***
«Что такое травма? Ситуация, с который ты не справился. Всë — это так просто. Это относится ко всем: что к детям, что к великовозрастным мужчинам. Это просто ситуация, с которой ты не справился. Как избавляться от травм? Ты возвращаешься к моменту, который висит на тебе, удушая, и тебе нужно найти, что бы ты мог сделать иначе. Так начинается механизм принятия.» © Франц Вертфоллен
Госпиталь Святого Варфоломея стал его спасением. Лаборатория больницы повидала многие эксперименты консультирующего детектива: подогрев человеческого глаза, разложение ткани печени, кожа с пальца трупа под действием кислоты, исследование вязкости слюны мёртвой головы, рассмотрение человеческих ногтей под микроскопом и прочие исследования, вызывающие отвращение у персонала, заходившего внутрь лаборатории за своими личными вещами. Однако вовсе не эксперименты в удобно оборудованном помещении сделали Холмса живым. Именно здесь консультирующий детектив встретил его — Джона Ватсона, солдата в отставке и по совместительству доктора, страдавшего от психосоматической боли в ноге. Этот человек стал не просто коллегой для Шерлока. Не просто помощником в раскрытии преступлений, а самым настоящим другом, отчего многие удивлялись, ведь у Холмса никогда не бывает таких. Шерлока бережёт одиночество, ведь так? Как показала практика, этот военный врач оказал полностью положительное влияние на сыщика. Доказательства? Естественно. Почти Британское Правительство готов их предъявить, даже если и самих отрицателей данного факта не существует. Если уж речь зайдёт о Шерлоке Холмсе, то он просто не захочет тратить время на доказательство этого утверждения, их спрашивают однозначно только идиоты. Будучи в одиночестве (общество старшего брата и инспектора не считается за компанию), консультирующий детектив игнорировал свои потребности. Он мог сутками не спать, не есть и не пить, иногда это даже доходило до вмешательства старшего Холмса. Вместе с Джоном кудрявый гений стал налаживать своё питание. Пусть его заставляли, однако Майкрофт уже не беспокоился насчёт того, что младший брат упадёт в голодный обморок, ведь рядом с ним военный доктор. Это первое, не менее важное доказательство. Второе — азарт. Рядом с Ватсоном Шерлок чувствует ещё большее желание раскрыть дело. Отнюдь, интересные преступления, действительно заслуживающие его внимания, не требовали ещё чего-либо кроме самой загадки, просто Джон показывал, что способности Холмса — действительно вещь удивительная. Бок о бок с лучшим другом хотелось совершать больше, говорить чётче и делать выводы ещё быстрее, лишь бы снова услышать это «Потрясающе». Третье — вид на мир с иной, недоступной до этого стороны. Сантименты для Шерлока Холмса — отдельная сфера, которая кажется глупой и ненужной. Джон открыл завесу, дал определение любви, состраданию, вежливости и прочим понятиям. Не секрет, что такой гений, как Холмс, не имеет должного знания о том, как устроена человеческая психология, и именно благодаря полевому хирургу Шерлок начал немного учиться фильтровать свою речь хотя бы при разговоре с Джоном, чтобы тот не обиделся и не ушёл с Бейкер-стрит (хотя пока что Шерлок только на теории знает, что ему нужно делать, на практике же он всё ещё продолжает поступать так, как считает нужным). Можно перечислять сотни других доказательств, которые разнятся друг с другом. Однако они все как один дают понять, что Джон Ватсон для детектива — жизнь. Способен ли Шерлок пережить расставание с ним? Только на словах. Способен ли Шерлок сделать ему больно? Определённо. Будет ли это специально? Конечно, нет. Способен ли Шерлок пожертвовать собой ради Джона Ватсона? О Боже, да. Госпиталь Святого Варфоломея стал его погибелью. Он стоял прямо на крыше. Кудрявые волосы развевал холодный ветер, благо любимое пальто согревало, не давало замёрзнуть. Вид на Лондон был прекрасен, пускай и любоваться им долго не приходилось — старый добрый злодей дышал в спину, с предвкушением ожидая конца игры. Должно быть, знай Джон всю правду, назвал бы этот «последний танец» смертельным. Да и он прав был бы. Убивает не падение, а приземление. Где-то на подкорке сознания Шерлок заставил Мориарти прекратить, убрать всех снайперов и оставить невинных людей, которые являлись такими заманчивыми мишенями для уничтожения ещё одного гения, в покое. Без падения консультирующий преступник не собирался отпускать детектива, тот обязан был уже лежать распростёртым на асфальте. — Не умрёшь ты — умрут твои друзья, — гласил сладкий шёпот, который до сих пор крутится у гения в мозгу. Эти друзья... Когда только сам Шерлок Холмс, отрицающий любое проявление сантиментов, воспринимающий их как мусор, мешающий работе, получил столько дорогих ему людей? Целых три, за которыми так сосредоточенно наблюдают снайперы. Все тринадцать продуманных вариантов развития событий, носящих своё название, не давали тревоге за чужие жизни затуманить разум. Желание спасти три сердца отрезвляло, Холмс готов был подпалить собственное, лишь бы сохранить мягкое биение трёх под кожей. — Три пули, три стрелка, три жертвы. И ничто их не остановит. Ну, разве что, твой прыжок, — Мориарти, казалось, наслаждался происходящим. Он сам подтвердил, что сложившаяся ситуация невероятно возбуждает. Точно так же, как возбуждает пуля, выбившая мозги консультирующего преступника. Кровь, чёрным пятном растёкшаяся по поверхности бетона, казалось, давала увидеть всю дальнейшую жизнь после прыжка. Сплошное бордовое пятно, залившее глаза и не позволявшее замечать ничего более яркого, чем улыбка Джона Ватсона, ничего более приятного, чем Миссис Хадсон, встречающая мальчиков на Бейкер-стрит после сложного расследования, ничего более желанного, чем сообщение от инспектора Лестрейда о подходящем деле, которым можно было занять свой день. Это предвещало окраситься в кроваво-красный, когда свидетелем открывающегося спектакля на крыше Бартса стал не кто иной, как отставной военный, вышедший из салона такси. Его здесь и ждали. Шерлок Холмс желал видеть только его перед отъездом из Лондона, а не труп врага за спиной. Консультирующий детектив заставил лучшего друга остаться на месте и смотреть, смотреть, как самый лучший до этого сыщик в мире разваливается на части. Телефон у уха, из которого слышался встревоженный голос доктора, хотелось выбросить. Выкинуть к чёрту с этой крыши, а самому спуститься по лестнице, коснуться напряжённой спины и повести обратно на Бейкер-стрит, где их ждал только мир и покой, если их деятельность можно таковой назвать. Однако жизнь Джона дороже. Шерлок лжёт на каждом слове, стараясь не обращать внимания на то, как глаза намокают, должно быть, благодаря мешавшему ветру. — Я мошенник, — отличный мошенник вышел из Холмса. Раскрытые дела и спасённые благодаря его мозгу жизни не имеют значения. Только слова из газет, только они сейчас правдивы. — Всë, что писали в газетах, — правда. Я хочу, чтобы ты рассказал Лестрейду, Миссис Хадсон и Молли. Всем, кто захочет тебя слушать… Что я создал Мориарти в личных целях, — ложь легко слетала с губ. Солгать можно было кому угодно, но говорить такое Джону — больно. Этот человек, который так много значил для кудрявого гения, не заслуживал этой лжи, в особенности от лучшего друга, однако это было во благо, во спасение Джона Ватсона. Шерлок Холмс называет этот телефонный звонок своей последней запиской. Она же на самом деле вовсе и не последняя, правда? Впереди будет таких тысячи. Миллионы слов, среди которых определённо будет фигурировать «Прости, Джон». Они будут писаться у него в голове, сохраняться в Чертогах, складываться в дальний угол, чтобы на глаза лишний раз не попадались, однако он станет перечитывать их снова и снова, когда будет уже слишком невыносимо, чтобы не вспомнить. Невыносимо, чтобы не составить несколько возможных реакций Джона на них, когда тот получит на руки «последние записки» в виде аккуратно сложенных конвертиков, которые подписаны самым гениальным сыщиком во всём мире. Единственным консультирующим детективом. Шерлок откидывает телефон не только потому, что уже было пора, но и потому, что он не хочет слышать этот крик. Душераздирающий, который не будет уходить из Чертогов, а только напоминать и напоминать о содеянном преступлении в сторону Джона Хэмиша Ватсона. Он будет разноситься по коридорам, и не станет в личном убежище Холмса ни единого уголка, где бы крик не оставил свой след. Ветер развевает пальто падающего детектива. Этот поток такой холодный и обволакивающий, что хочется зарыться в него с носом. Лондон виден со всех сторон, однако снова нет времени сказать «Прощай» — тело уже приближается к земле. Операция «Лазарь» вертится перед глазами, трогает, гладит, шепчет что-то, а тело, такое тяжёлое, подчиняется, совершает всë, словно следуя специально вложенной программе, не советуясь о правильности происходящего с мозгом — он теперь уже не поможет, а только расстроит механизм, поэтому стоит отключить на время эту серую массу, позволить сделать всë как следует. Но Шерлок продолжает думать. Он уже вовсе не в Лондоне, теперь его не окружают знакомые лица и любимые виды из окна, а только запах крови, мочи и пота, а сербская речь заливает уши, проникает внутрь черепной