— 2012 год —
Будь у него больше опыта, смелости, уверенности и меньше страха угробить машину нового и единственного на сегодня друга, он бы, вероятно, ушёл от погони этой ночью. От полицейского седана, наглым образом сорвавшего один из серьёзных для него заездов, который мог бы стать проверкой на вшивость. Но не сегодня. Сегодня его вводили в состояние стресса моргающими фарами, которые слепили в отражении зеркала заднего вида, и звуковой сиреной, которая даже при закрытых окнах давила на барабанные перепонки. Возможно, если бы Юнги сейчас сидел рядом и говорил ему давить на газ, он бы так и сделал, пусть и по-прежнему бы сомневался, что способен будет скрыться на радаре более опытных людей. В преследовании точно. Но Юнги не было, и в машине Чонгук находился один, когда полицейский автомобиль упал ему на хвост и выдавал предупреждения в громкоговоритель. Он почти привык, что полиция была неотъемлемой частью его жизнью, и уже представлял, как и чем всё закончится. Допуская даже то, что, после реакции тётки на это правонарушение, он ещё долго не сможет просто сесть, не то что сесть за руль. После очередного требования прижаться к обочине и остановиться, Чон повиновался и даже вышел из машины. Он ожидал, что его снова в буквальном смысле повяжут, не обращая внимания на юный возраст. Сегодня за ним следовал один из тех, кто уже держал его в участке и кто уже привозил его туда. Так что для них обоих это не было чем-то новым. Но сегодня коп лишь попросил его повернуться лицом к машине и даже не просил лечь лицом на капот. Хотя Чонгук не был уверен, что в последний раз такой приказ отдавал именно он, а не напарник. — Что опять у тебя с руками? — услышал Чон вопрос и вдруг понял, что на нём не было его старой изношенной толстовки, которая скрыла бы неприглядные следы на коже. Вроде бы мерзко, когда он представлял, в каком свете его выставит тётка или вовсе сами полицейские, но, видимо, на данный момент он так устал, что уже плевать хотел. Отвечать он на вопрос не стал. Какой смысл в его словах, если потом тётка объяснит это тем, что он дерётся? Да так, что на нём остаются синяки там, где при обычной дежурной драке они вряд ли могут проявиться. Это же не сбитые костяшки или рассечённая бровь. Но кого это вообще волновало? Худшим в его возрасте было то, что его не могли просто увезти в отдел полиции, продержать до утра и не сообщить о нём опекунам. А значит, они могли лишь замкнуть вечный круг. Если бы он хотя бы выглядел взрослее, а не на свои четырнадцать, он бы снова попробовал сбежать. Но сейчас это казалось бессмысленным. Его внешность здесь была очень примечательной, потрёпанный внешний вид многим сообщал о бродяжничестве, нелюдимость тоже бросалась в глаза. И поэтому о нём часто сообщали даже тогда, когда он ничего не делал. — Залезай в машину, — отступившись, сказал ему полицейский и направил его рукой к задней двери белого седана с полицейской раскраской. Хотя бы не толкал. Несмотря на то, что Чон видел его всего в третий раз за свою жизнь, сегодня мужчина был один и, кажется, теперь он вообще не занимался патрулированием, но за каким-то чёртом преследовал его сам. Потому что Чонгук подросток? Весь путь они ехали в полном молчании. Но вместо того чтобы привычно уставиться взглядом в боковое окно, Чонгук изучал его. На безымянном пальце левой руки у мужчины блестело кольцо. И выглядел он сбоку… нормальным. Как обычный уравновешенный человек. А в его жизни встречи с такими людьми были редкостью. В какой-то момент Чон подумал, что этот коп включит в себе всё своё снисхождение и неземную любовь к детям, отбившихся от рук, и сразу увезёт его домой. Тем более что адрес он, кажется, прекрасно помнил. Разве не поэтому он свернул на улицу, сбавил скорость и внимательным взглядом проводил злосчастный дом с горящими окнами в нелюдимом районе? Но останавливаться полицейский не стал. И как только чуть придавил педаль газа, увеличив скорость, Чонгук шумно задышал. Всё это время он даже не заметил, как затаил дыхание, предугадывая настроение своей тётки. Ведь необязательно всё было бы плохо. Иногда ей было не до него, и она даже могла оставить его в покое. Какая разница, что это было нечасто? Было же. Своей одышкой он привлёк к себе нежеланное внимание. Но дальше брошенного взгляда в зеркало заднего вида дело тоже не пошло. Они всё-таки добрались до спящего в это время полицейского участка. По крайней мере, внутри было пугающе тихо. Только шум от слепящих глаза плафонов наполнял всё помещение. Они прошли внутрь, мимо молодого парня, который, кажется, работал здесь совсем недавно. Чонгука ожидаемо поместили в пустую камеру и закрыли решётчатую дверь. — Подожди здесь, я сейчас приду, — бросил полицейский, словно у Чонгука был выбор не ждать его. По шаблону он должен был вернуться со словами о том, что они связались с родными и те вскоре будут здесь, чтобы можно было взять объяснения с него и тётки с дядей и отпустить Чонгука домой. Но на этот раз он ошибся. Своим «сейчас» полицейский обозначил около десяти минут своего отсутствия. Он открыл камеру и долго убеждал Чонгука выйти, в то время как он не особенно понимал, что происходит или что ему на этот раз предстоит. Мужчина отвёл его в какую-то тесную каморку с чёрным кожаным диванчиком и опущенными жалюзи на окне, которое выходило не на улицу, а в основной зал полицейского участка. Комнатка походила на какой-то одноместный зал ожидания на старом вокзале. — Прости, у нас здесь только кофе. Могу разбавить кипятком, чтобы было не так приторно, — говорил мужчина, удерживая кончиками пальцев стаканчик. Но Чонгук взял из его рук напиток и сделал глоток кошмарной тёмной жидкости. Сахара у них тоже не водилось? Спрашивать не стал. Да и не успел бы, так как коп спросил: — Помнишь, как меня зовут? Я Фил. Не хочешь рассказать, что у тебя происходит и откуда у тебя появляются синяки?— 2020 год —
