчера дыню купила, будешь? — он шуршал пакетами, а я медленно сел, а после пошёл на кухню, грузно сев на стул. Киваю, тихо благодаря. Поставив чашку с фруктами, он стал разрезать половину дыни. Я попробовал. Она довольно сладкая и мягкая, хотя июль только начался. Илья сел напротив меня, положив локти на стол. Он посмотрел на меня – серьёзно, хмуро, грозно. И начал: — Я читал, что жертвы могут придти к наркотикам или алкоголю, — он начал довольно прямо, хоть и неуверенно наблюдая за моей реакцией. Отдаю ему должное, не каждый станет обсуждать подобное через несколько часов после случившегося, — давай лучше обговорим всё это, если ты хочешь, конечно. Я промолчал. Что я чувствую по этому поводу? Я посмотрел на улицу через прозрачную дверь балкона. Облака все так же застилали небо, мерно плавая. Что я чувствую… — Я грязный. Илья непонимающе оглядел меня. Я знал, что мои волосы сейчас блестят от чистоты как никогда, руки уже слишком сухие из-за частого мытья, да и весь я выглядел очень даже опрятно. Вытерев руки об салфетку, я провёл рукой по волосам. — Я чувствую себя грязным, — пояснил я, — Мне хочется смыть с себя... Тот день. Он промолчал, пальцами отбарабанив ритм по столу. Илья смотрел на всё, что есть на столе, задумчиво уходя от меня в мысли. Я не стал что-либо ему говорить, мне попросту нечего. В голове так пусто. А что я могу сказать? Мне было мерзко, плохо и тошно. И все. Я чихаю. Илья вновь обращает на меня внимание. — Заболел? — я слабо мотаю головой. Он долго, пронзительно смотрит на меня. Я-же не смотрю на него и вовсе, слишком странно, некомфортно. Тишина становится давящей. Мы молчим. Я хмурюсь, как Илья наконец выдаёт: — Мне неприятно признавать… Я не могу подобрать слов, чтобы поддержать тебя. — Ты и не обязан, — я не хочу, но это звучит так сухо, бесцветно, да и выскакивает из меня довольно быстро, почти сразу. Всё стало до странного серым. Я сутулюсь, сомкнув руки в замок у колен. — Я твой друг, так что нет, я должен помочь тебе. Может, не знаю?... — он смотрит на меня, молча прося закончить мысль. — Проанализируем это? — я вновь гляжу ему в глаза. Он, часто пару раз заморгав, отводит взгляд. — Да. Полежим, обсудим какой он мудак, и что с тобой сейчас, может, что-то да выйдет, — он трёт затылок, смотря мне в глаза. Я мёртвый, меня унизили, меня взяли как какую-то игрушку, собственность. А он — робкий, чувственный, живой. Вот-бы занять у него его жизнь. Оказаться в его шкуре и не знать этой боли. Я посмотрел на свои руки, все начало дрожать: и в глазах, и сами руки. Это не мое. Нет, это не мое тело. И всё вокруг – не настоящее. Картинка. А я в сериале. Я просто герой, над судьбой которого издеваются ради интригующего визуала. Меня начало трясти. И Илья тоже – не настоящий. Каждое его слово не его, идущие из искреннего чувства, а реплики, заранее прописанные и заготовленные. Он просто не осознает, что мы лишь персонажи, вынужденные страдать лишь из-за идеального сериала? Что я несу? Я ведь не чувствовал себя так, когда Вадим сделал это. Я был стойким, я смог отомстить сразу-же. Я не чувствовал себя так. Почему сейчас я веду себя как истеричка? Почему я не спокоен? Или нет, я слишком спокоен, но почему? Многие ведь кричат, рыдают и ломают посуду, так почему я не делаю этого? Что со мной не так? Это точно нормально? Я должен это проанализировать, меня раздражает несуразица в моих собственных мыслях. Вырвавшись из трясины раздумий, я посмотрел на Илью. Он ждал, пока я не отвечу. Я сжимаю губы. Вздохнув, я встал и кивнул в сторону его комнаты и, не оборачиваясь, зашаркал, а он — следом. Я сел, оперевшись спиной о стену, а он справа от меня. В этой позе мне казалось, что он не сможет ничего сделать. Я знаю, прекрасно знаю, что он не станет, это ведь Илья, и все-же, я не мог. Если-бы он попытался обнять меня, тревога и страх разъели-бы меня, руки вновь горели огнём от боли, а в горле пересохло. Я-бы страдал. Я уже страдаю — тону в этом болоте ненависти, беспомощности, бессилия и растерянности. Оно затягивает меня.