коробки, заставляя воспалённый мозг работать, переводить на автомате. Он помнит, как бежал по тёмному лесу, преследуемый сербским вертолётом и внушительной толпой со сворой лающих собак. Отрываться от погони пришлось недолго, его вскоре схватили, повалив лицом в сырую землю. Сеть Мориарти за пределами Соединённого Королевства была почти полностью уничтожена, и только здесь, в Сербии, осталось последнее звено, которое необходимо было нейтрализовать. Холмс допустил осечку. Грубую, которая стоила слишком много. Теперь под сомнение ставилась вероятность снова появиться на улицах Лондона живым. Место, в которое поместили беглеца, даже трудно было называть темницей. Оно было сырое, с потолка капала вода, эхо ударялось о стены, а запах, присутствующий здесь, казалось, пропитал собой всë что можно. Звук капающей воды был прерван чёткими шагами и лязгом цепей, на которые повесили тело. Шерлок Холмс был вымотан. Столько месяцев будучи под прикрытием, детектив успел поносить множество масок, рваную одежду, заношенные туфли и разные имена, которые слились воедино в виде невнятных каракуль, которые то и дело появлялись в поддельных документах. Спать хотелось ужасно, однако ощущение грубых пальцев на подбородке заставило приоткрыть уставшие серые глаза. Размытое пятно глядело на него, а звук, доносящийся от него, не воспринимался, а только фиксировался в мозгу, вызывая перевод, смысла которого Холмс так и не мог понять. — Ко си ти? Зашто си ушао овде? — голос вибрировал в сознании, стараясь растормошить сонное тело, однако детектив молчал, держа голову только благодаря пальцам серба на подбородке. Сторонний наблюдатель отошёл от тела, отчего голова сыщика наклонилась, припав к голой груди. Только сейчас он заметил, что полностью обнажён. Теперь стало ясно, почему ему так чертовски холодно. Тонкие запястья слабо потёрлись о металл оков, словно проверяя, что Шерлок точно обездвижен, а не просто неподвижно стоит, почему-то ограничив себя в движениях. Лодыжки тоже скованы, только в отличие от рук, которые в подвешенном состоянии выглядели словно конечности самого настоящего мертвеца, они были на короткой цепи, которая уходила в бетонный пол. Глухие шаги огибали его. Ботинки шлёпали по мокрому полу, издавая характерный звук по всему помещению. Неторопливый шаг слышен то сзади, то спереди, заставляя спину покрыться мурашками, как будто взгляд, бросаемый на неë, можно было пощупать руками. Глаза сербов огибали каждую клеточку его тела. Смотрели на его практически прозрачную кожу, на выступающие рёбра, на острые лопатки, которые только мелко подрагивали из-за ужасного холода, на его бёдра и тонкие ноги, которые стали ещё худее из-за продолжительного голода. Они рассматривали его, словно Шерлок был новеньким экспонатом в музее или же просто забавной зверушкой в зоопарке. Кудрявый так и видел их мерзкие улыбки, их садистские намерения, которые были видны и без применения дедукции, однако на них детективу было всё равно. Он всё равно не произнесёт и слова, пока это не станет чрезвычайно необходимым. Вопреки сложившейся неблагоприятной обстановке для сна, Шерлок постепенно обмякал, позволяя телу расслабиться и повиснуть на державших его цепях. Он засопел, втягивая спёртый воздух в себя, наслаждаясь первыми секундами покоя. Мягкое удовлетворение прокатилось по телу, отчего даже мозг, который всё ещё пытался сделать выводы по недавно увиденному пятну, сбавлял обороты. Как же давно Шерлок мечтал о нормальном сне. Ему приходилось спать в самых неожиданных местах: в грязном переулке, в разрушенном сарае, в почти развалившемся доме и во многих других закромах мира. Конечно, в первые месяцы он переносил подобные условия спокойно, уже имея опыт с бессонными ночами. Однако разница была существенной между бодрствованием при раскрытии дела перед множеством книг и при настоящей опасности в виде людей Мориарти, которые в любой момент могли вычислить его местонахождение. Это утомляло ужасно, и теперь Шерлок буквально заснул на месте, отключаясь от невыносимой реальности. Внезапно Холмс вздрогнул, подскочил, вставая на ноги, чувствуя, как дрожит с головы до ног. По кудрявым волосам капала ледяная вода, попадая на острые плечи, а затем спускаясь к ключицам, оставляя за собой мокрые дорожки. Железное ведро, теперь пустое, громко прогремело где-то в углу комнаты. Детектива окатили ледяной водой прямо из него, вынуждая проснуться и наконец взглянуть на мучителей, обратить на них внимание. — Отвори очи, успавана лепотица! Још нисмо ни започели, — прошелестела сербская речь над головой. Мокрые кудри встрепенулись и теперь ясный взор серых глаз встретился с, вероятно, карими, почти чёрными в темноте подвала. Очевидно, это был главарь тюремщиков. Всего в комнате, судя по звукам, было трое человек. Главарь стоял прямо перед Шерлоком, насмешливо рассматривая осунувшееся лицо пленника, остальные же стояли позади, не издавая более никаких характерных звуков, кроме неторопливых шагов и тихой речи, которой Холмс, увы, никак не мог распознать. Теперь детектив мог как следует разглядеть стоявшего перед ним серба, который до этого был лишь размытым пятном для гениального мозга. Холмс начал свой анализ, скользя взглядом по тюремщику, игнорируя ответное пристальное наблюдение со стороны мужчины. Сейчас тот был одет в чёрную футболку, облегающую его тело, в тёмные джинсы и кроссовки, которые были явно поношены. Этот человек не богат, однако и бедняком не был. Руки его мускулистые, он наверняка смог бы с одного удара сломать беглецу кость. На левой руке тату в виде какого-то узора, большая часть которой скрыта за одеждой. Голова надзирателя без единого волоска, слабый свет одной единственной лампочки, не дающей должного освещения, отражается от лысины, поблескивая на ней, как большой солнечный зайчик. Этому мужику лет за сорок, не меньше. Является военным человеком, раньше служил на флоте. Несчастная любовь, детей нет, а жена ненавидит своего мужа, но продолжает с ним жить от безысходности жизненного положения. Женщина изменяет тюремщику с соседом-гробовщиком. В их ванной, очевидно, нет электричества… — Поновићу поново: ко си ти? Зашто си ушао овде? — прогремел мужчина. Он взял в кулак уже отросшие спутанные кудри, с силой дёргая, принуждая пленника запрокинуть голову, обнажая девственно бледную шею. Тюремщик смотрел прямо в глаза Холмса, уже постепенно выходя из себя из-за продолжительного молчания беглеца. — Одговори! Шерлок прищурился, с презрением глядя на главаря. Сербы могли даже не пытаться вытянуть из него информацию. Он определённо не станет говорить свои ложные имена, не то что настоящее. Неужели они и правда считают, что Холмс боится боли? Что выскажет им всё до мельчайших деталей, как только они приступят к действиям, а не будут тратить время на пустую болтовню? Детектив хмыкнул, продолжая просто вглядываться в серба, все еще не произнося и слова. Тюремщик рыкнул, больно дëрнув за волосы, из-за чего голова припала к плечу. — Можда не разуме српски, господине? — предположил один из наблюдателей. Судя по голосу, это был молодой парень. Возможно, сюда его привела не самая лучшая жизнь, раз он теперь стоит здесь, смотря на пленного, из которого выпытывают информацию. Однако судьба этого мальчишки не волновала Холмса. Он, пользуясь возможностью чётко видеть, рассматривал подвал и строил несколько вариантов плана побега, которые было невозможно осуществить, пока хотя бы один человек не останется с ним наедине, а остальные не выйдут по другим делам. Делая предположения, Холмс не хотел думать о том, что после начала пыток он не сможет вызволить себя, будучи настолько сильно прикованным к одному месту, он продолжал думать и оставлять малейшие шансы на собственное спасение хотя бы на теории. — Можда да почнем да ћаскам са њим на руском?! — гневно выкрикнул тот, зыркнув на наблюдателя за спиной Холмса. — Он разуме, иначе му ноге нису биле овде. Серб грубо схватил пленного за подбородок, с силой сжимая, и начал вертеть его лицо во все стороны, рассматривая бледную кожу, синие губы, впалые щёки и такие острые скулы. Шерлок не удивится, если эти идиоты ошибочно определят его национальность. Однако если они действительно не поймут, что детектив британец, то, возможно, пленник сможет избежать ещё большей ненависти к себе. — Ћути? Ништа, натераћу те да проговориш, — тюремщик прошептал пленнику прямо на ухо, перемещая руку с щёк детектива на его шею, надавливая так, что, должно быть, после его грязных грубых пальцев останутся видимые отметины. Мужчина усмехнулся и отпустил беглеца, сделав невнятный жест посторонним наблюдателям в другом конце комнаты. Холмс прикрыл глаза. Его мозг снова начал затуманиваться, и пленника заклонило в сон, однако дымка рассеялась, когда по комнате разнëсся резкий звук, похожий на свист. Шерлок приоткрыл губы в немом крике. Он выгнулся, задёргав руками в бессознательной попытке хоть как-то защитить себя от удара. На его спине разгорелся целый пожар, что повело за собой беспорядочное лязганье цепей. Он сжимал руки в кулаки, с силой впиваясь ногтями в загрубевшую кожу. Детектив нервно выдохнул, пережив волну сильной боли, которая до сих пор эхом отдавалась от раны. В ушах беспорядочно