Наудачу дальше камеры или временного изолятора у него путешествий не было. До сих пор. Но теперь ему предстояло пройти всё: от карантинной камеры и следственного изолятора до тюрьмы. О том, что что-то идёт не так, Чонгук понял быстро. За несколько недель с адвокатом, который должен был быть ему предоставлен по умолчанию, он виделся всего один раз, в самом начале. Так что как только он перестал приходить, было ясно, что кому-то это было невыгодно. Он понятия не имел, что сейчас было с Тэхёном и его отцом, но очевидно, что их отработанные механизмы или заранее отданные команды работали на ура. Об этом ему ещё говорило и то, что после проведённой недели в СИЗО ему объявили, что суд состоится завтра. А ведь обычно его ждут как минимум несколько месяцев. Условия его содержания тоже полыхали воображаемым тревожным красным светом, потому что камера была рассчитана на двоих. И поместили его к мужику, который явно был настроен враждебно, раз в первый же день попытался прикончить его. Странно, что камера на двоих, а не на четверых или шестерых. Возможно, тогда всё бы получилось, потому что против такого количества не спасовать невозможно. Но дело, вероятно, было в том, что с одним участником и одним свидетелем было проще замять всё без большого шума? Он понятия не имел, какие порядки и законы были в подобных учреждениях. Несмотря на то, что его друзья в Лос-Анджелесе часто запугивали его кошмарными рассказами и прогнозами в попытке отрезвить, в подробности никто не вдавался. А жаль. Кажется, именно сейчас он в них дико нуждался. У него не было иллюзий. И даже если бы он загремел в такой изолятор в Америке, он бы не рассчитывал на то, что его кто-то вытащит. Возможно, потому, что его окружали те, кто действительно боролся за справедливость. И случай с его тёткой был самым ярким примером. Но даже если бы он думал и представлял своё лёгкое освобождение, в нём бы точно не было никакого блондина, который появился у его камеры сразу, как его соседа забрали на допрос. Чонгук молча наблюдал за тем, как один из охранников открывал решётчатую дверь, а следом… уходил. Лиён без слов указал ему кивком головы на выход. — Мило, — заметил Чонгук, не собираясь играть в его очередную игру. — Но я думал, это будет Тэхён. — Над ним уже работают, — ответил блондин. — Выходи. Кажется, я говорил, что расскажу тебе про отца, если ты мне поможешь. — Не было такого. Мы договаривались, что ты уберёшь с дороги Тэхёна. Мне от тебя больше ничего не нужно. Я не собираюсь работать на тебя. — Зря, — без особой охоты и интереса ответил Ли. Похоже, ему давно было глубоко плевать на Чонгука. А ещё будто бы он оказался здесь не по своей инициативе. Кому, чёрт возьми, он опять сдался? Господи… Лучше бы он никогда не садился за руль, раз после демонстрации своих навыков за ним решили устроить охоту. Сильно сомнительно, что других парней, умеющих справляться со скоростью, быстрой реакцией и манёвренностью, был дефицит. — Выходить будешь, нет? Что, так понравилось сидеть? — Я лучше отсижу, чем свяжусь с тобой. — Блять… — обронил он и полез в карман за звонящим телефоном. Он буквально застрял в дверях, пока недовольно отвечал на звонок в на удивление пустом коридоре. Пожалуй, Чонгук бы не хотел иметь возможности избавиться от охранников одним лишь появлением. Разве это не говорило о том, что человек был наделён властью в криминальной среде? С Лиёном он бы не вышел, даже если бы тот пришёл с неожиданным заявлением о том, что раздобыл машину времени. Уж больно это смахивало на мышеловку, в которую он пытался заманить его кусочком сыра. Меньше всего бы Чон хотел узнать, что за своё освобождение он должен будет по-настоящему стать наркокурьером. Его не настолько пугало многолетнее заключение, чтобы хвататься за его якобы помощь, как за спасение. — На, это тебя, — сунул ему Лиён свой мобильник, когда вошёл в камеру. Никаких объяснений он больше не давал, а Чонгук плевать хотел на того, кто жаждал разговора с ним. Опять какой-нибудь урод? Опять какая-нибудь сделка, от которых его уже тошнило? — Возьми, блять, трубку! Хотя он слышал, что Ли разговаривал не на корейском, а на английском. Но, может, нарочно, прикидываясь глупцом и заранее обеспечивая себе путь к отступлению, Чонгук сперва спросил на корейском: — Кто это? — Джей-Кей? — услышал он настороженный голос Фила. — Нет, — мгновенно ответил он уже на английском, потому что не собирался никому давать способ надавить на него. В данном случае — не собирался признавать в присутствии человека, которому он не доверял, что у него вообще есть какой-то близкий круг людей. Лучше он до последнего будет прикидываться одиноким человеком. А учитывая, что чаще всего именно так он себя и ощущал, сделать это было несложно. К сожалению, Фил не был дураком. Слышало бы его начальство. Лишний бы раз убедились, что он заслуженно занимал свою должность. А может, и неплохо было бы дать ему уже место начальника полиции. — Слушай, малыш, — продолжал американский друг, — мы не знакомы и ты ничего про меня не знаешь, но ты можешь выйти. Позвони, когда будет возможность. Всё понял? — Нет. — Объясню всё потом. — Нет! — Если ты сейчас спокойно выйдешь, то создашь мне меньше проблем. Я всё ещё надеюсь не потерять работу. Если ты помнишь, то он тот, кто копал под тебя. А я копнул под него и пригрозил. Ты же ему подсобил с наркотой? Выходи, потом поговорим. У тебя мало времени. То ли последняя фраза на него так подействовала, то ли беспокойство за друга, но он сбросил вызов и поднялся с места. Лиён тянулся к телефону, а сам передавал ему пакет. Как потом оказалось, с вещами. — Переодевайся и иди на выход, — наказал Ли и вслед за пакетом передал ему серую синтепоновую куртку, которая, кажется, должна была быть у Чимина. Или выброшенной в больничную урну. К счастью, молчание всегда давалось Чонгуку легко, так что вопросов он не задавал. Он снял тюремный комбинезон оранжевого цвета, хотя по сути даже на зоне ещё не был. Переоделся в серые джинсы и футболку и надел свою родную куртку. В пакете он нашёл ещё один пакет, но пластиковый и прозрачный. В нём находился мёртвый из-за севшей батареи телефон и документы, которые были при нём в момент ареста три недели назад. Он не чувствовал себя блатным, когда проходил через решётчатые двери длинного коридора и когда ему открывали двери на улицу. Странно, но он по-прежнему ощущал собственное поражение, на которое, впрочем, ему было глубоко плевать. От входа до ворот нужно было пройти небольшое расстояние. И, по идее, его могли вернуть на место в любую минуту. Но этого не