Цикл "Рахидэтель". Арка 1 "Закон Долга". Книга 5 "Север"

Сидя на полу, привалившись к стене и грызя в зубах одну из последних осенних травинок, Минэ задумчиво рассматривал стёртую ткань на «своих» штанах. Руки были обманчиво-расслабленно сложены поверх широко расставленных коленей. Он недавно вернулся с холода, потому его бледные щёки под щетиной покрывал заметный румянец. Грудная клетка с усилием поднималась, гоняя воздух. Любой, кто знал «заплечную тень» барака достаточно близко, понимал, что этот битый жизнью зверь замер в ожидании удара. Если не от окружения, то от судьбы точно. Хотя со стороны казалось, что последние недели, наоборот, несли с собой странное и непривычное прояснение. Штаны тому свидетели. Тёплые, с тонкой и приятной подкладкой из меха, они непривычно грели. Носки. Сапоги. Короткие, до середины икры, но пусть тени заберут душу, это сапоги, которые не промокают! Такие же, как у хозяев. А вчера дали мяса. Пока немного, оно и понятно: после долгого перерыва набросишься, и тело вернёт всё обратно, а мясо – это не то, что хочется возвращать. Ему-то казалось, что после каши, тёплой, густой, растекающейся на языке, его уже ничем не удивишь. И дело было не в самой еде, а в том, где ею кормили. Ещё ни разу ни единого кусочка мяса не давали им, пока не вернутся в Долину. А тут внезапно. Минэ не сразу поверил тому, что учуял вечно голодный нос. А после запах скрутил его внутренности и заставил быстро сплюнуть на землю столько слюней, будто он превратился в моса, подхватившего серое безумие. Он ел так, словно боялся, что солдаты вспомнят, что выдали мясную пайку не вовремя, и отберут драгоценный кусок. Минэ ломал голову, принюхивался, осматривался, не пренебрегал возможностью останавливать работу, чтобы оглядеться, но нигде не видел того непостижимого, что могло настолько поменять жизнь в бараке. И потому с каждым днём готовился сорваться в любой момент. Пока не знал куда, но чуял, что этот миг близок. Он не один был такой. Уж на что побратим не видел дальше своего носа, но даже он подобрался и пришёл к нему первым. Они с Каррой так и не смогли до конца помириться. Та странная, повредившаяся разумом дочь деревьев легла тенью на их дружбу. До смешного бы дошло, если бы Минэ помнил, как это – смеяться. Карра не мог простить её, ушедшую в Чертог, за то, за что Минэ простил ещё при жизни. Да и как сердиться на чистое существо, чей разум застрял в детстве? А ничем иным он не мог объяснить то, как она вела себя с их врагами. Так могут поступать только дети – судить по поступкам, не делая различий между чужими и своими. Бросаться на обидчика, не считаясь с последствиями. А её лепет, никогда не складывающийся в речь, скорее всего, результат болезни. Видимо, у семьи девушки не было денег на одарённого. Тумака бы всыпать её отцу, что не следил за особенным чадом. Хотя кто его знает, может, и специально избавился от лишнего рта, что замуж не выдашь. А вот Карра его доводам не верил. Он всегда считал её разумной, с самого первого их столкновения. Дочерью деревьев, прикидывающейся нездоровой, чтобы избежать наказания, положенного за нарушение обычаев. Тут Карра был непримирим как никто другой. Возможно, потому, что у него за гранью Топи осталась сестра, которую он всегда ставил всем в пример благочестия. Он так и не успел узнать, выполнил ли его отец своё обещание выдать её за достойного. Потому всегда относился к женщинам барака с особой строгостью, словно вымещая тоску по сестре. Даже примирительного слова Минэ не всегда хватало, чтобы защитить их в лучшем случае от хлёсткого слова. Карра не простил немой рабыне спины побратима. И когда она сгинула под Утёсом, только сплюнул вдогонку, пожелав провалиться на Мосту. И на самого Минэ до сих пор огрызался за то, что тот отпустил беду и оставил безнаказанными свои мучения у столба. Карра не понимал и не хотел принимать такого отношения. В событиях той зимы было много странного, что до сих пор заставляло вожаков барачной стаи напрягаться, входя под своды пещер. Никогда такого не случалось, чтобы погибшего раба или рабыню не похоронили по традициям, как дóлжно. По сути, это было единственное, что оставалось у пленных своего. Покрывала, свадебные серёжки, помолвочные цепи, доброе имя, свобода – дайна-ви отбирали всё, оставляя только последнее: право быть похороненными по заветам Сестёр. Их пленители никогда не оставляли терпящих бедствие. Может, и мало было шансов на спасение, когда оное идёт по звуку гонга строго по дневным циклам, но они были. А тогда пропал ещё и командир Лэтте-ри, перед которым остальные чуть не дорогу языком полировали. Минэ помнил, какие силы были брошены, чтобы расчистить завал. Значит, и девочку должны были найти, даже если к тому моменту от неё оставался один гниющий труп. Много времени прошло. По меркам беды много. Больше декады без воды и еды не выжить… Но командир вернулся. Живой, тени его задери! А девчонку больше никто не видел. Обычно в таких случаях дайна-ви ставили огненный «шалаш» размером по колено ребёнку. Дурацкая традиция символического сжигания покойного, тело которого не удалось сохранить. За всё время плена Минэ насмотрелся на такие. Какое может быть тело, если одна из причин смерти здесь – сгинул в топи? Постороннему сей обряд виделся убого. Но только не тем, кто знал, как на Мрекском болоте ценится дерево, сколько «стоит» каждый шарик поруха и как почитают серолицые хозяйку Чертога, прибирающую их под свою руку, не различая старого и малого. На такие «похороны» собирали всех, кто хоть мельком был знаком с покойным. По девчонке костра не зажгли. Минэ никогда бы не упустил возможности воткнуть начальнику Утёса нож под рёбра. Это было сладким сном и мечтой. Но парадокс состоял в том, что во сне у начальника лица не было. Такой участи он мечтал подвергнуть любого, кто заступал на этот пост. Сейчас он мысленно проворачивал лезвие в теле Дарно-то, а тогда, зимой, этой участи удостоился Лэтте-ри. Минэ понимал, что что-то в его мировосприятии неверно: нельзя делать врагом должность вместо личности – это всё равно, что воевать с тенью вопреки доводам разума. Но он воевал и каждую ночь видел один и тот же сон. Наверное, именно отсутствие ненависти к конкретному существу и помогало ему примиряться с необходимостью разговаривать, если речь шла о защите его барачной стаи. Например, когда пришлось бросить все силы на поимку взбесившегося сая. Или в тот день, когда он подошёл к Лэтте-ри, выжившему не иначе как с помощью теней, чтобы задать вопрос о пропавшей без вести. – Её больше нет здесь, – ответил тот долгие мгновения спустя. Не умерла. Не сгинула. Не пропала. «Не здесь». Никакими другими словами начальник щедро не сыпал. И понимай, как знаешь. Что сделали они с ней?! Не ждёт ли каждого из пленных подобная участь? Но когда в конце зимы ушёл по Мосту Гоха, погребальный светильник горел, а тайна исчезновения девушки с волосами, как у эйуна, так и осталась неразгаданной. Карра подошёл неслышно и упал рядом так, что заскрипели доски. Тяжёлый и мощный, мало кто не вздрагивал при его появлении. Рабство иссушило и измотало его. Человека-горы, которым он попал в плен, уже давно не было. Однако его огромный рост вместе с жилами, похожими на канаты, заставлял судорожно втягивать голову в плечи тех, кто поменьше. Карра мотнул головой, сбрасывая с лица отросшую до неприличия чёлку. Он уже некоторое время не прибегал к просьбам отрезать волосы и сейчас, заросший донельзя, походил на зверя больше, чем на разумного. Если сам Минэ постоянно был готов к прыжку, то, выражаясь высокопарно, со рта Карры уже давно капала пена. Сегодняшний день стал той каплей росы, что вот-вот разломит колос. Время пробежало далеко за обеденный гонг, а на работу так и не позвали. Стихия не бушевала на улице. Никакие бедствия не препятствовали. Разве мелкая морось могла когда-то помешать убиться на работе? Солдат было ровно столько, сколько