бился пульс, заглушая прочие звуки в подвале. Не успел Холмс перевести дыхание, как последовал ещё один неожиданный удар, сильнее, чем предыдущий. Пленник всячески держал себя в руках, не произносил и звука назло тюремщикам, что приводило их в ярость. Они желали услышать его болезненные стоны и крики, мольбы о пощаде. Шерлок никогда не умолял. Даже при сильной боли он будет держаться, не упадёт перед ними на колени, а скорее умрёт, чем позволит им упиваться его страданиями. Детектив потерпел бы дольше, если бы удары не наносились на только что оставленные раны. С его уст сорвался первый стон на пятом ударе, а громкий крик на десятом, когда по волосам уже стекали капли пота, а запястья натëрлись до самых ссадин из-за слишком резких и частых движений. Синие губы дрожали, а ноги подкашивались, и узник, вероятно, упал бы, если бы цепи буквально не держали его в одном и том же положении. Сыщик не замечал, как его щёки стали влажными и горячими, а на языке оставался ощутимый металлический привкус из-за прикушенной губы. Шерлок мычал без остановки, продолжая терзать её, пока беспорядочные удары хлыстом опускались на покрасневшую спину, покрывшуюся маленькими крапинками крови, словно художник провёл большим пальцем по кисти и разбрызгал краску на идеально чистый холст. Тюремщики остановились, когда их дело уже перестало приносить столько забавы из-за отсутствия реакции на терзания со стороны подвешенного на цепях тела. Пленник, вероятно, потерял сознание от болевого шока, что для главаря показалось ничтожной слабостью: они ведь даже не перешли к самому интересному и начали только с азов. Мужчина был огорчён. С отвращением глянув на кудрявого, на спине которого расцветали красные линии, которые пересекались и накладывались друг на друга, делая «рисунок» всë запутаннее, он махнул рукой к выходу, приглашая остальных покинуть место пыток, пока пленник не придёт в сознание, тем самым давая тому время на своеобразный отдых.***
В нос ударил запах свежей выпечки. Такой приятный, сладкий и родной, что хотелось бесконечно сожалеть о том, что ни на одном прилавке города подобного парфюма нет. Такой запах имело отнюдь не каждое только что приготовленное изделие в пекарнях, а только одно, особое, созданное единственной женщиной, которая уже долгое время проживала на Бейкер-стрит. Эта была не кто иная, как сама Миссис Хадсон. Кто бы сомневался? Она — «Я не ваша домработница!» — готова порадовать своих мальчиков абсолютно любыми блюдами в любой момент. Видя, как они день ото дня скачут по Лондону без передышки, а после приходят домой уставшие и голодные, Марта никак не могла не напечь что-либо в духовке, не пожарить на сковородке и не нарезать умелыми руками на разделочной доске. Она с заботливой улыбкой всегда приносила Шерлоку чай с утра, настолько рано, что на темнеющем полотне неба едва были видны краски расцветающего рассвета. Когда Миссис Хадсон аккуратно нажимала на ручку двери, намереваясь попасть внутрь комнаты незамеченной, она всегда прислушивалась: не доносится ли из помещения поток тихой мелодии скрипки, не скрипят ли еле слышно половицы под ногами сосредоточенного детектива? Однако рано утром всегда было тихо, поэтому белый фарфоровый чайник аккуратно опускался на прикроватный столик. Хозяйка предварительно умелыми движениями наливала горячую заварку в чашку и разбавляла ее малым количеством свежего молока — привычка любого среднестатистического британца. Дом всегда пропитан именно им. Запахом свежей выпечки, чая, только что сваренного кофе, любимого овсяного печенья. Они всегда витали в воздухе, из-за чего Бейкер-стрит нельзя было перепутать ни с чем. Помимо этого, место имело ещё одну особенность, отличающую его от всех других улиц и квартир — Джон. Почерк военного доктора чётко зафиксировался в доме. Его присутствие немым напоминанием осталось в стенах дома: чувствовался едкий запах медикаментов, которые использовал при работе с пациентами, была видна его армейская привычка всë складывать на свои места и вставать из постели в одно и то же время без помощи будильника, а также ощущался тот самый парфюм и бальзам поле бритья, которыми пах только Джон. Шерлок готов был задохнуться, потерять сознание из-за нехватки кислорода в организме, однако не переставать чувствовать его, видеть с закрытыми глазами и знать, что он однозначно здесь, на Бейкер-стрит, и никогда не покинет дом умиротворения и спокойствия, которым ни в коем веке не станет место преступления и больница, где Ватсон проводит бóльшую часть времени. Потерев глаза, Шерлок приподнял кудрявую макушку, слегка пошевелив затёкшими плечами. На пол что-то глухо упало и лишило детектива должного тепла и знакомого покалывания, отчего кожи коснулась приятная прохлада свежего воздуха, проникающего сквозь ткань рубашки. Пальцы коснулись уставших век, слегка надавливая на них, чтобы прогнать сонливость. Холмс приоткрыл серые глаза, морщась из-за яркого света и неприятной тянущей боли в спине, которая при малейшем движении становилась ещё сильнее. Ощутив под локтями твёрдую поверхность, он осознал, что сидел за столом, видимо, заснув за очередным экспериментом, а то, что было у него на плечах — тёплый плед, которым укрыл его заботливый доктор. Вздохнув, консультирующий детектив встал, окончательно проснувшись. Всё подтвердилось: плед валялся у самых ног, огибая ножки стула, стоявшего у самого кухонного стола, где расположилась целая лаборатория Шерлока, где реакция, над которой тот работал, давно прекратилась (как раз таки несколько часов назад, когда мужчина сомкнул веки), из-за чего кудрявому гению придётся делать всë заново. Однако это не огорчило его, он даже чувствовал неизвестную радость, словно только что получил на руки интересное дело, но никак не мог определить её источник. Холмс рад, что он на Бейкер-стрит? Это же очевидно, он всегда здесь, нет повода скучать по этому месту. Потрепав кудри, детектив поднял плед с пола и повесил его на спинку стула. Он хотел уже покинуть кухню, чтобы пойти в ванную и взбодриться, как в проёме появился доктор в аккуратно выглаженной синей рубашке, который, сложив руки на груди, опирался на косяк, сосредоточенно глядя на лучшего друга. Шерлок затаил дыхание. Он реагировал так, словно не видел соседа по квартире довольно продолжительное время, хотя он именно с ним вчера бок о бок раскрывал интересное дело. — Шерлок, сколько раз повторять, наладь свой режим сна! И не говори мне, что ты работаешь, поэтому не можешь ни есть, ни спать во время расследования. Мы закончили вчера, тебе больше нечего раскрывать, — напомнил Ватсон, огибая лучшего друга и подходя к чайнику, чтобы поставить его на огонь. Холмс не ответил, продолжая наблюдать за доктором, подмечая каждое его движение, словно ожидал какой-то подвох. Разум никогда не подводил консультирующего детектива, поэтому он присматривался, прислушивался, разглядывал всë в мельчайших деталях. Думал, анализировал, однако не находил ответа на то, что именно его настораживает, поэтому он тихо прошёл к столу, ожидая, когда Джон либо приготовит быстрый завтрак, либо покинет кухню, занявшись чтением медицинской литературы у камина. Ватсон обернулся, встречаясь с серыми глазами, которые скользили по нему в поиске необходимой информации. Усмехнувшись, отставной военный поднял руки ладонями вперёд, призывая остановить вращение шестерёнок в мозгу Холмса. — Так, хватит. Я не хочу слышать о моём неудавшемся свидании, которое я почти организовал на сегодняшний вечер, потому что я желаю нормально позавтракать, ладно? — мужчина подошёл к холодильнику и достал из него остатки тайской еды, заказанной недавно. Поставив её разогреваться, доктор начал готовить себе кофе без сахара, а Шерлоку обычный чай, который тот обычно пил вёдрами как при расследовании, так и в обычный день без какого-либо дела. Поняв, что Холмс был встревожен только вследствие обычного сентиментального сна, который не имел совершенно никакого смысла, Джон пристально проследил за действиями кудрявого: тот оглядел стол на наличие мобильного телефона, на который, должно быть, вот-вот придёт уведомление от инспектора, и оно обязано порадовать, иначе детектив будет совсем разочарован сегодняшним утром. Скука была невыносима, и не хотелось переживать её лишний раз. Не заприметив нужного предмета на столе, Шерлок прильнул к микроскопу, не желая обходить всю квартиру. Джон продолжал что-то говорить, но мужчина не слушал, меняя стёклышки микроскопа, чтобы начать эксперимент заново. — Джон, подай мне телефон, инспектор должен написать через пятнадцать минут, именно в это время у него появляется для меня новое дело, — кудрявый гений протягивает раскрытую ладонь в ожидании, что в руке окажется мобильник, однако этого не происходит. Подождав ещё пару секунд, Шерлок поднял взор, встречаясь с серьёзными синими глазами полевого хирурга. — Сегодня без расследований, Шерлок, — поставил Ватсон перед фактом, что вызвало у детектива лёгкое недоумение. Джон никогда не отказывал ему в просьбе, особенно в подобной мелочи, если только Холмс не болел и ему не требовался срочный отдых от всего на свете. Нахмурившись, кудрявый повторно скользнул взглядом по лучшему другу, наконец замечая новую