— 2019 год —
Он был в стельку пьян, собственный язык во рту раздражающе мешался, а перед глазами было целых три двери вместо одной входной. С третьей попытки попав в нужную, в коридоре съёмной квартиры Чон сбил по пути три коробки с вещами, как оставшиеся кегли при спэа, пока пробирался до маленькой спальни. Он был так пьян, что был уверен, что вырубится ещё в тот момент, пока будет падать на кровать. Но сна не было ни в одном глазу. Проклятье. Голову здорово каруселило, особенно когда он закрывал глаза. Временами подташнивало, из-за чего пришлось приоткрыть окно и нелепо и неряшливо растопырить грязно-персиковые жалюзи. Эта временная двухкомнатная берлога была ужасным местом. Заметно ли было, насколько сильно он не собирался здесь оставаться? У Чона почти не было вещей, те три небольшие коробки — всё, что он привёз с собой из Америки. Он доставал оттуда то, что ему было нужно прямо сейчас, а потом убирал обратно в коробку. Квартиру он снял с мебелью и не покупал ничего, кроме самых базовых и необходимых в быту вещей. В отличие от Юнги, Чонгук хотел обзавестись собственным домом для того, чтобы он у него вообще был. Дом в широком смысле этого слова. Возможно, он надеялся, что дома продаются сразу со счастливой семьёй внутри? Потому что это было то, чего он хотел. Ему не нужен был размах и он не собирался вкладывать бешеные деньги в какой-нибудь ненужный особняк. Он хотел что-то скромное, но своё, а ещё очень хотел того драгоценного уюта и тепла, которое мог ощущать только в детстве, когда были живы родители. Его снова стало подташнивать. Он давно не блевал от избытка алкоголя и очень надеялся, что сегодня обойдётся без этого. Почему Джин ему сказал, что найти общий язык с Лиёном проще? Если бы он не пил каждый раз, когда хотел высказаться, он бы врезал ему ещё разок. А может, и не один. Отношение Лиёна ко всему было потребительским и поверхностным, даже к собственной семье и лучшему другу. Если бы в Чонгуке не жила надежда на то, чтобы в обозримом будущем вытянуть из этого сноба нужную информацию, он не провёл бы в его обществе дольше минуты, не напился бы с ним до такого состояния, не выслушивал бы тупые истории про то, как, где и кого они нагибали на пару с Тэхёном в этой убогой Саратоге. Что у них было общего с ним? Последний хотя бы казался нормальным. Впрочем, что, если они были похожи больше, чем предполагал Чонгук? И что только этот Чимин забыл здесь? Ведь он не был похож на остальных. Возможно, когда он был среди толпы, его поведение и манера речи менялись, но теперь Чон примерно понимал почему: ведь ему нужно было существовать среди этих пираний, а сам он был не из тех, кто прятался за спину своего всемогущего парня. Может быть, потому, что он и не был всемогущим? Впечатление от Тэхёна оставалось неоднозначным. Им то припугивали, то он развеивал все эти сплетни своим откровенно слабым и расхлябанным состоянием. Что в нём было такого устрашающего? Власть и возможности? Вряд ли он вообще знал, как этим пользоваться. И вполне вероятно, самую грязную работу за него делал Лиён? Он как раз был похож на того, кто мог смести на своём пути всё, что ему мешало. Как Юнги, например. Когда Джин сказал, что у Кимов никто надолго не задерживается, они не додумались подсчитать, кто и когда вошёл в их круг. С Чоном было всё ясно, он здесь без году неделя, но Юнги давно уже втёрся в их круг и по какой-то причине мозолил глаза Лиёну. Сегодня Чонгук ездил на незнакомую гонку с незнакомыми людьми в незнакомом месте совершенно один. Такого не случалось лет шесть? Больше? Он даже отвык от этих взглядов, обращённых исключительно на него. Чаще всего они приезжали вдвоём, втроём, а то и вчетвером. Правда, двое могли ездить исключительно на законные гонки, а не запрещённые уличные. Даже не так, двое могли знать только о законных гонках, потому что были копами, и чуть что — лишились бы значков, а в лучшем случае — надавали бы Чонгуку по заднице. А те вполне могли себе позволить вытворить такое в буквальном смысле! На этот раз он был на той гонке, на которую те бы не сунулись, но они мало бы что потеряли. Очередная компания любителей покрасоваться тачками, вот только тачки были старыми, как фальшивый раритет. Нарочно, чтобы не жалеть при расставании? Как итог: он забрал Lamborghini Gallardo — спорткар, который уже лет шесть как не выпускали. И самой тачке было почти 15 лет. Но даже с такими непривлекательными характеристиками он мог толкнуть её за хорошую сумму. Но, вероятно, вместо дома он потратит деньги на то, чтобы отмазать Юнги. Лишь бы получилось. Его опять пытались завербовать чёрт знает куда, Чон даже не стал слушать, только сказал, что подумает. В таких ситуациях Юнги обычно слал всех нахуй. Собственно, хоть они с его друзьями-копами друг друга недолюбливали, цель и манера поведения в подобных ситуациях были одними и теми же. Странно, что они не ладили. Сейчас было почти четыре утра, и Чонгук поставил будильник на десять, чтобы позвонить в Америку протрезвевшим. Это были единственные ниточки, которые связывали его с полицией и за которые он мог потянуть. Хотя была вероятность, что если узнают, что помощь была нужна Юнги, откажутся связываться. И чем он им так не нравился? Подумаешь, ни разу не смогли застать с поличным! Он снова представлял себе розовую макушку и звонкий, как колокольчик, смех. Он никогда ему не снился. Ни разу. Хотя часто Чонгук всем своим нутром хотел этого, особенно когда чувствовал, что с годами его образ стирался из памяти. Что, если однажды он проснётся и даже не вспомнит, как он выглядел? Прошло полтора месяца с тех пор как Чон вернулся, но он уже думал над тем, чтобы опустить руки. Почему среди тех трёх дверей, которые предстали перед ним правдоподобной иллюзией перед входом в квартиру, не было ни одной, которая вела бы туда, в их нелепую последнюю встречу, которая тогда казалась одной из многих? Если бы он знал, что она последняя, он бы непременно врезал бы себе по груди, чтобы вырвать хоть одно слово наружу. Например, «растяпа»? Как ещё можно было назвать того, кто не раз спрашивал у Чонгука, как его зовут, а сам при этом не додумался сказать своё имя? Всё, что у него было, — это ласковое обращение его мамы по одному слогу, но Чону это тоже не помогло. Он надеялся, что его мама смогла выкарабкаться и часто улыбалась своей по-особенному приветливой и тёплой улыбкой своему неземному сыну. Что этот сын стал успешен в чём бы то ни было и уехал вместе с ней много лет назад. Что о нём, возможно, уже знал весь мир, а Чонгук никак не мог разглядеть его под кричащими заголовками. И вероятнее всего, уже не разглядит. Он понимал, что момент с настоящим прощанием был всё ближе и что совсем скоро ему придётся его отпустить.— 2010 год —