всегда. И всё же пленные сидели в бараке и грелись. Утром положили порцию поруха. Утром! От одного этого кости вдоль хребта покрывались льдом дурных предчувствий. – Я чувствую себя смертником, – тихо проворчал Карра, – нам в казарме всегда говорили: «Радуйтесь солдатской пайке. На убой и щедро кормят лишь тех, чья дорога ведёт на плаху». – Мы уже давно не нарушали порядка, – спокойно ответил Минэ, про себя полностью разделяя предчувствия побратима, но держа в узде слова, зная, что Карре хватит и малости, чтобы сорваться. А это может кончиться куда хуже, чем всё то, что они уже мысленно себе вообразили. – Ты застал хоть одну детскую зиму? Минэ передёрнуло. Да, застал. – Они чад собственных не жалеют, что им шкуры пленных! Сдерут и дома утеплят, щели ими залатают. За его спиной послышался приглушённый писк кого-то из женщин: Карра когда волновался, с трудом сдерживал голос. Он ругнулся и снова перешёл на шёпот. – Я не видел сегодня никого из главных. Ни старика, ни лекаря. – Мало ли хворей в деревне, – пробормотал Минэ, мысленно помолившись, чтобы их не тронуло поветрие. Молиться пришлось и за своих, и за чужих, поскольку такая беда цвета кожи не разбирала. – Его помощников тоже нет. – Такое бывало, и не раз. – Бывало. А вот тёплых портков не было. И начальника Лэтте-ри не видно уже который месяц. – Тебе есть дело до того, в чьих руках кнут над нашими спинами? – Не было бы, если перемены не стали бы происходить после его ухода. Скажешь, не заметил? – Заметил. Но кто и когда что-либо объяснял рабу… Они замолчали. Этот разговор с разных сторон повторялся изо дня в день, и никто из них не пенял другому за размусоливание известного. Ниточка за ниточкой, они по крупинке собирали слухи и наблюдения, стараясь сделать выводы и хотя бы вслепую прикинуть, откуда ждать удара в спину. Сегодня долго поразмышлять им не дали. Множественные шаги по коридору заставили их прыжком вскочить на ноги и выйти вперёд, прикрывая собой остальную стаю. Минэ походя отметил судорожные вздохи женщин и кряхтение поднимающихся стариков. Сколько ни пенял он им, а они раз за разом предпочитали встречать любое известие стоя. Первым в клетку вошёл Дарно-то. Принесла-таки тень. Оглядел их, будто искал что, но без обвинения во взгляде. Значит, не преступника ищет, не беглеца, не нарушителя. Солдаты. Эти как всегда. Но вот что много их – не к добру. Растянулись вдоль стены, глядят… странно глядят. Напряжённо, будто кинуться готовы наперерез, но при этом лица словно светлее обычного. С чего бы? Зашедшего следом Лэтте-ри признали, подобрались. – А я уж думал, ты сгинул, начальник, – оскалился Карра. – Думал, вот узнаю точно и пошлю тебе вдогонку молитвами всё, что на душе скопил. Великочтимой чтобы грехи твои долго по Посмертью не искать. Ан нет. Живой. Лэтте-ри не отреагировал на оскорбление, а Минэ пнул Карру кулаком в спину. Мол, не время. Костяшки ударились в закаменевшие мышцы. Неспокоен побратим, ой, неспокоен. Едва себя держит, сквозь слова напряжение выпускает. Не аукнулось бы после каждое словечко. Минэ бросил взгляд на коридор. Длинные тени прятались за поворотом. Ещё не все вошли в барак, и кто-то скрывает своё присутствие. Он незаметно пальцем провёл по спине Карры. Это был их тайный знак – «смотри туда». Тот не сразу понял, о чём речь, но они не первый год в плену. Сообразил, дёрнул кадыком. Сколько бы ни было – много. Очень много пришедших. Не в их пользу число. И ещё что странно – ни одного кнутоносца. Вдоль стены клетки стояли даже не арбалетчики. Мечи, кинжалы в достатке, но ни одного оружия, что заставляло дрожать поджилки любого раба. Может, они там? В темноте коридора? Особенно настораживали несколько солдат, что прятали лица под капюшонами. – Слушайте внимательно, – привлёк его внимание Лэтте-ри. – За последние месяцы на Мрекском болоте и за его пределами многое изменилось. Это не одного гонга рассказ, и я не буду тратить слова сейчас. Кто захочет – всё узнает после. Всё, что вам надо знать, – на Болото приехали переговорщики. Барак ошарашенно затих. Переговорщики? Приехали? То есть живыми добрались сюда? И… Новость была столь шокирующей, что пленные с трудом осознавали что-то, кроме удивительности события. Последствия, масштаб и всё остальное пока не укладывалось в их голове. Даже мысль, что кто-то из своих приехал и остался переговорщиком, а не занял место на соседнем половике, не укладывалась! Никто не торопил, никто не подгонял. Первым очухался старик-амелуту, задав вопрос, который обычно тревожит старость: – Командир, что это меняет для нас? – проскрипел в тишине барака его голос. Лэтте-ри чуть вздрогнул. Нет, не осознали пока. И долго ещё не осознают. Он заговорил, выверяя каждое слово, будто прокладывая новую тропинку среди Топи: – Они приехали договариваться о вашем освобождении и переправке на сушу за чертой Пограничного леса. Старший-среди-Отцов ещё не отдал приказа, потому единственное, что будет сделано сейчас, – он помедлил, незаметно давая солдатам знак приготовиться, – мы снимем с вас кандалы. И переправим в Долину. Там, после решения Отца, вас соберут для отправки на территорию амелуту. Скорее всего, в город Ризму – он сейчас наиболее близок к границе. Женский голос, такой необычный в бараке, принадлежавший той, что никогда не стыдилась своей страсти и своего мужчины, тихий, но твёрдый, упал камешками: – Командир… это значит… свобода? – Да, Рилея. Эти слова оглушили. Люди, многие из которых годы провели на Мрекском болоте, готовы были услышать в свой адрес любое слово, кроме этого. Свобода. Сейчас всё внимание было приковано к Лэтте-ри, и Ира, которая пряталась в конце коридора вместе с ещё несколькими членами отряда, нашла в себе силы воспользоваться этим затишьем и мышкой проскользнула поближе к дверце клетки. Она тайком разглядывала своих бывших сокамерников, сглатывая ком в горле. Ира поняла, о каком старике ей говорили. «Любитель женщин» начал седеть. Эйуна, стоявшая за спинами людей, хоть почти и не изменилась внешне, выглядела постаревшей. Под её глазами расплывались чёрные круги, словно не до конца смыла косметику. Всё ещё сохраняя гордый и независимый вид, она казалась тенью себя прежней. Другие женщины и раньше представлялись невидимками, а теперь все как одна замерли соляными столбами. Карра и Минэ посуровели ещё сильнее, хотя казалось, что дальше уже некуда. Карра, что всё ещё пугал её до сердечного приступа, теперь вообще смотрелся зверем. Несколько месяцев не видела Ира каждого из них, а отпечатков на лицах хватило бы на несколько лет. Она затаилась там, где, пряча лица под капюшонами, стояли герцог с бароном, Вакку, Римл и Рикан, – самые спокойные и уравновешенные. Они согласились с Дарно-то, что встреча в бараке может пойти как угодно и вываливать всё и сразу на пленных не стоит. Никто не знал, как они могли отреагировать, поэтому главное, чего старались добиться сейчас, – чтобы никто не пострадал. А воздух буквально дёргался от напряжения. Ира не удивилась, когда вперёд вышел Минэ. – «Свободны». Дайна-ви, я не ослышался? – Нет. Минэ впал в глубокую задумчивость, и постепенно лицо его становилось всё более хмурым. Внезапно взбеленился Карра: – Переговорщики. Переговорщики?! Я провёл на этом тенями забытом болоте двадцать лет! Где были переговорщики всё это время?! Где был его величество, когда мы одного за другим провожали наших на Ту сторону?! Свободен?! Я не поверю, пока ты не снимешь с меня цепи, серокожий, и тогда, свободный, я припомню тебе все эти двадцать лет! Лэтте-ри хотел было ответить, но вперёд вышел Каю, снимая капюшон. Люди, чьи нервы и без того звенели на весь барак, разинули рты, уже совершенно не сдерживая эмоций. Свободный. Они ни минуты не сомневались, что человек, стоявший перед ними, никогда не был рабом и кандалы мог видеть разве что на других. – Меня зовут Каю Бирет. Я советник его величества Варина Раслинга. Да, вы свободны. Не сию