***
— Нечаев, мне подать прошение, чтобы ваши ноги в «Академию последствий» вернули? — Захаров недовольно поджал губы, уничтожающе глядя на мужчину поверх очков. К великому его сожалению, у Сергея на этот взгляд, похоже, имелся врожденный иммунитет. — Я же ненадолго, Харитон Радеонович, — даже не пытаясь сделать вид, будто раскаивается, улыбнулся он. — Ну, что такого в самом-то деле? — Вы его плохо знаете, — хмыкнула Катя и, вытянув свободную от капельниц руку, погладила примостившегося на стуле возле ее койки мужа по плечу. — Если вы ему ноги отвинтите, он на руках придет. — А вот в это я охотно верю, превращать больницу в цирк-шапито у вашего супруга получается просто мастерски, — изучая показатели подключенных к Нечаевой приборов, едко откликнулся Харитон. — Я, возможно, вас удивлю, однако внутренний распорядок придуман вовсе не для того, чтобы вам было что нарушить. Екатерине требуется полный покой и статичность, а вы ее то и дело смешите так, что чуть всю мою работу не портите. Мне напомнить, сколько органов в левой половине тела вашей жены я по кускам собрал? — Да никто же и не спорит, что вы — просто волшебник. Нам с вами вовек не расплатиться, — заверил его Нечаев и, примерившись, трепетно-осторожно погладил лежащую у него на плече узкую ладошку. С координацией новейших, созданных индивидуально для него по последнему слову техники протезов он уже справлялся сносно, а вот с силой сжатия случались промахи, результатом которых, как правило, становились взрывавшиеся у него в руках стаканы, мятые дверные ручки и превращенные в пюре яблоки. Именно поэтому весь персонал больницы, как и посетители, от рукопожатий предусмотрительно воздерживались. — Нет уж, с этим, будьте добры, к Дмитрию Сергеевичу, — не дав запудрить себе мозги искренней похвалой, строго отрезал Захаров. — Это он добрый волшебник, который вам во всем потакает и смотрит сквозь пальцы на ваши выходки. А во мне и без того невеликий процент доброты уменьшается кратно вашему пребыванию в этой палате. — Получается, если Дмитрий Сергеевич — волшебник, раз он добрый, то вы — колдун, раз уж злой, — лукаво усмехнувшись, сделала вывод Катя, глядя на Харитона снизу вверх задорно блестящими карими глазами. Тот опустил взгляд, снисходительно рассматривая бледное лицо, с которого не так давно сняли последние швы. Кожа прижилась хорошо, рубцы обещали разойтись полностью, разве что тот, который перечеркивал левый висок, мог оставить после себя белесый шрам. Волосы у Екатерины уже начали отрастать, и теперь с шуток про то, что она похожа на безусого ВОВчика, оба майора Нечаевых перешли на шутки про новобранцев. — Я вижу ваше, Сергей, отменное чувство юмора имеет свойство передаваться воздушно-капельным путем, — констатировал он. — Обижаете, Харитон Радеонович, — делано оскорбился Нечаев. — Исключительно половым, — закончила за него Нечаева и оба сдавленно зафыркали. — Вот именно это я и имею в виду, — одернул их Харитон, поправляя сползающий с Катиной руки датчик. — Вместе вас оставлять категорически нельзя, всю реабилитацию коту под хвост пустите. Сергей, вы где должны сейчас быть? Что у вас по графику? — Разработка протезов на предмет более точного соединения с нервными окончаниями, — браво отрапортовал Нечаев и примирительно добавил: — Но ведь я же и разрабатываю. Пока из своего корпуса шел, ноги потренировал, обратно пойду — еще тренировка. А руки… кстати, сейчас покажу! Он порылся в кармане больничной пижамы, вытащил оттуда пять копеек и, положив их на первую фалангу указательного пальца, попытался перекинуть монету дальше, на средний. Получалось у него отвратительно, но Сергей так старался, едва не язык высунув от усердия и сосредоточенно сопя, что и Катя, и даже Харитон на некоторое время замерли, с искренним интересом наблюдая за его потугами. — Да екарный бабай, — монетка, сорвавшись с пальца, канула где-то в складках одеяла. — В общем, не выходит пока. Это мне Дмитрий Сергеевич посоветовал упражнение, говорит, очень полезно для развития мелкой моторики. У