важную деталь, которая помогла определить местонахождение мобильного устройства. Карман джинсов солдата облегал мобильник в точности такой же формы, как устройство Шерлока. Конечно хорошо, что не пришлось идти за ним в самую глубь квартиры, однако было неясно, зачем лучший друг, очевидно намеренно, не отдавал средство связи, словно хотел что-то утаить от детектива. Что-то, что ему определённо необходимо знать. Гениальному сыщику всё-таки пришлось подняться с места и встать перед другом, настойчиво глядя тому в глаза. Военный врач был упрям, определённо. Особенно если дело касалось Шерлока Холмса и его здоровья. Однако на данный момент кудрявый никак не мог найти связь между своим состоянием и телефоном, через который мужчина всего лишь получает СМС и ничего более, а большинство информации из Интернета он предпочитает искать в ноутбуке Джона. Детектив ожидал найти ответы на вопросы в глазах доктора, однако те, подобно глубокому океану, были тревожны и безмолвны. Джон с готовностью выдержал немой напор Шерлока, и тот, наконец, сдался, отходя в сторону и направляясь к окну. Подумать только, военный врач ставит ему условия! Никто и никогда не имел такой возможности, да даже лишнего слова Холмсу не могли сказать, а сосед по квартире тянул руки к пульту управления жизнью консультирующего детектива. Окна кухни были зашторены, что являлось ещё одной странностью с утра. Джон Ватсон любил проветривать помещения и не выносил спёртый воздух, он мог открыть форточки в любое время суток, а в комнате Холмса он проветривал чаще всего: детектив сидел в ней часами, не меняя положения в кресле или на диване, размышляя над очередным преступлением, а в помещении тем временем становилось настолько душно, что было невозможно уже дышать. Доктор никак не мог зашторить окна, это бы противоречило его установившимся привычкам сохранять утром только свежий воздух, проникновению которого внутрь дома ничего не будет мешать. Холмс подошёл к окну, уже намереваясь отодвинуть плотную ткань в сторону, но твёрдая рука на локте заставила его остановиться. Детектив обернулся через плечо, встречаясь с встревоженным взглядом друга, подобное выражение лица которого можно лицезреть в большинстве случаев при серьёзной опасности, которая нависла над ними обоими. — Джон? — недоумевал Холмс, сосредоточенно глядя на военного врача. — Думаю, не стоит этого делать, Шерлок, — качнул головой мужчина, нахмурив брови. Теперь консультирующий детектив совсем не понимал, что происходит: он не мог определить причину подобного поведения доктора, а кудрявый не выносил находиться в неведении. — Не стоит делать чего? — переспросил кудрявый гений, однако отвечать на его вопрос уже и не нужно было. Детектив начал анализировать в срочном порядке, дабы избавиться от неизвестности. Странное поведение Джона складывалось в своеобразный пазл, который открывал взору свой необычный узор. Тишина на Бейкер-стрит, которая обычно, помимо голосов жителей квартиры, должна быть нарушена шумом Лондона за окном; стиль одежды Джона, в которой тот чаще всего идёт на работу, а там уже накидывает на плечи медицинский халат, сейчас же он находится дома и совсем не спешит на смену, хотя время уже однозначно перевалило за десять; отсутствие признаков присутствия Миссис Хадсон, которую слышно этажом ниже при уборке или же банальном просмотре мелодрамы при готовке, да и уйти женщина никуда не могла в столь ранний час — к соседке она ходит после обеда или же вечером, а за продуктами ей идти не было смысла, потому что Шерлок видел, как даже их собственный холодильник заполнен до краёв. Все эти факторы говорили об одном — здесь всё не так, как кажется изначально, и детектива это ужасно напрягало. Холмс сбросил руку лучшего друга, рывком отодвигая штору, и увидел то, чего так опасался: за окном, там, где обычно жил Лондон, теперь ничего не было. Только свет, ослепительный свет падал на подоконник, больше за стеклом нельзя было ничего увидеть. Эта пустота, пусть и такая яркая и, казалось бы, жизнерадостная, угнетала и говорила, что Бейкер-стрит на самом деле нет, ничего из этого. И не только квартира была ненастоящей, да и не данный факт ударил Шерлока под дых, а именно Джон. Его Джона здесь не было. Холмс отошёл от окна словно ошпаренный. Теперь больная спина, которая стала практически одной пульсирующей раной, ощущалась куда сильнее. Мужчина чувствовал себя лишним здесь, обитатели этого места не желали видеть его, ему необходимо уйти, и как можно скорее. Собственные Чертоги показались настоящей тюрьмой. Давящей, не дающей должной защиты, а только сильнее напоминающей о реальности, которая поджидает за такими хрупкими стенами крепости. Шерлок Холмс нахмурился, не зная, чем он больше разочарован: тем, что не смог отличить Чертоги от реальности, или тем, что он позволил себе забыться, на секунду окунуться в родную домашнюю атмосферу, подчиняясь еë ласке. Мужчина обернулся, встречаясь с пустым взглядом товарища, который протянул к нему руки, осторожно касаясь плеч. — Я предупреждал тебя, — сочувствующие вздохнул Джон, не отводя взора от лучшего друга. Шерлок молча рассматривал иллюзию собственного мозга, раздражённо твердя себе, что это не Джон, однако сердце билось быстрее обычного, а чувство вины и непонятной скорби разнеслось по телу. Шерлок ничего не ответил. Он снова протянул руку, ожидая получить, наконец, свой телефон, и Джон, к счастью, больше не стал препятствовать желанию детектива. Солдат высунул мобильник из кармана, вкладывая его в ладонь Холмса. Кудрявому, естественно, больше не требовалось выяснение того, что же скрывает лучший друг, теперь всё стало ясно и без внимательных наблюдений. Чертоги разума — мир, в который способен проникнуть только его хозяин. Здесь не существует времени, в данном месте всë течёт так, как нужно самому детективу, поэтому телефон здесь — муляж, созданный лишь для того, чтобы уставший Шерлок Холмс по-настоящему поверил в возвращение домой. Экран, который должен показывать время, был пустым. Поэтому Джон и прятал его, тем самым стремясь хотя бы на некоторое время продлить внутреннее спокойствие консультирующего детектива. — Всё будет в порядке, — уверяюще сказал Джон, на что Шерлок фыркнул, отворачиваясь. Что именно будет в порядке? То, что его изобьют до ужаснейшего состояния, и, если повезёт, он вернётся в Лондон с тяжёлыми травмами, которые будут заделывать врачи старшего брата. — Ты должен успокоиться. — Я спокоен, — огрызнулся детектив, отходя от Ватсона, чтобы сесть за микроскоп, делая вид, словно собирается как ни в чём не бывало продолжить эксперимент. — Не лги самому себе, — улыбнулся военный доктор. Ножки стула издали скрипящий звук, когда мужчина уселся напротив, складывая руки в замок. — Ты не смог отличить Чертоги от реальности. Твой мозг ломается с каждым ударом плети. Когда это всё закончится — ты будешь полностью уничтожен. Кулаки кудрявого с силой сжались. Отличную поддержку он получает от Джона. Джона из Чертог, который является прямым олицетворением его мыслей. Шерлок Холмс спорит с самим собой, вот до чего он докатился. — Этого не будет. Меня невозможно сломать, — дёрнул кудряшками Холмс, отставляя от себя снова неудавшееся наблюдение из-за ненужной болтовни соседа по квартире. — Правильно, — с облегчением выдохнул доктор. Он потянулся через стол, касаясь пальцами бледной руки детектива. — Только я могу это сделать, не так ли? В груди мужчины что-то кольнуло. Этот Джон был прав. Шерлок никому не позволял сделать себе больно. Он всегда находился за ширмой, за каменной стеной, которая отражала все летящие в него оскорбления и упрёки. С лучшим другом всё по-другому: Шерлок становился открытым, чувственным, живым. Он не скрывал эмоций, становился перед Джоном таким, какой он есть на самом деле. Наверное, так и поступают друзья. Однако Шерлок не умел быть настоящим другом: данное понятие было ему чуждо, однако он старался ради Джона, потому что Ватсон — его дом, спасение и умиротворение. Холмс даже готов признать, что зависим от соседа по квартире больше, чем от чёртова героина, который так часто гулял по венам в молодости. Именно его личный наркотик в лице военного врача способен причинить боль, а не чудовищные пытки в грязном подвале под руководством сербов. На самом деле, его личный эксперимент, а именно Чертоги разума, ужасно удобен. Если хозяин, в спешке открывший дверь огромного замка, желает найти что-то сию минуту — коридоры мелькают у него перед глазами, ноги несут в нужном направлении, а информация с лёгкостью попадает в руки, когда Холмс находит нужную дверь. Если же торопиться некуда, и он может спокойно заняться новыми построениями — Чертоги стоят смирно, не двигаясь и не дыша, а их обитатели не выходят из собственных Нор, появляясь только при крайней необходимости. Джон Ватсон, живущий в Чертогах Шерлока — особенный обитатель. Самый молодой, если можно так выразиться. Первые существа, способные разговаривать с консультирующим детективом, начали появляться в комнатах, когда Холмс достроил свой первый этаж, будучи ещё семилетним ребёнком. Сначала это был Майкрофт, который предстал перед младшим братом в момент сильного эмоционального негатива, вызванного в результате травли