минуту, договорённость ещё не достигнута, но выкуп за ваши жизни уже прибыл на Мрекское болото. Однако это воля ни его величества, ни тану. Они не имеют к вашему освобождению никакого отношения. – Варин Раслинг? Новый, что ли? Сынок Мирмэта? А сам Мирмэт, значит, уже в Чертоге? Ну и поделом ему! Тухлый был человек. Как сейчас помню, по службе. Когда меня серокожие поймали, никаких Варинов ещё не было, – Карра усмехнулся. – И что, хочешь сказать, при сыночке что-то сильно поменялось? Что молчишь, советник? Да, нет для меня начальника средь ваших! Никого нет! Не после того, как бросили гнить здесь! И звания мне твои с заслугами до Первого светила! Прежде чем Карра успел выкинуть очередную тираду, его потеснил Минэ: – Предположим, это правда и король не приложил своей воли к нашему освобождению. Тогда кому понадобились полусгнившие пленники этого болота? Кто заплатил выкуп за наши души? Минэ не верил. Он, скорее, готов был допустить, что под красивыми словами скрывается банальная смена хозяина. Что кому-то рабы понадобились больше, чем дайна-ви, и всё дело лишь в цене. Ира прикрыла рот рукой. Господи, да у них вообще уже не осталось надежды! Этих людей рабство сломало настолько, что они не могут принять возможность свободы, даже увидев перед собой неоновую вывеску с надписью «выход»! А ведь не случись обвала, задержись она тут, тоже могла бы смириться и стать такой же. Перестать верить… – Нашёлся человек, который посчитал, что не может бросить вас без помощи, – спокойно ответил ему Каю. Минэ задумался. – Я не знаю того, кому это было бы интересно. Но если вы, господин советник, – звание он произнёс с плохо скрываемым сарказмом, – говорите правду, то мне хотелось бы увидеть лицо того замечательного благодетеля, которому мы обязаны… «свободой». Голос Минэ дрогнул на последнем слове. В нём много чего сейчас боролось. Где-то там, в глубине его измученной души надежда всё ещё теплилась. Кроха, еле заметная. Он давил её в зародыше, чтобы снова не оказаться в ловушке и не подвести тех, кто ему доверился в силу обстоятельств. Капля пота стекла по виску. Он не верил, но, боги, какое же это было искушение – поверить! Иру при виде этой картины передёрнуло. К чёрту план. Да, ей велели не высовываться и держаться от рабов подальше. Страшно до чёртиков. Но всё её нутро требовало вмешаться. Она боялась этих людей. Но с ними же делила и пресные махи, и ледяную воду, и шарики поруха. Может, и пошлют её лесом, но может, хоть так удастся всех убедить, что они не шутят и не жестоко издеваются над каждым из них. Ира отодвинула плечом Каю, который попытался её остановить, дёрнула завязку ворота, и у него в руках остался её плащ. – Мне не безразлична ваша судьба, Минэ, – проговорила она, и тот отшатнулся от неё, словно увидев призрака. – Ты?! – Карра издал возглас, больше похожий на рёв. – Не скажу, что рада вас видеть, Карра, но… безусловно рада видеть живым, – проговорила Ира, переведя взгляд. Он так же, как и его друг, смотрел на неё, словно на сбежавшую с кладбища. Внезапно хозяин барака зло прищурился: – Посмотри на неё, братец! И ты ещё будешь повторять, что она «бедное больное дитя, лишённое богами дара связной речи и выброшенное на болоте за ненадобностью»? Да она болтает лучше нас с тобой! Продажная шкура! Вон, даже в тряпки, посмотри, в чьи нарядилась! Я всегда говорил, что ей нельзя верить! Живее живых! Да чтоб ты вернулась туда, откуда выползла, змея болотная! В следующее мгновение произошло сразу несколько событий. Карра рванулся к ней, Лэтте-ри оказался между ними, оттесняя Иру за спину, Минэ попытался остановить побратима, но не успел. Его самого схватили солдаты, а Карре на спину налетел Римл, в два движения сбивая того на колени и выворачивая руки за спину. Хозяева барака ещё какое-то время вырывались, ругаясь, стараясь освободиться и прийти друг другу на помощь. Минэ первым почувствовал странность. Обычно солдаты дайна-ви не щадили нарушителей порядка и не брезговали болевыми приёмами, чтобы побыстрее вывести из строя противника. Но минуты текли, а его просто удерживали на месте. Он сначала не поверил своим ощущениям, решил удостовериться и успокоился. Расслабился. Дал понять, что не сопротивляется. И руки мгновенно разжались, но жест одного из солдат удержал его от вмешательства в потасовку Карры и Римла. А те ещё боролись. Карра рычал, стараясь сбросить неизвестного, который с лёгкостью удерживал его на коленях. Плащ сполз, и окружающим стало ясно, что этот сильный мужчина, ничем не уступающий их вожаку, пришелец из-за границы. Чужак из числа свободных. Ира круглыми глазами смотрела на Римла, лицо которого светилось счастьем. Неужели он так охоч до драки? Она и не думала, что может существовать на свете кто-то, кто способен выйти один на один с Каррой и побороть его! Римл, в очередной раз нагнув Карру поближе к земле, посмотрел на Минэ в упор и с ухмылкой чуть покачал головой. Мол, не бойся, ничего я ему не сделаю. Карра, конечно, этого не видел, только раз за разом напрягал мускулы, вот-вот порвутся! – Двадцать лет прошло. А из моей «рогатки» ты так и не научился выбираться, – сказал Римл, подгадав момент между рывками. Карра замер, его глаза выпучились и заледенели, как у дохлой рыбы. Поняв, что он больше не оказывает сопротивления, Римл ослабил захват. Карра развернулся и, тяжело дыша, впился взглядом в противника. Кадык дёрнулся, губы задрожали, вечно уверенный в себе хозяин барака смог выдавить только одно слово: – Как… Римл присел напротив него на корточки и тихо ответил: – Как-как. Жил – не тужил. Жениться собирался. На сестре друга. Друга со службы ждал, чтобы вместе распить кубок на празднике, скрепляя семьи. А друг сгинул. Обошёл все деревни от самого поста, где служили, до нашей родимой, каждого спросил. В одной люди сказали, что был тут один малый. Кузнец. На заработки подвязался месячные, чтобы сестре и другу на свадебный подарок скопить. А после, как ни отговаривали, решил срезать путь через Пограничный лес. Дурень самоуверенный! – рявкнул Римл, а Карра отвёл глаза. – Не стало друга. Оплакал, хоть и не принято это мыслями хоронить друзей, когда не знаешь точно, жив ли. Но не возвращается никто с Болота. Сестра его чуть руки на себя не наложила! А батька, поняв, что сын больше не мешает, чуть не отдал её в жёны богатенькому хмырю из соседней деревни, раз брат теперь над душой не стоит, недостойным женихам руки вырвать не обещает! И клятва его другу сына пустым звуком оказалась! Пришлось в гости того женишка позвать да на глазах у него скормить моса хозяйство издохшего чугари, чтобы намёк понял. Чудом свадьба состоялась, как по слову было решено ранее. Семья росла. Два сына, уже служат. Дочка на руки мастерица! Её рукоделья весь рынок знает. Десять едва стукнуло, а отцы женихов вокруг дома, будто стая дэфова ходят, речами рассыпаются, чтобы к ним такое сокровище в дом ушло. Родители только до сих пор давнюю потерю забыть не могут. А тут служба: люди говорят, на Болото идёт отряд. И ходят слухи, что есть на Болоте кладбище, где сгинувшие похоронены. Не удержался, поехал. Чтобы последний долг другу отдать, а он… жив. Оказывается. Карра к концу этой речи уже совсем не поднимал головы, а на последних словах тихо взвыл. Римл протянул руки и обнял его за плечи, которые подозрительно дёрнулись. – Карра… дом ждёт. Давно ждёт. Время ещё будет: получишь ответы на все вопросы, кто враг, а кто друг – разберёшься. А сейчас позволь увести тебя из этого места. Не мешай. Долгие минуты спустя Карра молча кивнул, так и не подняв глаз от земли. Кандалы снимали на улице. Они со звоном падали к ногам, и постепенно до людей доходило – навсегда. Минэ в этот момент испытал что-то вроде страха. Незнакомец, сейчас стоявший рядом с побратимом и что-то тихо ему шептавший, произнёс слово «дом». Вот только у Минэ не было дома. Пока служил, мать с отцом умерли. Он был очень поздним чадом у своих