Моим миром правишь ты

      — Юнги, родной мой, вставай, — Чимин дёргает сонного друга, который мычит в подушку и отворачивается от света.       — Зачем?       — В смысле, зачем? У тебя так-то сегодня вечером поезд в Милан, без тебя я не могу собрать твои вещи. Вставай, засранец! — Сдёргивая с Юнги одеяло, Пак глядит недовольно и шлёпает ещё раз по открывшемуся бедру. — Вставай!       — Чимин-а... — Юнги переворачивается, поднимаясь следом за своим одеялом, и тут же замирает. Потирает сонные глаза, несколько раз моргает и тянет Чимина на себя. — У тебя засос? Стой, у тебя засос на шее?!       Понимая, что Мин заметил гораздо больше, чем планировалось, Пак начинает избегать внимательного исследования улик на теле. Он вырывается, но друг тянет его к себе и вжимает в постель, придавливая сверху собственной тушкой.       — Тебе это снится, свали с меня!       — Я слишком хорошо вижу засос, Чимин-а. Кто его оставил? Намджун или Чонгук? — Юнги хитро улыбается, глядя Паку в глаза.       — Не отвечу, пока не узнаю, почему поздно ночью бандит, от которого ты недавно так старался улизнуть, выходил от тебя по уши довольный! — Показав язык, Чимин хватает друга ногами за талию и переворачивается, сменяя их положение.       — Мы решили попробовать. Дать шанс нашим отношениям, — спокойно отвечает Мин, расплываясь в тёплой улыбке. — Он меня вчера поцеловал, а потом налил чаю и обнимал весь вечер, пока я не уснул.       — И он даже не остался на ночь?       — Неа. Только перенёс меня в спальню и укрыл одеялом. Я вон, видишь, как был в рубашке этой и брюках, так и спал, — хихикает Юнги, принимая сидячее положение на кровати, пока Пак пребывает в ступоре и пытается представить этих двоих вместе. — Так всё-таки, засос твой от кого?       — Чонгука, — Чимин слишком смущённо опускает взгляд, не замечая, как у Мина в глазах начинают все фейерверки мира сверкать от этих слов. — Вчера, когда ты поднялся к себе, Чонгук предложил немного прокатиться и проветрить головы, но я в ответ предложил прогуляться. Мы взяли в какой-то забегаловке сэндвичи и чай, а потом просто медленно гуляли до дома, потому что становилось прохладно, а я, ты знаешь, холод не переношу. Но потом Чонгук просто снял с себя куртку и сказал, что раз я теперь в тепле, то мы можем и подольше погулять. Но я не хотел, чтобы наш телохранитель заболел перед поездкой, так что предложил зайти ко мне...       — Удивительно, как Чонгук на тот свет от счастья не улетел, — громко смеётся Юнги, поднимаясь с постели, и начинает стаскивать с себя помятую рубашку, продолжая слушать Чимина.       — Я первый его поцеловал, когда мы зашли домой.       — И что он сделал? Снял с тебя куртку или донёс на руках?       — Снял мою обувь, чтобы я лишний раз не напрягался, а потом сказал, что у меня даже ноги замёрзли и нужно набрать мне горячую ванну, — Чимин буквально пищит последние слова в подушку, переходя на ультразвук. Юнги довольно смеётся, понимая, насколько важны Чимина такие нежность и забота после неудачного романа с женатым мужчиной, который нагло врал ему целый год. — Я потом его поцеловал, а он даже переспросил, уверен ли я в своём желании. Он влюблён в меня, но беспокоится обо мне больше, чем беспокоился бы о своём разбитом сердце, если бы я сказал ему "нет"!       — А что с твоим Намджуном тогда?..       — А вот это самое неловкое!.. Пока мы с Чонгуком наполняли ванну, в дверь позвонили. Я думал, если честно, что это ты, поэтому попросил Чона открыть, но... — Чимин нервно чешет нос и щёчку, глядя на Юнги. — Это был он. Намджун. Чонгук его узнал из-за того случая на вечеринке, поэтому тут же разозлился, как спичка вспыхнул! А Намджун увидел меня и просто улыбнулся. Сказал, что решил заглянуть в гости, пока его босс общается с тобой, и выпить чай с обещанными макарунами. И он просто... Просто протянул мне коробку, пока мы с Чонгуком стояли там в очевидно почему расстёгнутых рубашках, и ушёл. Юнги, я... Я не знаю, как так вышло, но эти двое заставляют моё сердце биться чаще. Я бы предложил им жить втроём, но... Прекрасно понимаю, что эти двое вместе не уживутся, и мы все будем лишь страдать...       — Именно поэтому я люблю музыку. Музыка не заставляет выбирать, она просто даёт тебе все чувства, в которых ты нуждаешься.       — У меня такие чувства вызывали танцы, но, сам понимаешь, это уже в прошлом... — Пак хмыкает грустно, встаёт с места и заправляет постель, после чего идёт к двери, оборачиваясь внезапно. — И, кстати, не напрягай Чонгука слишком сильно сегодня.       — Я очень постараюсь, конечно. Но то, что он спит с тобой, не значит, что у него есть поблажки!       — Мы вчера просто слишком увлеклись, — подмигнув, Чимин скрывается за дверью спальни и идёт готовить завтрак.       Юнги уже привык за эти годы к урагану по имени Пак Чимин, который всегда находится рядом с ним. Их совместные завтраки по утрам стали традицией, которую они никогда не нарушают, даже если проводят ночь на разных концах города. Любой другой уже устал бы от того, как человека может быть слишком много в его жизни, но, похоже, это было совсем не про них. Квартиру этажом ниже Юнги сам купил и подарил Чимину. И это было меньшим из того, что он мог ему дать за ту веру и дружбу, которую тот нёс в себе. За то, что с самого детства был рядом и помогал, невзирая ни на что. Он верил в Юнги даже тогда, когда тот сам в себя не верил, и что теперь? Он самый успешный композитор и исполнитель классической музыки своего времени, а Чимин всё так же рядом, помогает не пойти на дно под тяжестью ответственности.       — Завтрак готов! — Звонко доносится из кухни, и Юнги закидывает последние вещи в чемодан, после направляясь на голос. Чимин уже приготовил яичницу и нарезал помидоры, а кофе в турке поспевает как раз в ту секунду, когда Мин садится за стол.       — Там на верхней полке твои любимые булочки с семечками.       — Как хорошо, что наши вкусы не совпадают и моя еда остаётся моей, — усмехается Чимин, многозначительно глядя на друга и приземляясь напротив. Они переглядываются, с лёгкой улыбкой приступая к позднему завтраку. Уже совсем скоро им предстоит отправляться на концерты Мина в Милан, где они пробудут неделю.       Доев и оставив посуду на Чимина, Юнги возвращается в спальню. Из головы не выходит картина Хосока на фоне ночного Парижа, за спиной которого переливаются огни Эйфелевой башни, а шум улиц глохнет на фоне собственного сердца. Он помнит его взгляд. Его дыхание. И его губы. Эти чёртовы губы, которые Юнги бесстыдно сминал жадными поцелуями несколько раз за тот вечер.       — Юнги, не забудь новые партитуры, — входя в комнату с небольшой папкой, Чимин кидает её в чемодан и смотрит с прищуром на друга. — Чего лыбишься?       — Представляю прогулку по Милану с Тэхёном, пока вы с Чонгуком будете наслаждаться своим номером, — Мин улыбается ещё шире, выдавливая из мыслей Хосока. — Отличная, кстати, экономия выходит. Будешь жить с ним.       — Я должен сказать спасибо? — То ли удивлённо, то ли с хлипко скрываемой радостью произносит Чимин.       — Можешь в качестве благодарности приготовить свои фирменные крок-месье в дорогу.       — Ты и так их ешь чаще, чем я.       — Ты сам виноват, что следишь за своей фигурой больше, чем за своим желудком, при этом готовя пищу богов! — Хмыкает Юнги, продолжая собирать чемодан, который его вовсе не интересует, если честно. Поэтому, когда раздаётся дверной звонок, Юнги, надеясь на кого-то, чьё имя с прошлой ночи не покидает мыслей, бросает пиджак в руки друга и бегом сокращает расстояние до входа в квартиру. Шумно выдохнув и убрав пряди с лица, он открывает дверь, но, к его сожалению, обнаруживает за ней вовсе не Хосока.       — Прошу прощения, что так вторгаюсь без предупреждения, но у меня вопрос. Знаком ли вам месье Чон? — Незнакомец улыбается, манерно убирая руки в карманы классических брюк и откидывая пальто немного назад.       — Чонов много. Какой именно вас интересует? — Задорное настроение сходит на нет: улыбка гостя кажется слишком хищной, а глаза внимательно изучают пространство за спиной Мина.       — Чон Хосок. Меня интересует один-единственный Чон Хосок, который, кажется, вчера был в гостях у вас. Передайте ему от меня, пожалуйста, послание, а то он меня игнорирует, — мужчина вынимает из внутреннего кармана конверт, в котором находится явно что-то более объёмное, нежели простое письмо. — Ничего, что угрожало бы вашей жизни, здесь нет.       — Считаю нужным предупредить, что Чона я не увижу в ближайшее время. Хотите ему что-то передать? Сделайте это самостоятельно, я не почтовый голубь, — фыркает Юнги, желая захлопнуть дверь, но нога незнакомца успевает вклиниться между дверью и косяком.       — По всей видимости, мы друг друга не поняли, — он насмешливо поправляет пиджак, ненавязчиво демонстрируя пистолет, но и это не заставляет Юнги взять конверт.       — По всей видимости, это вы не поняли меня, — он ухмыляется, доставая из угла длинный зонт и вынимая ручку, которая была скрытым ножом, из его корпуса. Чонгук дал его на те случаи, когда телохранителей нет рядом. — Я не собираюсь быть вашим почтальоном и служить разменной монетой каких-то его проблем и долгов. То, что он был у меня один раз, не значит, что я буду своей жизнью рисковать, как барышня восемнадцатого века. Если вы ещё раз заявитесь к порогу моего дома, то Чон Хосок покажется вам наименьшей проблемой, ясно?       Мин не прерывает зрительного контакта с мужчиной. Он выглядит угрожающе, несмотря на свой небольшой рост и хрупкое телосложение. Когда из комнаты слышатся возмущения Чимина, и незнакомец отвлекается, Юнги всё-таки захлопывает и запирает дверь, прижимаясь к ней спиной. Нож он продолжает сжимать в ладони так крепко, что пальцы уже начинает сводить. Сердце бы ушло в пятки, если бы не Чимин, который совсем не подозревает о произошедшем, а посвящать его в подробности не хочется.       — Кто был?       — Курьер ошибся квартирой, — бегло убирая ручку зонта внутрь и закрепляя замочек, Юнги отходит от двери. — Ты успел отжать мою рубашку? Тебя и на пять минут нельзя оставить без присмотра?       — Ты в ней уже был на сцене, а дважды ты ничего не надеваешь, — застёгивая верхние пуговки изящной блузки, пожимает плечами друг. Уняв внутреннюю дрожь, Мин идёт в спальню и продолжает сборы. Неизвестный гость интересует его куда меньше, чем вопрос, как тот узнал о прошлой ночи. Если за Хосоком была слежка всё это время, то почему он не продолжил следить за ним и дальше, а остался здесь? Не каждого же, с кем у него была встреча, кто-то будет убивать?       Собрав до конца вещи и приведя себя в порядок, парни выходят из квартиры, запирая её на замок, пока Чонгук спускает чемоданы в машину. Кинув взгляд на оставленный у двери конверт, Юнги убирает ключи в карман и спускается вслед за другом, стараясь не думать. Уже в машине Мин крутит в пальцах сложенный сотовый телефон, который привез из Америки и подарил ему один из организаторов его выступлений. Он крайне редко пользуется им, отдавая предпочтение простым сообщениям в пейджере, но порой звонки необходимы. Как, например, и сейчас.       Он вбил номер Хосока ещё заранее, потому что находиться в Милане без абсолютной возможности связаться, было бы странно и глупо. Пальцы быстро скользят по маленьким кнопкам, пока на экране не появляется имя Хосока, после чего в трубке начинаются монотонные гудки, оттягивая внутри его нервные окончания, как струны золотой арфы.       — Здравствуй, Юнги. Как продвигаются сборы на концерт? — Слышится знакомый мужской голос, который в этой гнетущей атмосфере звучит спасительным мелодичным перезвоном в пустом лесу.       — Здравствуй, Хосок. Всё отлично. Мы уже едем на вокзал, но хотел поговорить с тобой перед отъездом.       — Разве поезд у тебя не в пять?       Тон в динамике меняется. Струна вновь натягивается, заставляет Юнги вздрогнуть от этого холода в голосе и громкого лязга металла на фоне. Он слышит речь на корейском, но не разбирает, ведь забыл родной язык ещё в детстве.       — В пять вечера, — уточняет Юнги, поднимая взгляд на дорогу и водителя. — Что-то не так?       — Через какую улицу вы едете?       — Проспект Мот-Пике. Хосок, что происходит? — На его вопрос реагирует уже и Чимин, прислоняясь ухом к обратной стороне телефона.       — На улицах забастовки, по всем центральным дорогам, в том числе и на пути к Лионскому вокзалу. Я думал, что у тебя поезд завтра рано утром, и должен был разобраться к этому времени. Разворачивайтесь, Юнги! В объезд, — Чон нервничает, голос ломается. Ситуация быстро становится хуже. Чимин быстро объясняет всё Гуку, и тот уже разворачивает авто, но бастующие окружают каждую машину, что отказывается в поле их зрения.       — Поздно, Хосок. Бастующие не выпускают ни одну из машин, что к ним попадает, — отвечает Юнги, но мужчина на том конце линии и так понимает всё из-за криков людей. Чонгук запирает двери и окна, открывая бардачок, где лежит оружие, на случай, если кто-то прорвется.       — Я скоро буду, сердце мое, продержись немного, — сбрасывая вызов, Хосок пропадает, оставляя Мина в ужасе смотреть на толпу, что давит машины на дороге. Люди разных возрастов яростно кричат, требуя свои деньги за весь тот труд, что они вкладывают в этот город. Он с ужасом вспоминает те бессонные ночи с родителями у зданиях цеха, где они пытались бороться за себя. С ужасом вспоминает, как мама прикрывала его собой от подкупных сотрудников, кто пытался убить посреди ночи. Он слишком хорошо помнит тот ад, все те круги мучений, который тогда пришлось пройти.       И вот он вновь в эпицентре чужой боли, чужого негодования от несправедливости, и вновь ничего не может поделать.       Машина раскачивается из стороны в сторону, а стоило людям разглядеть лицо сидящего внутри Юнги, их ярость словно усиливается, будто это он во всем виноват. Чимин обнимает его, прижимает к себе, пряча лицо Мина на своём плече и утыкаясь ему в макушку. Тот лишь сжимает ладонь друга, второй рукой цепляясь за сиденье впереди, задевая Чонгука.       — Я попытаюсь вытащить нас, — Чонгук достаёт пистолет, но Чимин резко перехватывает предплечье парня.       — Даже не думай. Начнётся паника и давка, их слишком много. Нас просто всех в фарш тут превратят, — Пак заставляет убрать пистолет обратно в бардачок, пока никто из людей снаружи не увидел его и не начал агрессивную атаку, пытаясь пробраться внутрь их машины.       — Хосок скоро приедет и вытащит нас.       — Чон Хосок? Тот самый Хосок, которого на вечеринке ты выставил за дверь?! — Чонгук резко разворачивается, заглядывая в глаза музыканта. — Что ещё я пропустил?       — Всё сложно, Чонгук-а. Если не сдохнем здесь, расскажу, — и, стоит только этим словам сорваться с губ, как в окно водителя прилетает что-то тяжёлое. Чонгука спасает только положение вполоборота, из-за чего камень задевает лишь плечо.       — Пригнитесь между сиденьями, живо! — Чон дёргает пассажирское немного вперёд, благодаря чему перед Чимином появляется небольшое пространство, куда тот с трудом помещается в попытке спрятаться. Юнги садится за спинкой сиденья Чонгука, прикрывает голову руками и кусает щёки до крови от нарастающего страха. Если бы сердце могло вырваться наружу, сломав его ребра, оно бы точно пробило их изнутри. И эта смерть, пожалуй, была куда менее болезненной, чем та, что его ожидает в руках бастующих.       — Если мы тут умрём, то знайте, что я вас люблю, ребят, — нервно смеётся Чимин, тихо шмыгая носом и пытаясь скрыть слёзы. Он обнимает свою ногу, с трудом удерживаясь в таком положении из-за боли в ней, терпеть которую всё тяжелее.       — Мы не умрём здесь, — Юнги старается говорить уверенно, чтобы убедить в своих словах друга. Убедить самого себя.       — Потому что Хосок придёт? Даже если он придёт, ему не найти нас в этой толпе и не вытащить, — усмехается Чимин, касаясь своей ладошкой рук Юнги, которыми тот прикрывает голову. Поднимая взгляд на друга, Мин переплетает с ним пальцы.       — Мы и не из такого дерьма выбирались. Всё будет хорошо, поверь мне, ещё один раз, — обнадёживающе улыбается Юнги, глядя в окно за спиной Чимина. Это всё, что у них было всегда. Вера, надежда и они.       — Гуки, ты как? В порядке?       — Да.       