***
Дождь стучал по стеклу, не давая нормально видеть дорогу из-за скатывающихся капель, которые не прекращали свой поток в течение двух часов. Им удалось оторваться от сербской группировки, у которой каким-то чудом заглох единственный без проблем работающий автомобиль (хорошо, что люди Почти Британского Правительства позаботились о безопасном уходе), и теперь Холмс ехал по практически пустой ночной дороге прямо к границе с Румынией. Сильный поток воды стекал на стёкла, и капли казались чёрными. В салоне во многом обычной на вид машины царил холод, а впереди ещё пятьсот километров и шесть часов в пути, что совсем не успокаивало. Медленно растущая темнота кралась откуда-то сбоку, и сперва даже казалось, что их все ещё преследуют. Было тихо. Вдалеке промелькнула пара ярких фар и пропала, редким рёвом стихающей машины оповещая, что неизвестный отстал. Майкрофт проработал множество вариантов последствий спасения младшего брата, включая его смерть, которая сейчас всё ближе подкрадывалась к детективу. Почему они не полетели на самолёте? Мысль промелькнула у старшего Холмса как пуля и затихла. Слишком рискованно. Слишком тяжело. Работа под прикрытием подразумевала незаконное проникновение на территорию чужой страны без раскрытия имён и цели приезда. Возникали трудности не только с пересечением границы, но и с передвижением по территории незамеченными, поэтому машина ехала обходными путями, частно нарываясь на кочки и различные неровности из-за плохого качества выбранных трасс. Стоны с заднего сиденья не прекращались, старший Холмс прекрасно понимал, что сейчас испытывает Шерлок, не получая должной медицинской помощи такое количество времени. Проверенные врачи, которые не будут задавать лишних вопросов и распространять государственную тайну, находились только в Бухаресте, везти их в Сербию не было смысла: без нужного оборудования детектив получил бы мало пользы от помощи. У Майкрофта сердце обливалось кровью. Во всех смыслах. Если он когда-то и мог испытывать настоящий страх, то это время осталось далеко позади, в детстве. По крайней мере, он так думал до этого момента. Хотелось самому взять в руки морфий и ввести его брату, чтобы боль отступила хотя бы на час, однако, к сожалению, его с собой не было, да и заниматься таким лечением без профессионального взгляда доктора было опасно. Смерть теперь реальной угрозой нависала над ними, она стала гуще, чем в самой пыточной, дыша прямо в кудрявые волосы и касаясь мокрой от крови спины. Майкрофт сжимал в руках ткань шинели, стараясь сохранять равнодушие ко всему происходящему, но глаза его горели то ли от подступающей влаги, то ли от ужасного напряжения. Водитель, который сосредоточенно вёл автомобиль, не прибавлял такую нужную сейчас скорость из-за плохой дороги и видимости, отчего Британское Правительство раздражённо бросал взор на спидометр, так и желая выместить на чём-то своё недовольство. Мужчина ощущал на собственной шкуре каждую чёртову минуту, которая затягивала узел тревоги всё туже. Тот факт, что уже давно не маленький брат был бы заживо похоронен в холоде и чужих криках, если бы его не успели спасти, сковывал руки. Липучее и топкое, как самое неприступное болото, напряжение заставляло тяжело вздыхать и в непривычном беспокойстве озираться по сторонам в поисках всего сразу. Разумеется, спасения на чернеющей от наступающей ночи дороге не нашлось. Паршиво. Травмы, полученные братом в течение целой недели нахождения в плену, были серьёзными, как серьёзно и заражение крови. Ситуацию ухудшала зависимость Шерлока, которую тот всячески отрицал и называл контролируемым потреблением. Она могла ускорить развитие инфекции в организме и последующую гибель. Какая разница, была ли введена доза ради дела или из-за банальной скуки — она уничтожает его организм, сказывается на каждой клеточке, но младший продолжает играться, пускай и потребление веществ сократилось в разы в последние годы (за что в основном Майкрофт благодарен Скотланд Ярду, подкидывающему дела, и Доктору Ватсону, из-за которого Шерлок не