родителей, долгое время считавших, что Сёстры обделили их счастьем иметь детей. Жены и семьи не нажил. А дом спалили дети деревьев во время грабежа. Поиск обидчиков и занёс его в проклятый тенями Пограничный лес когда-то. Куда ему возвращаться? Его семья, его стая здесь. Но кажется, она сегодня перестала существовать. Для Минэ слово «свобода» обернулось горечью утраты. Куда податься теперь ему, бесприютному, потерявшему всё, что у него было более десятка лет назад? Справедливости такое время спустя уже не сыщешь. Так ли на самом деле хотелось ему что-то менять в привычном барачном укладе? Он огляделся. Девушка, чья судьба так беспокоила его эти месяцы, стояла в окружении всех этих «переговорщиков», от которых за саги несло властью, деньгами и неприятностями. Улыбалась и говорила, не опуская глаз. Начальник Лэтте-ри застыл за её спиной тенью, тоже что-то тихо рассказывая. Люди и эйуна из свиты – обычные вояки, но все как один битые жизнью, матёрые, разношёрстные. И в рот смотрят командирам. Значит, «личники». Они простыми солдатами их ещё «хвостами» звали. Преданные. Может, податься с ними? Служба, она везде служба. Не придётся ко двору, так отправят куда надо, напишут пару слов. Голодать не будет, казарменная крыша над головой уж точно не хуже барачной. Вспомнит, как мечом махать. На первое время хватит, а там, глядишь, и на свой кров заработает, к земле вернётся. Неплох план. Не радостен, но неплох. Выживание – дело привычное. Только без ответов на свои вопросы уходить не хотелось. Вот вернутся в деревню дайна-ви, он спросит. И про незнакомку, и про переговорщиков, и про то, что же такое случилось за границей, что им отомкнули клетку. Ира заметила, что Альтариэн не сводит глаз с пленницы-эйуна. Теперь уже, правда, не пленницы, но что-то не спешил он поздравлять её с радостным событием. Да и она на него смотрела волчицей. Вывод напрашивался только один, но как деликатно спросить, Ира пока представляла слабо. Женщина решила всё сама. – Здравствуй, – поздоровалась она, подойдя, когда всё немного успокоилось. – Здравствуйте, – ответила Ира. – Значит, тебе я обязана своей свободой? – эйуна поморщилась. – Не люблю быть должной, но я таковая ещё с Осеннего равнокружия прошлого года. Тебе, амелутка, не понять, что для нас это значит, но, остановив сая, ты спасла мне жизнь. А теперь дала ещё и свободу. Я не останусь в долгу, но пока не знаю, чем отплатить. Меня зовут Ванерия. В прошлом это имя было известным. Если не знаешь, чем могу помочь, найти меня труда не составит. Или говори сразу, что тебе нужно. Ира потрясла головой. До чего же эйуна порой резкие! – Во-первых, приятно познакомиться. Меня зовут Ириан. Во-вторых, я не амелутка, а чужеземка. И я понимаю, что по вашим обычаям значит то, что могло случиться в ту ночь. Вы ничего мне не должны. В тот день сая угрожал всем. Я тоже защищалась. Если бы вы были против него, я уверена, что сумели бы справиться ещё быстрее и лучше. Вы же воин, правильно? Так что тут нет и не может быть долга. А что касается свободы… Я помогала не только вам. Но и дайна-ви тоже. Эйуна прищурилась и стала рассматривать её так, что стало совсем неуютно. – Значит, ты не избавилась от привычки помогать серокожим? Ира разозлилась, гнев поднялся, она не успела его загасить. – Благодаря этой привычке я обрела свободу. Благодаря этой привычке осталась в живых. Благодаря этой привычке вернулась сюда. И вы сейчас без кандалов на руках тоже благодаря ей! Ванерия только усмехнулась: – Значит, нет. И всё ещё бросаешься на врагов в лоб. Я услышала тебя, чужеземка. Моё слово остаётся в силе. За такие вещи, как жизнь и свобода, я обязана отплатить, раз уж ты, как говоришь, знакома с нашим обычаем. И чем скорее ты придумаешь как, тем спокойнее будет спаться по ночам нам обеим. Думай. – А мы уже стали врагами? – Ира сумела вычленить из этой тирады покоробившую её фразу. – Та, что помогает дайна-ви, не может быть мне другом. И больше чем быть должной, я ненавижу быть должной врагам, – женщина посчитала разговор оконченным, резко развернулась и ушла, оставив Иру в подавленном состоянии. Альтариэн подошёл к ней, совершенно не скрывая скривившегося лица. – Вы в порядке, Ириан? Хотя вопрос, наверное, пустой. После общения с этим созданием в порядке никто не остаётся. – Вы знакомы? – Родители были соседями. Потом меня отослали к Пустыне, и мы многие годы не виделись. А когда я вернулся, брат приблизил меня к престолу. На моё несчастье, маркиза Ванерия сама претендовала на честь называться Светом Леллы. Может, и не по статусу мне говорить такое, но я бы сам приплатил дайна-ви хоть топливом, хоть чем, чтобы они оставили эту женщину у себя. Спокойной жизнь в столице не будет, коль она вернётся. И польётся на дуэлях кровь тех глупцов, что попробуют ей припомнить, что она предпочла рабство уходу из жизни. А после она снова вцепится во власть. Эта женщина никогда не удовлетворялась мелочами. – Маркиза… У вас ведь это ещё и военный статус? – Вы правильно поняли. Маркиза Ванерия – одна из лучших мечниц. Вот в бою без оружия достаточно слаба. До сих пор не понимаю почему. Ловкости и силы ей не занимать, и не дай Сёстры, чтобы у неё под рукой оказалась хотя бы палка. Она и более мелкими предметами убивать умудрялась. Удостоена множества наград, первая в битвах. Фирра много раз благоволила ей. Характер, правда, тоже как из горна вытащенный. Не суй палец – руки не вытянешь. Раньше я радовался, что могу помочь соотечественнице вернуться домой. А сейчас терзают нескромные мысли положить где взял, – герцог снова скривился, а Ира проглотила нервный смешок. Да, не так она представляла себе радостное возвращение рабов на родину, ой, не так… В селении Доваль осмотрел освобождённых. Ему сразу стало хуже – за лечением взрослых следовал откат, правда, не столь сильный, как он привык. Вакку, в очередной раз послушав волшебные течения, пояснил, что эти люди видели в своей жизни слишком мало хорошего, потому чаша их прошлых грехов во многом искуплена рабством. Шрам Минэ, в отличие от шрама Иры, поддался исцелению и перестал существовать, за что Карра чуть в ножки перед одарённым не грохнулся. Но его подхватил Римл и утащил вместе с Минэ в тот дом, где провели ночь герцог с бароном. За ними потянулись мужчины из числа жителей барака и Ванерия, влекомые жаждой объяснений. Они всё ещё сторонились вышестоящих, потому барон махнул рукой и делегировал полномочия рассказчика Римлу. Женщин отвели в дом одной вдовы дайна-ви привести себя в порядок и отойти от новостей. Дом был большой, в три комнаты, и к вечеру собрал в себя всех бывших рабов. Им дали время переговорить меж собой, побыть вместе, прежде чем открыть дверь по собственному желанию и впустить в самую большую комнату переговорщиков и Дарно-то с Лэтте-ри. Народу было – не продохнуть, но окна не открывали, сберегая тепло. Женщин рассадили по лавкам, мужчины выстроились вдоль стен, неосознанно оставляя в комнате пятачок для переговоров старших. На сей раз Ира не стала прятаться за чужими спинами и стояла между Лэтте-ри и бароном, рассматривая одновременно таких знакомых и таких незнакомых людей. Они отвечали ей взаимностью. Судя по выражению лиц, Римл не поскупился на детали с подробностями. Она ждала каких-то высоких слов и речей, но началось всё не с них. Барон махнул рукой, и в комнату внесли два здоровых тюка. Солдаты развязали шнурки одного из них и вытащили наружу обычную одежду: добротную, крепкую, из не самых дешёвых тканей с кожаными вставками, предназначенную, чтобы верой и правдой служить в дальних походах. И обувь под стать. Мужские костюмы. Ровно семь наборов. А Ира всё удивлялась, что ещё в Карраже барон так подробно уточнял детали о пленных, что были ей известны. Среди прочих нашлась одежда, способная не разойтись по швам даже на Карре с Минэ. Подарок приняли. Не сразу, обдумывая и протягивая руки, словно боясь обжечься. Но вид одежды