# — Скажи, тебе будет плохо, если я буду касаться тебя, даже если случайно? — Да. — Хорошо, — он отодвинулся, но от этого стало только хуже. Стало как-то паршиво на душе. — Сейчас у меня было ощущение, что тебе мерзко от того, какой я грязный, — он ойкнул, растерявшись. Я сжал губы, — я могу быть таким честным? Я выдал это без задней мысли, даже не успев обдумать. Я не был готов к таким откровениям. Но, может, в диалоге у меня получится понять: что-же со мной не так? — Я буду рад. Мне вернуться или?.. — Сиди уж, — я махнул рукой и он ничего не сделал. Меня это успокоило. В груди сердце мягкой рябью забилось – не чаще, а даже медленнее, но так мерно, так умиротворённо. Я услышал, как кричала рожающая кошка. Мы снова замолчали. Илья теребил пальцы. Мне не хотелось начинать разговор первым. А он усердно думал, с чего подойти к диалогу. Мне нравилось, что он шёл навстречу первым. — Ты теперь… — он замялся и стал крутить пальцем в воздухе, не знаю, то-ли слово забыл, то-ли боится произнести, но он слабо приоткрыл рот, желая наконец сказать что-нибудь, — ты боишься чего-нибудь? Ну, знаешь, помимо того, что это повторится. Я замер. Повторится? Я и не думал об этом. Этот ужас снова настигнет меня? А ведь Вадим и вправду может попытаться снова... Сердце сжалось, так удушливо, что я жадно вдохнул, раскрыв рот, а глаза забегали по углам. Я думал только об одном: беги. Беги. Бежать. Дверь открыта. Можно выбежать и босым, главное вовремя схватить кеды, и... — Юр? — он наклонился, заглядывая мне в глаза. Похоже, он заметил ужас, отражённый на моём лице, — Прости, это триггернуло? Я молчал, пытаясь вернуть самообладание и слабо покачал головой. Что со мной не так? Я не должен так себя чувствовать. Это странные чувства. Но они есть. Что мне с ними делать? Я посмотрел на Илью – разве он не идеальный выход для эмоций? Но это как-то подло, использовать его, нет? Но он и сам предложил. Паника вновь накатывала. — Ты боишься меня? — с горечью во взгляде, он поджал губы, опустив взгляд. Но он быстро вновь посмотрел на меня, — О, может, свяжешь мне руки? Я захлопал глазами. Я прыснул, неуверенно захихикал и рассмеялся в голос. Тревога растворилась в этом звонком звуке. — Эй, не смейся! — он смущённо улыбался, прикрывая ладонью рот. — Что за БДСМ наклонности, Илья? — я смеялся, смахивая слёзы с глаз. На самом деле, их не было. Но мне правда было смешно и весело. Илья собрался и стал объяснять мне свой неожиданный вброс. — Нет, ну смотри, если я буду связан, то не буду представлять для тебя угрозы. Хотя я и так в жизни не подумаю вредить тебе, — уточнил он, — Но если это поможет тебе чувствовать себя в безопасности, то почему-бы и нет? Я от этого не умру, и тебе хорошо. Я посмотрел на свои руки. Синяки были очень яркими. Я помотал головой – нет, не хочу, чтобы на его руках были похожие. Он проследил за моим взглядом и сжал губы. — Давай лучше просто сидеть так, чтобы мне было легче сбежать? — Он посмотрел в сторону двери и пересел слева от меня. В груди разлилось тепло от его жеста: без вопросов, без странных взглядов, он просто сделал так, как я хотел. И в благодарность я решил уточнить, — Не подумай, я не сбегу, ну, может быть, но все-же... — Всё в порядке, даже если сбежишь, — он мягко улыбнулся мне, прижав колени к груди и спрятав руки между внутренней стороной бёдер и голеней. Это он так пытается заменить наручники? Не знаю, тронут я или смущён. — Думаю, что не знаю. Сегодня вряд ли мы что-нибудь узнаем, — выдыхаю я, вспоминая его старый вопрос, потирая запястья. Всё ещё горят. Я перевёл взгляд на Илью. Он смотрел на свои колени. Мой