— Мин-и, солнышко, мы опаздываем, — напомнила Чимину мама. — Иду! Пиши мне по этому номеру, ладно? Ты всё понял? — спросил он, так как Чон до сих пор не кивнул ему. В его руках был клочок бумажки с набором цифр. Знал бы он, что Чонгуку даже неоткуда было отправить сообщение, потому что тётка давно забрала его телефон, но он точно найдёт способ позвонить! Правда, Чон будет молчать в трубку, но он ведь должен будет понять… — Или можешь звонить, — будто читая его мысли, поспешно добавил парень. — Можешь пошуршать или постучать мне в трубку, если я буду спрашивать, а можешь ничего не делать. Мне пока никто не звонил и не молчал в трубку, — засмеялся он. — Я пойму, что это ты. Может быть, я расскажу тебе всё по телефону? Хотя… потом решим! Я вернусь через две недели, и мы сразу увидимся, ладно? Прости, я думал, мы успеем поговорить до того, как нам с мамой нужно будет ехать на диагностику, но это ничего не значит. Мы поговорим об этом в другой раз, но теперь мы не потеряемся! Парень напротив помешкал, а потом крепко обнял Чонгука, и Чон впервые не смог сдержать улыбки, которую обычно выдавал за маленькую взятку. Чужая молочная куртка была мягкой и приятной, в нос бил запах ягод, и Чонгук чувствовал его дыхание на своей шее, потому что он прижался к коже носом. Но вскоре парень с выпрямленными розовыми волосами отстранился, на его губах танцевала такая же улыбка, а потом она стала хитрее, и он достал из кармана воздушной куртки стаканчик с клубничным мороженым. — Клубничка, ты такой дурашка! — встряхнул он пальцами волосы Чона. — Ты же не думал, что я оставлю тебя сегодня без этого, правда? В каждую нашу встречу! Может быть, потом хотя бы иногда вместо мороженого я буду тебя обнимать? — Солнышко! — Иду! — крикнул он и врезался прямо в маму, когда разворачивался. Хрупкая женщина невысокого роста с длинными и блёклыми каштановыми волосами не обратила на это внимания, пока её неземной сын красноречиво перед ней извинялся. Её взгляд на Чонгука был обеспокоенным, и она вдруг коснулась его лица кончиками своих изящных пальцев. — Почему у тебя голая шея? Где твой шарф? Мин-и, а ты даёшь ему мороженое! — и тут она сняла со своей шеи плотную и тёплую после её кожи шерстяную накидку и свободно укрыла шею Чонгука. В этот момент он пытался извиняющимся взглядом и неловкими жестами показать, что всего этого не нужно. Но женщина только тепло улыбнулась. В её глазах стоял живой и ослепляющий блеск. Несмотря на проблемы со здоровьем, она казалась счастливой. Её тёплая улыбка и согревающий взгляд кого-то ему напоминали. Зачем тут далеко ходить — конечно же, того, кто всё это время стоял у неё за спиной с чуть более яркой, немного смущённой, но очень гордой улыбкой. — Всё нормально, у меня есть воротник, — сказала она Чону, — а Мин-и бегает так, что даже мне становится жарко. Одевайся теплее, хорошо? Чонгук кивнул, а она снова ласковым, лёгким и беглым жестом коснулась его лица. — Пойдём, мам, — с широченной улыбкой и хихиканьем потянул он её за руку, — ты говорила, мы опаздываем. Вы ещё увидитесь не один раз. И мы тоже! — помахал он ему рукой, и они покинули больничный коридор. Чонгук ещё долго будет вспоминать этот день, когда в его жизни выключился свет. Он даже не успел перестать улыбаться, когда тётка, которая всё это время разговаривала с врачом в его кабинете, вышла оттуда и говорила следующее в явно неправильной последовательности: — Что ты здесь стоишь? Идём! Что это у тебя? На улице мороз, а ты купил себе мороженое? — в одно короткое мгновение она выхватила из его руки прозрачный стаканчик с розовым содержимым, незаметно для себя и Чона зацепив бумажку с телефонным номером, и бросила в урну. А потом вдруг дёрнула его за одолженную ему чужую накидку. — Первый раз вижу на тебе эту ерунду! Где ты это откопал? — Чонгук защитился, цепляясь в вещь обеими руками. — Хочешь ходить, как чучело, ходи! Пошли отсюда. Твоя мать умерла, нам здесь больше делать нечего. Теперь можно и пожить спокойно. Но придётся потратить кучу денег на похороны! Почему твои родители не подумали о том, кто это должен оплачивать? Опять мы! Да ещё на тебя уйма денег уйдёт! Мы уедем сразу после похорон, так что сейчас будем собирать вещи. Бери только самое нужное, всё понял?! Давай же, пошевеливайся и не стой здесь столбом! Ты не слышал, что я сказала, что нам больше здесь нечего делать? Ты ещё и оглох? Раздражаясь на его заторможенность и медлительность, которые осели на нём после ужасающей и небрежно брошенной ему новости, она схватила его за руку и поволокла на выход из больницы. И с тех пор свой единственный свет в лице юного парнишки с розовыми волосами Чон больше не видел.— 2019 год —
Резкий и до противного пищащий звук на телефоне пытался выдернуть Чонгука из сна, но он наощупь заставил устройство заткнуться, а сам натянул на голову непослушный уголок покрывала, которое сам же придавил своим телом. Пять минут пролетели одной секундой, и телефон снова завопил. Только в этот момент, когда Чонгук выпутывался из угла ткани, в которую успел завернуться, он вспомнил, для чего вообще ставил себе будильники, и тут же подскочил. Во рту пересохло, и он ужасно хотел пить, словно только что выбрался из песочного лабиринта Сахары. Голова немного гудела, но в целом похмелья снова не было. По крайней мере, такого, каким болел Юнги. Точно, Юнги! Чон слез с кровати, выпил с поллитра воды, сходил в уборную, а потом почистил зубы и умылся, чтобы окончательно проснуться и чтобы голос не звучал сонно и беспечно. Вероятно, ему придётся уговаривать друзей на помощь, а потому надо быть готовым. На часах перевалило за 10 утра. Значит, в Лос-Анджелесе ещё было шесть часов вечера. Самое то. Он нашёл пачку сигарет, которая была заначкой на чёрный день, и закрылся в кухне с приоткрытым окном, чтобы запах табака не въелся в мебель. Он выбрал среди контактов номер одного из американских друзей и нажал на звонок, стараясь перестроить мышление и восприятие на другой язык. — Эй, Джей-Ке-е-й! — послышался тёплый и живой мужской голос как будто бы вечно спешащего человека. Это был Фил, самый старший из тех людей, с кем он близко общался в Америке, — ему было 44 года. Фил был помощником начальником полиции, к этой должности он приступил совсем недавно. Он был командиром, когда они с Чоном только познакомились. — Ты не звонил с тех пор как туда приехал. Прошло уже недели три? — Нет… Все пять, если не больше. — Ого! Время быстро летит. И как тебе погода? У нас сегодня ветер, поэтому кажется, что на улице все 60°. На днях должно потеплеть. Ха-ха, Кевин утром говорил, что хорошо, что тебя здесь нет, ты бы весь изнылся. — Кевином был 28-летний капитан. И такую же страсть к машинам, как и сам Чон, выражал вовсе не он, а старший Фил. — Как погода? — Второй день тепло, но сейчас температура стала падать, к вечеру может ёбнуть чем-нибудь. — Холодно будет? — уточнил друг. — Что будешь делать? Не вылезай из дома! А то откинешься. — Слушай, это не Северный полюс и не Сибирь. Я здесь вырос, — напомнил Чон. — Ну не знаю. Чего ты тогда ебал всем мозги, что тебе холодно? Носи с собой карманный обогреватель! — Спасибо. И как я жил без твоих