произошло. Напротив, ворота перед ним распахнулись внутрь, и он увидел сначала серебристые волосы, горящую сигарету, а следом и чёрный седан. Значит, он опять курил. — Не думай, что мы квиты. Знаешь, сколько раз я вытаскивал тебя из задницы? Ты всё равно у меня в долгу… — в своём привычном тоне говорил Юнги, но Чон оборвал его тираду, когда без слов подошёл и обнял его. Чонгук уже и не помнит, когда в последний раз делал это. Хотя у него было много вопросов, главным из которых был, пожалуй, тот, как они с Филом вообще спелись, если раньше не выносили друг друга. Фил точно. Юнги, скорее, насмехался над его негодованием. Следующими вопросами были, как и на кого они надавили, если полиция была ни при чём. И чем можно было пригрозить Лиёну, раз тот вызволил его из камеры в буквальном смысле. Но сейчас Чон был настолько измотан этими интригами, которых раньше в его жизни не было, что не хотел вдаваться в детали сию минуту. — Живой? — настороженно спросил Мин, когда Чонгук отпустил его. Чон лишь молча кивнул. Может, из-за того, что в последнее время он почти не разговаривал или в принципе сейчас не особенно был расположен к разговорам, он вновь был в своём привычном молчаливом облике. — Садись, тебе пора домой, — в каком-то заботливом тоне сказал Юнги. Возможно, сам расчувствовался, хоть и не подавал виду. Чонгук даже не стремился за руль. Наверное, даже если бы вдруг здесь оказалась его тёмно-серая «ауди» с лопнувшим лобовым, он бы уступил водительское место другу. А может, он пока в принципе хотел откреститься от всего, что имело четыре колеса и руль. Поэтому он не задумываясь сел на переднее пассажирское. — Хён, где моя машина? — Около моего дома. Куда тебя везти? — Я хочу в душ и подстричься, — поделился Чон, встряхнув пальцами отросшие за почти месяц волосы. Честно говоря, он собирался убрать не только новую появившуюся длину, а почти всё. До короткой стрижки. — А потом хочу попросить тебя кое-куда свозить меня. Я не доеду сам. Поедем к тебе? Юнги ничего не ответил, только обвёл его внимательным взглядом и тронулся с места. — Как Чимин? — Уже дней десять как дома, — с каким-то странным воодушевлением, а не привычным равнодушием, ответил Юнги. — Ему сняли гипс с лодыжки, была небольшая трещина. Сейчас он вроде нормально, я вчера его видел. Позвони и спроси сам. — Не хочу. — Ну извини, я уже успел написать ему, что жду тебя возле ворот. Он знает, что ты должен выйти сегодня, — сообщил Мин и бросил на него короткий изучающий взгляд. — Жалеешь, что ввязался в это из-за него? — Нет. При чём здесь это? Если надо, готов повторить, — ни капли не задумываясь, ответил Чонгук. — Просто не хочу, и всё. Это так важно? Юнги вздохнул. Кто бы сомневался, что он понимал его слишком хорошо. Хотя иногда Мин казался довольно чёрствым или скептически настроенным, за столько лет он успел изучить Чонгука, как свои пять пальцев. Честно говоря, иногда это мешало. Например, в такие моменты, как сейчас, когда Чон не хотел, чтобы он обращал своё внимание на его слова или поведение. Лучше бы он игнорировал это, чем копался в его чувствах. — У тебя есть язык, голос и способность говорить, — озвучил Юнги очевидное. — Расскажи ему всё сам, а не жди, что он неожиданно вспомнит о тебе. — Не хочу. Я сделал то, что хотел. Главное, чтобы у него всё было нормально. — Какой же ты ещё долбоёб, мелкий. — Закрыли тему. Ему понадобилось часа три, чтобы принять душ в чужом доме и подстричь волосы до короткой стрижки в ближайшей цирюльне. Возможно, если бы у него было место, которое он по-настоящему бы ощущал своим домом, он бы непременно стремился именно туда. Но такого не было. Кажется, сейчас он ненавидел свою съёмную квартиру, которая была проплачена на год вперёд, ещё больше, чем раньше. Именно сейчас она ещё сильнее ассоциировалась у него с чёрной дырой, в которую он не хотел возвращаться. Выйдя из парикмахерской, с непривычки он трогал ёршик на голове до тех пор, пока не сел на пассажирское сиденье старого чёрного седана. Сегодня было сравнительно тепло, а Юнги был вовсе в чёрной джинсовке. Но Чонгук оставался в серой куртке, предполагая наперёд, что его может охватить нервный озноб в любой момент. За руль он опять не садился, потому что попросил Юнги отвезти его на кладбище. Честно говоря, он думал об этом все последние недели и не один раз успел представить, что будет чувствовать, когда окажется на месте. Но никакой внезапный порыв чувств, кроме ожидаемого чувства вины и невыносимой потери, не охватил его. Юнги молчал всю дорогу, даже не сказал ни слова о его короткой стрижке. Так что когда Чонгуку уже было тяжело сидеть в молчании, он, будто защищаясь от собственных чувств, спросил: — Ну что, я больше не буду для тебя кудрявым бараном? — Дерьмо, — слишком резко бросил Юнги. Кажется, если бы они не сидели в салоне его машины, он бы сплюнул от злости. — Ты из-за меня состриг всё? Я говорил любя, идиот! — Успокойся, ты ни при чём, я просто пошутил, — признался Чонгук, когда понял, что задел его этим, а хотел, наоборот, расшевелить. — Я всё состриг, потому что захотел. Если даже раньше ты меня не гнобил, сомневаюсь, что ты начнёшь делать это сейчас. Так что я ничего такого не думаю о тебе. — Надеюсь. — Как вы заставили Лиёна достать меня оттуда? — опять меняя фокус, продолжил Чонгук. — Его отец работает в правительстве. — И что? Разве это не показатель того, что связей у него до хрена? — Есть такая штука как репутация, мелкий, — чуть ли не деловым тоном ответил Мин. Довольно редко он разговаривал с ним, как с младшим. Несмотря на разницу в возрасте, они почти всегда были на равных. Хотя сейчас Чонгук вовсе не думал, что тот пытался учить его чему-то, но слушать было… забавно? Смешно? — Даже если он сможет замять любой скандал, это не значит, что осадка и последствий не будет. Это же сработало. Выходить из тачки собираешься или успел прирасти к сиденью? — Не собираюсь. — Ты сказал, что сам не доедешь, я тебя привёз. Иди. Сходить с тобой? — без намёка на издёвку поинтересовался он. — Я не пойду, хён. Просто хотел приехать. — Мелкий... — Я не готов, — сознался Чонгук. — Но хотел приехать. Вдруг больше не будет возможности. — Что это значит? Что опять ты успел запустить в свою ёбаную башку за эти