взгляд упал ниже – на его руки, сжатые под коленями. Боль становилась всё невыносимей, и невыносимей. — Дай мне руку, — он удивлённо смотрит на меня и осторожно вытаскивает одну, раскрыв ладонь. Я кладу свою поверх. Прохладные. Илья съёживется. — У тебя руки ледяные, бр-р, — он театрально вздрагивает, потирая второй рукой правое плечо. Я удивлённо вскидываю брови, смотря на него как на полоумного. — Но я чувствую, как они горят! Прямо таки плавятся, — я на секунду морщу нос, смотря на свою руку. Илья неожиданно сжимает ладонь, отчего я вздрагиваю. — Прости, — он слегка разжимает их, осторожно переплетая. Я наблюдаю за этим с замиранием сердца: но не тем, что пару минут назад, нет. Сейчас оно такое трепетное, выводящее в астрал. Руки становятся тёплыми, – остывают! – мягкость оплетает руку, движется по сухожилиям и венам, спирально и с кривизной плывёт кровью, добираясь туда, до самого сердца, облепляя рёбра и плоть, словно утеплитель для стен. — Удивительно, но мне не страшно, — говорю я задорно, что кажется, словно ничего не случилось, всё по-прежнему, просто я стал язвительнее. Илья улыбнулся до ушей и мягко, аккуратно, совсем ропотно, огладил мой большой палец своим. — Если кто-то обнимет тебя, тебе станет страшно? — я задумался. — Скорее всего. — Тогда, чтобы уменьшить этот страх, будем вот так держаться за руки, как тебе? — я пожал плечами. — Мне нравится. — Вот и отлично, — он почесал нос второй рукой, — Слушай, я так подумал, что совсем тебя не знаю. Какой у тебя был любимый мультик в детстве? — «Везуха».#***
Илья.
Это повлияло на Юру и изменения были довольно глобальными. Он перестал общаться со многими высокими парнями, отказал в общении даже тем троим дружкам Вадима. Его стали напрягать все, кто сильнее его. Он вздрагивал, если над ним нависала большая человеческая тень. Именно поэтому я никогда не подходил к нему сзади, зовя его издалека или как-либо предупреждая. Я стал вести себя с ним осторожнее, демонстративнее: никаких резких движений, непредсказуемых действий. Я пропустил его день рождения, но решил, что в следующий раз всё равно не устрою сюрприза. Я боялся, что он может попросить меня больше не приходить к нему. Он жил у тёти, это рядом с парком трёхсотлетия, подрабатывал в нескольких местах. Он чертовски уставал. И ясно почему: его тётя ничего не знает, младший брат тем более, перед ними нужно делать вид, что всё в порядке. Он должен был заботиться о ребёнке, раз уж их выгнали родители. Но те хотя-бы присылают им деньги пару раз в неделю. Он стал проводить больше времени с Даяной и Аней, девчонкой с той сами тусовки, которая орала на дружков Вадима со стеклянной розочкой в руках. Да и впринципе в его окружении девушки стали преобладать. Кроме тех двоих я ни с кем не знаком. Я читал мельком о стадиях у жертв синдрома сексуального насилия. Юра мылся каждый день, мог-бы даже несколько раз на дню, но его останавливало то, что он живёт за счёт тёти и не может тратить её воду. Я подумал: «что за бред, она-же твоя тётя?», но промолчал. Может, его тётя скряга? Кто знает. Но его желание содрать с себя кожу было далеко не нормальным поведением. Возвращаясь к теме его СТСН, он перестал так часто принимать душ через несколько недель. Его тётя смогла найти ему квартиру, поэтому он жил в ней, делал вид, что счастлив, живя с Мишей, но я видел, каким он был: всё делал на автомате, выжимал из себя все соки, чтобы улыбаться при Мише, отводя и приводя его из садика. А пока его не было, он прозябал в своей комнате в горе мусора. Не мывшийся неделю уж точно, обессиленный, он валялся в кровати, пропахший потом. Я периодически приходил к нему, чтобы молча убраться. Я плох в словесной поддержке, поэтому помогу ему хотя-бы так. Я включал MSI и напевал, закинув все грязные вещи в стирку. Я убрал фантики, бутылки сока, всякого