мог позволить себе приняться за старое «хобби»). В салоне теплел воздух от разгорячённых в панике людей, тем временем как снаружи бушевал ливень. Вода смывает недавние заморозки и превращает снег, которой лёгкой скатертью покрывал землю, в лужи из грязи. Ехать через леса оставалось меньше часа, и Майкрофт надеялся, что машина не застрянет где-нибудь здесь, вынуждая водителя да и его самого выходить в дождь, дабы подтолкнуть застрявший транспорт. Однако этого не случится, определённо. Он всё просчитал. За прошедшие двое суток случилось и так слишком много, не хватало ещё одной, небольшой, но опасной проблемы. Чёрные ветки играючи проводили по покрытию, отдавая стуком. Старший Холмс смотрел перед собой, напряжённо вглядываясь в темноту. Сна не было ни в одном глазу, да и какой тут сон, когда твоё тело холодное, словно самый настоящий лёд, хотя оно надёжно укутано в тёплые вещи и небольшой обогреватель работает исправно. Отнюдь не холод беспокоил Майкрофта, но что же это тогда? Беспокойство за брата? Страх? Ужас? О, увидел бы сейчас Шерлок, как старший проявляет сентиментальность, (а тот её проявляет, несмотря на непроницаемую маску на лице), век бы не переставал напоминать. За время этой, пока не долгой, поездки Британское Правительство успел многое обдумать. Первое — это то, что именно он виноват во всём. Майкрофт виноват в том, что не уследил, не досмотрел, допустил потерю хотя бы примерных координат местонахождения младшего брата, что стоило детективу раненой спины, сожжённого плеча и, должно быть, сломанных рëбер. Вторым из мыслей, что вертелись в голове, было понимание того, что старший будет оставаться рядом с братом на время всего лечения последнего, которое вряд ли поставит детектива на ноги моментально, как Шерлок того точно захотел бы. Тот будет проходить лечение столько, сколько потребуется, и Майкрофт проследит за выполнением назначения врача. И, наконец, третья, самая важная и неизменчивая мысль — старший Холмс не бросит младшего брата ради дел государственной важности, ведь Шерлок и был важностью всей его жизни. Дождь прекратился, открывая вид на тёмное звёздное небо, которое всё ещё частично закрыто тучами. Автомобиль уже пора бы заправить, поэтому водитель свернул в сторону, как только появилась первая же заправка. До границы осталось не так много, но Майкрофт сидел как на иголках, не в состоянии принять расслабленное положение в течение всей поездки. Он то и дело тайком оглядывался на заднее сиденье, видя только растрёпанные влажные кудри, закрывавшие лицо младшего брата. Он давно уже затих, и, как только слабых стонов больше не было слышно, старший Холмс обнаружил, что думает о совершенно глупых вещах по типу того, что они давно везут не Шерлока, а труп, но Майкрофт контролировал себя, игнорируя желание пересесть к кудрявому и взять в руки его запястье, дабы считать пульс. Почти Британское Правительство сдержал облегчённый выдох, когда автомобиль остановился, а водитель вышел, взяв из рук мужчины пару купюр и выслушав поручение купить бутылку воды. Прежде чем позволить подчинённому уйти, Майкрофт задержал на нём взгляд. Обычный (но, разумеется, не совсем — с такой-то работой!) парень, может даже молодой семьянин. Тёмная одежда скрадывала фигуру, а накинутый на голову капюшон и чёрная маска на половину лица не давали возможности хорошо узнать и запомнить человека. Такого точно не распознают. Да и как? Даже в Соединённом Королевстве мало кто знал хотя бы о малой части людей, работающей на Холмса. Старший брат, воспользовавшись ситуацией, пересел на заднее сиденье, стараясь как можно меньше тревожить раненого. Холмс взглянул на скрючившееся тело, подмечая чёрную от крови ткань шинели на спине и тяжело вздохнул, проводя рукой по своему лицу. Майкрофт слышал слабое дыхание младшего брата и то, с каким трудом делаются эти вздохи. К сожалению, ничем толком помочь мужчина не мог, а мог только смочить детективу горло, ведь влага, должно быть, не попадала тому в рот уже достаточное количество времени. Очевидно, что Шерлока