недели? — Думаю уехать отсюда. — Ты собирался вернуться и остаться здесь насовсем. Что этот белобрысый рассказал тебе об отце? — Ничего, я не дал ему рассказать. Не хочу слышать об отце от того, кому я не верю. Если бы хотел, чтобы он мне рассказал, я бы согласился в самом начале на всё. — Это из-за Чимина? Чонгук... — Не знаю, понятно? — ощетинился он. А ещё, кажется, врал. Потому что… да? Из-за Чимина в первую очередь. В последующую — из-за всего остального. — Может быть. Я успел о многом подумать. И мне кажется, что я опять начал... Неважно. Не могу ему врать и сказать тоже не могу. — Давай я скажу? — Только попробуй, — без угрозы в голосе ответил Чон. — Ты меня на понт берёшь? Думаешь, не смогу? — Нет, просто я тебе этого не прощу, если ты это сделаешь. Я серьёзно. Я не хочу такого, понятно? Поехали обратно. — Я говорил с Филом о тебе и Чимине. — Рад, что вы нашли общую тему, но мне неинтересно. Поехали уже, — попросил Чонгук. В попытке придать своим словам серьёзности, а ещё донести смысл того, что разговор окончен, он повернулся к окну и замолчал. Юнги не пытал его. Только тихо вздохнул и направил машину обратно к своему дому.— 2012 год —
— Милый, — стучала мама в дверь ванной. — Прости, но с тобой всё нормально? Ты там уже больше двух часов. Справедливое замечание, ведь у них даже ванны не было, только старая душевая кабинка с подтекающим снизу поддоном. — Я сейчас выйду! — вибрирующим от волнения голосом бросил Чимин. Думал ли он, что когда-нибудь будет зависать перед своим зеркальным отражением так часто? Около получаса он собирался с духом, прежде чем вскрыть упаковку с краской. Красился, мылся, сушил волосы. А потом ещё около получаса пытался привыкнуть к тому, что получилось. Хотя он следовал инструкции и не оставлял краску дольше необходимого, она быстро и жадно въелась в его волосы не тёмным каштаном, а крепким оттенком эспрессо. Как бы он ни хотел пробыть здесь ещё больше, всё же вряд ли бы ему помогло и к тому же это было уже неприличным. В конце концов, он жил в этой квартире не один, а маме из-за лекарств всё ещё чаще обычного требовалась ванная комната. Так что он открыл дверь и вышел в пустой коридор. Он и не думал, что она будет поджидать его снаружи, ведь это вполне было похоже на Юнджин. А возможно, дело было в её нестабильном самочувствии. Но маму Чимин нашёл в спальне, она сидела на кровати и упиралась правой рукой в матрас под собой. — Ты решил перекрасить волосы? — удивилась она, когда Пак неуверенно вошёл в комнату, как обычно, рассыпаясь в извинениях и устраиваясь перед ней на полу. До этого вопроса ещё и делал вид, будто ничего не произошло, и надеялся, что, если он не будет смотреть ей в глаза, мама ничего не заметит. — Да. Тебе не нравится? — А тебе нравится? — Ну... я ещё не привык, поэтому кажется необычным, — аккуратно начал Чимин, потому что действительно не хотел торопиться с выводами. — Разве я не стал выглядеть старше? Как будто мне двадцать пять, а не шестнадцать. — Но почему? Я думала, тебе нравился розовый. — Я запутался. И Тэхён предложил мне перекраситься, чтобы перелистнуть всю эту историю… ну… с твоей болезнью, — пояснил Чимин, пряча в словах почти два года позорной работы. — Я долго думал, в какой, но мы остановились на моём естественном цвете. Тэ хотел сводить меня в салон к знакомому стилисту... Я же говорил, что он невинный медвежонок. А если бы на моём месте был тот, кто мог бы его одурачить? В общем, я купил самую недорогую краску и перекрасился сам. Но она сильно въелась в волосы. Может быть, я их сильно испортил? Но я думаю, когда отрастут мои, будет лучше. Ты так не думаешь? И может быть, они наконец-то восстановятся? Они очень сильно выпадали у меня последнее время и стали очень сухими и непослушными. Думаю, я убийца собственных волос. — Мин-и… Тебе необязательно ходить с тем цветом, который тебе не нравится, пока не отрастут твои волосы. Почему ты не скажешь мне, что тебе нужны деньги на парикмахерскую? — Мам, у меня есть деньги. Я же не говорил, что мне не нравится. Мне непривычно, но всё в порядке. Я немного побуду таким, а потом подумаю. Я же только покрасился. Какой должна быть моя реакция? По-моему, когда я перекрасился в розовый, я тоже шарахался самого себя. — Не совсем. Ты неделю привыкал и часто смотрел на себя в зеркало. — Вот видишь! — Да, и повторял, как тебе нравится цвет сахарной ваты. Ты был в восторге. Не помнишь? Ничего, — словно самой себе, сказала она и погладила его по волосам. — Ты походишь и поймёшь, кого ты видишь в зеркале с этими волосами. Если понравится этот человек, то ты не ошибся. — Я кажусь себе серьёзнее и взрослее с такими волосами. Может быть, теперь у нас всё будет по-другому. — У тебя, — тепло улыбнулась Юнджин и вновь ласково провела рукой по обновлённым волосам сына. — Ты в последнее время был угрюмым. Пусть этот цвет принесёт тебе больше радости.— 2020 год —
— Мам! — взволнованным голосом крикнул Чимин с кухни. — Вода закипела! Юнджин вошла в кухню в домашнем брючном костюме, завязывая волосы в пучок. Её лицо было особенно свежим после долгой дневной прогулки с Чимином. — Не хочешь научиться обращаться с ней? Если ты говоришь, что съедешь, когда тебя возьмут на работу, то чем ты будешь питаться? Будешь варить каждый день рамен? — Да, и покупать омук и токпокки по дороге домой, — ответил Чимин и едва не хихикнул, когда заметил её сокрушённый вздох. — А раз в неделю приходить к тебе. На деле подобные непринуждённые реплики служили неплохим отвлечением. Все полторы недели, которые он был дома. Но сегодня особенно. С самого утра Чимина бросало в несвойственный ему юмор или неожиданную болтовню, потому что он хотел переключить своё сознание с одной конкретной мысли. — Ты ещё не поговорил со своим новым другом? — заметив это, поинтересовалась госпожа Пак. — Он отдыхает? Хорошо себя чувствует? — Не знаю, — признался Чимин и в сотый раз с утра оторвал глаза от экрана телефона. — Я жду, когда он мне ответит. Прости, если тебя это нервирует. Я волнуюсь и хочу увидеть его. — Я понимаю, он многое сделал. Конечно, тебе хочется его отблагодарить. — Не только это. Я просто хочу поговорить с ним. Надеюсь, он в порядке и ответит мне позже. Юнги забрал его ещё утром, — продолжал