Моим миром правишь ты

      Юнги играет, скользит кончиками пальцев по клавишам, ловя взгляд из толпы, который неизменно оказывается прямо напротив. Музыкант ощущает его на себе, не переставая. Каждый концерт теперь сводится к тому, что их глаза находят друг друга. Раньше такие взгляды оставались для него незамеченными, он попросту не обращал на них внимания, но сейчас все иначе. Кажется, будто Хосок даже не отворачивается все эти полтора часа, наблюдая за ним одним. А что Юнги? Он играет. Играет пальцами на фортепиано, пока глаза играют с чужой душой во взгляде напротив. После каждого концерта в гримёрке Мина уже ждёт бутылка дорогого вина и корзина цветов без подписи. Которая, впрочем, и не требуется: только Хосок дарит его самые любимые, но так быстро увядающие ромашки. Словно оставляя тем самым послание, что обожаемые цветы будут ждать его после каждого концерта всегда свежими. Что Чон Хосок всегда рядом. Юнги ясно видит его заинтересованность в себе и сам испытывает тягу обуздать такого, как Чон, но продолжает натягивать струны, пока те не порвутся. Продолжает играть и пользоваться, проверяя на прочность.       Покинув здание через запасной выход, Юнги достаёт портсигар и зажигалку, закуривая Treasurer и вдыхая ненавязчивый ментоловый аромат. Прохладный ветер приятно освежает после душного зала, поэтому Мин прикрывает веки. Он слышит чьи-то медленные шаги, а ещё через секунду ощущает на плечах тяжёлую тёплую дублёнку. Ему даже не приходится открывать глаза, чтобы узнать её обладателя, потому что знакомый сладковатый запах с нотками древесины он запомнил ещё с первой встречи.       — Как вино? — Подаёт голос Хосок, вынимая из кармана свои Мальборо, после чего их тяжёлый дым смешивается с лёгким ментоловым от сигареты Мина. Они похожи ровно настолько же, насколько и разные, что ещё больше привлекает внимание композитора.       — Ещё не пил.       — Настолько занят?       — Настолько не хочу... — Открыв, наконец, глаза, Юнги встаёт напротив мужчины, откровенно проходясь по нему взглядом, пока не добирается до лица. — Пить один.       — Приглашаешь?       — И не надейся. Я выпью с тобой только в том случае, если на моем концерте не будет ни единой живой души, — выдыхая Чону прямо в лицо сигаретный дым, музыкант тянется к его уху. — А мы оба знаем, что такого никогда не случится.       Оставляя свои слова без ответа, Юнги скидывает с плеч чужую дублёнку, ощущая почти сразу холодок под тонкой рубашкой, и возвращается в здание. Возле комнаты отдыха Чимин с кем-то мило беседует. Откровенно флирует, если быть точнее. По широкой спине и улыбке с ямочками музыкант сразу понимает, что это тот самый доставщик ромашек, который ещё в прошлый раз заинтересовал его друга. И, если влюблённый Пак и не заметил, то Юнги тотчас же обращает внимание: под белой рубашкой смутно виднеются линии татуировки дракона. А это означает не что иное, как причастие к банде Чона, преданность ему до самой смерти, абсолютное доверие лишь одному человеку. Интересно, добровольно ли люди соглашаются на такое или это жизнь вынуждает их опуститься на колени в вечном рабстве перед самовлюбленным тираном?       Стоит Юнги подойти ближе, как мужчина тут же перестаёт улыбаться, бросая серьёзный взгляд в сторону музыканта. Он явно не ожидал, что Мин так быстро прервёт общение с его боссом.       — Не помешал вам? — Юнги легко улыбается, разглядывая воркующих голубков. — Это тот самый доставщик ромашек?       — Это Намджун, и он правая рука Хосока, а не его доставщик, — натягивая улыбку, произносит Чимин, и кидает смущённый взгляд в сторону вышеупомянутого Намджуна, который даже не меняется в лице.       — А есть разница? Разве правая рука не выполняет всю грязную работу своего хозяина?       — Он не пёс, — встревает Хосок, вновь появляясь рядом, всё ещё в своей чёрной дублёнке. — Поэтому следи за словами, когда разговариваешь с моими людьми. Джун тебе не ответит на подобное, а вот я — да, — Мин оглядывается на эти слова, замечая холодный, он бы даже сказал, убийственный взгляд, от которого бросает в дрожь. Должно бросать, по крайней мере. Но Юнги лишь лукаво ухмыляется, прожигая не менее сильным взглядом в ответ.       — И что ты со мной сделаешь, если я назову твоего Намджуна псом? — Он разворачивается к Чону полностью, ощущая запах сигарет, которые тот выкурил. Похоже, их было две: Хосок вернулся в здание немного позже, хотя, пока они с Юнги были на улице, он уже почти докурил ту первую. Позади слышится невнятный шёпот Пака, и периферийным зрением Мин успевает заметить лишь удаляющиеся силуэты. Сбежали.       — Ты пытаешься разозлить меня? — Чон делает шаг вперёд, ожидая, что Юнги отступит и его удастся прижать к стене, но тот даже не двигается с места.       — Пытаюсь понять, что ты делаешь с теми, кто называет твоих людей псами. Ты ведь угрожал мне, не так ли?       — Я скармливаю таких настоящим псам, — Хосок невесомо касается пальцами щеки Мина, словно убирая прядку волос, но его взгляд настолько липкий, что Юнги, кажется, ощущает его на всём своём теле. На губах, шее, щеках, и, как и всегда, на глазах. Чон играет с ним в гляделки всегда, словно от этого зависит его жизнь. — Хочешь стать кормом?       — Правда это сделаешь?       Безумный взгляд, улыбка — и ещё меньше расстояние, потому что Юнги приближается ещё на шаг. Он подцепляет пальцем золотую цепь на шее Хосока, немного скручивая её и притягивая Чона к своим губам. Чужая ладонь скользит по тонкой талии музыканта, не выпуская из этой игры, в которую Юнги сам же вступил.       — Разве ты не такой же пёс, Чон Хосок? — Вместо ожидаемого поцелуя, горячо шепчет тому в губы Мин, тихо смеясь. — Борзая, которую надо усыпить, потому что без хозяина она бросается на людей и вечно лает.       — Р-р-рав, — клацает зубами возле носа Мина Хосок, хрипло рассмеявшись от удивлённого лица композитора, явно не ожидавшего подобной выходки. — Так усыпи меня, если боишься, — убрав длинную прядь Юнги за ухо, Чон подмигивает, выпускает Мина из рук и направляется на выход.       Музыканту не требуется много времени, чтобы прийти в себя после этой выходки Хосока, но он выжидает ещё несколько минут, чтобы не столкнуться с ним снова. Этот Чон будоражит его эго, заставляет чувствовать себя желанным. И не на уровне музыкальной индустрии, где каждый второй видит в нём лишь золотого гуся, нет. В гораздо более глубоком смысле.       Чем же закончится эта их игра?