поили, пусть и неизвестно как именно, однако брат пил, иначе он бы буквально не дожил до прихода старшего в темницу. Меньшее, чего Майку хотелось, так это того, чтобы консультирующий детектив умер прямо по пути в больницу от обезвоживания. Он протянул руку к лицу гения, смахивая кудри в сторону и открывая вид на бледную кожу, такого же цвета губы и впалые щеки. Младший Холмс, благо, забылся обычным сном, а не находился в бессознательном состоянии, что облегчало Майкрофту задачу. Бутылка воды оказалась у него в руках, как только водитель передал её, а сам вышел из машины, чтобы вытащить пистолет из бака. Майкрофт положил ладонь на плечо брата и слегка потряс его, дабы разбудить пострадавшего. Еле слышный стон сорвался с губ, и детектив приоткрыл глаза, устремив мутный взор на нарушителя временного своеобразного покоя. Мужчина, нахмурившись, попросил брата немного приподняться, однако, естественно, он не был услышан и старшему пришлось делать всё самому, вынужденно касаясь раненой спины. Шерлок Холмс вскрикнул охрипшим голосом, делая попытку отстраниться от прикосновений брата, но тщетно. Майкрофт шептал извинения, продолжая манипуляции в намерении приподнять слишком лёгкое тело, детектив же старался оказать сопротивление, ощущая, что на этот раз по каким-то неизвестным причинам конечности его свободны от оков и он мог свободно защищать себя, но разноцветные пятна перед глазами, оглушающий гул в голове и чрезвычайно острый запах бензина в ноздрях, а также тупая боль во всём теле мешали ему оценить ситуацию и понять, в какой ситуации находится в данный момент. К облегчению старшего брата дёрганья кудрявого прекратились, как только горлышко небольшой бутылки коснулось губ. Шерлок пил жадно, ненасытно, буквально вцепившись в рукав брата, сжав податливую ткань до побелевших костяшек и боли в тонких пальцах и игнорируя поддерживающую его голову широкую ладонь, уделяя внимание только прохладной влаге. Она стекала по многострадальному горлу, увлажняя и даруя внеземное удовольствие. Шерлок бы продолжал опустошать бутылку, вливая в себя воду литрами, однако вскоре ощущение горлышка на губах растворилось, оставив детектива в разочаровании. Майкрофт Холмс, покачав головой, как можно аккуратнее уложил брата, стараясь никоим образом не коснуться спины, и пересел обратно вперёд как раз в тот момент, когда бак автомобиля был полон, а водитель поворачивал ключ зажигания. Граница Румынии должна была показаться совсем скоро, и Майкрофт ждал момента, когда сможет создать брату более благоприятные условия для отдыха. Яркий мигающий красный свет развеял тьму. Неровная дорожка сменилась идеально проложенным асфальтом, и автомобиль вскоре прекратил движение, вставая в очередь после другого транспорта с сербским номером. Британцы подъехали к КПП, перед которым было и не так много машин. Конечно, старший Холмс вполне мог отдать поручение ехать обходными путями, однако так им бы пришлось потерять лишний час драгоценного времени. Пускай имя Майкрофта Холмса открывало все двери не только в Соединённом Королевстве, но и, должно быть, в других странах, но пользоваться собственными документами было излишне, и вместо них в руках оказался довольно толстый конверт, который за несколько секунд скрылся за пазухой одного из проверяющих на посту. Свист колёс, и транспорт уже снова оказался в потоке машин. Сербская Республика благополучно оказалась позади, что было только половиной дела. Небо начинало постепенно светлеть, но лучи яркого солнца осветят землю только через пару часов. Табличка с приветствием на румынском и английском языках мелькнула в стороне, быстро скрываясь из виду. Майкрофт хмуро глядел в окно, упорно игнорируя горящие веки и ноющие суставы. Спать хотелось невыносимо, однако Почти Британское Правительство не позволял себе расслабиться ни на секунду, когда младший брат буквально умирал на заднем сидении авто. Старший терзал себя мыслями о последствиях таких «каникул» для Шерлока. Он вспоминал просьбу мамули заботиться о своих самых близких родственниках и не