со стороны сверстников. Признаться честно, даже если младший Холмс ненавидел Майка за многие вещи, в тот момент он был крайне рад наблюдать его в Чертогах. Долгое время из людей среди одиноких дверей был только Майкрофт, да и неудивительно: ведь не каждого встречного кудрявый будет впускать в свою голову? Конечно, гений добавлял определённых личностей, дабы проще раскрыть то или иное дело, однако те долго не задерживались: как только необходимость в чужаках отпадала, Шерлок безжалостно удалял их и в принципе забывал подобный мусор, который было незачем хранить на его жёстком диске. Лучший друг появился в этом месте не сразу после их знакомства в лаборатории Бартса. Сначала прошло приличное количество времени, а позже Шерлок решил, что визуализация военного врача в Чертогах ему необходима. Он ощутил эту нужду после дела с собаками Баскервиля, когда тело предало его, не давая должным образом контролировать себя. В тот момент детектив наговорил много лишнего, и тогда он переосмыслил роль Джона в его жизни. Теперь доктор гулял по одиноким коридорам Чертогов, появляясь перед взором Холмса в случае, когда что-то шло не так. Почему лучший друг не появлялся в комнатах в спокойное для детектива время? Всё очень просто. Кудрявому гению было достаточно своего Джона, который читал научный журнал в кресле, попивая горячий напиток на Бейкер-стрит, а чертоговский военный доктор ему был не нужен, потому что тот никогда не сможет заменить настоящего, сколько бы Шерлок ни создавал максимально похожее поведение, мимику, жесты лучшего друга у себя в голове. Времени находиться в крепости больше не было. Отставной военный дал это понять, смотря на свои пустые наручные часы с застывшими стрелками, которые до этого он умело скрывал за рукавом рубашки. Да и консультирующий детектив понял это по просачивающимся сквозь стены посторонним звукам, которым тоже было не место в Чертогах, как и реальному течению секунд наружного мира. Вздохнув, Шерлок потёр виски и потянулся к чаю, который успел навести Ватсон. Хлебнув безвкусную жидкость, мужчина задумчиво уставился на свои руки, державшие кружку. — Я жду тебя здесь. Ты же знаешь, — приподнял уголки губ Джон. — Здесь, на Бейкер-стрит. Миссис Хадсон тоже ждёт. Шерлок поджал губы. Сомнительная правда в словах лучшего друга. Действительно ли он сохранил веру в гениального сыщика? Зная Джона Ватсона, он мог не дойти до мысли, что Холмс не покончил с собой. Конечно, он ничего не знает, да и не должен знать. Наверняка Ватсон пытается забыть его, забыть человека, который причинил столько боли. Он старается наладить свою личную жизнь, идти дальше и не оглядываться назад. Интересно, приходит ли он на могилу Шерлока? Горюет ли до сих пор? Прошло ведь столько времени… Сколько же? — Не глупи, Шерлок. Какая личная жизнь? Тебя же нет рядом, — усмехнулся Джон, очевидно забавляясь нелепыми мыслями консультирующего детектива. Здание начало издавать завывающие жалобные звуки, от которых Шерлок поморщился. Очевидно, что Бейкер-стрит находилась в отдельном пространстве, не имея никакого отношения к единому замку Чертогов, потому что кудрявый гений не создавал свою квартиру здесь и в планах такого не было. Значит, его мозг сделал это автоматически в намерении скрыться от боли, а Джон так же пришёл сюда благодаря подсознательному желанию Холмса видеть лучшего друга рядом. Такие места, сделанные за самые кратчайшие сроки, были ненадёжными. Временными, исчезающими спустя определённое количество времени, однако стены должны были продержаться дольше, а не крошиться прямо сейчас! Значит, существует внешнее воздействие, которое рушит покой в мозгу Шерлока, вырывая его из Чертогов и возвращая в реальность, а она постепенно просачивалась, словно гной из пульсирующей раны, не получившей нормального ухода. — Вот и всë, — печально произнёс Ватсон, смотря куда-то в верхний угол кухни. — Джон, я… — пробормотал Шерлок, понимая, что сейчас должно произойти. Он не хотел этого, отвергал и даже боялся, к собственному стыду. Гениальный сыщик желал остаться даже с таким Джоном. С ненастоящим Джоном, который будет просто озвучивать мысли Холмса, однако крепость стала чужой, выгоняла хозяина из его владений, потому что он больше ни минуты не может находиться здесь. Спину обожгло болью, которая настигла его настолько неожиданно, что мужчине пришлось тут же закусить губу до крови. Лучший друг смотрел пристально, будто ожидая чего-то, но молчал, ничего больше не говоря детективу. Шерлок ощутил огонь вокруг себя, словно его бросили в самый настоящий костёр, и он готов был поклясться, что ощутил запах дыма. Детектив прикрыл рот рукой, глухо кашляя и постепенно задыхаясь, а глаза, так и не отрываясь, смотрели прямо на безмолвного Джона, ища в лице друга ответ на всë происходящее. Однако солдат не дал подсказок и просто ожидал догорания костра, не обращая внимания на выражение страдания на лице кудрявого. Бейкер-стрит сгорала. Квартира скрипела, охала и рыдала под безжалостными яркими языками, а Шерлок стискивал зубы, зарываясь пальцами в кудри, не желая уходить, однако кислород уже не поступал в его лёгкие, и сыщику ничего не оставалось, как вынырнуть из Чертогов, хватая ртом воздух.***
Возвращаться в реальность было больно. В воздухе действительно витал непонятный жар, словно кто-то решил ни с того ни с сего утеплить помещение, однако Холмс, не имея возможности даже открыть глаза, больше склонялся ко мнению, что у него просто поднялась температура. Во рту ощущение ваты, которая увязла в слюне и не даёт нормально пошевелить языком даже для того, чтобы попытаться что-нибудь сказать. Хотелось сделать хотя бы пару глотков пусть грязной и наверняка нефильтрованной воды, но избавиться от невыносимого чувства сухости и жжения в горле. Шерлок не знал, сколько он уже так висит. Может, он пробыл в Чертогах не больше часа, а может, и целый день, здесь невозможно было определить даже примерное время. Холмс, не услышав никаких посторонних звуков, которые могли бы сказать ему, что происходит, постепенно снова проваливался в сон в желании забыться и проснуться на моменте, когда всему этому придёт конец. Однако не всем желаниям суждено сбыться. Конечно, поспать ещё немного ему никто не дал: дверь камеры отворилась с громким скрипом, предвещая дальнейшие пытки. Тюремщики были тут как тут. Возможно, они о чём-то болтали, но пленник не слышал, в ушах гудело, будто голова только что приложилась к холодному бетону. Беглец мог только продолжать дышать. Он уже не хотел напрягать свой мозг в попытке перевести сербскую речь, мужчина слишком устал и хотел пить. Ему было всё равно, что сербы сейчас обсуждают. Наверное, они размышляют над тем, какие мучения организовать детективу. А может, они уже спланировали его казнь до самых мельчайших деталей. В любом случае определить верную теорию было невозможно. Тюремщики обходили его со всех сторон, прикасаясь к свежим ранам на спине, из-за чего Шерлоку приходилось сдерживать шипение. Горло саднило с каждым вырывавшимся звуком, поэтому беглец старался быть максимально тихим во избежание ещё большего дискомфорта. Главарь что-то ему говорил, повышая тон, но мужчина так и смотрел в пол, будто о чём-то задумавшись. На самом деле голова консультирующего детектива была пуста. Словно горящая квартира на Бейкер-стрит уничтожила все его мысли, которые впоследствии вспыхнули, как крылья беззащитного мотылька, слишком близко подлетевшего к открытому пламени. Затихший мозг, который ранее мог бы пахать как сумасшедший ради решения интересной загадки, сейчас проваливался в забытье. Шерлок не противился темноте, которая так и влекла в свои объятия, а наоборот был рад ей, однако желанное спокойствие было разбито пушечным выстрелом, когда плечо детектива ощутило невыносимый жар. Всё тело Холмса передёрнулось, а хриплый крик вырвался из горла, разносясь по всей темнице. Раскалённое железо с силой приложилось к бледной коже, не давая и шанса отстраниться. Кочерга прожигала плечо, кровь буквально начинала кипеть, спускаясь крупными каплями и падая на пол, громким стуком отдаваясь в голове. Шерлок извивался, боль импульсами расходилась по телу, отдаваясь судорогой. Ему казалось, что это продолжается настолько долго, что железо уже точно дошло до самой кости, боль была слишком сильна. Во рту чувствовался металлический вкус крови вперемешку с чем-то горьким, будто фантомным вкусом сожжённого. Его голос охрип, и Шерлок закашлялся, раздирая горло, боль в котором постепенно начала затмевать ощущения в немевшем плече. Голова кружилась, а в нос ударил запах жареного мяса. От понимания, что это вовсе не стейк сейчас жарят в темнице, а его больную плоть, у Шерлока возникло ощущение горькой тошноты. Его бы вывернуло наизнанку прямо под ноги, если бы желудок не был пуст, поэтому вместо ожидаемого рвотного позыва детектив только глухо сглотнул, со свистом втянув в себя воздух. Плоти пришлось получать ожог третьей степени пару минут. Вскоре покрасневшую от нагревания на огне кочергу отстранили от тела, бросая куда-то в угол помещения или же на рабочий стол, где, может быть, находились остальные необходимые здесь вещи. Плечо уже никак не ощущалось, словно его рывком оторвали, избавляясь