свободного человека слишком сильно действовал на людей. Распределив меж собой комплекты, мужчины ненадолго скрылись в соседней комнате. Там уже стараниями вдовы-хозяйки стояли тары с холодной водой и бритвенными принадлежностями. Обратно бывшие рабы вернулись подавленными. Трудно сказать, что стало причиной такого настроения, но радости не чувствовалось. Одежда не распрямила им осанки, не добавила чувства собственного достоинства на лицах. Мужчины периодически трогали ткань незаметными движениями, словно она была чужой. Начисто выбритые лица не убавили мрачности, но хотя бы не так пугали окружающих, как раньше. И чего точно не добавил новый облик, это разговорчивости. Потому второй мешок вскрывали также в полной тишине. Внутри был дар для женщин. Ира уже намётанным глазом смогла оценить примерную стоимость такой одежды. Не поскупился барон. Совсем не поскупился. Такие ткани и такие покрывала могли позволить себе только весьма состоятельные особы. Дар для обитательниц барака в несколько раз превосходил по стоимости то, что подарено мужчинам. Бывшие рабыни испуганно жались друг к другу, во все глаза рассматривая ворох покрывал. Солдаты подвинули им мешок поближе, и одна из женщин, с серым и безжизненным лицом, рискнула подойти первой и тронуть пальцами ткань. Слёзы непрошенными пролились на её щёки, и она тихо завыла. Ей дали выплакаться, полагая такую реакцию следствием переизбытка чувств, но едва обретя способность говорить, женщина опустила голову вниз и, подчиняясь обычаю своего народа, стала ждать. Барон не заставил её мучиться. – Женщина, прости, не знаю твоего имени, ты что-то хочешь сказать? Тебя, я вижу, смутили эти дары. – Они прекрасны, господин барон, – тихо ответила та. – Но к чему они нам теперь? Как примут нас мужья, если они ещё живы, узнав, что не только они видели наши лица? Узнав, что каждый кусок наших тел видели дайна-ви, когда меняли нам одежду. К нам никто не прикасался, и те из нас, кто были невинны, таковыми и остались, но кто возьмёт в жёны испачканную чужими взглядами? Сколько покрывал ни надень, печать, что оставило на нас это место, не спрячешь. Скажите, господин барон, куда же нам теперь? Как ей? – она кивнула на женщину, что в рабстве была при мужчине. – В дочери деревьев? Какая семья примет нас, столько лет не воздававших славы Сёстрам? – её голос дрогнул, и она снова заплакала. Остальные выли друг у друга на плече, осознавая, какая участь им уготована. Каю растерялся. – Весьма показательно, – буркнул под нос Альтариэн. – В своём бардаке разберитесь сначала, – не остался в долгу барон. – Ванерии у вас тоже не будут рады всего лишь за желание жить. – Готов учиться. С удовольствием посмотрю, как вы распутаете этот клубок. Каю долго хмурился, а после с досадой махнул рукой и подозвал Иру. – Ириан, я готов признать свою растерянность. Может, вы что посоветуете? Не зря же Великая Мать наделила вас судейским голосом. Этих женщин не примут дома. А если и примут, то жизнь лёгкой не будет. Ира сначала растерялась, но быстро нашлась с ответом: – Боюсь, мне всё ещё не так хорошо знакомы ваши традиции, как хотелось бы. Но если хотите совет, то вот он. Эти женщины и мужчины, которые будут решать их судьбу дома, уверены, что обстоятельства, в которые они попали, не извиняют того, что они якобы провинились как жёны, дочери и жрицы. Так почему бы не обратиться к первоисточнику? Как показала практика, это самый рабочий у вас вариант для любой проблемы. – Не до конца уловил вашу мысль. – Отправьте их в Каро-Эль-Тан. Я сомневаюсь, что тем, кто столько вынес, откажут во входе. Им либо даруют прощение сами Сёстры, и тогда покажите мне того ненормального, кто рискнёт с ними поспорить. Либо подскажут, как поступить. А если и после этого кто-то рискнёт возмущаться, то пускай не обижается, когда прилетит молнией по заднице! У барона дёрнулся глаз. – Не слишком ли непочтительно вы высказываетесь? – Меня тоже не слишком почтительно выдернули из родного дома, Каю. Я верю в могущество Сестёр и уважаю их порядок. Но это не мой дом. Вы просили взгляда со стороны и совета – я дала. Но это ваши традиции. Кроме вас, никто не разгребёт последствий, или, как выражается Альтариэн, бардака. Склонна с ним согласиться в этой оценке, с той лишь поправкой, что и у эйуна его достаточно. Да и если уж совсем начистоту – у всех. Вестники не исключение. Каю нахмурился, признавать здравое зерно в этих словах не хотелось, но кивнул. – В Ризме можно будет попросить начальника стражи выдать сопровождение, – он обернулся к женщинам. – Одевайтесь! Пока Сёстры не решат вашей участи, негоже вам расхаживать, будто дочерям деревьев. Идите в соседнюю комнату. Женщины утёрли слёзы, неуверенно поднялись, но не посмели перечить прямому приказу и, похватав дрожащими руками вещи из мешка, ушли. Осталась только одна. Та, что не постеснялась говорить прежде мужчины, та, что Лэтте-ри назвал Рилеей. Её мужчина жестами уговаривал её послушаться, но она не двигалась с места. – А с тобой что делать? – спросил Каю хмуро. – Ничего со мной не делать. Сама разберусь, – резко ответила женщина. – Как я понимаю, ты не спешишь вместе с остальными вымаливать прощение у Сестёр? – Единственная моя вина состоит в том, что я полюбила по своей воле, вопреки воле отца и закона. Человека, у которого уже есть невеста. Его вон, – она ткнула пальцем в мужчину, чьё общество делила в бараке. Мужчина вскинулся. – Откуда ты знаешь, что у меня была невеста?! Я никогда не говорил тебе об этом! Женщина горько рассмеялась. – Глупый. Я всё о тебе знаю. И кто ты, и что родом из Нэпы. И что сосватали тебе прелестное дитя – дочку моей соседки. Женщина усмехнулась, глядя на ошарашенное лицо. – Я не дочь деревьев. Вернее, не была ею до рабства. Когда ты поехал за подарками для неё, я вышла на тракт проводить и в последний раз тебя увидеть. Заметила, что ты зачем-то в лес сунулся. Потом поняла, что за её любимыми цветами пошёл. Тогда тебя и схватили. А я сама сняла покрывало. И сама подставилась. Думала, что хоть в рабстве, но с тобой. А чистую ты бы не тронул. Вот и сделала вид, что беглая. А теперь, – она улыбнулась сквозь слёзы, – кончилась моя сказка. Тебя невеста уже двенадцать лет, поди, дожидается. А мне назад дороги нет. Я не еду. Мужчина побледнел, глотая ртом воздух. – Ты решила остаться? – переспросил барон недовольно, но и удивление в его голосе звучало неприкрытое. Он ожидал срывов, отсутствия веры, упрёков и обвинений, даже того, что на них могут броситься с кулаками. Чего он не ждал, так это того, что кто-то откажется ехать. Добровольно. – А что мне? За двенадцать лет привыкла. Да и не погонят дайна-ви того, кто будет готов работать. А без кандалов это и сподручнее. Тут жизнь суровая, но хоть в лицо плевать не будут. И любить в уголке того, к кому сердце присохло, тоже не запретят. Езжайте, господин барон. Благое вы дело затеяли. Для всех благое. А тряпки заберите. Я уже давно не имею права носить их. – Ты останешься тут? Будешь под рукой одного из этих? – мужчину трясло. – На меня двенадцать лет никто не покушался, тебе отдельное спасибо, что защитил от нападок Карры. Не думаю, что теперь что-то изменится. Ты взял меня девой, а другого мужчины мне не надобно. С этими словами Рилея отвернулась в сторону, стараясь скрыть слёзы. Гордо вздёрнутый подбородок сильно выделял её на фоне остальных женщин. Из-за спин мужчин протиснулась Ванерия. Она подошла к Альтариэну, грубо толкнула того в плечо, понукая показать небольшой свёрток, что он до сего момента прятал за спиной. Он сверкнул на неё взглядом, способным испарить на месте, но споткнулся о незаметный жест и короткий кивок в сторону застывшей Рилеи. Удивился. Остыл. Кивнул. – Рилея, – обратился он к пленнице. – Понимаю, ваши законы суровы, но на наш взгляд, взгляд эйуна, столь сильной женщине не подобает ходить в рабских одеждах. Любая из наших боевых подруг разделит это мнение. Может, вы