другого мусора. Юра лежал, потупив взгляд. Он был разбит. И мне хотелось хоть как-то осветить его жизнь. — Ляг со мной, — хрипло прошептал Юра, когда я клал лекарства рядом с кроватью, по другому и не услышал-бы. Я посмотрел на него. — Мне холодно... — он зарылся в одеяло по нос, на нём была тёплая водолазка, свитер и плотные такие штаны, а ещё носки с пингвинами. Я недоумённо смотрел на него, — Ляг... Ну, что делать? Я лёг. Юра лежал с краю, поэтому я обошёл кровать(она была двухместная, так как они с Мишей спят вместе, чтобы последнему не было страшно). Я посмотрел на натяжной потолок, на наши отражения. — Укройся, — прохрипел Юра, поворачиваясь ко мне и поднимая надо мной одеяло. Его руки тряслись от слабости. Я перехватил край одеяла, накрывая нас обоих. Казалось, что на этом всё, но Юра подполз ближе и обнял меня. По рёбрам словно статическое электричество пробежало – не ударило – и затрепетало в груди тепло. Я не был уверен, будет-ли ему комфортно, если я, для удобства, обниму его в ответ. Он разбит и этот жест я воспринял как желание забыть о прошлом опыте. Я неуверенно положил руку ему на спину, а вторую под шею. Никакой реакции не последовало, он тяжело дышал из-за заложенного носа. Окна были зашторены, свет почти не пробивался. Шторы были плотными, светло-зелёрыми, поэтому комнату заливал лёгкий цвет. Я погладил Юру по волосам. Пару дней назад мы тоже вместе спали, а потом с ним случилось это. Сон никак не шёл. Я смотрел на юрино спящее лицо, крутя его прядь пальцем.***
Мне пришла в голову ахуенная идея. В очередной раз держа в руках потную футболку, я резко обернулся и посмотрел на Юру. — У тебя ещё остался мотоцикл? — он лениво посмотрел на меня и хрипло произнёс «да». Получилось совсем тихо и сипло. Он нахмурился и откашлялся. Я подошёл к нему и сел на корточки, чтобы показаться ему визуально меньше.## — Хочешь его сжечь на берегу какой-нибудь реки? — Юра смотрел на меня удивлёнными, широко раскрытыми, заспанными глазами. — Как ты скейтборд? — он беззлобно усмехнулся, а меня кольнула совесть. Я кивнул. — Будет ещё ярче! — он улыбнулся, а я в ответ. Чёрт, теперь мне неловко. Юра долго смотрит на меня. — Пойдём, — он вскочил с кровати и тут-же упал обратно. Я с вопросом посмотрел на него, — В глазах потемнело. Я помог ему встать.***
Мы поехали на мотоцикле к Безымянному озеру, в ту часть, где меньше всего людей. Порыскав, словно в поисках закладки, мы нашли большие вытянутые камни. Я замахнулся, и... — Стой! — я замираю, смотря на Юру, — Давай проедемся в воде, всегда мечтал так сделать. — Давай, — он вновь заводит Kawasaki, мы седлаем его и, разогнавшись, рванули в озеро. Брызги были огромными, мы были мокрыми, словно после дождя, а вода не пустила нас далеко, отъехали метров на пятнадцать. Двигатель заглох. Еле-еле дотащив его до берега, мы присели отдохнуть. Я смотрел на блеск мотоцикла. — Бля, он-же мокрый теперь, не зажжётся ведь, — обречённо застонал я, опираясь рукой об сиденье, а второй рукой уперевшись в бедро. — А зачем мы масло подсолнечное взяли, как думаешь? — я повёл плечом вместе с головой. — Не думаю, что загорится. — А щас проверим, — он подскочил, откручивая крышку от бутылки. Он лил масло слева направо, от конца до начала. Он даёт мне зажигалку, держа в руке ещё одну. Мы смотрим друг другу в глаза и огоньки вспыхивают одновременно. Мы подносим их к мотоциклу.Безумным ярким пожаром горит эта осень
Огонь быстро распространяется и мы, кивнув друг другу, на счёт «три» с безумными улыбками рванули вдоль берега. Отойдя на метров тридцать или сорок, мы смотрели на наш маленький пожар. Юра поднял руки вверх и хрипло – от простуды – смеялся, а я вместе с ним, держась за живот и откинув голову назад.Я смотрю на тебя и пересыхает во рту. Я смотрю на тебя и не знаю как люди выносят Твою красоту...