Не видя телохранителя, Юнги пытается рассмотреть Чона хоть как-то, но тот отбивается от людей, кто пытается пролезть в окно. В какой-то момент на наполненных криками улицах раздаётся сразу несколько громких выстрелов, которые мгновенно заставляют протестующих замолчать. Чимин и Юнги смотрят друг на друга, когда раскачивание машины прекращается, а на фоне звучит уже знакомый голос. Юнги не слышит толком слова, которые доносятся через рупор, только обрывки коротких фраз. Он лишь чувствует, как давление на машину становится меньше, и вдруг слышит, как в окошко стучатся.       — Господин Чон послал за вами, — Намджун и ещё двое крепких парней стоят вокруг машины, и помогают парням выбраться. Мин с трудом выползает, пытаясь распрямиться после своей сжатой позы, хватаясь за чужие крепкие руки, и чётче слышит слова, которые Хосок произносит во всеуслышание.       — Каждый из вас чувствует боль, разочарование и гнев от собственного бессилия. Я знаю, через что приходится пройти каждому из вас, и я обещаю, что уже завтра Жак Ширак ответит за разрушенные судьбы! — Хосок стоит на крыше одного из застрявших автомобилей, в самой гуще толпы, вновь в своей дублёнке и взлохмаченными волосами. — Я прошу вас лишь поверить мне. Я стану вашей надеждой на новый, лучший день, а пока отправляйтесь домой к своим близким!       — А где наши гарантии?! Кто ты, чтобы тебе верить?! — Кричит кто-то из толпы, несмотря на всю воодушевляющую речь, а многие начинают поддерживать этот вопрос. Юнги оборачивается удостовериться, что Чимин вышел из машины следом, и видит, тот зачем-то вновь лезет внутрь, игнорируя Намджуна.       — Чимин, сейчас не время вещи забирать! — Юнги хочет двинуться к нему, оттянуть друга за собой. Но негодующий мужчина из толпы расценивает их попытку спасения как возможную атаку, бросая с криком увесистый камень. Возможно, он же кидал и в первый раз, но Юнги это не волнует так сильно, как траектория, по которой камень летит прямо в голову или шею Чимина.       Если бы не Чонгук. Если бы не его реакция, когда он прикрывает собой Пака, получая камнем прямо в голову. Глаза Чимина полны ужаса, когда он поворачивается и видит Чона и тонкую струйку крови на его шее.       — Чонгук! — Мин срывается, как уж выползая из хватки Намджуна и подхватывая шатающегося телохранителя со спины. — Твоя голова, Чонгук!..       — Всё хорошо, всё хорошо. Надо уходить скорее, — Чон улыбается, показывает свою силу и стойкость, глядя в заплаканные глаза Пака. — Всё хорошо, малыш, правда.       — Я ему помогу, а вы идите с Аленом и Томом, — Намджун кивает своим ребятам, и те перехватывают Юнги и Чимина поперёк груди, поднимая словно кукол. Все попытки сопротивления тщетны, их просто выносят из толпы, отталкивая каждого, кто не уступает дорогу. Чимин крепче сжимает гитару, ради которой и возвращался в машину, бросая взгляд назад. Он не видит ни Чонгука, ни Джуна, что вызывает ещё большую панику. Голос Хосока его не волнует уже, крики толпы звенят эхом где-то глубоко в затылке, а перед глазами только Чонгук и тот летящий камень.       Почему люди так жестоки? Почему годами они учатся жить, выживают в рутине каждого дня, но убивают друг друга? Таких же, кто учится жить точно так же, кто стоит с ними рядом в одном болоте по колено. Но они лишь топят, лишая шанса на спасение. Чимин ненавидит людскую гниль. Ненавидит людей, которые мнят из себя богов, имеющих право решать за других. Он ненавидит животную жёстокость в их глазах, когда они получают возможность нарушать правил и творят полную вакханалию, зная, что управы на них не найдут. Надеятся, что их поступки не заметят, не запомнят, что они сольются во тьме других теней. Но всякий раз Чимин оказывается в самом тёмном углу, чувствуя на себе, как чужие скелеты давят сверху.       Он тщетно пытается увидеть двух мужчин, которые оставляют его сердце пустовать, потерявшись из виду. Это чувство потерянности ощущается им подобно тому чёрному дню, когда карьера танцора для него была завершена навсегда. Когда его крылья вырвали, оставив червоточину гнить. Ему не хочется допускать этих мыслей, но стоит ногам коснуться земли и оказаться на безопасном расстоянии от их машины, Чимин разворачивается и продолжает напряжённо вглядываться в скопление людей. Лишь бы они вышли. Лишь бы живыми. Это все, что сейчас имеет значение.