идиотских советов эти недели! Я вообще-то звоню по делу. — Кладу трубку… — предупредил Фил. — Стой! Пожалуйста, Фил, это важно! — Я думал, ты звонишь поболтать. А ты опять вляпался во что-то? — Почти. Пока не совсем я, — витиевато ответил Чонгук. — Но мне нужна ваша помощь. У меня здесь никого нет. — О ком говоришь? Скажи, что это не тот пацан с белоснежной башкой. Как там его… Юнги Мин! — Это он. — Кладу трубку… — Я подарю тебе «галлардо»! — воскликнул Чонгук. Это не было необдуманно, вполне входило в планы, поэтому он уже прикидывал, в какую волокиту это выльется и сколько Филу придётся ждать новый (старый) автомобиль. Месяц? — И где же ты его возьмёшь? — почуяв подвох, поинтересовался старший. — Вообще-то я выиграл один прошлой ночью, — вместо того чтобы стыдливо и застенчиво вкручивать пальцем в прохладный подоконник, Чонгук впервые за полгода нервно затянулся сигаретой. — Я думал продать и купить небольшой дом на окраине, но могу переправить тебе. — И где же ты его выиграл? — в том же тоне спросил он. Нельзя, нельзя предлагать людям то, чего они хотят, если они знают, откуда ты это берёшь и порицают это. — Ты опять участвовал в каком-то незаконном дерьме? — Ну… не совсем, — замялся Чон. А потом вдруг, защищаясь, выпалил: — Я могу позвонить твоей жене и сказать, что ты смотришь порево на работе. — Ты когда приедешь? Я забронирую для тебя «обезьянник», чтобы вспомнил, как себя вести. — Я уже не знаю, на что ещё надавить! — словно невинный ребёнок, признался Чонгук. — Он из-за меня связался не с теми людьми, копы завели на него дело. — Основание какое? — Ну-у... Допустим, за… распрстрнне вщств, — буквально и намеренно съел он последние слова. — Что? Что ты там бормочешь? Или это корейский? — Ещё и издевался! — Я сказал, что, кажется, за распространение каких-то там веществ. — Хочешь сказать, что это не так? Он даже здесь тряс этим дерьмом на каждом ходу, а потом делал вид, что этого не было! Я уверен, что он жрал эту наркоту или прятал у себя в заднице, как только нас видел, иначе где, блять, она? — Фил… Он спас меня от смерти, наркотиков и моих родственников, — повторял Чонгук, словно мантру, но Фил его перебил. — Вот не надо! С твоей больной тёткой справились мы с Кевином и Тейлором! Если бы мы на неё не стукнули, сидел бы ты с ней до совершеннолетия! — Ладно, с ней справились все вместе. Так устроит? С остальным тоже будешь спорить? Фил, он — мой лучший друг и он помогает мне в деле с отцом… — в отчаянии пытался надавить Чон на, кажется, последний рычаг. — Чего ты от меня хочешь? Я в другой стране. Я не могу заставить корейцев выпустить их же гражданина. Ты думаешь, я — Бог? — Я ничего от тебя не хочу. Я звоню узнать, можете ли вы сделать хоть что-нибудь? Иначе мне придётся лизать задницу одному из них. Знаешь, не особо тянет. — Чонгук глубоко вздохнул, пока по ту сторону сохранялось молчание. — Если не получится, то сделаю, что скажут. Но я его там не оставлю. — Джей-Кей, ты хочешь, чтобы я расчувствовался? — Я говорю как есть. По-моему, мы были друзьями. — Мы и есть друзья! Ну и тупица. Почему я должен это повторять? А почему все друзья оскорбляли его? То он идиот, то тупица. Кем он ещё будет? Чонгук вздохнул со всех плеч, драматично затягиваясь догорающей сигаретой и раздавливая её в импровизированной пепельнице в виде какой-то маленькой вазочки. Он поспешил закрыть окно, в которое стал задувать прохладный ветер, но пока ещё вовсю лупило солнце. — Слушай сюда, малыш, — тоже тяжко вздохнув, мягко нарушил молчание Фил. — Сиди ровно и не вздумай никуда влезать. Мы попробуем что-нибудь выяснить и свяжемся с тобой завтра. Или когда там? Я путаюсь во времени. А, — отмахнулся он, — это твои проблемы. У нас вечер, я позвоню завтра. — Я тебя понял. Спасибо. Я — твой должник. И с меня — тачка! Спроси у Кевина, что он хочет, я его тоже отблагодарю. — Засунь себе всё это в задницу, неугомонный малыш Джей-Кей. И закатай губу, я ничего не обещал, я сказал, что мы попробуем выяснить! Жди звонка завтра. Чонгук усмехнулся, когда вызов прервался, и спрятал заначку обратно. В последние несколько лет он курил крайне редко, только в особенно чрезвычайных ситуациях. Но когда-то это было тем, что спасало его от стресса. Юнги тогда тоже курил, и на Чона за сигареты он не ворчал. Называется, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не наркотой. К этому в отношении Чонгука Юнги действительно был строг. Когда он закончил разговор, время подбегало к одиннадцати утра субботы. И телефон вдруг завибрировал от входящего сообщения: iMessage от кого: Лиён «Ты там не сдох? Из-за тебя я вчера накидался. Я умираю. Подгребёшь в „Route“ часикам к шести?»Чонгук
«Да.»
Горло уже неприятно давило тугим высоким воротом молочного кашемирового свитера. Это был последний подобный свитер в его гардеробе. Он их, наверное, вообще почти не носил, а этот и вовсе ни разу. Хотя в баре было темно, Чимин по-прежнему перед сном смазывал цветные места мазью от ушибов, по шее всё-таки можно было что-то заметить, если свет внезапно бы стал ярче, а Чимин не хотел привлекать внимания. К тому же какой-нибудь шёлковый платок на шее вызвал бы ещё больше подозрений, чем тонкий свитер в середине осени. Кто знает, может быть, он просто теплолюбивый? — Чимин! Чимин, пс! Чими-и-и-н! Пак его игнорировал. Странно, что сегодня Лиён удивился, увидев его здесь. Чимин был уверен, что он знал почти обо всём, что происходило у них с Тэхёном, а значит, и с ним. Но он пришёл под конец его рабочей смены, с учётом того, что Чимин пообещал задержаться и помочь до прихода более квалифицированных и опытных ребят. Если бы бар был с корейским контингентом, он бы ушёл на помощь трём официанткам, но его английский оставлял желать лучшего, а иностранцев здесь было много, так что он работал за баром, где Чесли часто переводил ему иностранный запрос на корейский язык. Когда народу в баре было много, как сегодня, он был неплохим помощником, как дополнительная пара рук. И то, что он не пытался прыгнуть выше головы или поставить кого-нибудь на место, напоминая о том, кто он, многих успокаивало, а Чимин тем самым располагал к себе. Хотя за сегодня ему успели донести, что у многих было о нём противоположное мнение. И с чего они его взяли? — Чими-и-и-и-н! — опять затянул Лиён, будто водил гвоздём по стеклу. — Чимин! — шикнул на него бармен Чесли. И один блондин кивнул головой на другого, доставучего. Лиён привлекал внимание всех, и это уже переставало быть комфортным, поэтому от бара отошли уже двое незнакомцев с возмущёнными лицами и порицающими взглядами, которые были брошены на Ли и, чуть неувереннее, Чимина тоже. Как будто он был виноват в этом. Почему нельзя было просто выкинуть его отсюда, раз он мешал остальным? Пак вздохнул и шагнул к крайнему месту слева. Он молчал, пока припухшее треугольное лицо с тёмным пятном на левой скуле от кулака Чона не исказила хитрая улыбка: добился своего. Выглядел он сегодня паршиво, будто