Мотоцикл сгорел, а металлические запчасти расплавились. Наш костёр потух через час после начала. За этот час мы смотрели на детей на другом берегу, один из них пытался помочь отцу, перевернувшемся и упавшему в воду. Мы смеялись так сильно, что под конец юрин голос совсем пропал, а мой охрип. Встав, Юра отряхнул песок со штанов и направился в сторону дороги. — Эй, куда пошёл? — он обернулся, пытаясь громко просипеть, но в итоге просто указал. Я закатил глаза, — А убирать всё это кто будет? Я поднял большие чёрные пакеты на уровень своей шеи. Юра поглядел то на меня, то на расплавленный мотоцикл, и обречённо вздохнул, забирая предложенный мусорный пакет. Запчасти были слегка горячими, но мы остудили их водой. Юра начал брызгаться и мы заигрались, в итоге продолжив собирать мусор, но уже мокрыми до нитки. Выбросив остатки мотоцикла в ближайший бак, мы двинулись домой пешком, но через пару километров, когда одежда немного высохла, сели на такси.***
Юрий.
После каждого приёма пищи меня тянет блевать, первое время я ещё сдерживал подобные порывы, но сейчас не могу. Я сильно исхудал за это время и понял, что мне нужен совет. Я обратился к Даяне. Она страдала булимией и РПП пару лет назад из-за изнасилования и в последующем оскорблений от матери. Я пришёл к ней и рассказал обо всём. Она крепко обняла меня и начала утешать, меня прорвало. Я тихо рыдал, пока она поглаживала меня по спине и затылку. Не знаю, как долго мы сидели так. Я что-то бездумно бормотал, а она отвечала: — Ты ничего не ешь, чтобы стать некрасивым и снизить шанс того, что это повторится, да? — она шептала, я слышал её голос у самого уха. Я обнимал её за плечи. Они дрожали. — Я не знаю, — перед глазами мне вспоминается тот момент, когда я точно также успокаивал её, когда она открыла мне свою историю. — Пойми, что теперь ты в безопасности, — она отстраняется и берёт меня за руки, мягко улыбаясь, — никто больше не тронет тебя. Я знаю, как тебе сейчас страшно, Юр, я представляю, каково это. Носи с собой что-нибудь тяжёлое, может, так ты будешь чувствовать себя лучше, м? — Может... — я вздыхаю, ощущая, как пересохло во рту. — Всё будет хорошо, — она вновь крепко обнимает меня, а я – в ответ. — Спасибо, Даяна, — я зарываюсь лицом в её плечи, наконец чувствуя себя в порядке. Я не могу так жалко и слабо себя вести. Я сдерживался как мог, но слёзы всё равно хлынули, как только увидел её. Я знал, что ей будет больно вспоминать это, когда будет слушать меня, но всё равно пришёл. Лучше-бы я ничего не говорил. Когда она говорила об этом, то рыдала так сильно, что позже, из-за боли в горле, долго не могла говорить. Я пытался быть чуть сдержаннее, ей тоже не легко, неважно, сколько времени прошло. — У тебя есть какой-нибудь человек, с которым ты чувствуешь себя в безопасности? — мы пошли на кухню, налили чай и сидели. Она положила голову мне на плечо, а я свою на ее. В её доме было тепло. — Ты и Илья, — я морщусь от солнца, блеснувшего мне в глаза на мгновение, и вновь скрывшееся за облаками. Даяна напомнила об Ане, я рассказывал ей. Анна Белая, не слишком низкая девушка, чуть не огревшая – бывшего – друга Вадима «розочкой». Честно сказать, я восхищён ей. Она смогла противостоять тем, кому я не смог(я сделал это, но и то, осмелев только после наихудшего, а она впервые увидела их). Даяна засмеялась. — Может, погуляем так втроём? Можно ещё её брата, Никиту, позвать, он надёжный, правда. — Я тебе верю, — киваю, — когда позовём их? Я напишу Ане. — У меня есть номер Никиты, — коротко посмеялась Даяна. Это так странно, что у неё есть его номер, но это-же общительная и обаятельная Даяна. Когда мы убирали всё со стола, Даяна вспомнила, что у неё закончились увлажняющие маски, поэтому написала список их названий, чтобы не забыть позже купить. Глядя на её ручку я задумался. — Давай вызывать Чарли, как все раньше делали в детстве? — Давай! Останешься с ночёвкой? — она сложила бумагу на двое — Нет, Миша ведь