ставить работу на первое место. Майкрофт выполнял обещание. Он следил за Шерлоком через камеры, вытаскивал из состояния наркотического бреда, переживал с ним ломку, спасал из крайне опасных ситуаций и, в конце концов, любил, предпочитая выражать любовь своими способами. Младший брат относился к любым проявлениям беспокойства от на первый взгляд холодного старшего Холмса крайне негативно. Он специально избегал встреч с Майкрофтом, доводил его людей до нервного тика, уничтожал устройства для слежки и общался с братом с нескрываемой неприязнью, как только старший пытался выйти на диалог. Почти Британское Правительство считал такие взаимоотношения чистым ребячеством. Майкрофт до сих пор видел в своём брате маленького мальчика, который так и не вырос, предпочитая всегда действовать по-своему, игнорируя советы от более знающих людей (разумеется, в числе знающих был только Майк, все остальные слишком глупы и больше напоминают аквариумных рыбок, чем разумных людей). Шерлок, казалось, был всё ещё в фазе взросления, когда подростки более склонны к резким сменам эмоционального фона и бунтам, не в состоянии сдерживать своё недовольство при себе. Может, Майкрофт просто был не рад существованию человека, который ещё способен на возражения, тем временем как остальные послушно кивают на каждое слово? Может быть. Однако старший Холмс относился к подобной резкости со стороны младшего в ответ на свою помощь скептически. Шерлок мог негодовать, огрызаться и продолжать выгонять за дверь, но Британское Правительство продолжит беспокоиться и оказывать помощь брату так, как считает правильным и нужным. Так было всегда и будет опять, Майкрофт готов посвятить все свои ресурсы, деньги, влияние и жизнь, лишь бы Шерлок находился в безопасности, а даже если ему что-то и угрожало, чего невозможно избежать в связи с профессией детектива, желательно обойтись без вреда для здоровья. В детстве они часто вздорили, однако их ссоры не были похожи на типичные разногласия старшего и младшего ребенка в семье. Обычные дети ругались из-за игрушек, места перед телевизором или компьютером или из-за каких-либо проступков по типу курения или выпивки в раннем возрасте. Майкрофту и Шерлоку были чужды подобные темы. На их место вставали музыкальные композиции Баха, литературные произведения Шекспира, химические эксперименты, иностранные языки и искусство. Кудрявый семилетний мальчик часто брал книги на французском и испанском языках, намереваясь их прочесть без элементарных знаний по грамматике и лексике, думая, что и без этого чудесно справится. Естественно, завидев подобный интерес у брата, Майкрофт протягивал ему словари и методички, даже предлагал провести пару лекций, однако Шерлок на это недовольно надувал губы, решительно отпихивая от себя учебники, и убегал в другую часть поместья, попутно говоря, что ему не нужна ничья помощь. Позже, конечно, выяснилось, что мальчик всё-таки взял предложенное, надёжно запрятав у себя в комнате. Младший Холмс всегда был упрям и чрезмерно горделив, что никак не исчезло со временем. И в этом был весь его младший брат. Как бы то ни было, Майкрофт продолжает думать, что Шерлок — лучшее, что происходило с ним. У братьев разные мнения, вкусы, характеры и способы решения проблем, однако они не могут друг без друга, и это факт. Майкрофт взрослый, уже давно полностью осознающий себя и свои действия мужчина, а также как-никак часть самого Британского Правительства, и он имел уязвимые места. У всех людей есть страхи, и Холмсы, к большому сожалению, не исключение. Чего же боится Майкрофт Холмс? Должно быть, для такого влиятельного человека важно скрывать подобные сведения, и это будет правильно. Для кого-то, кто хотя бы немного знает старшего Холмса, будет нетрудно определить самый главный страх мужчины, который Майкрофт при малейшем упоминании отрицал, говоря, что это «мера безопасности и это никак не влияет на принятие решений». Майк всегда любил Шерлока и дорожил им, однако он не мог заботиться о нём сутки напролёт, да даже его забота не могла гарантировать