согласитесь принять от них этот дар? Рилея вскинулась, потерянно глядя на свёрток, но нашла в себе силы кивнуть, хоть и пожав при этом плечами, – не понимала смысла действий совершенно постороннего для неё существа, но оценила сам факт. Она прекрасно понимала, что этим подарком с ней поделилась Ванерия, ведь именно для пленной эйуна вёз этот свёрток Альтариэн, ещё не зная, что встретит здесь давнего противника. Рилея низко поклонилась им обоим. – Хорошо. Спасибо. Приму. Дрожащими руками взяв подарок, она быстро скрылась в комнате с другими женщинами. Те как раз выходили и столкнулись с ней в дверях. Как ни объединяла их беда все эти годы, но несколько презрительных взглядов от бывших сокамерниц досталось. Особенно теперь, когда лица согласно традиции скрыли покрывала. Только красные разводы под глазами выдавали всю бурю эмоций, что сейчас творилась в женских душах. Их стремительно несло назад, в привычный мир, где всё чётко и понятно и можно с чистой совестью не испытывать сочувствия к оступившимся. Ире было тягостно на это смотреть, но она понимала, что за минуту такие вещи не решаются. Слишком резко сейчас, слишком долго до этого. Какое-то внутреннее чутьё подсказывало: всё. Сломаны. И очень стараются собрать себя по кускам. А в привычное собираться проще, чем творить новое. Отрекаться от того, что заставило думать и по-новому воспринимать мир, вставать на привычную колею – проще, чем продолжать бороться. А вот осуждать этих женщин рука не подымется. Нужно время и, наверное, помощь хотя бы тех же Дланей Илаэры: они же у них тут главные специалисты по мозгам. Надо намекнуть барону об этом. Скрипнула дверь, и в комнату просочилась девочка-посыльный, которую Лэтте-ри уже не раз отправлял при Ире с мелкими поручениями. – Принесла? – спросил он. Девочка протянула ему четыре серьги с колокольчиками и пару искусно сделанных цепочек. Две женщины дёрнулись с места, и Лэтте-ри протянул каждой из них по паре серёг. Они вцепились в них, прижав к груди, не сразу найдя в себе силы разжать пальцы и повесить на уши. – Значит, правда. Вы на самом деле храните свадебные серьги и прочие священные атрибуты, – констатировал Каю. – Мы бы их и не отнимали, если бы не та давняя история с самодельным оружием и попыткой побега. Не приучены повторять ошибки. – Вы лишили наших женщин права чтить Сестёр. – У нас нет необходимого. Обряды, какие возможно, им не запрещали справлять. Волосы они сжигали, как у вас положено, только не на свечах, а на костре, – пожал плечами дайна-ви. – А одежда? – Под неё можно многое спрятать. Бывали случаи. Да и как работать в платье? – Всё равно это вас не оправдывает. – Не обучен оправдываться перед теми, благодаря кому наши дети живут на Болоте, – отрезал Лэтте-ри и отдал одну помолвочную цепь мужчине-близнецу. А вот спутник Рилеи руки не протянул. Мужчина долго смотрел на свою женщину и в итоге подошёл к ней, обняв её, уже задеревеневшую в своей неподвижности, за талию. – Господин барон, могу я попросить вас? – спросил он, гладя женщину по волосам. – Слушаю. – В своём пути Нэпу вы всё равно проезжать будете. Скажите там, что пахаря Радима уже нет в живых. Женщина вскинулась и уставилась на него широко раскрытыми глазами. – Я остаюсь с Рилеей. С женщиной, которая хоть и не жена мне, но добровольно разделила со мной рабство и двенадцать очень жестоких зим. Передадите? Рилею буквально заколотило в его руках, она не могла выдавить и слова от переизбытка эмоций. Барон кивнул. – Передам. Рилея разревелась. Горько, тяжело, с хрипом. Радим поспешно увёл её из комнаты, не выпуская из своих рук. Барон не одобрял их поступка и хмурился, глядя, как Лэтте-ри откидывает помолвочную цепь на ближайшую скамью, словно уже никому не нужный мусор. Но он понимал, что изменить здесь что-то, сделать правильно у него не выйдет. Оставалось только поступать как старшему, и да чтоб теням плясать у его постели! Ответственно. – Дайна-ви, у этих двоих не будет проблем с тем, что они решили остаться? – спросил он Лэтте-ри. – Отсутствие проблем – это не про нас. Не обещаю. Обижать их никто не станет, обустроиться помогут. Рилея права, рабочие руки для нас ценны. Нам без разницы, откуда они возьмутся. Барону оставалось только в очередной раз стиснуть кулаки и удовлетвориться услышанным. Из дома вдовы расходились с глухим чувством неправильности. Освобождение рабов для многих выглядело не так, как рисовалось в воображении, а такое простое действие, как снятие кандалов, повлекло за собой множество проблем. Кому-то, как Минэ, некуда было идти, например, близнецам. Родом из столицы, они доподлинно знали, что за такое время их дом, пустующий многие годы, наверняка прибрали к рукам столичные банды. Он был построен в очень неудачном, как бы выразилась Ира, районе. У мужчины-близнеца, который оказался мелким торговцем, даже мысли не было, что без присмотра хозяев и регулярных вливаний столичной страже его лавка и дом могли остаться не разворованными и не занятыми под криминальные нужды. В столице это было частым явлением. Хотя порядок старались держать, но большой город – это большой город, а отношения преступников и служителей порядка регулировались не всегда чистыми на руку держателями власти. И ещё не ясно, ждёт ли мужчину-близнеца долгие годы спустя невеста, или её семья, признав его покойником, уже всё переиграла, выдав дочь за другого и выбросив, теперь уже нищего, неудачника из головы. Женщинам предстоял долгий путь в Каро-Эль-Тан, многие боялись без этого показываться на глаза родным, не зная, как воспримут их возвращение старшие мужчины семьи, будь то отцы или мужья. А мужчины понимали, что жизнь придётся начинать фактически с нуля, и счастьем будет, если дома до сих пор ждут и обрадуются возвращению. Часть этих вопросов легла на плечи Каю. Он переговаривался со своими людьми, обсуждая, кто и куда поедет, какую весть повезёт, где будет брать новых людей и как решать проблему каждого бывшего раба. Да, до этого ещё далеко – предстояла поездка в Долину и улаживание формальностей со Старшим-среди-Отцов, но он предпочитал иметь решение готовым заранее. Ира в этой суматохе не участвовала и предпочла вернуться в дом Лэтте-ри. Однако не успела она скинуть плащ, как в дверь постучали. Она дёрнулась оглядеться, хотя прекрасно понимала, что никого вокруг нет и некому открыть, кроме неё. Стук повторился. Громкий, мощный. Никто из дайна-ви или её знакомых не имел привычки так ломиться. Вчера Лэтте-ри произнёс: «Будь хозяйкой под моей крышей», и, видя её загоревшееся лицо, пояснил, что ничего общего с личными отношениями эта фраза не имеет, а всего лишь эквивалент того, что Ира знала под видом «будь как дома». Мужчина бы услышал «будь хозяином». И вот сейчас надо открыть дверь. Самой. Она сглотнула, сдвинула железную задвижку и побледнела. В дверном проёме стояли Карра и Минэ, загораживая его так, что и мышь бы меж ног не пролетела. Ира рефлекторно сделала шаг назад и ещё один, когда вслед за ней потянулась рука Минэ. – Мы поговорить! Не бойся. Не бойтесь. Пожалуйста. Он замер, давая Ире осознать, что не приближается и не собирается причинять ей вреда. Ира часто дышала и всё же отошла назад, давая себе пространство. Гнать это чувство не получалось. Внезапно Минэ горько улыбнулся и поднял взгляд. Робкий и просящий. – Знаю, что боишься. Но мы правда пришли не вредить. Поговорить хотим. Разреши войти. Пожалуйста, – снова попросил он. И Ира медленно кивнула, снова пятясь. Минэ вздохнул и вошёл первым, медленно, без резких движений. Они с Каррой сразу заняли ощутимый кусок пространства в комнате. А что не заняли тела, то захватила их мощная аура, которую Ира ощущала как вполне материальную. – Садитесь. Пожалуйста, – Ира указала на свободную лавку, ей не нравилось чувствовать, как они нависают над ней. Карра и Минэ развернулись одновременно, сшиблись плечами и устроились на лавочке, отодвинув её чуть подальше. Карра