болтать Чимин, но вдруг заметил, как её губы растянулись в тёплой улыбке, хотя сама она занималась овощами. — Что я сказал? — Ничего. Мне приятно видеть, что ты общаешься с другими людьми. — Мама Намджуна меня ненавидит… — Не думай об этом. Она скорбит, поэтому наговорила лишнего. Чимин замолчал и опустил голову. К сожалению, его не было на похоронах, но как только его выписали из больницы, он первым делом съездил в колумбарий. Удивительно, но тем, кто вызвался его подвезти, был Юнги. Наверное, с гипсом на ноге Пак тогда выглядел пугающе? Или жалко. Хотя Чимин старался не задерживаться и обернуться быстро, всё равно чувствовал неловкость. Может, потому, что в машину он вернулся в отвратительном настроении, еле сдерживая слёзы, после того как на выходе столкнулся с мамой Намджуна. Он и не думал, что она будет относиться к нему с привычным дружелюбием. Но и не думал, что она буквально озвучит его собственные мысли о причастности и чувстве вины. И пусть она не знала деталей, а только вспоминала и подставляла старые слухи, которые каждый, кому не лень, во время его школьных лет подбирал с земли. — Через неделю будет месяц, как это случилось, и я опять туда пойду. Мам… — Он вздохнул со всех плеч и поднял голову, из-за молчания предположив, что она его уже не слушала. Но Юнджин что-то тихо промычала. — Ты говорила, что расскажешь мне, откуда ты узнала, что я в больнице. Опять не скажешь? Её улыбка вновь стала тёплой и загадочной, словно только что узнала, на чём держится мир, но из вредности тянула время перед тем, как рассказать об этом родному сыну. — Полагаю… сегодня я могу тебе сказать. — Сегодня или сейчас? Пожалуйста. Это так сложно? Мне просто интересно. Я больше не буду ни о чём спрашивать! — Я узнала от твоего секретного друга, — спокойно и коротко ответила Юнджин. — Что? Какого секретного друга? — Разве у тебя не было секретного друга? Его выражение лица было самым нелепым на свете. Похоже на глупый стоп-кадр. — Мне ещё раз повторить? — уточнила мама. — Он даже привёз тебя в ту больницу. Называла ли она так кого-либо ещё хотя бы раз на его памяти? Нет. Был ли у Чимина хоть какой-то вариант, кроме него? Нет. Но они с мамой уже давно не обращались к этому словосочетанию, поэтому Пак не сразу сориентировался в её таинственном ответе. И для этого пришлось пробивать стену между прошлым и настоящим и сопоставлять между собой то, что казалось абсолютно несопоставимым. Он думал, что задохнётся на месте, когда дыхание спёрло, и он почувствовал себя… а кем, собственно, он себя почувствовал? Можно было сказать, что это объясняло всё? Почему казалось, что нельзя и что это не объясняло ничего? Он хотел его увидеть на протяжении двух недель и сегодня с самого утра он ждал, что Чонгук выйдет на связь. В чём же была ощутимая разница? До этого момента он не думал, что боится его потерять. Как оказалось, опять. — О боже… — очнулся наконец Чимин и подорвался с места. Наспех он переоделся в синие и свободные джинсы, обулся и, хотя на улице было тепло настолько, что легко можно было быть в плаще или ветровке, Чимин надел свою чёрную безразмерную куртку на случай, если его начнёт знобить от волнения. Он больше ничего у неё не уточнял. Не стал спрашивать, уверена ли она, что имела в виду Чонгука. Это было глупо, когда после её слов факты сошлись и нашли точку сосредоточения в одном-единственном человеке. И куда он только смотрел, если после первой встречи во второй раз для них обоих, Чимину в глаза не бросилось и не показалось ничего странного? Пока он обувался, то едва не подскуливал от обиды. — Я взял телефон и буду на связи, ладно? — говорил он, когда мама вышла в прихожую. — Мне надо поговорить с Чонгуком, и я могу задержаться. Не теряй меня. Я тебя люблю. — Если потеряю, у меня теперь есть и его номер. Я тоже тебя люблю, солнышко. Чимин даже пискнул, когда услышал слова про номер, и выскользнул из квартиры в тёплые объятия тёмного вечера. Если бы сегодня был самый обычный день, он бы ни за что не поехал на такси. Просто потому, что это было бессмысленным расточительством при условии, что ему всё ещё не перезвонили с первого собеседования. Но именно сейчас ему важна была срочность, и он готов был вернуться обратно пешком, чтобы снизить чувство вины перед самим собой в таком, казалось бы, глупом моменте.KakaoTalk
кому: Чонгук
«Я возле твоего дома. Мне нужно с тобой поговорить.»
Чимин
«Юнги сказал, что ты ушёл от него пешком час назад. Что у тебя с телефоном и где ты? Я не могу до тебя дозвониться!»
Чимин
«Я не собираюсь уходить, пока ты не придёшь. Чонгук, включи телефон, пожалуйста.»
Дальше подъезда он не отходил, но за два часа успел находить дневную норму шагов. За это время он успел позлиться на себя, позлиться на Чонгука, вновь испытать чувство вины и дважды едва не заплакал. Он буквально наматывал круги по тротуару, хотя всё ещё по привычке боялся давать большую нагрузку правой ноге, поэтому немного прихрамывал. Он даже не представлял, как всё должно было случиться. И почему сейчас, когда он уже знал, что тот, кого он так долго ждал, все последние и самые сложные месяцы был рядом, приходилось ждать ещё? Разве это ожидание не должно было закончиться сразу? Он готов был плакать от бессилия. Если бы он не боялся оставить свой импровизированный пост наблюдателя и пропустить Чонгука, он бы отправился искать его на улицах Саратоги. Как он вообще мог выключить телефон в первый день освобождения? Разве у него мало людей, которые хотели бы услышать, что с ним всё хорошо? Ну ладно Чимин, вряд ли он занимал такое важное место в его жизни, но как же его друзья в Америке? Разве они не хотели бы связаться с ним? И почему он не хотел вернуться домой после трёхнедельного заключения? Разве ему не хотелось запереться дома и не выходить оттуда пару дней? И куда он мог пойти после Юнги, если сам Мин сказал, что дорога занимает меньше часа? Надоел он ему за эти недели или нет, Чимин достал телефон, чтобы заставить Юнги выйти из дома, сесть в тачку и поискать Чонгука, пока Чимин сторожит входную дверь в многоэтажный дом. Или наоборот: пусть сторожит дверь, а Чимин поищет. Невелика разница. Главное, найти его. Но он успел только достать телефон и открыть страницу с