полную безопасность младшего брата. И в недавнем инциденте, их главном инциденте, был виноват старший, Майкрофт убеждён в этом. Ведь именно он не уследил, потерял из виду и допустил появление тех страшных алых полос на спине и чудовищного ожога на плече брата, который наверняка добрался до кости. Он виноват в том, что теперь брат умирает буквально у него на руках, а ведь Майкрофт наблюдал за процессом, пока в конечном итоге не попал в камеру пыточной. Он слушал болезненные стоны и слабое дыхание, лязганье цепей и свист плети, которая после опускалась на напряжённую спину. Холмс смотрел сосредоточенно, без единой эмоции на лице, однако же где-то внутри все крики отдавались эхом. Старшему было больно, определённо больно за брата, однако удачная операция по спасению требовала большего внимания к себе, чем ослабевший Шерлок Холмс, прикованный цепями за ноги и руки. Мужчина будет помнить эту картину долго, как помнит маленькое полугодовалое тельце у себя на груди и прижимающуюся к его плечу кудрявую макушку во время грозы, когда мальчишке ещё не было и пяти. Он будет помнить и винить себя до скончания времён, но сейчас пора исправлять собственные ошибки, теперь Майкрофт не оступится и не потеряет контроль над братом, он заставит его пройти весь курс лечения, даже если придётся пустить в ход приказы. Бухарест встретил британцев рассветом. Мягкие лучи осеннего солнца заливали землю, отражаясь от зданий и падая на асфальт, мерцая зайчиками по проезжающим мимо машинам. Город радовал своей архитектурой и чистотой. После недавнего дождя на улице была приятная свежесть. Люди вокруг не поленились захватить с собой дождевики и накинуть их на плечи на случай повторного ливня. Теперь вместо лёгкого заморозка и еле заметной белой скатерти на земле были одни дождевые реки, которые нескончаемым потоком лились по улицам. Автомобиль Холмса передвигался по пробкам. Плохая погода заставила водителей строиться в длинную очередь то на светофоре, то на очередном повороте. Британское Правительство раздражённо глядел на впереди стоящий транспорт. Красный свет, попадающий на капот, так и не хотел наконец смениться. Майкрофт постукивал указательным пальцем по подлокотнику, то и дело смотря в окно в ожидании поймать взглядом нужное здание. Старший Холмс уже был в Бухаресте, и не один раз, однако по каким-то причинам (может, всему виной усталость или волнение за брата) он ожидал увидеть больницу прямо здесь, хотя до неё ехать ещё несколько кварталов. К глубокому счастью пробка рассосалась спустя двадцать минут на одном месте, которые показались мужчине вечностью, и больница открылась в красе, которую местные величают как «Colțea Hospital». Для людей, увидевших её впервые, это здание будет являться на первый взгляд отнюдь не больницей, а каким-то музеем или памятником архитектуры Бухареста, что однако же можно было назвать верным утверждением. В голове Майкрофта тут же промелькнула вся информация об этом месте, начиная от точной даты основания и заканчивая точным расстоянием от больницы до любой важной точки в городе, однако не это сейчас было важно. Его младший брат умирал от чудовищных ран, не получая помощи уже чёрт знает сколько времени, поэтому старший Холмс раздражённо отмахнулся от ненужных сейчас фактов и сосредоточился на том, чтобы как можно скорее отправить Шерлока на операционный стол. Майкрофт, как только автомобиль остановился, сразу же применил в ход всю свою влиятельность и авторитетность, в срочном порядке связавшись с нужными людьми, находившимися здесь под чужими именами, которые ежесекундно уложили младшего Холмса на каталку, увозя его внутрь госпиталя, попутно надевая на того кислородную маску. Мужчина же оказался позади, закусывая губы и хмурясь, не забыв обратиться к самому Господу с просьбой, чтобы гениальный Шерлок Холмс не умер по его вине.***