от ненужной Холмсу конечности. Мужчина не дрожал, его откровенно колотило от только что пережитых ощущений. Вздохи давались с трудом, будто лёгкие были заполнены водой, зубы попадали друг на друга, а перед глазами было настолько мутно, что некогда гениальный сыщик, бесстрашно преследовавший преступников в вечернем Лондоне, не мог точно определить, закрыты ли сейчас его глаза, или же он смотрит куда-то сквозь пол, игнорируя ругань со стороны главного тюремщика. Лоб был весь в поту, как и волосы. Мужчину бросало то в жар, то в холод, и наверняка он снова потерял сознание, потому что совсем уже не ощущал никакой связи со внешним миром. Хотелось вырвать себе глазные яблоки к чёрту. Они пульсировали, болели и слезились, не несли за собой никакой пользы в данный момент, а только мешали немного перевести дыхание. Попасть в Чертоги было невозможно: картина горящей квартиры всё ещё была слишком свежа в памяти, а самочувствие Шерлока оставляло желать лучшего. Он не чувствовал левую руку, во рту была ужасная сухость, а в ушах всё ещё продолжался невыносимый гул. Шерлок заторможенно покачал головой в попытке снять с глаз пелену, и, кажется, у него это получилось: туман начал рассеиваться, открывая взору незнакомую фигуру у стены. Очертания можно было распознать: широкие плечи, руки сложены на груди, подбородок поднят, а осанка натянута, словно это был солдат, поставленный в строй. Холмс заворочался, смаргивая застоявшиеся в глазах слёзы, добавляя большей чёткости изображению. Увиденное заставило впасть в ступор, беря под сомнение реальность происходящего. Он зажмурился до расплывчатых линий света, выводя в памяти знакомые черты лица. Джон Ватсон. Самый настоящий Джон Ватсон стоял здесь, наблюдая за пленником. Его губы сжаты в тонкую линию, а указательный палец левой руки ритмично постукивает по плотной ткани джемпера. Доктор сосредоточенно оглядывал лучшего друга, про себя подмечая каждую новую ссадину, появившуюся на хрупком теле. Губы Шерлока Холмса дрогнули в попытке произнести имя. В последнее время оно так часто крутилось в мозгу гения, что «Джон» буквально стал его личной молитвой. Язык не слушался. Из горла вырвался только жалкий хрип, однако глаза солдата послушно остановились на лице беглеца, одаривая того серьёзным и задумчивым взором. Детектив хотел сказать многое: «Что ты здесь делаешь, Джон?»; «Джон, пожалуйста, прости меня.»; «Они не успели ранить тебя, Джон?»; «Прошу, Джон, не уходи.»; «Ты — моё спасение, Джон.»; «Забери меня домой, Джон»; «Джон…». Но ничего из этого не было произнесено вслух. Шерлок смотрел пристально, не отрываясь и даже, наверное, не решаясь моргнуть, но фигура оставалась неподвижной и безмолвной. Ватсон молчал долго, хмуря брови, однако всё-таки заговорил, сгоняя с детектива пелену наваждения. — Ты выглядишь словно живой труп, Шерлок. Тебе нужно поесть, — серьёзно произнёс доктор, на что кудрявый не смог сдержать улыбки. — Не смей даже в руки брать это сухое овсяное печенье, твой желудок на это спасибо не скажет. Начни с соков и некоторых овощей с фруктами, а уже потом можешь постепенно употреблять в пищу нормальные блюда в небольшом количестве. Холмс слабо засмеялся, задыхаясь в слабых хрипах больного горла, и опустил голову, не в силах больше вытягивать шею в попытках рассмотреть друга. Его доктор всегда следил за здоровьем консультирующего детектива, и нельзя сказать, что Шерлоку не было приятно от этого. На слова лучшего друга хотелось вопреки любви к сентиментальности ответить: «Слушаюсь, сэр!», однако ком в горле становился всё плотнее, перекрывая доступ к кислороду. Мужчина почувствовал, как его с силой тянут за волосы. Тот сначала не понял, почему Джон решил резко прибегнуть к грубой силе, однако вскоре спокойно выдохнул, завидев, что доктор всё ещё стоит у стены, напряжённо глядя мимо детектива. Пленного снова затрясло от сухого кашля: его мучила ужаснейшая жажда, которую, он готов поклясться, никогда ещё не испытывал. Конечно, ему приходилось ходить при самых высоких температурах в засушливых регионах планеты, однако за пазухой был футляр с пусть и грязной водой, но она смачивала горло. Он мог испить из лужи, собрать воду благодаря дождям, а может, в крайнем случае прибегнуть к краже, но такого сильного обезвоживания, как сейчас, он не чувствовал. Возможно, сильный ожог плеча повлиял на его тело, усугубив ощущения. Что-то мелькнуло перед глазами Шерлока, что заставило его напрячь мозг, чтобы понять, что он сейчас видит перед собой. Джон Ватсон не спеша подходил к нему. Теперь детектив заметил, какие у доктора были начищенные туфли: как раз такие и должны быть у востребованного хирурга. Они, на удивление, не были заляпаны грязью, вопреки спорной чистоте этого места. На них не было ни единого пятна, словно Джон только что обулся, вовсе не выходя наружу. Кудрявый удивился, что картинка стала настолько чёткой, однако долго радоваться не пришлось: помутнение настигло тут же, отчего мокрые ресницы с разочарованием прикрыли воспалённые глаза. Доктор Ватсон тем временем аккуратно опустился на корточки перед пленником, будто позволяя хорошо себя разглядеть. Холмс расплылся в благодарной улыбке: теперь не было необходимости вглядываться в родные черты. Беглец больше не слышал и не видел ничего вокруг, а только смотрел на тёплый взгляд Ватсона, который вглядывался в зрачки напротив, оценивая их размер. Мышцы британца расслаблялись, в кожу запястий ещё сильнее впивался жёсткий металл, но Шерлок старался держать голову ради соседа по квартире, потому что один взгляд на его лицо дарил умиротворение и веру, что скоро, вот прямо сейчас, он выберется отсюда, опустится на мягкие подушки в собственной комнате и заснёт на сутки или больше, зная, что он дома и в полной безопасности. — Шерлок, взгляни на меня, — позвал друга Ватсон. Детектив вздрогнул, заторможенно нашёл яркие голубые глаза и прищурился, стараясь не потерять их из виду. — Слушай меня внимательно. У тебя ожоговый шок. Ты будешь чувствовать ещё более сильное обезвоживание, чем раньше. Пульс участится, а тошнота и озноб усилятся, однако температура тела останется в норме. Твой ожог лёгкой формы, обожжено менее десяти процентов от общей площади, но он глубокий, ты должен это учитывать. Кудрявый ничего не ответил. Он долго смотрел в глаза доктора, утопая в его взгляде. Шерлоку показалось, что весь мир вокруг сузился, окрасившись в цвет этих глаз, и больше ничего не существует вовсе, кроме Джона. Он хотел дотронуться до мужчины, убедиться, что Ватсон в самом деле здесь и сейчас заберёт его домой, но руки всё ещё были скованы, как и ноги, а тело не слушалось вовсе, напоминая гениальному сыщику о том, что тот до сих пор жив лишь пульсирующей болью. Любование глазами лучшего друга на миг прервалось, когда спина выгнулась, а темница закружилась, вспыхивая в огне. Шерлок застонал от боли в спине, на которую снова опустился тяжёлый хлыст. Детектив посчитал, что найти Джона Ватсона теперь не представится возможным, однако ошибся, потому что мягкие ладони коснулись его щёк. Заботливый взор полевого хирурга сменился на обеспокоенный и даже испуганный, отчего Шерлок озадаченно нахмурился. Его помощник в расследовании преступлений никогда не боялся, он повидал много смертей в Афганистане и даже убил человека, будучи в отставке, в их первую встречу, поэтому испуг на лице доктора — нонсенс, только если не происходило что-то действительно страшное, а это «что-то» Холмс никак не находил. — Шерлок, смотри на меня, — теперь детектив узнаёт лучшего друга. В его голосе не просьба — приказ. — Смотри только на меня. Ты будешь в порядке, слышишь? Майкрофт уже на подходе, я уверен. Ты должен только продержаться ещё пару часов, может, сутки, но ты не умрёшь здесь. Я же жду тебя, помнишь? Шерлок непонимающе глядел на лучшего друга не в состоянии распознать, о чём тот говорит, однако не успел он больше хоть немного поразмыслить над этим, как удары хлыста посыпались на раненую спину, вынуждая пленника срывать голос в крике, выгибаясь до хруста костей в попытке уйти от саднящей боли. Холмс дышал хрипло и часто, какие-либо силы уже давно покинули его, поэтому он просто висел на цепях, закрыв глаза и вдыхая запах крови и пота. Приказ не удалось выполнить, пленник потерял Джона Ватсона и, наверное, вряд ли уже найдёт снова. Кудрявая макушка качалась из стороны в сторону, а губы двигались без остановки, так и не сложив вырывающиеся хриплые звуки в разборчивые слова. В голове крутились только последние слова полевого хирурга, отдаваясь болью. Казалось, что мысли об освобождении и долгожданном возвращении в Лондон были единственным, что сохраняло в Шерлоке рассудок. Он представлял, как снова будет заниматься интересными делами вместе с Джоном в родном городе, как каждый вечер будет погружаться в Чертоги, чтобы глубокой ночью написать инспектору о том, насколько это было очевидно, и как будет проводить свободное от расследований время за микроскопом, проделывая нелюбимые Джоном эксперименты с различными химическими веществами. Возвращение на Бейкер-стрит было целью, его путеводителем в смертельной операции за пределами Соединённого Королевства, и Шерлок был готов пройти через Ад, лишь бы все родные для