с похмелья. — Привет! Чимин не ответил. — Какой день ты здесь работаешь? И как ты уговорил своего ненаглядного выпустить тебя из дома? На тебя здесь все пялятся, Тэхён-и не ревнует? — спрашивал Ли. Что за бред? Никто на него не пялился. Пак вообще выглядел максимально непримечательным и серым, несмотря на молочный свитер и голубые джинсы с реалистичным принтом в виде белых голубей. Ну хотя бы потому, что вся одежда на нём была безразмерной, он не подчёркивал в себе ничего, его волосы были тёмными и обычными. Лицо наверняка тоже было скучным. Кому он здесь вообще нужен? Даже в «Clue» на него сейчас не было бы спроса. К счастью. Как раз это действительно приносило изрядную долю облегчения. — Тебе надо отдохнуть, ты себя в зеркале видел? Что, твой ненаглядный не даёт тебе спать по ночам? — подмигнул Лиён. Чимин молча ждал, пока его спектакль закончится или кто-то отвлечёт его, окликнув со спины. — Хочешь поехать ко мне сегодня? Тэхён уедет на несколько дней, тебе не будет одиноко? Он сказал, что твой странный друг тоже уехал. Ты будешь совсем один? Или у тебя появились новые друзья? А-а… Об этом я подумал только сегодня: ты странно реагировал. Что это было? Чимин чуть было не открыл рот, но сдержался. Он прекрасно понимал, что Лиён использовал всё, чтобы зацепить его и заставить говорить. Это дешёвая манипуляция, которую он пускал в ход чёрт знает для чего. Кажется, он хотел, чтобы Чимин чувствовал себя неуютно? Но для чего предпринимать усилия и изобретать велосипед, если Чимин в принципе не чувствовал себя комфортно рядом с ним? Пак снова держался воинственно, выставляя перед собой, как щит, свою иллюзорную пуленепробиваемую сторону. Он был уверен, что Лиён знал, что Чимин брешет. Может быть, именно это и было целью — согнать подобное выражение с его лица? — Привет, — это Чонгук подошёл к Лиёну справа. Взгляд на Чимина был беглым, и он быстро упёрся правой рукой в столешницу барной стойки, вставая полубоком, как бы забирая всё внимание блондина. Вообще его поза казалась интересной, словно с минуту после того как он вошёл в бар, Чон следил за ситуацией. У Чимина явно была бурная фантазия, но почему она так уверенно пыталась убедить его в том, что он намеревался… оградить его от общества блондина? — Можем отойти? Надо поговорить без лишних глаз и ушей. Лиён некоторое время всматривался в лицо Чона, будто проверял на достоверность, а потом сокрушённо вздохнул. Чимину он только снова мерзко подмигнул, пока слезал со стула, намекая на продолжение этого бессмысленного монолога, а после два новых товарища ушли. До этого момента Чимин даже не чувствовал, насколько он был напряжён, пока его плечи не опустились. — Любимый? — прозвучал знакомый голос слева в самый уязвимый для него момент, и Пак неосознанно вздрогнул. Тэхён улыбнулся, подходя ближе к барной стойке и свободно наваливаясь на столешницу перед ним, устраивая руки полочкой. Похоже, к нему сегодня была целая очередь. Светло-каштановые волосы его парня были разделены прямым пробором и аккуратно уложены, лишь несколько непослушных волосков лезли к глазам. Похоже, Ким успел переодеться, потому что утром он был в дениме, а сейчас больше походил на работника с Уолл-Стрит: классические чёрные брюки, белая рубашка, но чёрный кожаный бомбер вместо пиджака. Видимо, в этом он собирался ехать в Лос-Анджелес. — Ты ещё занят? — Я… — «…закончу через полчаса», сказал бы он, но самый близкий к Тэхёну посетитель что-то сказал ему на… английском? Чимин даже не успел разобрать, но тон был возмущённым. Ким повернул к нему голову. Ну и как тут спасать ситуацию, когда он даже не знал, в чём было дело? Тэхён что-то тихо ответил ему, свободно владея другим языком. И тут Чимин впервые задумался над тем, что, если они и вправду переедут в США, Тэхён будет ещё сильнее контролировать его жизнь. По крайней мере, до тех пор, пока Пак не выучит язык, а он далеко не полиглот. — Чимин, подкинь пару бутылок содовой… Всё нормально? — спросил Чесли, когда Пак выставил перед ним две бутылки. Глупо было отрицать, что его настроение изменилось, когда только пришёл Лиён, а с появлением Тэхёна лучше не стало. Словно кто-то накричал или красноречиво шикнул на ребёнка, из-за чего он пришипился. Примерно то же чувствовал Чимин. Он даже не мог улыбнуться ободряюще или сделать вид, что всё хорошо, хотя снова за сегодняшний рабочий день улыбался и смеялся несколько раз. Он так долго думал, что ответить, наполняя шейкер водкой, апельсиновым ликёром и клюквенным соком, чтобы сделать кому-то «Космополитен», что Чесли сам добавил: — Можешь идти, если надо. А ему не надо было. Тем более сейчас, когда Тэхён, кажется, прогнал незнакомца, раз тот резко встал и ушёл, а сам посмотрел на Чимина прохладным взглядом. Его настроение изменилось, и Пак опять понятия не имел, что было у него на уме. Лиён ошибся, и прошлую ночь Чимин и Тэхён не провели вместе. Они едва отъехали от дороги к храму, и Тэхён не успел расстегнуть ширинку или залезть к Чимину в штаны, когда Киму позвонил отец и попросил срочно приехать. Одного. Поэтому Тэхён завёз Чимина домой, а потом уехал. Возможно, Пак выглядел устало потому, что прождал парня до четырёх утра, так как не хотел, чтобы тот вернулся и стал будить его ласками. Он не хотел просыпаться от этого и хотел быть морально готовым. Но он заснул в четыре в их кровати, а проснулся в восемь от того, что входная дверь внизу хлопнула. Тэхён вернулся только утром, и, на счастье Чимина, тому было не до него, пока они не сели в машину. Тогда Ким стал открыто домогаться его, а Чимин всеми уловками оттягивал неизбежное. Может, зря он не взял в рот в машине? Может быть, сейчас его здесь не было бы, и его взгляд не говорил бы Паку о том, что просто так он не уедет? Чимин взболтал шейкер, как его учил Чесли, наполнил бокал для мартини и отдал темноволосой официантке с европейским разрезом глаз. На бармена он только бросил один извиняющийся взгляд и больше ничего не говорил, когда вышел из-за стойки к Тэхёну и клюнул его в губы, пытаясь вернуть то настроение, с которым он сюда входил. Ким улыбнулся и обвил его рукой вокруг талии. — Пойдём со мной. — Что сказал тебе тот мужик? Ему что-то не нравилось? — интересовался Чимин. — Ничего. Оказывается, фразы «ты достоин самого лучшего» и «я хочу отыметь тебя в общественном туалете» были взаимозаменяемы. Уже глупо было отрицать, что та их последняя совместная ночь перечеркнула всё. Чимин надеялся, что ему просто нужно время, чтобы перестать реагировать на Тэхёна, как на опасность, чтобы он снова чувствовал себя рядом с ним комфортно, хотя бы иногда и хотя бы по-человечески. Чтобы он снова мог доверять ему и воспринимать его как… друга? Ведь когда-то они неплохо общались и много разговаривали. Но сейчас Пак даже о чувстве благодарности начал забывать, хотя, казалось бы, совсем недавно говорил об этом Намджуну. Ещё вчерашним утром Чимин был более расположен к своему парню и думал, что после