него знаете, как ловко получается? — То есть звания Волшебника ему недостаточно, он еще и фокусником на полставки подрабатывает, — Харитон едва удержался от того, чтобы закатить глаза. — Но в целом он прав, упражнение вполне эффективное. Его используют хирурги для разработки пальцев. — И вы так умеете? — с любопытством поинтересовалась Катя, выуживая монетку у себя из-под бока и протягивая ее Захарову. — Умею, однако развлекать великовозрастных детей у меня, в отличие от академика Сеченова, ни времени, ни желания не имеется, — сухо отозвался тот, но, увидев, что Нечаева явно настроилась попробовать повторить трюк самостоятельно, все-таки отобрал у нее монету и, демонстративно быстро перекатив ее по пальцам, сунул Сергею в карман. — Все, чаша моего терпения переполнена. Нечаев, за мной на выход, сейчас же. — Так точно, товарищ Захаров, — аккуратно поднимая себя со стула и немедленно делаясь на полголовы выше Харитона, отчеканил Сергей. Повернувшись к Кате, он ободряюще ей улыбнулся и подмигнул, — Не скучай, Катюш, я после ужина… — Увижу вас здесь после ужина, сошлю в «Академию последствий» всего целиком, — резко оборвал его Захаров, взмахом руки показывая, чтобы Нечаев шел первым. — А если не увидите? — выбираясь в коридор, со смешком поинтересовался тот. — Не стоит переоценивать мою близорукость и свои способности к маскировке, — Харитон смерил его огромную фигуру пренебрежительным взглядом. Двигался Нечаев ощутимо скованно и несколько неуклюже, точно выбравшийся на сушу лебедь. Да и наверняка болевые ощущения все еще его тревожили, равно как и психический дискомфорт от отсутствия ощущений в конечностях, которые пока не успели установить полноценные нервные связи с живым телом. Однако он ни разу на памяти Захарова не позволил себе этого показать. Убедившись, что неугомонный Нечаев действительно отправился в свой корпус — и ведь специально развели их как можно дальше, но и это соблюдению дисциплины не помогает — Харитон вернулся на нижние уровни Павлова, намереваясь не подниматься на поверхность до десяти. А лучше — до одиннадцати. С Екатериной он изрядно отбился от графика работ, которые для себя запланировал, однако и передавать ее другому специалисту не собирался. Слишком много труда он в нее вложил — впору позывной с Блесны на Галатею менять, потому что собирать ее Харитону действительно пришлось едва не заново. Стабильно работающий и сохранивший целостность мозг, разумеется — главное его достижение, не отменившее, впрочем, ни постановки пяти новых ребер, ни реконструкции разорванной селезенки, куска легкого и левой почки, ни наращивания новых мышц взамен буквально превратившихся в уголь при взрыве. И все это еще должно толком прижиться и стабилизироваться, встроиться в работу организма, так что лежать Нечаевой, к ее глубокому неудовольствию, предстояло куда дольше, чем ее не в меру деятельному муженьку. Он уже почти закончил серию опытов по замещению клеток, когда старательно заносивший результаты в память компьютера СЕДИС на несколько секунд замер, точно к чему-то прислушивался, а затем, отсоединив манипуляторы от разъема системного блока, обернулся к Захарову. — Харитон, боюсь, у нас плохие новости, — сообщил он. — Со мной связался ХРАЗ. Товарища Сеченова пытались убить.***
— Измельчали эсеры с годами, — от порога разглядывая длинную царапину на Сеченовской щеке, констатировал Харитон, чувствуя, как от сходящего напряжения предательски слабеют ноги. Несмотря на все уверения СЕДИСа, что академику посчастливилось не только выжить, но и остаться относительно целым, по дороге на «Челомей» Захарова не отпускало чувство тревоги. Настолько внезапной и острой, что она куда больше походила на подавленную панику. И только вид несколько помятого, но действительно живого Дмитрия позволил ему хоть немного успокоиться. — Здравствуй, Харитон, — если Сеченов и удивился несогласованному визиту, то виду не подал, мягко улыбнувшись в своей обычной манере. — Хотел бы сказать, что все пули прошли мимо, однако так повезло