теперь один со мной, — она задумалась, а я вновь вспомнил о нём. Как он чувствует себя? Ему плохо без родителей? Зря-ли я оторвал его от них? Мы остались одни, никому не нужные. Я везде чувствую, словно приношу неудобства. — Тогда приводи его сюда, мама говорила, что сегодня будет ночевать не дома. А может, и правильно сделал. Родители всё равно нас не любили, раз так легко отпустили, верно? А Даяна рада ему всегда. — У неё появился любовник? — Даяна ткнула меня в бок локтём и мы звонко рассмеялись. Замерев, словно что-то случилось, она выбежала из кухни, а я осторожно вышел за ней. Как-то тихо... Бам! Даяна ударила меня по лицу подушкой. Я театрально возмущённо ахнул(«Ах ты!... Ну погоди!»), схватившись за подушку на диване. Мы громко хохотали и ебашили друг друга подушками. Когда что-то коснулось моей ноги, я заорал, отпрыгнув в сторону. Приглядевшись, я понял, что это кошка. Белая такая, с тёмным носом. Мои глаза чуть-ли наружу не выкатились. — Это-ж та самая! Я её подкармливал! — я указал на неё пальцем, ошарашенно смотря на неё. Она мяукнула. Я присел на корточки, поглаживая кошку. — Это он, — Даяна откинула подушку в сторону. Я посмотрел на неё, дёрнув бровью. — У "него" нет яиц и хуя, — я показал кавычки пальцами. — "Она" кастрирован, — Даяна повторила мой жест. — Что за хуйню ты несёшь? — раздражённо зыркнул я, поднимая... кота? Я посмотрел на промежность – и впрямь! Криво отрезанные яйца, — Ого... — А я говорила.***
Приведя Мишу в даянин дом, мы переоделись в пижамы(я заглянул в новую квартиру, прихватив оттуда мишину пижаму с динозаврами и свою: клетчатые штаны и мятую мешковатую футболку с обложкой альбома Валентина Стрыкало, а ещё мы с Мишей стояли, выбирая маски). — А что мы будем делать? — Миша сидел с поднятыми руками, когда я его динозавров нацепил на него. В комнате был приглушённый свет. — Вызывать духов! — Даяна принесла увлажняющие маски для лица и два мягких ободка. Сев перед Мишей на колени, она надела ему один из них, а так как ободок был великоват, сзади лишнюю часть подвязала резинкой, чтобы ему было удобно. Оба ободка были жёлтые. — А мне где? — А вот, — она показала мне средний палец за спиной, чего Миша, естественно, не увидел. Я театрально вздохнул, собирая волосы, — Какие у нас маски? — Мне со вкусом арбуза, тебе персики, а Мише с мёдом, потому что он сладенький! — её голос стал очень высоким и "мультяшным", — Да, Миш? — Спасибо, — Миша покраснел и отвел взгляд, пряча улыбку. — Восемь ле-е-ет... — пропел я. Даяна возмущённо ахнула, — А не надо моего брата, — я понизил голос, чтобы слышала только она, — совращать. Даяна закатила глаза. Я усмехнулся, наклонившись, чтобы нарисовать самый важный реквезит. Листок бумаги, на которой по часовой стрелке по углам написано «Да-Нет-Да-Нет». — Я начну! Я начну! — Миша подал руки вперёд и Даяна умилённо вложила ему иголку, подвязанную ниткой. Она подсказала ему поднять иголку ровно по центру. Он глубоко задумался, закрыв глаза, а мы с нетерпением ждали. Он что-то себе кивнул, а мы вытянули шеи, но Миша не спешил с вопросом. Он открыл глаза. — Чарли-Чарли, Даяна любит Юру? — Даяна отскочила назад, вытаращив глаза на сосредоточенного Мишу, следящего за иглой. Я с отвращением сощурился. Боже, я и Даяна? Как он додумался до такого? Да это тоже самое, если-бы я с сестрой встречался! Неужто он думает так? Или мы выглядим как парочка? Ответом было «нет». Миша со вздохом сгорбился. Я осторожно положил руку ему на колено, заглядывая в лицо. — Почему ты вообще подумал, что я люблю её? — А ты не любишь? — Миша с недоумением посмотрел на меня. — Я люблю её как тебя. Мы как брат и сестра, Миш, — он выглядел удивлённым. Даже брови вскинул. — Как так? — Любовь бывает разной, — ответила Даяна, улыбаясь ему. Я кивнул её словам и продолжил. — Люди любят по-разному. Ты любишь меня так же, как любишь йогурт? — Миша захлопал глазами. Задумавшись, он покачал головой, — Вот именно. Я люблю вас