последними вызовами, когда Чонгук появился на горизонте. Его волосы теперь были коротко остриженными, серая куртка была нараспашку, и он плёлся со скоростью улитки. Поэтому его путь был таким долгим? На улице уже давно было темно, а возле дома горел лишь один фонарь, который не позволял во всей красе рассмотреть всё ещё мальчишеское лицо, возможную улыбку, которую Чимин узнал бы из тысячи, или распахнутые, как у Бемби, и чаще любопытные глаза. По всей видимости, Чимина он увидеть не ожидал. И как будто бы даже не хотел. И, несмотря на то, что увидел он его в последний момент, так как смотрел под ноги, умудрился остановиться шагах в пяти. — Я в порядке, — заметив тень беспокойства и опередив все вопросы, заявил Чимин. — Я приехал, потому что мне надо было тебя увидеть. Я тебе звонил и писал. — Телефон не заряжен, — коротко ответил Чонгук. Судя по нему, можно было сделать уверенный вывод, что Чимин выбрал неподходящий момент. Но всё было наоборот. Пак был уверен, что это и есть то мгновение, когда он может стать… нужным ему? Ведь по сути он не сделал для Чона ровным счётом ничего с тех пор, как они узнали друг друга заново. Ну что он сделал? Пытался один раз помочь ему с панической атакой, а после только подкидывал новых проблем? Так себе достижение по сравнению с тем, что делал для него Чонгук. — А ты в порядке? — продолжал Чимин, хотя вряд ли нужен ещё ответ, если один уже был написан на лице. — Не знаю, — ответил Чонгук. Хотя бы честно. И хотя бы не отвечал так, как в тот день накануне гонки. В тот раз он сказал похоже: что не знает, что ответить. Но после добавил фразу «но буду», как будто она должна была перечеркнуть все терзающие его чувства. Пак сейчас не думал выводить его на беседу о том, что случилось или что его волновало. Потому что не хотел откладывать другой разговор. К тому же… Почему-то он чувствовал, что это им обоим было нужнее. Возможно, часть их проблем, хотя бы внутренних, отстегнётся. А может, это даже поможет решить что-то более существенное, если они оба будут знать, какое отношение они имели к друг другу. — Как ты меня нашёл? — в лоб спросил Чимин, намекая на то, что не даст им обоим сдвинуться с тёмной улицы, пока он не получит необходимые ответы. Он вдруг вспомнил первый случай в автосалоне и добавил: — Второй раз. Чонгук только неопределённо и почти равнодушно повёл плечами. Даже теперь сравнивать Чонгука и Клубничку намеренно или нет было крайне странно. Да, несмотря на очевидные отличия, у них, вероятно, многое было общим. Например, то, благодаря чему Чимин мог определять его настроение и теперь уже неосознанно проводить линию к прошлому. Это помогало понять, что дело было не в нём и что, кажется, у Чонгука выдался тяжёлый день. Или целая жизнь? Поэтому когда Чонгук оставил его вопрос без внятного ответа, прям как раньше, Чимин перешёл к следующему: — Ты сказал моей маме, что я в больнице? — Да. — Зачем? Чонгук вновь пожал плечами. Но на этот вопрос решил ответить подробнее: — Не хотел, чтобы ты был один. Точнее, я хотел, чтобы рядом с тобой был близкий человек. Я не говорил ей, что случилось, чтобы у тебя была возможность выкрутиться. Просто сказал, что привёз тебя в больницу. Мне дали звонок не сразу, поэтому я опоздал на несколько дней… Будешь говорить, что это не моё дело? Если бы можно было просто обнять его и ничего не говорить, он бы так и сделал. Но чувствовал, что эту привилегию утратил ещё девять лет назад. А может, и нет. Даже если бы он обнял его сейчас, счищая, словно снегоуборочная машина выпавшие за зимнюю ночь осадки, всю неумело подготовленную почву для разговора, потому что никогда ранее этого не делал, это бы не дало ему всех ответов. К тому же у него практически не было серьёзных разговоров в жизни, и он не особенно понимал, как они происходят и как их закончить. Разве что был один на пьяную голову, но даже тот был с Чонгуком. — Не буду, — ответил Пак очевидное. — Что ещё ты ей сказал? — Ничего, — врал Чон. Или защищался. Или врал и защищался разом. Хотя он даже не пытался сделать одно-единственное слово убедительным, будто от бессилия, а вовсе не нарочно, как сделал бы Тэхён, оставляя хвостик для тревожности, подозрений и откровенной паранойи. — Тогда можно спросить? Мы знакомы несколько месяцев, но ты ни разу при мне не улыбался. Почему? — Потому что редко это делаю, — логично ответил Чонгук. И вполне очевидно. Вряд ли редкие искренние улыбки появляются по щелчку пальцев. — Можешь ответить по-другому? «Редко» не значит «никогда». У нас уже были забавные моменты, но тебя каждый раз что-то останавливало. Как тогда, в машине. Я не думаю, что ты до сих это делаешь только тогда, когда тебя подкупают мороженым. Ты боялся, что я тебя узнаю? Боже… Неужели он действительно не понимал, о чём шла речь до этого вопроса? Чимин всё ещё сохранял нейтралитет, мягкую подачу и спокойное выражение лица. Но Чонгук был взволнован, и поэтому его речь вновь стала обрывистой и неспешной, как несколько месяцев назад. — Не делай вид, что ты не понимаешь, о чём я говорю, — наперёд попросил Чимин. — Ты не хотел, чтобы я тебя узнал? — Наоборот… Не хотел увидеть, что ты меня по-прежнему не узнаёшь. — Когда ты понял, что это я? В молчании одному требовались большие усилия, чтобы голос не дрогнул или предательски не заслезились глаза, второму трудно было не опустить взгляд под ноги. Этот момент большого напряжения заставлял кожу принимать вид гусиной и неосознанно подгибать кончики пальцев. А при застёгнутой куртке в груди сильно сквозило. — Я уже знаю, что ты разговариваешь, Чонгук, отмолчаться не получится. — Ты сейчас похож на Юнги. — Это хорошо, потому что он знает, как найти подход к тебе, — заметил Чимин, а сам при этом не был уверен, как лучше устанавливать контакт: давлением или деликатностью. Это тоже было странно, потому что у них ведь уже были откровенные разговоры, но в то время он не задумывался, что делать. Его реакция и реплики были естественными и удачно складывались в умелый подход. Но сейчас Пак боялся сказать что-то не то или не в том тоне, не с тем смыслом, и тем самым всё испортить. — Ответь на вопрос, пожалуйста. Я не буду спрашивать, почему ты не сказал. Я хочу узнать, как давно ты знаешь. — Я узнал в тот день, когда