смены на работе ему станет лучше настолько, что он найдёт в себе не только силы, но и желание показать, как он ему благодарен. Ему и вправду стало лучше, за два дня, ведь он много говорил, улыбался и даже хихикал, но ничего показывать Тэхёну не хотел. А повреждённую руку, которую он неохотно разбинтовал вчера, а утром заклеил пластырем, Чимин почему-то сейчас ревностно прятал. Тэхён завёл его в просторный, светлый и абсолютно пустой мужской туалет багровых оттенков. И вместо того чтобы провести его в одну из кабинок, которые находились в дальнем конце комнаты напротив двери и по разные стороны от громадного зеркала в пол, он приставил Чимина спиной к каменной настенной столешнице с вмещающими на себе тремя раковинами. Как раз напротив стены с писуарами, так что глаза теперь цеплялись только за них и за входную дверь слева, совсем рядом. Тёплые губы ласкали местечко под ухом, тонкие пальцы мяли талию, и Пак особенно не придавал этому значения, воспринимая это как прелюдию, после которой они куда-то переместятся, а следом Тэхён непременно попросит ему отсосать. Потому что Чимин не был готов, он не был чистым и не был растянутым, а для секса в общественных местах последний момент тоже был важен, потому что терпения для медленной растяжки у Тэхёна попросту не хватало. Но по какой-то причине сегодня это вдруг оказалось неважным. Ким расстегнул ему джинсы и стянул их с бёдер вместе с цветными плавками раньше, чем Чимин успел запротестовать. Он снял с него кеды, не оставив даже носки, и швырнул джинсы с бельём на пол общественного туалета. — Тэ, я не готов, — сказал он. — Совсем. — Ничего, — повторил Тэхён свой красноречивый ответ уже в другом контексте. Он вытащил из кармана куртки презервативы, которыми они крайне редко пользовались, и флакончик смазки, размером с карманный дезинфектор для рук. Это… издевательство? Но Чимин не успел ничего сказать, как Тэхён без труда из-за воздушного и сильно исхудавшего тела Пака посадил его голым задом на грязную столешницу. Он остался в одном тонком свитере, пока Тэхён снимал с себя лишь куртку. Ким сам оттопырил ворот, чтобы присосаться к голой коже поверх цветных следов, руку Чимина он утянул к своей ширинке. Ну почему раньше это было легко? Что, чёрт возьми, изменилось? Как будто под одним из синяков находился чрезмерно чувствительный рецептор, после нажатия на который мозг запустил перезагрузку. Чимин прятал голову в его плече, потому что хотел хоть как-то абстрагироваться, закрыв при этом глаза. Пальцами он ласкал его член сквозь приятную ткань брюк, чувствовал, как место постепенно твердело, натягивая ткань облегающих боксеров. Тэхён в это время действительно ласкал его губами и пальцами, и Чимину удалось на один кратковременный миг забыться. Его губы были мягкими и нежными, пальцы — ловкими и лелеющими. Под всем этим вдруг захотелось таять, как подтаявшее масло. А ещё хотелось отвечать ему хотя бы малой долей того же. Поэтому Пак расстегнул молнию чужих брюк, позволив упасть им с округлого зада до колен. А затем скользнул рукой под резинку боксеров и вытащил твердеющий член. От того, как Ким застонал, когда он сжал головку, а затем нежно лизнул его по ушку, Чимину вдруг показалось, что всё стало, как раньше. Ну подумаешь, общественный туалет. Может быть, потому что Тэхён не хотел трахаться в кабинке, в машине было неудобно, а в рот он его сегодня иметь не хотел? Сейчас Ким был с ним ласковым, когда поглаживающими движениями пробирался руками под свитер или мягко сминал пальцами его бёдра и вставший член. Пак повернул голову ему навстречу, чтобы встретить требовательные и напористые губы. Об этом он позабыл: о том, как Тэхён предпочитал целоваться. У него не было медленного и нарастающего темпа, словно его желание присутствовало всегда и ему не нужно было для этого разогреваться. В его рот он проник языком почти сразу, лаская и сминая губы в грубоватой пытке. В этот момент усыплённое сознание Чимина решило ненадолго пробудиться и подстраховаться. — Тэхён, — Чимин прервал поцелуй и мягким жестом слегка отдалил парня от себя, чтобы видеть его лицо, — будь помягче со мной сегодня, ладно? Была ли его просьба абсурдной, учитывая, что Тэхён собирался трахать его на столешнице, которая сейчас врезалась в его кожу под ягодицами острым углом? Но не сказать это Чимин не мог, тем более что воспоминания о последнем сексе несколькими днями ранее по-прежнему всплывали в голове яркими пятнами. Тэхён и без того касался его так, как разрешал Пак, и если он резко опустит руку, которой держал его на расстоянии, то где гарантия, что он не войдёт во вкус и не забудет все свои заверения? Чимин всё ещё не был уверен, что Ким действительно что-то понял. А потому даже после его тихого и уверенного «конечно» он чуть не повторил свои слова. Но тут его осенило другое: ведь основная дверь в туалет, кажется, вовсе не закрывалась. — Тэ… — выдавил он, почувствовав, как пульс стал разрывать виски, когда Тэхён полез к его промежности, сжимая член, сминая мошонку и надавливая подушечкой пальца на сжатый сфинктер. — Ты закрыл дверь? — Нет, — легко ответил он, пока Чимина едва не душили паника и возмущение. — Не волнуйся, любимый, ты же со мной. Пак хотел запротестовать, но Тэхён стащил с него свитер, бросив его на пол, а не к своей куртке рядом с раковиной, и взял Чимина за горло. Не сдавливал, но как бы напоминал, на что он был способен. И почему именно сегодня вся выдержка Чимина шлёпнулась на пол вместе со всей своей одеждой? Он правда пытался пробудить в себе стеклянный взгляд и отрешённость, чтобы просто перетерпеть, но вместо этого предательская слезинка сбежала из его левого глаза. И теперь ему оставалось только принимать все усилия, чтобы не разрыдаться в то время, когда Тэхён проникал в него едва смазанными пальцами. Он надеялся на то, что до того как Ким кончит, никто не войдёт. Что в баре, полном выпивающих и нетрезвых людей, туалет не пользовался особым спросом. Ведь по какой-то причине сюда до сих пор никто не вошёл. Чимину впервые было всё равно, что Тэхён причинял ему физическую боль. Он толком его не растянул и поспешил раскатать на своём члене презерватив, скудно смазав его силиконовым лубрикантом. Боксеры он даже не сдвинул к брюкам, лишь немного приспустил до ягодиц, которые сейчас скрывала нижняя часть белой хлопковой спинки. Рукава этой рубашки он не закатывал, и вообще выглядел так, словно они пристроились здесь на короткие пять минут. Правда, по Чимину этого не скажешь. Дверь открылась в тот момент, когда Тэхёну удалось вогнать в него только головку. Чимин встретился с чужим ошарашенным мужским взглядом, который тут же сменился на насмешливый, его сфинктер напряжённо сжался, но Тэхёна это только побудило к действию, и он пошёл глубже, зажав ему рот, когда Чимин хотел попросить его остановиться. В глазах заискрило от боли, и Пак вжался в плечо в белой рубашке, смахнув руку, чтобы спрятать вскрик и себя самого. Но Киму