Звон ветряного колокольчика

— «Ну и что мне делать? — раздражённо думал Мудзан, сильнее закручивая отросток. — Это ведь ты мне сказал сделать обвал». «Не перекладывай на меня последствия твоей же слабости и недалёкого ума.» Мужчина в гневе сжал челюсти. Много слов могло сорваться с его языка, но замерли в горле, когда одно из сердец сжалось. Словно с этой дымкой туда вонзилась тысяча лезвий. Прикусив губы от приступа, он слушал последующие слова. «Это был запасной вариант. Изначальный план состоял в количестве демонов, которые должны скоро очнуться. Убей Кокушибо сейчас же, а потом оставь силы на Ёриичи.» — «О чём ты говоришь?! Нарисигэ умер, а остальные не справятся…» «Три сотни учеников, — перебил его голос. — Хоть тот дурак и умер, его кровь качественна. На неё он и растратил всю силу. А ты, ничтожный трус, возьми себя в руки.» — Да пошёл ты к чёрту!!! — закричал Мудзан, со всего размаху ударив по мечу противника. Тяжёлое дыхание выходило из его лёгких. Он метался по развалинам, не помня себя от гнева на голос и на братьев Цугикуни. Снова, снова они выводят его из себя. Теперь Кибуцуджи покажет им, лишь бы эти рты замолкли навсегда! Его руки пронзило судорогой, плоть переворачивалась под ними, чтобы потом выстрелить острым отростком и полоснуть по рёбрам демона. Кусок фиолетовой с узором ткани оторвался, упав на камни. Из вены побежала кровь, окрашивая кимоно. Но Кокушибо не убрал своей ладони от груди. Сжав крепко пальцами две вещи, завёрнутые в платок, он не давал им сорваться вниз. Однако свёрток вылетел при выпаде и ударился со стуком о плитку. Шесть глаз смотрели на Мудзана, но рука отчаянно старалась схватить, беря лишь воздух. В это мгновение отросток вновь прокатился волной, рассекая вены. С новым потоком отлетели половина деревянной флейты и засушенный лепесток камелии. … — Братец! Мальчик лет одиннадцати бежал по садовой тропинке, весь в слезах. Сжав свои слишком маленькие кулачки, он держал что-то. Другой ребёнок, с таким же лицом, как и у него, но таким нахмуренным и серьёзным, что их можно было принять за совершенно чужих друг другу людей, отвлёкся от своей тренировки. — Чего тебе? — буркнул он, но его взгляд немного смягчился. Ему ничего не ответили и только протянули предмет. На ладони лежала флейта, неаккуратная, ручной работы, но сделанная когда-то с заботой о человеке. И теперь две части этого предмета красовались в руке заливавшегося слезами мальчика. — Прости меня, братец… прости, пожалуйста… Мы на тренировке случайно разрезали её… А ты ведь сделал её для меня, я пытался беречь её! Но не получилось! Он утирал нос, говоря эти слова. Большие глаза покраснели и опухли. Его брат лишь растерянно и неловко смотрел на него. Деревянный меч теперь был на земле, а его ладони, грубые, с мозолями, протянулись к половине флейты, беря её. — Ну что ты плачешь, ты же не маленький. Флейта и флейта, что в ней такого. Красные глаза сердито глянули на него, но он не дал сказать и единого слова о том, что эту флейту для него сделал братец и это подарок. — Тебе ведь она уже не нужна. Поэтому давай сделаем по-честному — половина мне, половина тебе. Раз уж я её вырезал, то половина по праву принадлежит мне. Хоть это и было сказано мрачным и недовольным тоном, мальчик с флейтой перестал плакать и улыбнулся, как улыбаются только ничем не омрачённые дети. — Правильно! Нас ведь двое! Мы тоже две половинки одного целого! Значит, это будет символ того, что мы братья, и ничто не разлучит нас! В ответ послышалось только бурчание и фырканье. Но, как только его брат ушёл, мальчик немного приподнял уголки губ вверх и снова взял в свои руки деревянный меч, безуспешно стараясь согнать с себя это дурацкое выражение лица и сосредоточиться на упражнении. … В сумрачном, уходящем за горизонт, закате фигура удалялась неспешными шагами. Девушка молчала и не оборачивалась, погружённая в свои мысли. Цветок в её руке, бережно взятый с земли, слегка покачивался и еле заметно благоухал. Тонкий аромат окутывал и саму фигуру, что была так же нежна, как и камелия. Но с бутона сорвался один лепесток, закружился в воздухе и мягко осел на землю. Такой же нежно-розовый, как и её глаза. Грубая и большая по сравнению с ним рука потянулась к частице «зимней розы». Пальца держали его так аккуратно, как могли. Такого же мягкого, как и её волосы. Мужчина сам не знал, почему, зачем он так берёт обычный лепесток и кладёт во внутренний карман кимоно. Однако понимал, что это будет его воспоминанием, может быть, единственным хорошим. Потому что эта девушка исчезнет так же, как камелия рассыпается на ветру. Останется лишь аромат и видение. Но он их никогда не забудет. … — Братец, осторожно! Подлунные развалины словно осветило солнце. Меч изгибался в воздухе, образуя причудливый танец дракона. Огонь прожёг чёрные отростки, и лезвия со звоном ударились о камни. Мудзан закричал от боли. Раны задымились, как от ожога. Три пары глаз расширились, становясь горящими точками, поглощающими этот свет. — Ты очень ошибался, полагая, что я оставлю тебя тут одного, — тихо проговорил Ёриичи, и слегка нахмурился. Кокушибо лишь смотрел на него. Сейчас, с этим выражением лица, в огне, образ его брата совпадал с тем, кем он был в детстве. Когда Мичикатсу взял на себя вину Ёриичи, заслужив этим побои отца. Тогда эти кроткие глаза тоже становились недовольными. Брат-близнец ругал его этим за то, что он подставил себя. Полумесяц сверкнул в воздухе с новой силой. Фиолетовое кимоно вновь мелькало по развалинам, становясь быстрее сокола. Нет, он защитит этого ребёнка. Свою семью. Чтобы с ними создать новые воспоминания. Это мой долг как сына, брата и самурая. И пусть луна и солнце осветят эту битву.