подвозил тебя к маме. Я узнал её лицо. Она изменилась меньше, чем ты, всё-таки… она уже была взрослой, — ответил Чонгук и, как когда-то, прервался на паузу в виде глубокого вдоха и на этот недолгий момент всё же опустил взгляд. — Я до последнего думал, что, может, это не ты или у неё есть ещё один сын… но потом уже было понятно. Это мама тебе рассказала? Я решил, что Юнги. — Мама. Я так и думал, что Юнги что-то знал, он несколько раз говорил что-то странное. Значит, он тоже знает? — Да... Не всё. Но он знал, что был парень, которого я долго называл ягодкой… из-за запаха лесных ягод от волос. Сначала про себя, потом с Юнги… потому что я не знал твоего имени, — объяснил Чон, срываясь на неровный вдох, который сбила слетевшая с губ нервная усмешка. — Ты несколько раз спрашивал, как меня зовут, но сам даже не представился. Ну ладно это… Листочек с номером, который ты мне дал в последний день нашей встречи и который… я потерял. Ты его даже не подписал. Ну и кто так делает? И как я должен был найти тебя? Тем более когда ты перекрасил свои розовые волосы! — Вот почему твоё лицо показалось мне знакомым в первую встречу. Но ты разговаривал, грязно ругался и вёл себя ужасно с этой долбанной курткой. Совсем на себя не похож. Если бы ты улыбнулся, может быть, я бы узнал по улыбке. Но ты и не улыбался. — Я улыбаюсь только за мороженое, — съязвил Чон и вдруг, обрывая разговор на середине, зашагал мимо Чимина к входной двери многоэтажного дома. Пак едва не задохнулся от возмущения и подступающей обиды. — А ну, стой! — Здесь холодно, — коротко бросил Чон через плечо, — пошли внутрь. — Но сегодня тепло. Застегни куртку. Тебя знобит?.. Чонгук! — Ну что?! — не со злостью, а с отчаянием воскликнул он, развернувшись. Если бы в этот момент Чимин заметил на его лице хотя бы тень раздражения, то спеси в нём заметно поубавилось бы. Но, к счастью, ничего подобного не было. — Я ни с кем тебя не сравнивал! С Клубничкой я сравнивал только… — запнулся Пак на месте об имя, как о натуральное препятствие. — И то не по внешности, а по отношению. Я прибежал в больницу через две недели после нашей последней встречи, когда мы с мамой вернулись в город после диагностики, но тебя уже не было! Я ждал, что ты мне напишешь, но от тебя тоже ничего не было, я волновался. Ты был мне нужен все эти годы. Я часто спасался мыслями о тебе и мечтал тебя увидеть. А потом понял в больнице, что этого никогда не произойдёт. Я хотел тебя отпустить… Клубничку отпустить, а не тебя! Потому что мне мешало это, чтобы просто понять, кто ты мне. Я очень быстро стал доверять тебе, хотя уже много лет сторонился других людей. И я хотел понять, что это и почему. — Я искал тебя с тех пор, как вернулся. Везде. Понятно? Я спрашивал о тебе всюду, за три недели я успел обойти почти каждый угол в этом вшивом районе, а потом уже просто ездил вечерами по улицам, но ты будто сквозь землю провалился. О тебе никто ничего не слышал. Я тоже много лет не заводил друзей. Но потом вдруг новый ты: без розовых волос, без клубничного мороженого… Я даже не понял, как всё случилось и почему я отвлёкся. Ты не был в поле моего зрения, и я не собирался вмешиваться в твою жизнь. Это вышло случайно. А когда я всё понял, то даже не думал подбираться к тебе умышленно. Ты был другим, и я хотел понять, что произошло и что происходило ещё тогда. Я знаю, что это было нечестно, но у меня не было никакого плана. Я не собирался оставаться с тобой и продолжать быть тебе новым другом, когда видел, что ты меня не помнишь. Я хотел увидеть, что у тебя всё хорошо, и уйти из твоей жизни. Я бы ничего не сказал, потому что я хотел, чтобы ты оставался со мной хотя бы вот здесь, — он постучал пальцем по своему виску и, кажется, неосознанно вернулся обратно, перечеркнув расстояние, которое успел пройти до того как обернулся. — Потому что мысль о тебе тоже помогала мне все эти годы, и я не хотел, чтобы ты забрал у меня это какой-нибудь ёбнутой фразой о том, что ты меня не помнишь. У меня бы тогда ничего не осталось, неужели ты этого не понимаешь? Да всё равно... Если ты думаешь, что я тебя предал, ты можешь уйти прямо сейчас. Я тебя не держу и ты ничего мне не должен, — закончил он свой словесный поток, в котором даже ни разу не запнулся. — Ты так говоришь, как будто я тебя отчитываю. Я ни слова не сказал, почему ты мне не говорил! Или ты хочешь, чтобы я ушёл? — Мне обязательно отвечать на глупые вопросы? — Он был риторическим. Клубничка не отвечал на мои вопросы, — теперь уже съязвил Чимин пусть и обиженно-невинным тоном. — Я собирался рассказать сразу, как узнал. Но в тот день, когда ты пришёл ко мне пьяным, ты посмотрел на меня в упор и не узнал. Даже не сказал, что я хоть кого-то тебе напоминаю. Всё, что ты сказал, — что у меня красивые глаза. Чимин бы надул губы, как раньше, от чувства глупой обиды по отношению к себе и ситуации. Кто бы мог подумать, что его странное желание воспринимать Чонгука как совершенно нового человека, которого не хотелось ни с кем ставить в один ряд, выйдет ему боком. — Потому что я тогда не думал о Клубничке! Ты вытеснил все мысли о нём. То есть о себе! То есть… — Чимин заткнулся, когда осознал, что не в состоянии сформулировать кишащий в голове хаос. — В твоей жизни бы ничего не изменилось, если бы тогда я сказал тебе об этом. Ты бы смог рассказать мне о своём прошлом, если даже тогда не мог? — поинтересовался Чонгук. — Я хотел, я же тоже готовился, чтобы рассказать! Но ты был мелким для этого. — Вот как? Интересно… Почему-то мелким я тебе казался очень избирательно. Нет, дело было в другом. Просто ты думал, что я отвернусь от тебя, — озвучил Чонгук то, о чём Чимин и сам прекрасно знал. — Есть ещё причина, почему для меня было важно не говорить тебе, но я пока не готов её озвучить. — Ладно… Я правда не говорил тебе своего имени? — удивлённо спросил Пак. — Но я был уверен, что сказал в первую встречу, поэтому не повторялся. Не хотел, чтобы ты думал, что я зациклен на себе, тем более что твоего имени я так и не узнал. — Уж поверь, я бы его запомнил, если бы ты мне сказал. Может быть, там был ещё какой-то молчаливый парень, и ты меня путаешь с ним? — Злись сколько влезет, — бросил Чимин и крепко обнял его поверх скрывавшихся