выглядел мрачным и пришибленным, уставившись в пол, а Минэ был сама задумчивость. Ира не знала, куда себя деть, и начала судорожно осматриваться по сторонам. На столе стоял початый кувшин с водой, прикрытый крышкой. Она тронула его пальцами, не зная, чем ещё занять руки. Тёплый. Кипятили недавно, но вода уже успела остыть. – Будете? – неуверенно спросила она, прячась за этикетом от предстоящего разговора. Дома она бы десять раз подумала, распространяются ли законы гостеприимства на тех, кого она, хозяйка, боится или не рада видеть, но Альтариэн не переставал вкладывать ей рахидэтельские правила в голову, и постепенно они плавно перетекали в привычку. Иногда реально помогали. Вот как сейчас. – Будем, – Минэ легко прочитал её нервозность. Он не дёргался, чтобы не пугать лишний раз, ждал, пока она дрожащими руками разольёт воду в кружки, протянет им. И когда сделал глоток, что согрел его до самого нутра, заметил, что она начала дышать спокойнее. Чудодейственная сила общей трапезы. Даже если из лакомств одна подогретая вода. Бывшая немая рабыня налила себе остатки. Не жажды ради, а чтобы руки были при деле. Подвинула лавку, сев напротив, и замерла, как при виде змей. Минэ тяжело вздохнул и едва заметно ткнул Карру в бок. Не ему одному разбираться в том, что они наделали. Но пока тот собирался с духом, женщина подняла глаза и заговорила, чуть не икая: – Ну… как бы… я думаю, стоит начать с самого начала. Меня зовут Ирина. Здесь все зовут Ириан. Зовите так же. И… если это ещё не до конца очевидно, я родом из мест, где совсем другие обычаи. Потому… если чем обидела, простите. И Минэ… – она отвела глаза. – Я хотела только защитить Маяти. Если бы я знала, к чему это приведёт… – Не извиняйтесь, госпожа вестница. Мы все не так начали, все наделали ошибок. – Минэ! Ради бога! Мы же один барак делили! Ириан. Бросьте эти… И на «ты». Пожалуйста. – Вы правда творец? – подал голос Карра, не поднимая глаз и игнорируя её просьбу. – Для меня это такая же новость, как и для вас, Карра. Я обычный человек. Была семья. Дом. В один миг очутилась тут. Что было дальше, знаете сами. Хочешь домой – делай что велят. Я бы отказалась, но, похоже, спорить с Илаэрой у вас тут не принято. Помолчали. – Поднять руку на творца… Я не знаю, простят ли нам Сёстры такое. Ириан, я считал вас дочерью деревьев! А после ненавидел, ведь Минэ – мой названый брат! Я до сих пор не могу… – Не можете простить? – Ира видела, чего стоили мужчине эти буквально вырванные из горла извинения. Он бы ни слова не сказал, если бы она была обычным человеком, но сейчас его дёргали за язык догматы его веры, заставляя извиняться там, где он не мог и не хотел сделать это искренне. Ире было противно такое слушать, но не из-за самого факта, что человек перед ней не хочет идти ей навстречу, а потому что его заставляют это делать. По ней, пусть бы злился. Это хоть честно. Более честно, чем преклонение перед её статусом, от которого она сама с радостью бы избавилась. – Не надо, Карра. У вас есть на это право. Да и мне на вас сердиться не за что. Не думаю, что боги полезут в наши с вами разборки. Скажу честно: я вас боюсь. До дрожи в коленях. Но злиться не получается. Если бы пробыла тут столько же, сколько вам довелось, и у меня характер был бы не сладкий. Я понимаю, что вы следили за порядком и, как могли, защищали своих. Жаль, что мне не удалось такой стать, но уж как сложилось. Как показало время, для меня – к лучшему, как бы вам ни неприятно было такое слышать. Карра поднял голову, и они впервые встретились глазами. – Вы не жалеете, что связались с серокожими? – Нет. И не буду. Карра нахмурился, сцепил зубы. Минэ тронул его за руку, успокаивая, чувствуя, как бурлят в нём эмоции. И внезапно этот жест стал толчком. Карра посмотрел на руку друга и вдруг скинул её, выставив перед собой ладони. Долго рассматривал их, и до Иры не сразу, но дошло, что он не сводит глаз с запястий с характерными синяками от цепей. Карра потёр их, разгоняя кровь, разжал кулаки и стукнул ладонями по коленям. – Я простой человек. Это старшим по званию положено мыслить серостью – «чуть добрый», «недоправильный», «почти честный». А у меня либо «хорошо», либо «плохо». Мне так понятнее. То, что вы не соблюдаете обычаев, – плохо, но дык они не ваши. Что с серокожими связались – противно, так и мы вас к себе не позвали. Не разобрались. – Карра, я… – Помолчите! – рыкнул он, проигнорировав Минэ, который попытался его остановить. Ира дёрнулась от этого окрика, вцепилась в кружку. – Помолчите. Мы поступили плохо. С самого начала. И кончилось тем, чем кончилось. Хоть одарённый и убрал шрам со спины побратима, столб я не смогу забыть никогда. Но и того, что железа на руках нет, что сестру увижу, что друга встретил спустя двадцать лет, – не забуду. Дружбы не предлагаю. У вас есть с кем дружить, да и не только дружить, коли не врут мне глаза. А они не врут. Я не забуду хорошее. Именно поэтому не буду судить. Это самое большее, что я могу дать. Могу ещё… говорить. С вами. И постараться не пугать больше. Но это всё. А там уж пусть Сёстры решают, на всё воля их. Он досадливо махнул рукой, было видно, что даже такой крохотный шаг навстречу Карре неприятен. Ира грустно покачала головой. – Ваша страна прекрасна. Всем, кроме одного, – постоянно приходится выбирать сторону. Я поняла, Карра. И принимаю ваше решение. Пусть будет по-вашему, я рада, что теперь мы сможем хотя бы говорить. Многое бы хотелось переписать сначала. Не всё. Но у нас говорят: «история не знает сослагательного наклонения». Ну, или как выразилась в Каро-Эль-Тане Илаэра, всего, что не случилось, жалеть попусту нечего. – А мы могли бы? – вскинулся Минэ. – Думаете, мы могли бы начать сначала? – Если бы не слова вашего друга, я бы сказала «уже начали». С тех пор как вы вошли в этот дом, не желая причинить вреда. Разве нет? Вопрос в том, надо ли это вам. Судя по всему – нет, и я не в обиде. Ведь наши дороги скоро разойдутся, скорее всего, навсегда. Так что если вам всё это без надобности… Мужчины переглянулись, не зная, что ответить. Карре идея общения явно не была по душе. Минэ резко сделал глоток и присосался к кружке, опустошив её в секунду. Ира забрала у него пустую посуду, уже приближаясь почти без страха. Между делом она решила спросить то, что давно интересовало, пока собеседники имели желание отвечать: – Значит, вы побратимы? А я, признаться, поначалу приняла вас за главаря разбойничьей шайки и его ближайшего помощника для решения конфликтов с помощью силы. Уже после догадалась, что вы как минимум друзья. – Главарь? Шайки? – выражение лица Минэ сделалось непередаваемым. – Угу. Вы так выглядели. Признаться, впечатление было запоминающееся. – Ира замялась. Ну вот кто за язык тянул, а? Теперь всерьёз обидятся, чего доброго. Карра с Минэ снова переглянулись. Через минуту раздался прыскающий звук и попытки сдержать рвущийся наружу давно забытый хохот. – Знаешь, а ведь ты действительно похож! – проговорил Минэ, первый сумевший выдавить из себя слова. – На себя посмотри сначала, – буркнул Карра, старательно пряча улыбку. Ира уцепилась за этот смех как за соломинку, стараясь выжать из внезапной оттепели максимум: – Пока я была здесь, ни слова не зная по-вашему, я постоянно терзалась вопросом, кто вы. Те, кто были со мной в бараке. Могу я сейчас спросить об этом? Обоих её собеседников этот вопрос задел за живое. Вспоминать то, кем они были до попадания на Утёс, было больно. Карра ответил ей первым: – Вы слышали Римла. Я кузнец. Был им. Сейчас, наверное, и забыл, с какой стороны за молот держаться. Ехал со службы. На праздник. В наших краях давно не видели ловцов, потому рискнул. Молодой был, самоуверенный. Только что отслужил в войсках три года, ещё до этого год в кузне отработал. Для меня не было разницы, молот кузнечный вертеть или боевой. Оба вертел как веточки. Всесильным бойцом себя чувствовал. Только вот навыки