только мне. Лёня ранен, но, к счастью, жить будет. А я-то еще расстраивался, что внизу так метет ровно тогда, когда конференцию назначили… Если бы не снег, боюсь, могли бы и попасть куда хотели. Сам Дмитрий даже не сразу понял, что по ним стреляют: дискуссионная часть конференции растянулась надолго, выйдя за намеченные рамки, и Сеченов немного устал, так что в машине его разморило, тем более отвлечься оказалось решительно не на что: за окнами уже сгустились ранние декабрьские сумерки, сделавшие пелену метели еще более непроницаемой. В какой-то момент из размышлений его вырвал резкий хлопок, за которым последовало еще несколько. Что-то крикнул Лёня, выкручивая руль так, что машина пошла по дороге юзом, выпустивший манипуляторы ХРАЗ схватил ими Дмитрия за галстук и с неожиданной силой дернул вниз, заставляя пригнуться. Последовал короткий удар и все затихло — автомобиль затормозил, врезавшись боком в фонарный столб, тихо стенающий сквозь зубы Лёня держался за живот, скользкими от крови пальцами пытаясь отстегнуть ремень, где-то снаружи уже раздавались крики, а в корпусе машины осталась цепочка аккуратных круглых отверстий. — Поцарапался собственной запонкой, когда тряхнуло, — со смешком указывая на щеку, подвел итог Сеченов. — Так что даже боевых ран не заработал. Одни только боевые синяки. Захаров слушал внимательно, не перебивая, и молчание его Дмитрию не нравилось, вместе с каменным выражением лица и не сулящим ничего хорошего прищуром серых глаз. Поэтому, когда Харитон, скинув ботинки, резко надвинулся вплотную, Сеченову показалось, что его сейчас либо ударят, либо начнут трясти за грудки. И оказался наполовину прав — за грудки его действительно сгребли, заставляя проймы рубашки больно врезаться в кожу, но вместо удара он получил злой и весьма напористый поцелуй. Первый, инициированный Захаровым самостоятельно. Перенервничал — догадался Дима, сильнее запрокидывая голову и укладываясь ладонью на Захаровский затылок. Не будучи любителем стандартных схем, свою борьбу Харитон начинал с гнева, который достиг апогея аккурат к сентябрю, за минувшие месяцы он более-менее преодолел вешку отрицания и теперь они с Сеченовым пребывали в стадии торга. Это означало, что Захаров перестал от Димы шарахаться, как от прокаженного, и общение их выровнялось, став активным примерно настолько же, насколько и до июльских событий. Он даже по временам давался в руки, однако сам никогда первого шага не делал. Сеченов не торопил, наблюдая, как Захаров в процессе этих внутренних торгов сдает ему одну свою карту за другой — ошеломив Харитона с самого начала и пробив брешь в его защите, Дмитрий, вместо дальнейшей атаки, просто отступил на пару шагов, позволив чувствам Захарова вести подрывную деятельность изнутри. Он не предлагал Харитону ничего слишком резкого или радикального, что позволило бы ему захлопнуться, и тот медленно, но верно поддавался обманчивой постепенности процесса. Сперва проиграв Сеченову формальные прикосновения в виде возобновленных рукопожатий, следом он незаметно для себя проиграл и более личные, вроде касания к плечам, локтям или спине, дальше он уступил Диме сменившие прощальное пожатие рук короткие объятия, а после — вполне целомудренные мимолетные поцелуи, оставленные на щеке, виске или затылке. ХРАЗ ехидно указывал, что Сеченов и правда — образцовый дрессировщик, вот только услуги понадобились вовсе не ему, а Захарову, что бы тот ни говорил в попытках полимерную личность уязвить. Однако сам Дима скорее сравнил бы это с пробуждающей азарт охотой за редким, единственным на всю планету экземпляром: увлекая Харитона он все сильнее увлекался сам. Его личная жизнь никогда не отличалась особой бурностью из-за его системы приоритетов, однако разнообразных эпизодов и в ней за полвека набралось предостаточно. И, тем не менее, Сеченов не мог припомнить, чтобы в нем хоть раз таким ярким внутренним трепетом отдавались по-пионерски невинные прикосновения или абсолютно школьнические поцелуи с кем бы то ни было. Даже в далекие