двоих как семью. Это называется «платоническая» любовь. — А когда люди целуются и дарят цветы? — он поднял на меня свои большие глаза, полные интереса. Я улыбнулся. — Романтическая, — говорю я, и сердце легко сжимается от боли. Мимолётом смотрю на Даяну. Я не умею объяснять подобное. Она кивнула. — Знаешь, Миша, иногда люди не умеют выражать любовь правильно, — я заинтересованно посмотрел на неё. Что она хочет сказать ему? — Не может быть, — отрицал Миша. — Может, и ещё как, — Даяна покачала головой, — и люди вредят своим любимым. — Поэтому мама и папа часто ругались? Они не умеют показывать любовь? — мы замолкли, уставившись на Мишу. Боль стрельнула в плечо, я невольно им повёл, лишь-бы стряхнуть неприятное ощущение. — Нет, Миша. Нельзя не уметь настолько, они... — я часто задышал, не зная, что мне делать. Возможно, я сейчас совершу глупость, — Они не любят друг друга. Мишины глаза расширились от ужаса. — Но... Но... Они ведь женаты, почему? То есть, почему они поженились? Мне было больно. Чёрт, зря я рассказал. — Они любили, но раньше. Иногда любовь заканчивается, — я погладил его по волосам. Даяна молчала. — Простите, — тихо сказала она, — я начала эту тему, чтобы сказать тебе, Миша, что есть люди, которые говорят, что любят и осознанно делают плохие вещи близким. Тебе нужно понимать, когда они покрываются любовью, а когда правда любят. Миша был на грани слёз. — А ты меня разлюбишь? — я ахнул, тут-же притянув Мишу к себе. Я прижал его к груди, закрыв руками в коконе из себя. — Ты что, нет, конечно, Солнышко, — я гладил его по волосам, — Моя любовь к тебе никогда не закончится. Просто маме с папой тяжело друг друга любить. — А меня легко? — с обидой сказал он, — ты любишь меня, потому что легко, а от них отказался, потому что тяжело? Ты сдался? Я изумился. Я был загнан в тупик. Смотрел ему в глаза, полные решимости, когда мои – растерянности. — Я... Ну... — я посмотрел на Даяну, но она и сама не знала, что и думать, — Нет, Миша, послушай. — Не хочу... — он встал и обиженно ушёл в зал. Я пошёл за ним, — Я сказал-же, не хочу! — Миша, — я сел на колени перед ним, а он стоял, отведя взгляд, — Все люди сложные. И тебя не удобно любить. Просто легко. Чтобы ты ни натворил, я буду тебя любить. Ты станешь взрослым будет трудно, но я всё равно буду тебя любить. И я... — следующие слова дались мне с трудом, — люблю родителей. Я замолчал. Тишина становилась громче, а я собирался с мыслями. Миша терпеливо ждал, всё ещё надувшись. — Иногда людям нужно оставлять людей, которых они любят, потому что те ранят их. Они делали тебе больно, — я сел на пол, взъерошив мишины волосы, — я не мог позволять им вредить тебе. — Ты был прав. Прости, Юр, — пробурчал Миша, помолчав до этого с минуту. Он обнял меня и я выдохнул с облегчением. Даяна постучала пальцами об косяк двери, оповещая о своём присутствии. Она взглядом спросила, закончили-ли мы, и я кивнул. Она улыбнулась и, когда проходила мимо нас, взъерошила Мише волосы, затем выкинула маску в урну.***
Кровать мамы Даяны была огромной. Мы решили, что ночью на полу слишком холодно, Даяну неудобно как-то выгонять с её-же кровати, но она – кровать – была слишком маленькой для нас троих, а диван проваливался от старости и спать на нём было невозможно. Мать Даяны забила на интерьер, всё время пропадая на работе и командировках, а Даяна не умела покупать и выбирать диваны. Ну, вот так и решили. Миша лёг по середине, мы – по краям. Во сне он взобрался на Даяну.***