него люди продолжали ходить по этой земле. Откровенно говоря, через Ад Холмс проходил прямо сейчас. Мышцы свело новой судорогой, когда по коже начал скатываться поток палёной жидкости, которая заливала свежие раны, не успевшие покрыться хотя бы самой тоненькой коркой. Глаза детектива широко раскрылись. Он забился в цепях, практически вырывая свои руки из оков. В воздухе стоял резкий запах спирта. Тот стекал по грязному телу и жёг раны на спине, заставляя мужчину выть и скулить от невыносимой боли. К звону в ушах добавилось громкое шипение, словно это кровь на спине бурлит под воздействием горючей жидкости. Воспалённые глаза закатились, и пленник провалился в холодную тьму, которая в последнее время являлась единственным спасением от тюремщиков. Спирт проникал под кожу, выжигал сухожилия и мышцы, тёк по венам и проникал прямо в голову, уничтожая любые возможные мысли беглеца. Спина Шерлока Холмса превратилась в поле боя: яркие алые полосы увеличивались в размерах с каждым новым ударом плети, они же горели адским пламенем, как после взрыва, пылая и треская кожу. Плечо ныло, как после пробития пулей насквозь, только помимо этого, рану начали терзать раскалённым ножом, вырезая кусок за куском. Сколько же времени он здесь? Шерлок помнит свой первый день, когда его только приволокли сюда. Он мог анализировать каждого находящегося в темнице, мог думать о том, что никакие пытки не заставят его говорить, и это так и было. За мучительные часы истязаний над его телом Шерлок не раскрыл не только своего имени, но и цели визита в Сербию. Детектив надеялся, что Майкрофт уничтожил остатки сети Мориарти как-нибудь без него, потому что гениальный сыщик был теперь лишь одним избитым месивом, истекающим кровью. Помимо ударов хлыстом, обливания жгучим спиртом раненого тела и прожигания левого плеча кочергой до самого мяса, Холмс получал удары в рёбра, а по пока что невредимой коже на груди водили чем-то острым, играючи вводя лезвие вглубь. Он был опустошён, теряя сознание несколько раз на дню. Мозг пленника был настолько одурманен, словно после сильного наркотика, что детектив уже не чувствовал боли, а только ужасный холод, тошноту и потряхивание, которое сотрясало тело без остановки. Наверняка Шерлок Холмс действительно умер бы от обезвоживания, если бы его не обливали ледяной водой из ведра, чем беглец и пользовался, ловя ртом влагу и слизывая еë с окровавленного тела. Однажды кудрявую голову опустили в воду, держа в таком положении продолжительное время, но мужчина был рад и тому, что ему не дали задохнуться, а затем и вовсе освободили запястья от оков, позволяя Шерлоку разбить колени, потому что тело не слушалось его, и он начал жадно пить воду с пола. Все эти издевательства сопровождались насмешками со стороны сербов, однако беглец не слышал их, занятый тем, чтобы сохранить способность дышать до прибытия желанной помощи. Шерлок Холмс больше не был властен над собственными мыслями. Очевидно, потому что на подкорке сознания присутствовало мутное сомнение о реальности присутствия здесь Джона Ватсона. Консультирующий детектив не в силах понять, почему нельзя делать даже предположения о том, что знакомые черты перед глазами — не жалкое воображение его уставшего мозга, а действительность. Он мог только видеть, но не наблюдать. Не только воспалённые от длительного отсутствия сна глаза обманывали сыщика, слух играл с ним злую шутку, вынуждая фиксировать душераздирающие крики таких же пленных за стенкой, которые искажались, превращались то в голос инспектора, голос брата и даже голоса людей из прошлого, которые давно уже не участвовали в жизни Холмса. Самым страшным из всей мелодии были крики военного доктора, от которых беглец не мог отгородиться. Шерлок слабо мотал головой, что-то неразборчиво мычал в попытке попросить голос прекратить терзать, но тот становился громче, с каждой октавой терял прежние нотки, напоминавшие тембр отставного военного, и вовсе превращался в писклявый гул, который закладывал уши. Пульс отбивал настоящую барабанную дробь в висках, шум давил на голову, плечи и грудь, словно стараясь прижать детектива к земле, срывая с металлических оков и заставляя кости трещать и жалобно скрипеть под давлением, протыкать кожу и показывать острые концы, грязные от крови, тусклому свету темницы. Холодный пол показался бы мягкой постелью, привлекая поломанного сыщика ближе к себе, принудив того прильнуть щекой к скверно пахнущей влажности, баюкая и успокаивая. Мир вокруг вертелся, пел и веселился. Он насмехался над детективом, тыкал в него пальцами, напоминая о жалком проигрыше. Шерлок моргал, однако ничего не видел, ощущая только холод, тошноту и боль. Мысли хаотично метались в черепной коробке в желании вырваться, скреблись и скулили, словно раненые псы, но Шерлок не обращал на них никакого внимания, стараясь сосредоточиться на том, чтобы оставаться в сознании, хотя уже и не понимал до конца, что происходит вокруг на самом деле. Чтобы понять, что страдать осталось совсем немного, Шерлоку пришлось думать через силу. В один момент обстановка в темнице изменилась. К данному выводу детектив пришёл благодаря шагам, которые отныне являлись не такими громкими. Раньше воздух сотрясали три голоса, теперь же их было только два, а один из них Шерлок вовсе ещё здесь не слышал. Сначала пленник хотел наплевать на это, ведь возможность воспользоваться временным затишьем и отдохнуть представлялась не часто, но обратить внимание на изменения всё же пришлось, когда неожиданный очередной удар хлыста вырвал из горла хриплый стон. Перед глазами плясали разноцветные круги и размытые в вспышках блики, которые иногда складывались в силуэты. Шерлок не мог определить, на сколько ему удалось провалиться в сон за всё время нахождения в плену, но сейчас это уже не имело смысла. В темнице что-то происходило, это было очевидно, поэтому Холмс изо всех сил пытался растормошить свой мозг, чтобы мыслительные процессы чутка превысили скорость полудохлой черепахи. В ушах поочерёдно звенели и гудели голоса, точно отдаваясь спазмом куда-то в затылок. Их было значительно больше, чем в темнице, да и тон их требовательный и строгий, не допускающий возражений. Он слышал Молли, Джона и даже вечно бесящего Майкрофта. Они кричали наконец проснуться. Консультирующий детектив морщился, противился желанию надоедливых голосов, однако с приливом новой волны тупой пульсирующей боли всё же заставил себя открыть глаза и не зажмуриться в ту же секунду из-за режущего света. К удивлению пленника, в подвале установили нормальную лампочку, которая сейчас болезненно оставляла мазки искусственных лучей на веках, а может, её просто не включали всё это время. Теперь каждый угол помещения можно было разглядеть, но Шерлоку было совсем не до этого: его внимание привлекло новое лицо, стоящее позади кричащего что-то пленнику главаря. Глаза человека, облачённого в шинель, впивались прямо в Шерлока. Черты его показались до боли знакомыми, однако мозг консультирующего детектива работал чрезвычайно медленно, поэтому на определение личности потребовалось несколько минут. Майкрофт Холмс. С этим именем связано столько воспоминаний, пусть большинство из них со временем превращались в неразборчивые пятна в виде коротких отрывков из прошлого. Шерлок помнил практически всё из своего детства. Всë, что можно было посчитать полезным по типу знаний, приобретённых в школьные годы и использовавшихся до сих пор (это, конечно же, множество музыкальных пьес на скрипке и грамматика французского, испанского, немецкого и прочих иностранных языков, а не что-то под названием «Солнечная система», незнанию чего так удивлялся Джон). Такие мелочи, как дата дня рождения мамули, папули или других родственников, были благополучно стëрты, поэтому старший брат постоянно надоедал в какой-либо день чаще обычного, не только отправляя сообщения с просьбой приехать, но и насильно заставляя младшего сесть в недавно прибывший автомобиль, чтобы добраться до поместья Холмсов. Шерлок помнил, как этот человек учил его не поддаваться ненужным сантиментам, когда пятилетний кудрявый мальчик пришёл домой с разбитым носом после первой и единственной попытки познакомиться с заманчивыми соседскими мальчишками, которые так весело играли каждое утро в мяч. Шерлок помнил, как старший брат смотрел на него из зала во время первого серьёзного выступления перед ценителями искусства со скрипкой в напряжённых до каждого нерва руках. Шерлок помнил, как злился на одно единственное замечание от брата, полученное во время освоения нового музыкального инструмента (за который кудрявый больше так и не сел), и как потом утыкался ему в плечо во время ночи, когда ещё не до конца развитый юный мозг был полностью беззащитен перед настигающим в неясных потёмках ночи кошмаром. В прошлом было много моментов, за которые Шерлок ненавидел брата до сих пор и оставался к нему холоден и за которые младший был отчасти благодарен, хотя и не признавался себе в этом. Во многом детектив обязан жизнью, когда Майкрофт во время оказывал помощь при передозировках, и сейчас, глядя в серые глаза напротив, в такие жёсткие и сосредоточенные, младший Холмс понял, что и сейчас его жизнь целиком и полностью в руках