было нужно не это, и он отстранил его от себя одной рукой, пока другой задирал ему ногу — ту, что была ближе к двери, и стал наращивать темп, буквально заставив Чимина привыкать к болезненным рвущим ощущениям. Это был конец. Такого стыда он не испытывал, даже когда работал проституткой. Почему работал? Он и был проституткой. Разве не это пытался сказать ему Тэхён? Дверь закрылась на мгновение, а потом открылась вновь с галдежом и сразу несколькими наблюдавшими. Большинство из них отпускали словечки на иностранном. Какое счастье, что он знал лишь родной язык. Тэхён всё это прекрасно слышал, но ни разу не повернулся. Иногда уголок его губ изгибался в усмешке, и он тянулся к Чимину, чтобы смять его сжатые и неподвижные губы. Пак пытался закрыться от него со всех сторон, но чем больше сопротивлялся, тем больнее было. Ким стирал с уголков его глаз сбегающие солёные капли, пока Чимин просил Вселенную, чтобы его хватил сердечный приступ или хотя бы отключилось сознание. Он к себе его больше не подпустит. Правда или нет? Дверь вновь закрылась и больше не открывалась до самого конца. Чимину уже было плевать, и он уже не собирался прятаться в его плече. Это плечо в одно мгновение стало куда более чужим, чем тот ошарашенный взгляд незнакомца. Он пытался увернуться, когда Тэхён вновь тянулся к нему, но Ким крепко хватал его за подбородок и целовал. Он ласкал ему член, на который сейчас ему тоже было наплевать, сжимал ему пальцами соски и зализывал следы на шее. Рывком он подвинул Чимина на себя, когда тот ни за что не держался, и он ударился головой о стену из стеклянной плитки, распластавшись спиной на столешнице. Глазами он теперь упирался в белоснежный потолок, пока Ким задирал ему ноги и хватал за руки, пытаясь поднять. Пак не собирался ему помогать, и он наконец-то перестал реагировать. Он хотел этого с самого начала: перестать плакать и не концентрироваться на толчках, боли или происходящем. Возможно, Тэхён стал воспринимать это за акт некрофилии, потому что он разозлился и поднял Чимина за шею, пытаясь просверлить дыру в его глазах своими. А когда понял, что смотреть ему особо не на кого, так как Пак не реагировал, зарылся лицом в его шее, целуя и засасывая кожу. Чимина он держал за спину и бедро, чтобы он не свалился и не отъехал назад при участившихся проникновениях. Хотелось бы, чтобы в этот момент Ким тоже думал над тем, как ему спастись. Хотелось бы, чтобы последствия его поступка преследовали его прямо сейчас. Но Тэхён был близок к вершине наслаждения. За восемь лет Чимин уже прекрасно научился различать это, даже сейчас, когда не видел его лица. Его хватка стала крепче, проникновения — глубокими, размашистыми и агрессивными. И тут Чимин, пересилив себя, сжал пальцами его правую ягодицу, чтобы он наконец-таки кончил, и он его больше не видел. Подействовало это безотказно: Тэхён дёрнулся от неожиданности, а потом глубоко застонал ему в шею, не останавливая движений. Член внутри задёргался и резко потеплел. Чимин убрал свою руку, отворачивая голову, чтобы Ким не вздумал целовать его, когда отстранится от его шеи. Он вышел из него, стащил презерватив и бросил его в урну под столешницей. Это было омерзительно. Лучше бы он оставил на нём новые синяки в приступе агрессии и нетерпимости, чем дарил ему подобный опыт. Для завершения картины ему осталось запихнуть его обратно в «Clue» и пустить по кругу. Чимин был уверен, что поводом для него послужили слова того иностранца. Он понятия не имел, что тот ему сказал, но Тэхёна резко переклинило. Удивился бы Пак, если бы узнал, что Ким додумался позвать кого-то «подсмотреть»? Нет. Теперь он каких только мыслей ни допускал относительно своего… и кто он ему теперь? Хозяин? Владелец его тела? У него больше не повернётся язык назвать его парнем, другом или медвежонком. Его лицо всё ещё горело от стыда и отвращения. Чимину уже было плевать, как он выглядел и что о нём подумают, если снова войдут. Он даже не собирался подбирать с пола хотя бы трусы и джинсы. Те самые, на которых белые голуби теперь напоминали ему падших ангелов. Тэхён стащил его со столешницы на грязный пол, а потом сам этим занялся. Одевал его, как куклу, а потом, намереваясь поцеловать, приблизился к его лицу. Чимин отвернулся. Теперь, когда он был в одежде, чувства захлестнули вновь, и он бесшумно и, как он надеялся, незаметно заплакал. За всю свою жизнь он впервые по-настоящему и во всей полноте чувствовал себя, как один из тех дешёвых проституток, которые пытаются найти заработок на трассе. Он не думал о себе ничего подобного ни тогда, когда его гнобили за работу в школе, ни тогда, когда он обслуживал какого-нибудь скользкого мужика, годящегося ему то в отцы, то в дедушки. У него как-то получалось не ненавидеть себя за это. Возможно, потому, что чувствовал он себя иначе и его личной жизни, которая была за пределами клуба «Clue», а также его собственной души всё это не касалось. Пак уверен, что даже если бы он сделал ему горловой минет в туалетной кабинке, тоже не чувствовал бы себя настолько грязно и ничтожно, как сейчас. Что же изменилось? Тэхён словно влепил ему пощёчину невысказанными словами: «Не забывай, кто ты, и знай своё место». Он не пытался по-собственнически закрыть или защитить его от чужих глаз, а позволил людям натыкаться и смотреть на это со стороны двери или наверняка разглядывать через большое зеркало напротив. Словно своё чувство собственника Ким проявил в том, что позволил другим увидеть и убедиться, кому на самом деле принадлежал Чимин. — Приводи себя в порядок, Лиён отвезёт тебя домой, — шепнул ему Тэхён на ухо, оставив поцелуй где-то рядом на щеке. — Я позвоню тебе, когда прилечу, любимый. И Тэхён покинул туалет и уехал. Чонгук вышел из бара под холодный ливень и колючий ветер. Почему бы не совать эти подземные парковки всюду под здания? Он ненавидел любую погоду, кроме тепла и ласкающего солнышка. Но кого это вообще волновало? Он завернул за угол, чтобы обогнуть здание и пройти до конца уличной парковки, на которой стояла его тёмно-серая «ауди». На улице было темно, на парковке худо-бедно светил одинокий уличный фонарь. Возможно, если бы не он, Чон бы ни черта не увидел. Он был возле водительской дверцы, всего пара движений — и он бы уже отогревался в отапливаемом салоне своей машины, но когда он поднял голову, чтобы посторониться и открыть дверь, его взгляд упал на свернувшийся светлый комок с тёмной макушкой за углом здания и прямо перед «ауди». Чимин? Твою мать… Он сидел на бетоне, скрывая себя стеной от чужих глаз. Его руки обнимали колени, лицом он утыкался в них же. Кажется, он плакал, а ещё промок до нитки. У Чона завибрировал телефон. iMessage от кого: Лиён «Чувак, ты Чимина на улице не видел?» Чонгук ещё раз посмотрел на живой и мокрый комок за стеной здания и оттопырил борт серой синтепоновой куртки, чтобы набрать сообщение на залитом дождём экране.iMessage
кому: Лиён
«Он садился в такси, когда я выходил.»