в карманах куртки рук. Он прижимался поверх плеча виском, чтобы не совсем уж наглеть. Хотя сейчас, когда два мира столкнулись, он совершенно не чувствовал границ. А потому если бы хоть чуть-чуть не сдерживал бы себя, то зарылся бы лицом в складки его куртки на груди. Словно не хотел сейчас видеть то, что их окружало. — Я не злился. — Обижался? Я не хочу, чтобы ты уходил из моей жизни. — Я или Клубничка? Чимин вздохнул. — В твоём молчании были плюсы: ты тоже не задавал дурацкие вопросы. Кстати… я Пак Чимин. Чонгук ничего не ответил. Не высвобождался, чтобы обнять в ответ, но вдруг прижался лбом к его плечу и сделал медленный и до тяжёлого глубокий вдох. — Спасибо, — шепнул Чон, как будто в этом нуждался только он. И как ему показать и доказать, что от одного его голоса на месте той самой сквозящей дыры теперь распускались цветы лотоса? — За что, дурашка? Ты мог не рассказывать, — тихо продолжил Пак, — а хотя бы, ну, знаешь, спросить о чём-то, чтобы понять, помнил я тебя или нет. — Но не спросил. Мне было важнее знать, что ты в порядке, а не то, что именно ты помнишь. Поэтому я делал вывод по косвенным признакам, — признался Чонгук и отдалил голову от чиминова плеча. — Прости, что не рассказал. Я бы это сделал, если бы увидел хоть что-то из того, что бы сказало мне о том, что я ещё был в твоей голове. Ты меня даже не узнал. Я тоже узнал тебя не сразу, но неужели за всё это время нельзя было хотя бы предположить, что это я… — Прости. Но если бы не моя мама, ты мог бы сейчас быть на моём месте. — Да уж... Было бы весело узнать друг о друге ещё через девять лет. Чимин хихикнул и, выпустив его из своих объятий, отстранился. Но продолжил держаться за края его куртки, словно боялся, что он моргнёт, и Чонгук исчезнет. — Но мне кажется, рано или поздно я бы узнал. — Ты мне улыбнёшься? — попросил Чимин. — Неа. Пошли, — кивнул Чонгук почему-то вперёд. — Но я на тебя ещё не посмотрел! — Потом посмотришь. Что ты собираешься сейчас увидеть? Здесь темно, — Чон аккуратно развернул его и двинулся вперёд по тротуару, теперь уже в обратную сторону от дома. — Куда ты идёшь? — удивлённо спрашивал Чимин, когда осознал, что Чон пошёл ещё медленнее, чем шёл к дому. Хотя Пак даже не успел ему рассказать, что у него была травма ноги и что после Нового года ему сняли гипс. — Ты же хотел домой. — Прогуляемся до магазина и домой. Меня там не было три недели. Мне даже накормить и напоить тебя нечем. Купим чего-нибудь. — Но мне ничего не нужно. — Это нужно мне. Это ведь мой дом, — заметил Чонгук, пытаясь объяснить порыв разумной причиной и вместе с тем успокоить Чимина. — С нашей последней встречи мало что изменилось. Я всё ещё беден. — Знаю. Это временно. У меня есть пара мыслей для тебя. Не решений, — будто предупреждая возможное вяканье со стороны Чимина, добавил Чонгук. — Итак… Если кофе — это не твоё, что ты любишь? — Почему ты думаешь, что я не люблю кофе? — Думаю, пьёшь, но не любишь. Я помню твоё лицо, когда поставил перед тобой чашку кофе в вечер, когда ты напился. — То, что любишь, должно бывать в твоей жизни редко, а я в последнее время стал налегать. Мне пока всё нравится, но боюсь, что потом при одном виде будет тошнить. — И что это? — Ну… Я люблю какао с маленькими зефирками. Чонгук бросил на него умилённый взгляд. Хотя здесь было недостаточно светло, но теперь волосы не прикрывали ему часть лица, так что можно было заметить, как он смягчился, расслабился и стал чувствовать себя комфортнее. — Что? — ухватился Чимин за это умиление на его лице. — Ты вообще должен пить одни молочные коктейли с клубникой! — Только мороженое. И то нечасто. — Я помню, ты говорил, что ешь его, когда тебе плохо. А я боялся, что тебя уже тошнит от него... Тебя освободили ещё утром. Где ты был? Чонгук вздохнул и бросил на него короткий извиняющийся взгляд. — Это долгая история, одним словом не обойтись. — Я десять лет ждал от тебя какой-нибудь истории, я выдержу любую, — вполне спокойно заметил Чимин, хотя уже готов был умереть от нетерпения. Он не хотел себя сдерживать, но и отталкивать его своим вниманием тоже не хотел. — Ты сейчас находишься с Чонгуком, забудь про десять лет. Мы столько не знакомы. — А два в одном нельзя? Чтобы говорить и с Чонгуком, и с Клубничкой? — Нет. — А за руку взять можно? — уже чувствуя себя ребёнком, спросил Пак. — Нет. Чёрт его знает, когда градус серьёзности снизился, но вместо того чтобы почувствовать укол обиды, Чимин действительно надул губы. Сложно было не заметить при этом, как сдерживался Чонгук от того, чтобы тихо не засмеяться. — Я пошутил, — объяснился он. — Ты же не думаешь, что у меня раздвоение личности? И тебе не нужно спрашивать разрешения для такого. — Тогда улыбнись, если пошутил, — попросил Чимин, но Чонгук медленно и аккуратно взял его руку и сунул в карман своей же куртки. Может, потому, что это было впервые, или из-за того, что этот жест всё же отличался от того тактильного контакта, который был в машине, когда Чонгук держал его за руку. Так или иначе это было и удивительно, и волнительно, а ещё снова ненавязчиво. Он не держал его руку в кармане, лишь соприкасался и будто оставлял прозрачную и заметную возможность вытащить ладонь в любой момент. — У тебя рука холодная. — Я же сказал, что здесь холодно. Чимин больше не спорил, только осторожно и более ощутимо взял его за руку, скромно обволакивая её теплом своей ладони в тесном кармане чужой куртки. — Ты расскажешь только о сегодняшнем дне? — тихонько поинтересовался Пак, страшась спугнуть удачу. — Могу не о сегодняшнем. О каком ты хочешь узнать? — Когда ты стал разговаривать? Когда я уехал, да? Звуку нужна тишина, чтобы проявить себя. Не говори, что это случилось в тот же день... Когда умерла твоя мама? Мне так жаль... Я хочу знать всё. — Чимин… Если рассказывать всё, это надолго. Твоя мама будет беспокоиться. — Не будет. Я сказал, что поехал к тебе и предупредил, что могу вернуться поздно. У меня мобильный с собой, — заверял Чимин. Напоследок добавив: — И твой номер она тоже знает, тебе лучше зарядить телефон. — Тогда с чего начинать? — С самого начала, — ответил Пак и даже кивнул в подтверждение своих слов. — С мамы, папы и вашей семьи. Закончишь сегодняшним днём, и я уеду домой. Ладно?..