Почти Британского Правительства. Конечно, осознавать это было крайне неприятно, но времени было мало, чтобы противиться, поэтому пленник отпустил только мешающие сейчас мысли и заставил себя сосредоточиться, чтобы операция по спасению всё же началась и прошла успешно. Мешать ходу своей жизни не было ни сил, ни желания. Тюремщик неустанно срывал голос на беглеца, дёргая того за волосы и требуя информацию, которую Холмс готов был предоставить, как только понимание происходящего взорвалось в сознании, заставив губы детектива лихорадочно двигаться, нашёптывая вырванные, но слова, способные спасти ему жизнь прямо сейчас. Боль теперь стала частью него, и в мутной каше разума всплывали мысли за дни, проведённые здесь. Тело казалось сплошным нервом, беззащитным и ненужным, а воспоминания всё роились в его памяти, отдаваясь почему-то холодным покалыванием в спине и руках. Говорить, пусть и еле слышным шёпотом, было трудно и больно, а попытки произнести что-либо привлекали ещё большее внимание серба. Он, взяв пленника за волосы, поднимал его голову выше и наклонялся, чтобы расслышать отрывистые фразы. Он старался думать, анализировать, и некоторые обрывки нужных слов действительно складывались в предложения, но всё остальное будто плыло перед глазами, и как бы он ни старался, мутные символы уходили всё дальше и дальше, покидая это место в бессилии, путаясь и соприкасаясь друг с другом, теряя смысл. Тюремщик напряжённо всмотрелся в его лицо, ещё раз дёрнув его за руку и застывая в непокорной тишине под тяжёлое звяканье цепей, и кажется, начал различать сказанное, приходя в гнев. Он со злостью сжал челюсти, дыша через зубы, и в его глазах читалось лишь животное чувство мести. Факты, увиденные Шерлоком Холмсом в первый день плена, пусть и были переданы на словах с большим трудом, однако же произвели нужный эффект для того, чтобы пленник мог находиться в темнице только наедине с оставшимся наблюдателем. Кудрявый с большим усилием заставлял себя не проваливаться в сон, пускай он и любил раздражать брата своим игнорированием. Не было сил на привычные колкости, поэтому пленник безмолвно висел, уставившись в пол. Старший Холмс пристально глядел на младшего, пока серб выпытывал из пленника хотя бы частичку информации. До этого инцидента Британское Правительство и так испытывал беспокойство за Шерлока, старался его уберечь от неприятностей, в которые тот всё равно впутывался, из-за чего сам после страдал. Сейчас же, видя довольно плачевное состояние Шерлока, Майкрофт хмурил брови, будучи озабоченным тем, как тяжело консультирующему детективу дастся восстановление. Конечно, старший был прекрасно осведомлён, отправляя Шерлока на смертельную операцию длиною в два года, что он вряд ли возвратится в Лондон без каких-либо последствий, но пытки Майк не предусмотрел, думая, что брат будет достаточно осторожен и не допустит такие глупые ошибки. Как он ошибался… Найти кудрявого гения было проблематично, а проникнуть в сербскую группировку ещё сложнее. Майкрофту пришлось работать в поте лица, чтобы просто оказаться рядом с младшим братом, наблюдая, как его беспощадно избивают кнутом сначала за пределами этой комнаты, а затем уже напрямую, когда сербы допустили его до наблюдения за пленником. Приходилось пребывать в отчаянном напряжении, бессильно наблюдая за криками, кровавыми полосами на чужом теле. За братом. Шерлок долго его не замечал, а может, просто не хотел делать этого, как обычно, хотя старший Холмс больше склонялся к первому варианту: детектив, бывало, смотрел куда-то вне, пока различные эмоции так и сменялись на его лице, а затем просто отключался, так и не найдя глазами нужное. То, что Британское Правительство заметил при наблюдении за истязаниями, помогло ему сконструировать план дальнейшего лечения младшего брата. Ещё до освобождения Майкрофт знал, какой комплекс мероприятий заставит пройти Шерлока, даже если тот категорически будет от них отказываться. В этом вопросе консультирующий детектив права голоса не имел, пускай так Майк считал почти постоянно, когда дело касалось всё ещё такого маленького Шерлока, потому что тот постоянно вляпывается в неприятности. Он был как годовалый ребёнок, который лезет туда, куда не следовало бы. Пора действовать. Шерлок, благо, смог донести свою мысль, и мужчина в последний раз нанёс удар плетью, громко хлопая железной скрежещущей дверью камеры. Майкрофт Холмс вздохнул, глядя на склонившего голову брата, и приблизился к нему, касаясь пальцами подбородка пленника, дабы поднять голову беглеца. Британское Правительство горячо зашептал на ухо, проговаривая слова чётко и внятно, чтобы мозг Шерлока смог обработать поступившую информацию. На произнесённые слова пленник практически никак не отреагировал, только продолжая делать судорожные вдохи, однако времени, чтобы получать от брата подтверждение его понимания происходящего, не было, поэтому Майкрофт избавил руки и ноги кудрявого от оков, удерживая того от падения. Шерлок Холмс был категорически слаб, поэтому мужчина полностью самостоятельно переодевал его в сербскую форму и нёс на себе весь его небольшой вес, отчётливо ощущая погрубевшую кожу и выпирающие рёбра, пока они наспех покидали помещение. Пленник находился в бессознательном состоянии после изменения положения и очнулся только тогда, когда в ноздри проник свежий воздух улицы, который детектив начал буквально пить, словно к его лицу приставили кислородную маску. В темнице было душно, сыро и вечно ужасно пахло, поэтому глоток свежего воздуха для Шерлока был находкой и настоящим подарком. Майкрофта даже посетила мысль, что младший брат снова потеряет сознание уже от гипервентиляции лёгких, и ему даже пришлось напомнить кудрявому дышать спокойнее, пока они буквально ковыляли по лесу в намерении дойти до транспорта старшего Холмса, который сможет доставить их в более безопасное место. Помимо Шерлока, висящего на плече Майкрофта, проблемой были преследующие их сербы. Конечно, уйти из здания с таким грузом, который действительно выглядел как неживой предмет, незамеченными являлось трудной задачей, однако Британское Правительство использовал все свои силы, стараясь двигать ногами как можно быстрее, не обращая внимания на жалобные стоны братца, которому такие резкие движения приносили невыносимую боль. Сербы были не глупы, и спустя каких-то десять минут вдали послышался лай собак и выстрелы. Одна из острых пуль просвистела где-то над головой, вжиком разрывая воздух, и взорвалась в снегу чуть дальше них. Здесь больше нельзя было задерживаться ни минуты. Майкрофт стиснул зубы, сдерживая рык. Обычно такое проявление эмоций было ему несвойственно, но сейчас, когда жизнь Шерлока и так висела на волоске, а ко всему прочему могла добавиться ещё и рана от огнестрельного оружия, Майкрофт еле себя сдерживал, чтобы не прикончить этих ублюдков голыми руками вопреки здравому смыслу и возможностям. Они бежали через лес, огибая почерневшие кроны деревьев, пока мимо них проносились пули, живыми языками мелькая среди всего. Майкрофт, будучи неверующим, молился всем богам, чтобы они выбрались отсюда живыми. Он проклинал всех: себя, Шерлока, Антею, других подчинённых ему, однако ничего не предоставлялось возможным, как бежать в надежде достигнуть нужного места как можно скорее. Неведомый страх закрался в сердце, но не за себя — за брата, который тряпичной куклой повис на его плече. Машина сорвалась с места, как только Майкрофт Холмс осторожно положил младшего на заднее сиденье, а сам сел спереди, рявкнув на водителя гнать что есть мочи. Шерлок ничего не видел перед собой, ощущая, как его раненая спина трëтся о ткань сиденья, а перевернуться он не мог из-за нывшего плеча. Он пытался понять, что происходит с ним, но мозг, который уже долгое время был покрыт туманом, не хотел думать, и так знатно потрудившись во время применения дедукции. Мокрые кудри, слипшиеся от грязи и крови, раскинулись по сиденью, ещё сильнее пачкая салон. Мужчина прижимался щекой к прохладной ткани, не открывая глаз. Если бы он находился сейчас в своём обычном состоянии, он бы с лёгкостью понял, куда и в каком направлении они движутся, выстроив в своей голове множество вариантов возможного маршрута, при этом даже ни разу не взглянув в окно, словно глаза завязаны, а его тело вовсе лежит где-то в багажнике чужого автомобиля. Однако сейчас, когда спина истерзана до самого мяса, кровь из ран пропитывает машину, а горло настолько горит, что трудно дышать, Шерлок не мог думать абсолютно ни о чём, пусть сознание и жило своей жизнью, рисуя картину дома, улыбающегося Джона, Миссис Хадсон и Лестрейда, которые после быстро мутнели, превращаясь даже не в человека — место, имевшее чёткое изображение подвала. В голове творился полный бред, возможно, Шерлок даже что-то бормотал, однако рëв машины заглушал шёпот, который было трудно распознать даже при полной тишине. Единственное, на что Холмс надеялся именно сейчас — обрести покой, попасть в мир, где его никто не достанет и не тронет больше. Думал ли детектив о скорой смерти? Вопрос спорный, однако что бы ни создал в своей голове младший, Майкрофт Холмс всё равно сделает по-своему, сохранив для брата возможность снова попасть на улицы Лондона.