Отправив Мишу в садик, мы пошли к месту встречи в одиннадцать часов. Аня и Никита должны были скоро подойти. Вообще, они любители погулять ночью, но Даяна, чтобы не вдаваться в подробности, сказала, что я отец-одиночка. Если так подумать, то я и впрямь для Миши точно отец. Вожу-привожу в детсад, гуляю, воспитываю. Такое странное ощущение от этого, ведь я не должен был стать ему отцом. Я брат. — Вот и они, — Даяна растормошила меня, — пришли даже раньше нас. Подняв голову, я увидел Аню – девушку среднего роста с тёмно-русым каре. Она кажется полной из-за свободной рубашки, но в ту злополучную ночь она была в топе и теперь я знаю, что у неё пиздецки мощные плечи. А рядом с ней был парень, при чём довольно высокий, может, даже выше Вадима. Он тоже был слегка накачанным, но менее рельефным. Я неосознанно съежился, всунув голову в плечи. — Привет! — просиял Никита, протягивая руку, — Я слышал, ты отец-одиночка? — Никита! — с упрёком вскрикнула Аня, — Извини, он без тормозов. Так это правда? — Да, — засмеялся я. Решил, что лучше не озвучивать возраста Миши. Даяна незаметно поощряюще похлопала меня по спине. Мы решили походить по округе, зашли в парк. Никита и Даяна активно обсуждали теорию шести рукопожатий, Аня относилась к ней скептически, а я во всём разговоре лишь редко что-то отвечал и в основном смеялся. Честно говоря, я не думаю, что весь мир может быть косвенно знаком друг с другом. Графы – фамилия ребят, – очень тактильные люди. Я сказал, что я, наоборот, не очень люблю прикосновения и они часто одёргивали себя, когда их руки тянулись ко мне в очередном касании. А я каждый раз сжимался от страха. Но улыбался, пытаясь казаться дружелюбным. Но я чувствовал, что излучаю фальш, словно они всё поняли и узнали, а сейчас испытывают отвращение. А на улице хоть и была приятная погода, но всё-же стояло лето и все мы захотели пить. Мы двинулись к ближайшему супермаркету. Зайдя внутрь, я увидел Илью. Я встрепенулся и тут-же развернулся в его сторону. — Привет, Илья, — он, заметив меня, мягко улыбнулся с водой в руках, а у меня сразу на душе потеплело. — Кто это? — выглянул Никита из-за стеллажа. Вся компания окружила нас. — Мой друг, Илья, — Аня посмотрела на меня косо. — А это разве не тот са-а-амый, который подрался с парнями, притавщившимися к нам домой? — Уголок рта Ильи дёрнулся в нервозности. Повисла неловкая тишина. Она прямо-таки душила меня! Я хотел сделать всё, лишь-бы прервать её. — А ты чего тут, гуляешь? — слабо начал я. — Да нет, возвращаюсь после тренировки в спортзале, — он показал бутылку, — Вот, попить решил. — А мы тоже... — натянуто улыбнулась Даяна с Аней. — Может, с нами пойдёшь дальше? — я посмотрел ему в глаза, надеясь, что он согласится, потому что рядом с Никитой я чувствовал себя ужасно тревожно, — Если у тебя нет планов. Кажется, Илья что-то увидел в моём взгляде. — Да, разумеется, почему-бы и нет? — он пожал плечами, посмотрев на каждого из нас, — Куда дальше собираетесь? — Без понятия, ха-ха, — мы прошли к кассе, — Может, в мак? Универсальное место. Все решили пойти именно туда. Я шёл рядом с Даяной и Ильёй, отгораживая первую от Никиты, – совершенно неосознанно, честно! – а за вторым от последнего-же и прячась. На заметку: больше никогда не гулять с кем-то малознакомым.***
Мы посидели вполне неплохо. Кто-же знал, что Илья такой разговорчивый? Даже я почувствовал себя лучше, хоть и невероятно далёким от этого места, но я смог влиться в разговор. Илья иногда поглядывал на меня и под столом, незаметно, касался моей руки. Я нервничал, но уже более волнительно. Дома я серьёзно об этом всём задумался. Меня стал пугать мужской пол. Мне теперь как-то противно представлять себя в отношениях с мужчиной... Может, я и не гей вовсе и это реально была фаза? Но и в отношениях с девушкой я себя представить не мог. Девушки – существа красивые, ласковые, сильные и выносливые, решительные. Но я никак не мог представить себя с ними. Мне нравилось быть грубым в большинстве сфер, особенно секса. Но все-же... Может, я всё таки гетеро? У меня-же не было никакого опыта с девушками. Но с парнями был, хоть он и мало что значит. Короткие интрижки и изнасилование, которого я жутко боялся, вряд ли можно считать особо положительным опытом... Телефон, оповещающий о пришедшем сообщении, отвлёк меня. Я лениво потянулся к нему, смотря на панель уведомлений и резко вдохнул от удивления. «Нам нужно поговорить».