Лиён «Блять) Так и знал, что сбежит. Ок, спасибо» Погода резко изменилась всего за полдня. После обеда захлестал ледяной дождь, а с ног сбивал порывистый и обжигающе холодный ветер. Чон ненавидел такую погоду и в другой ситуации его ничто бы не заставило задержаться на улице, он бы только выпрыгивал из машины, добегал до нужного места, скрываясь в тёплом помещении, а потом вновь бы запрыгивал в «ауди», в которой на максимуме работал обогрев всего чего только можно. И уж тем более в той другой ситуации ничто бы не заставило его добровольно лишиться куртки. Но сейчас он подошёл ближе и снял её, оставшись в белом тонком хлопковом свитшоте и мысленно ругаясь матом на стечение обстоятельств. Он аккуратно набросил её на Чимина, закрыв ему плечи, спину и голову, потому что, кажется, в своём тонком и насквозь промокшем свитере он весь продрог. Парень даже не вздрогнул и не поднял на него взгляда. — Что же у тебя за проблема с верхней одеждой? — тихо спросил Чон. — С первой нашей встречи… Кто-то пришивает к варежкам резинки, чтобы не потерять, а тебе куртку за пояс цеплять надо. Он говорил это спокойным тоном с нотками тёплой иронии, пока с волос на нос и щёки капала холодная вода. Возможно, так он неосознанно хотел не только заставить его лицо проясниться, но и попробовать согреть Чимина изнутри. Он плакал, а от его слов заплакал ещё сильнее. Чему удивляться, Чонгук паршиво умел находить подход к людям в подобном состоянии. Чаще он таких вообще избегал, так как они напоминали ему себя самого. Но иногда — в такие моменты, как сейчас, — он вспоминал, что тоже редко был один. Когда ему бывало совсем плохо, у него был либо парень с розовыми волосами, либо Юнги. Так что справедливым было продолжить стремление не оставлять людей в их собственной темноте совсем одних. — Чимин, — тихо продолжил Чон, — садись, я подвезу. Поплачешь под крышей. — Я н-не знаю… куда мне ехать... — сдавленно и сквозь всхлипы выдавил Пак. — Подумай. Но давай ты будешь думать в машине? Сегодня пиздец как холодно, — признал он, еле сдерживая зубную дробь. Чимина тоже трясло, но Чонгук не был уверен, что это от холода. Или что это только от холода. Чон присел на корточки, упираясь локтями в колени поверх быстро намокающих голубых джинсов. — Чимин? — Э-это плохая… идея. Уезжай, пожалуйста. Ты н-не видишь… что от меня одни п-проблемы? Сделай вид, что ты м-меня… н-не видел. — Я что, похож на ублюдка? Как мне потом слушать новости о твоей смерти на улице? — Его глубокий вдох пришёлся на чиминов громкий всхлип. Он говорил тихо, почти успокаивающе, медленно растягивая слова, чтобы не запнуться. — С Юнги я что-нибудь придумаю. Я уже связался с друзьями из Штатов. Они попробуют помочь. Это произошло не из-за тебя. А из-за меня и его работы на твоего парня. — Он мне не парень! — резко выпалил Чимин и опять заплакал. Чонгук замолчал. Руки уже немели от холодного дождя и морозного ветра, и он уже не знал, что сказать, а комментировать фразу, сказанную, возможно, в сердцах, не было желания. То ли от того, что он молчал, то ли Чимин сам начал успокаиваться, но он приподнял голову с красными и припухшими от слёз глазами и резко выдохнул. Словно подводил черту под истерикой. — Я хочу уехать к маме, н-но… это далеко, — его тон теперь казался слишком невинным, и он всё ещё временами сухо всхлипывал, пока успокаивался окончательно. — Она живёт з-за городом… в часе езды отсюда. — Хоть в двух, — кажется, слишком серьёзно ответил Чонгук, потому что с чиминовых губ сорвалась нервная смешинка и лёгкий всхлип. — Садись в машину. — Чимин медлил, поэтому Чонгук усилил напор: — Я никому не расскажу, не буду с тобой разговаривать и не буду ничего спрашивать. Я неплохо умею молчать. Вряд ли ему нужно было об этом напоминать, совсем недавно они сидели в автосалоне практически в полной тишине, пока ждали Тэхёна. Пак наконец поднял на Чонгука свои блестящие от избытка влаги глаза. Честное слово, будь они друзьями, он бы уже запихнул его в машину силой, потому что на улице был просто собачий холод, и Чонгук уже давно и конкретно замёрз! Почему нельзя подвисать, думать и сомневаться в ТЕПЛЕ? И там, где капли-льдинки не стремились пробить голову насквозь? Пак наконец встал, оглянулся по сторонам, словно в страхе увидеть кого-то — Лиёна? — и — о-боже-наконец-то — сел в тёмно-серую «ауди». Чон тут же врубил обдув салона горячим воздухом на максимум, подставляя поочерёдно руки и согревая ладошкой нос, пока попутно включал обогрев обоих передних сидений и рулевого колеса. Он вообще никуда не собирался ехать, пока его пальцы не начнут сгибаться более податливо. Следом он тряхнул мокрой головой, словно недовольный кот, который только выпрыгнул из ванны. Чимину было не до него и не до себя тоже. Куртка Чонгука сползла с головы Пака, а сам он посреди тёмного и ощутимо теплеющего салона медленно гладил, словно своих домашних птиц, голубей на мокрых джинсах. Чон вытянул свою куртку из-под его спины, ведь нагревающаяся спинка сиденья была куда приятнее мокрой тряпки, в которую беспощадный дождь превратил его вещь. — Пристегнись, — попросил Чонгук, когда руль нагрелся, а руки перестали ныть. — Что? — Пристегнись. Пожалуйста. Чимин уставился на тёмное гнездо с замком, словно видел его впервые в жизни. — Сюда надо вставить язычок от ремня. Это для твоей безопасности, — на всякий случай пояснил Чонгук. Было темно, но сверкнувший взгляд вдруг устремился на него. Чон мог разглядеть разве что некоторые черты, глаза сливались с темнотой, но почему сейчас выражение его лица что-то напоминало? Он выглядел не суровым, но серьёзным, искорки изумления и возмущения кружились над его мокрой головой. Он будто бы говорил Чону: мол, я что, похож на дурашку? Это слово он тоже где-то слышал и неосознанно вытянул из памяти. Почему «дурашка», а не «идиот»? Нет, всё же «идиот» — это по части Юнги. — Я знаю, — спокойно и медленно ответил Чимин, — я не привык пристёгиваться. У Тэхёна в каждой машине стоят заглушки. Чонгук не стал это комментировать. Сидел и ждал, пока его сосед вставит металлический язычок на ремне безопасности в замок слева от сиденья, но вдруг ему прилетел вопрос «а ты?». Как будто им было лет по одиннадцать, они прятались среди руин заброшенного здания с отцовской бутылкой многолетнего скотча, а Чон уговаривал Чимина сделать несколько глотков прямо из горла. Да, тогда с ним был не Чимин, и Чонгук ещё умел дружить. Но почему сейчас в чужом вопросе звучала та же надежда, что и тогда от его друга, который боялся, что Чон не сделает того же? Тот случай был понятен, этот — нет. Но отъезд и так уже сильно растянулся, а потому Чон пристегнулся молча и двинулся на машине с места. Они ехали почти в полном молчании, только иногда Чимин объяснял, куда ехать и где сворачивать. Но в основном в салоне была тишина, даже радиоприёмник не работал. Честно говоря, Чонгук напрочь забыл о его существовании. Это было очень показательно для того, кто с незнакомыми людьми старался заглушить неловкое молчание болтовнёй или песнями, доносившимися из колонок. Но сейчас этого не было. По сравнению с той тяжёлой и нагнетающей тишиной в автосервисе, сейчас стояла атмосфера уюта и комфорта. Хотя между ними было гораздо меньшее расстояние, чем тогда, хотя причина совместной поездки была не из приятных, но Чон испытывал умиротворение. И