времена первой влюбленности. Так что он уже и сам не мог с уверенностью сказать, кто из них с Захаровым кого ловит. Харитон тем временем довольно болезненно цапнул его за нижнюю губу, точно пытаясь наказать за доставленные волнения, тут же зализывая место укуса. Ладони его метались по Диминой спине, бокам, бедрам — не ласка — медосмотр, проверка на целостность, поиск утаенных от него Сеченовым страшных повреждений. И тот действительно охнул, стоило Захаровским пальцам как по клавишам аккордеона пробежаться по ребрам с правой стороны. — Ушиб пятого, шестого и седьмого, — жарко выдохнул ему в губы Харитон. — Тебя врач вообще осматривал? — Да, — сбито откликнулся все еще слегка ошеломленный его напором Сеченов, разматывая болтавшийся на шее Захарова темно-синий шарф и бросая его на диван. — Говорят, один из лучших в Союзе. — Ты? — снова недобро прищурившись, предположил Харитон, поводя плечами, чтобы выпутаться из тяжелого зимнего пальто, которое тоже вместо вешалки отправилось на диван. — И ХРАЗ, — не стал отпираться Дима, — Он провел внутреннюю диагностику, так что ехать в больницу не было никакого смысла. — Именно, — сварливо донеслось из перчатки. — Так что технически его осматривало сразу два лучших врача в Союзе, а если хотите проводить повторный осмотр, то прежде прошу меня отключить и в это не впутывать. — Ну, разумеется, — Харитон уже проворно расстегивал пуговицы рубашки, шею Сеченова опалило раздраженным вздохом, следом за которым последовал еще один короткий, жалящий укус. — И ни одному из этих якобы лучших не пришло в голову наложить фиксирующую повязку. Дилетанты. — Помилуй, я только домой вернулся, — Дмитрий слегка вздрогнул, когда холодные с улицы ладони скользнули по обнаженной коже. — Не помилую, — шикнули ему в ухо, и Харитон отстранился, глядя на учащенно дышащего Сеченова сверху-вниз, — Тебя уже сегодня не иначе, как Бог помиловал. Аптечка где? — В спальне. Не переживай, Тош, ушиб — ерунда, — не сопротивляясь, когда Захаров повлек его в указанном направлении, мягко заметил Дима. — Второй ящик сверху. — Оправдания твои — вот что такое настоящая ерунда, — Харитон подтолкнул полураздетого академика к кровати и принялся рыться в комоде в поисках эластичных бинтов, после чего надавил Сеченову на плечо, заставляя сесть на край постели, развел его ноги в стороны и опустился между ними, разматывая рулон. — Со стрелком что? — Ушел, — со вздохом ответил Дима, чувствуя, как Захаровские пальцы умело зажимают конец повязки в районе солнечного сплетения. Харитон наклонился ближе, чтобы провести бинт у него за спиной, сухие губы скользнули по груди, и Сеченов чуть сильнее стиснул колени на его боках. — Не только нам метель сыграла на руку. И следы замело… разве что гильзы… — он прерывисто вздохнул, слегка откидывая голову, открывая Захарову доступ к шее. — …найдут. — Может, вы друг другу еще отчеты из морга почитаете для большей остроты? — не то возмущенно, не то ехидно осведомился ХРАЗ, голос которого звучал глухо из-за того, что обеими ладонями Дмитрий упирался в покрывало. — Создадите, так сказать, интимную атмосферу. — Правда, выключи ты его, — отозвался Захаров, на очередном витке бинта прихватывая губами Сеченовское ухо. — Буду крайне признателен, — донеслось из перчатки, — И СЕДИСА тоже, его светлый моральный облик может испачкаться о ваши специфические прелюдии про гиль… Закончить фразу он не успел, поскольку именно в этот момент Дима разомкнул контакты, аккуратно откладывая перчатку подальше. — Есть версии, кто? — закрепляя повязку и проверяя, надежно ли та держится, спросил Харитон. Повязка держалась на совесть, однако отстраняться он не спешил, вместо этого торопливо и жадно исследуя поцелуями Димину шею. — Беда в том… — Сеченов сбился, прикрыл глаза, ногами притягивая Харитона ближе, так, чтобы прижаться бедрами к его животу. — Что версий как раз слишком много… Желающих отправить меня на тот свет хватает… как в Союзе, так и за его пределами… Тоша, правда, давай… давай позже обсудим? Пожалуйста. Захаров