эти ничто против ловчих сетей. Попал в ловушку, которую мамашка того пацана, что к вам липнет постоянно, расставила, – видя ошарашенное Ирино лицо, бросил: – Она не всегда брюхатой и немощной ходила. Не всегда с лялькой нянчилась. Уж не знаю, кого больше ненавижу: её, что поймала, или себя – за то, что с бабой справиться не смог. Он чуть сжал кружку, и та жалобно скрипнула. – А вы, Минэ? – А я обычный крестьянин. Своё отслужил, к земле потянулся. Да только на дом дети деревьев позарились. Сожгли. Хорошо, что на отшибе стоял, пожар дальше не пошёл, соседей беда не коснулась. Я как увидел, что от дома, вот этими руками построенного, осталось, в погоню кинулся. В такой ярости был, что границу пролетел, не заметил. А там... – он досадливо махнул рукой. – Да в нашем бараке в основном простые трудяги были. Ну, кроме солдатки эйуна. Я слышал, что она из хорошей семьи. Остальные простые люди, с землёй сросшиеся. Разве что близнецы из Гая из торгового люда. До сих пор не знаю, какой тенью их в наши края занесло. Все годы молчали, слова не вытянешь. – Ясно. А мне показалось, что… Как бы это… В общем, все люди в бараке вас слушались и не обращали внимания на некую… резкость. – Говорите уже прямым языком, – бросил Карра мрачно. – Все вас слушались и терпели характер, – Ира не стала больше словесно выворачиваться, раз уж ей это разрешили. – Кроме близнецов. Не знаю, как объяснить, но их словно уважали. Не за статус, как понимаю теперь. – Они же близнецы, – пояснил Минэ, но Ире это ничего не сказало, и он добавил: – В прошлом во время большой войны на нашу землю ступили одновременно два творца. Два брата-близнеца. Это было очень давно, я не силён в науках, увы мне. Но легенда говорит, что тогда развести в стороны эйуна, перевёртышей и амелуту, остановить пожарища да битвы по всем Низинам смогли только они вдвоём. После войны остались помогать восстанавливать разрушенное. Нашли себе достойных женщин, и после их ухода на земле Рахидэтели осталась кровь вестников. Трое сыновей и четыре дочери. И с тех пор рождение близнецов считается очень хорошим знаком как для семьи, так и для того места, где они живут. – Понятно. Значит, просто примета, – Ира проговорила это, не задумываясь о сказанном, её интересовало и пугало другое. Кровь вестников. Значит, если на этой земле появляется ребёнок творца, то он остаётся, а не следует за родителем между мирами. Разовый ли это был случай? – Скажите, Минэ, а как вы называете, кровь вестников всегда остаётся в Рахидэтели? В смысле, не было ли такого, что ребёнок исчезал вместе с родителем, который пришёл из нашего мира? – Нет, Ириан. Дети всегда остаются. К ним относятся с большим почтением, любая семья будет счастлива принять у себя ребёнка творца. Его защищает не только обычай, но и закон. Даже отец нынешнего короля и его дед не посмели отменить его. Детей вестников защищает народ, отмени этот закон, и Низины умоются в крови бунтов и восстаний. Дед нынешнего короля, как мне рассказывали, этих «суеверий» не признавал, слюной плевался, но всё равно не посмел взяться за их отмену. Вроде и дышаться от этих слов должно легче, а вот грудь подниматься не хотела. Ира бы посмеялась, вспоминая доступность средств, «проверенных электроникой», дома на каждом углу, но смех этот был бы с ноткой истерики. Нету здесь этих, «проверенных». Её избранник чудом не нажил ребёнка с ведьмой, но такая ли гарантия от зачатия их с Лэтте-ри принадлежность к видам с разной анатомией? Что будет, если придётся оставить не только любимого человека, но и собственную кровь от крови? Таким ли утешением станет защита закона и обычая? Их отношения движутся черепашьими шагами. Некогда. Банально, просто некогда думать о личной жизни. Но всегда ли так будет? Готова ли к такому развитию событий? В Лэтте-ри она не сомневалась, а вот в себе... И в то же время Ира понимала, что на попятную не пойдёт. И так проблем хватает. Надо научиться и ответственность нести за решение. Оно им и так далось нелегко. А с личным как-нибудь разберутся. Вдвоём. Карра и Минэ наблюдали, как она успокаивает свои внутренние метания, напряжённо ожидая её вопросов. Но, по сути, оставался только один. – А вы уже решили, куда дальше? После Долины? Минэ поник головой. – Мне некуда возвращаться. К земле бы вернуться, да дома нет, добра тоже не осталось. Скорее всего, напрошусь к вашему барону служить или попрошу, чтобы словечко замолвил. Заслужу, заработаю, начну сначала. Как-то так. Карра чуть не подскочил на месте, услышав это. – Какой тени! Ещё служить?! Хватит с нас войн, брат! Навоевались! Каждый день на этом проклятом болоте! Что значит, некуда возвращаться?! С нами пойдёшь! Со мной и Римлом! В моём доме руки лишними не бывают. У меня поживёшь. С сестрой познакомлю. Племянников растить поможешь. А дом втроём выстроим! – Предлагаешь сесть на шею твоему другу и тебе? Да тебя тоже неизвестно что в родном доме ждёт. За кого ты принимаешь меня? – За дурака я принимаю тебя. Упрямого дурака! Мы уже теряли родных! И навечно, и на долгие годы. Друзей теряли! Хватит с нас, Минэ. Хватит потерь! Я друга чудом обрёл. Сестрёнку увижу! И ещё одного друга терять не намерен! Что нам надо? Руки есть. Ноги есть. Голова, пусть не учёная, но что есть, вся твоя! Что ещё надо нам, брат? – Нет! И не проси! Не привык я за чужую спину прятаться. Карра закипал. Его лицо сейчас было столь же страшным, каким было после того, как Минэ стоял у столба. Ира невольно бросила взгляд на его руки. Вместе со следами от кандалов на запястьях остались заметные шрамы от верёвки, что связывала его, не давая броситься на выручку другу. Он и сейчас рвался. Скоро дым из ушей пойдёт от гнева. И в этот миг Ира, глядя на покрасневшее от ярости лицо, почувствовала, что её саму страх отпустил. – Минэ, послушайте, – она подошла поближе, опустилась на корточки и тронула его напряжённую руку. – Не знала, что когда-нибудь скажу это, но Карра прав, – упомянутый подавился воздухом, а Ира чуть улыбнулась. – Куда спешить? У вас впереди вся жизнь. Поезжайте вместе. Вы ведь братья. Так познакомьтесь с родными. Погостите. Ходить в гости, особенно когда зовут, это же не плохое дело. Отдохните, успокойтесь, подумайте на свободную от спешки голову что, куда и как. И вместе решите. Откуда вы знаете, может, для вас работа и там, куда вы едете, найдётся? Много лет прошло. Мир изменился. Вон, даже про короля нового вы не в курсе. Может, и законов каких новых и порядков не знаете. Осмотритесь. Приглядитесь. И тогда уже решайте. А сейчас зима на носу, куда новую жизнь-то начинать? Придёт тепло, и двинетесь куда хотите, во всеоружии. По-моему, так будет правильнее, вы так не считаете? Минэ растерянно поднял голову, задумался. – За одну зиму много не наешь, – попытался вставить свои пять копеек Карра, но кажется, чуть не свёл на нет результат Ириных усилий. Минэ дёрнулся было возражать, но в последний момент выдохнул. – Работу в доме мне дашь, – сказал он сухо, – нормальную, толковую. Чтобы я не чувствовал, что зазря клубни тима из твоих запасов ем, чтобы сестре твоей и другу смотреть в глаза не стыдился. Чтобы нахлебником ни у кого со стороны язык назвать не повернулся. Тогда поеду. – Есть будешь с нами за одним столом! – тут же вставил Карра. – Работа работой, а ты после этих лет брат мне. И сидеть будешь рядом, как родной. Ясно?! Минэ поднял голову и накрыл кулак Карры ладонью. – Ясно, – просто сказал он и задрал голову к потолку, словно рассматривая что-то. – Ладно, – буркнул Карра, но голос его смягчился. – Пошли. Всё сказали. Они поднялись и замялись. Вроде и попрощаться надо, а слов почему-то не находилось. – Счастливой вам дороги, – нашлась Ира. – Пусть всё у вас будет хорошо! – И вам того же, Ириан, – сказал Минэ тихо и открыл дверь. Карра выходил последним, замер на пороге, обернувшись и шепнув через плечо одно слово, которое Ира скорее прочитала по губам, чем услышала: – Спасибо.