кажется, не он один. После последнего «штурманского» комментария Чимин заснул к нему лицом. Он не жался телом к окну и двери со своей стороны, что могло бы сказать о том, что он хотел выскочить из машины как можно скорее. Наоборот, его плечо выходило за край спинки сиденья со стороны Чона, и сидел Пак ближе к средине салона. Его волосы высохли под струйками тёплого воздуха, который шёл со всех заслонок, и сейчас сильно пушились. Правда, они были гораздо короче волос Чона и, по крайней мере, не кудрявились, как у него. Хотя раньше чонгуковы волосы имели совсем другую структуру. Эта перемена сильно раздражала первое время, в то время он часто вспоминал недовольства парня с розовыми волосами, которому вечно приходилось что-то с ними делать, чтобы они выглядели привлекательно. Возможно, благодаря этой глупой схожести эту перемену в себе он, напротив, полюбил? Чонгук сбавил скорость, пока прокладывал путь через навигатор. Повезло, что Чимин ещё в самом начале сказал ему точный адрес. Последние пятнадцать минут он растянул на тридцать, потому что скорость так и не прибавил, чтобы не разбудить парня раньше времени. Он понятия не имел, что у него произошло, но, скорее всего, во сне он был гораздо счастливее. Погода здесь была получше, дождь перестал заливать лобовое стекло, а ветер немного утих, словно они пересекли границу с другим миром. Хотя температура оставалась такой же, и на улице было холодно. Чон очень плавно притормозил прямо возле калитки в ограждении вокруг четырёхэтажного многоквартирного дома. Район не был похож на элитный, хотя Чонгук ожидал увидеть нечто подобное. Ограждение было старым, калитка, кажется, держалась за счёт магнитной пластины от домофона. — Несколько лет назад мама нашла работу здесь, — услышал он тихий и неспешный голос Чимина, — поэтому мы продали маленькую квартиру в городе, и она переехала. Я тогда как раз закончил учиться и собирался съехаться с Тэхёном. Он предлагал ей дорогую квартиру или дом, но она до сих пор от всего отказывается. Я так ею горжусь… Чонгук повернул голову на него. Чимин даже не менял своего положения, сидел так же, в какой позе ранее спал. Кажется, он только-только проснулся. И казалось бы, зачем Чонгуку столько информации, но в этот момент ни одному не пришло в голову, что это было лишним. Они оба в молчании и темноте смотрели друг другу в глаза, которые можно было найти разве что по одиноким крохотным огонькам — отражению малейшего источника света. Чонгук хотел спросить, в порядке ли он, но не хотел произносить этого вслух. И наверное, это был способ узнать? Или выразить сочувствие к чему бы там ни было. И таким образом, Чон не произнёс об этом ни слова. Собственно, как и обещал. — Спасибо, — нарушил тишину Пак. Не до конца понятно, за что он высказал эту благодарность, так как выдержал большую паузу прежде чем продолжил. — Я оплачу тебе бензин, когда вернусь домой… — Забудь, ты ничего мне не должен, — перебил Чонгук. — Пойдём, я подожду, пока ты не войдёшь. Хочу знать, что ты не останешься на улице так далеко от города. Чимин помедлил, но всё же вышел из машины. Возможно, Чон действовал этим на нервы, но он не особенно хотел коллекционировать случаи с пропажей Чимина. Так что он встал перед бампером, спрятав часть ладоней в карманах наполовину высохших джинсов. Чимин попытался сделать вызов через домофон, но команда сбросилась, и он приложил телефон к уху. Что вообще у него происходило? И почему нельзя было уехать к маме насовсем или, по крайней мере, пока что-то не изменится? И что с ним будет, когда его найдёт Тэхён, если таким образом Пак сегодня снова сбежал? — Бля-я-ть… — еле слышным шёпотом протянул Чон себе под нос, вытирая руками лицо, словно пытался умыться или прозреть. — Почему меня так бесит то, что происходит в твоей жизни? Сам его стон вышел слишком искренним, слишком недовольным, а ещё слышным, потому что Чимин опустил телефон и шагнул к нему обратно. — Домофон перестал работать, — объяснил Пак, — мама сейчас откроет. Кажется, я её разбудил… Ты уже можешь ехать и не терять время, — фраза, адресованная стенаниям. — Я не теряю время. И я сказал, что подожду, пока ты войдёшь. Уголок чиминовых губ даже слегка приподнялся. Высокая железная дверь-калитка открылась, и яркий свет автомобильных фар осветил хрупкую женщину в длинном махровом халате нежно-розового цвета и молочной пуховой куртке. Вот где была дверь в прошлое. Чимин подошёл к маме и упал в её объятия, с шуршанием сжимая куртку. А женщина подняла голову поверх его плеча. Казалось, что за столько лет её лицо совершенно не изменилось: по-прежнему сияющее жизнью. Сейчас оно было обеспокоенным, но губы тянулись в привычной для неё тёплой улыбке, и она что-то приговаривала, пока гладила сына по спине. Чон бы тоже это расслышал, если бы у него не зазвенело в ушах, когда он узнал её. После его собственной матери, она была единственной и последней женщиной, которая относилась к нему по-доброму. Он пересекался с ней в больнице раз пять, но её жесты, улыбку и лицо Чон помнил до сих пор. Он был импульсивен, грубоват и нетерпелив, когда аккуратно и едва ощутимо коснулся руки Чимина поверх запястья, чтобы посмотреть на него совсем другими глазами. Хотя он даже не схватился за его руку и уж точно не применял никакой физической силы, как Тэхён, когда выволакивал парня из автосалона, Чон был груб отсутствием манер в данный момент. Чимин едва успел отстраниться от мамы, когда Чонгук заставил его повернуть к нему лицо. Выглядело ли это так, что Чон вдруг не захотел его отпускать? Может быть. Но насколько же сильно ему сейчас было плевать на это. — Ты приехал с другом, Мин-и? — ласково пропела она сыну. Кажется, она поздоровалась и что-то спросила, но даже при большом желании Чонгук не мог сосредоточиться, хотя внимательно на неё посмотрел. Наверное, он снова походил на человека с задержкой в развитии, раз произнести ничего не мог. Он бы не удивился, если бы она узнала его по молчаливому хлопанью глазами. На самом деле, она выглядела иначе: лучше, даже в вечернем свете фар и фонарей. Желтоватый оттенок лица пропал, его заменял более здоровый и розоватый, особенно на щеках и кончике носа, потому что на улице всё ещё было холодно. Её волосы по-прежнему были длинными, но теперь переливались здоровым блеском. А глаза горели точь-в-точь так же. — Чонгук меня подвёз. Это моя мама, со мной всё будет в порядке, — уже нервно хихикнул Чимин от его внезапной напористости и аккуратно отстранил едва касающиеся его руки пальцы. — Спокойной ночи. Это случайность, верно? Просто у Чимина была копия той матери, что и у парня из больницы. Может быть, у неё двое сыновей? И обоих она звала Мин-и. Абсурд, который он пытался оправдать. Как Чонгук мог не узнать его, когда несколько раз смотрел на Пака в упор? Он изменился? Абсолютно. Он изменился настолько, что его невозможно было узнать? Теперь уже Чон не был уверен, потому что всё вдруг стало говорить об обратном. Долбанные розовые кроссовки в их первую встречу! Почему в тот вечер, уезжая, он не настоял на своём «сдвиге» и не вышел к Чимину из машины с просьбой посмотреть на него? Частично Юнги был прав, когда говорил, что тот самый парень был у него под носом. Чон буквально приклеился к асфальту под белыми кедами, когда дверь-калитка за Чимином и его мамой закрылась.