щекотно фыркнул куда-то ему под челюсть, избавляясь от перчатки и, аккуратно поддержав Дмитрия под спину, так, чтобы поменьше тревожить его многострадальные ребра, позволил откинуться на постель. Сам же, поднявшись с пола, навис над ним мрачной тенью, поймав академика в ловушку между собственными руками по обеим сторонам от его лица и опершимся о край кровати коленом между ног. Глаза у него были темные и в их глубине Дима отчетливо видел все еще не прошедшую злость и какое-то злорадство, быстро, впрочем, прояснившееся, стоило только Харитону заговорить. — При ушибах ребер, Дима, — он склонился ниже, проводя кончиком носа вдоль царапины от подбородка к скуле. — Больному полагается полный покой, что предполагает ограничение физической активности. Колено вжалось в пах еще теснее, заставив Сеченова рвано вздохнуть. Сейчас, как никогда прежде, делалось очевидно, что в омуте по имени “Харитон Захаров” дремлют те еще черти и, кажется, Диме, путем долгих стараний, удалось некоторых из них разбудить. В иное время он был бы даже заинтригован и не отказался бы познакомиться с ними поближе. Однако сейчас ему совершенно не нравился как излагаемый этими самыми чертями план, так и контекст их выхода из спячки. Второе — куда больше, чем первое. Поэтому он, игнорируя вполне терпимую боль потянулся вверх и обхватил шею Харитона, утягивая его в глубокий, подчеркнуто нежный и неторопливый поцелуй. Захаров сопротивлялся, огрызаясь короткими злыми укусами, так что Сеченову наутро, помимо царапины и следов на шее грозила еще и распухшая губа. Однако Дима проявил терпение, не давая Харитону ни отстраниться, ни задать иной, более агрессивный темп, и тот потихоньку расслабился, позволяя навязанному спокойствию взять верх. — Все хорошо, — тихо шептал Дмитрий, снимая с него очки и невесомо выцеловывая переносицу. — Все обошлось. Я никуда не денусь, обещаю. А если со мной что-то случится, ты меня спасешь. Как Катю. Я напугал тебя? — Меня напугало то, насколько сильно ты меня напугал, — пробормотал Харитон, смягчаясь от ласковых прикосновений и бархатной глубины льющегося в уши голоса. — Не ожидал… И ведь действительно не ожидал. И дело даже не в конкретных обстоятельствах, он с самого начала знал, что Дима жив и не пострадал — в удушающие клещи Харитона взяла пришедшая следом за отчетом СЕДИСа мысль, что он мог умереть. Как всякий человек, чье тело беззащитно и хрупко, способное сломаться от любой случайности. Захаров сам видел сотни подобных случаев — банальное стечение обстоятельств, неудачно выбранная для среза подворотня, на секунду задремавший водитель, десятками лет ржавевшая и наконец рухнувшая лестница. Что угодно. Он столько раз думал о собственной смерти, столько раз думал о том, что готов придушить Сеченова своими руками, и ни разу — о том, что станет с ним самим, если это желание исполнится. И, волей обстоятельств, заглянув, наконец, в эту бездну, Захаров пришел в ужас. — Зато ты теперь понимаешь, что я почувствовал тогда, в 7Б, — Дмитрий перевернулся на непострадавший бок, заставляя Харитона вытянуться рядом, руки его скользнули под водолазку, пробегаясь кончиками пальцев по поджавшемуся от этих прикосновений животу, поднимаясь вверх, к груди, в которой беспокойно колотилось сердце. — Но я никогда не поступлю так с тобой, Тоша. И, надеюсь, что ты больше никогда не поступишь так со мной. Вместо ответа, Захаров потянулся, не отрывая взгляда от темных, бездонных глаз напротив, и почти покаянно поцеловал Сеченова в уголок изогнутых в печальной полуулыбке губ. И вздрогнул, тихо застонав в эту полуулыбку, когда Димина рука, проделав обратный путь от груди к животу, на этом не остановилась, скользнув ниже. — Полный покой, значит? — тихо усмехнулся Сеченов, чувствуя, как сильные Харитоновы пальцы стискиваются на его бедрах, неумолимо притягивая их к своим. — Думаю, я найду способ ограничить твою чрезмерную активность, — сообщил Захаров ему в изгиб плеча, оставляя на нем еще один, определенно не последний в обозримом будущем укус.