В нос ударил сильный запах гари. Он прожигал слизистую, спускался в горло и травил организм, словно тот вдыхает чистого вида дым от крупного пожарища, не потрудившись прикрыть дыхательные пути. Тело беспощадно ломило, кости, казалось, вот-вот сломаются от столь сильного напряжения. Плечо же продолжало пылать, однако сами горячие языки не прикасались к остальным частям тела, затихнув и притаившись где-то в уголках. Шерлок Холмс задыхался. Он ощущал, как его собственный мозг с каждой секундой превращался в одну большую вечно пульсирующую точку, которая отправляет боль волнами в грудь, ноги, руки, шею и спину, больше внимания уделяя последнему. Глаза определённо сделаны из свинца, они выталкивают из себя влагу, сколько детектив не проливал за всю свою жизнь, и открываются с трудом, встречаясь с ослепительным желтоватым светом. Мозг не работал напрочь. Детектив, как только начал себя хоть как-то осознавать, не мог применить дедукцию для определения собственного местонахождения, которое понять сейчас требовалось в первую очередь по причине того, что младший Холмс ни черта не помнил. Последними размытыми картинками в сознании были мрачная темница, наполненная сербами, и тошнотворный свист кнута, опускающегося на израненную спину. Хотя, может, это и хорошо, что Шерлок ничего не осознавал, ведь это означало, что сейчас он в, пусть и сомнительной, но безопасности. Находясь без сознания, он не так сильно ощущал боль, не слышал сербскую брань и не чувствовал жжения в горле от жажды. Он мог немного передохнуть, ощутить себя почти мёртвой псиной, которая скоро испустит свой последний вдох. Голова ощутимо холодела, когда происходила желанная отключка. Его мозг, который привык пахать сутками без сна и отдыха, покрывался тонкой коркой льда, заточая все мысли, чувства, выводы и подозрения под замок, позволяя наконец упасть безмолвной куклой куда-то в пропасть, будь то жёсткие железные цепи или адский огонь, который, кажется, так и ждал его в конце пути. Консультирующий детектив понял, что весь дрожит. Как оказалось, он стоял, так ноги его были готовы сейчас же подогнуться, больно ударившись коленями об пол. Удивительно, что Шерлок в подобном состоянии вообще мог стоять. Ощущение шатающегося пола под ботинками сразу же дало понять, что он не в темнице. Там на нём не было никакой закрывающей беззащитную кожу одежды, чтобы она не препятствовала наказанию. На самом деле эта мысль принесла облегчение, потому что Шерлок не мог представить ничего хуже, чем то, что он уже пережил. Значит, сейчас всё хорошо, где бы он сейчас ни находился. Голова гудела, однако детектив через силу открыл глаза, чтобы оглядеться и понять, где он сейчас. Светлый коридор мерцал дневным светом из окон, отскакивая от множества одинаковых дверей, которые имели свои индивидуальные таблички. Вот первая дверь с названием «удалить», а вот с названием «дело о девушке в розовом». Все дальнейшие двери имели названия дел, которые когда-либо попадали в руки консультирующего детектива, начиная с самого первого, которое тот раскрыл ещё в детстве, и до последнего, в котором фигурирует имя консультирующего преступника. Нахмурившись, Шерлок обернулся, слегка покачнувшись на дрожащих ногах. Позади находилась парадная дверь, через которую Холмс и заходил в Чертоги. Ну конечно, это были они, однако теперь в воздухе ощутимо витало напряжение, спина же болела невыносимо и мокла всё больше, заставив Холмса прильнуть к ближайшему косяку, потому что стоять больше он не мог. Неудивительно, что вскоре его тело было на полу. Шерлок до сих пор не знал, что происходит с ним там, он чувствовал только боль и жажду, особенно боль в спине, которая и создавала весь этот беспорядок, такой, как красные пятна на полу. Тошнило ужасно. Кудрявый гений не сразу сообразил, что рядом с ним кто-то присел. Холмс поднял голову, глаза его широко раскрылись, встречаясь с небесно-голубыми, сейчас напоминающими небо перед сильным штормом. Не кто иной, как Джон Ватсон, склонился перед ним, щупая пульс на запястье. Хмыкнув, Шерлок отвернулся, не желая сейчас глядеть на иллюзию во избежание ещё большей моральной боли. Чужие руки тем временем касались его кожи, на удивление не причиняя тем самым дискомфорт. Голова кудрявого гения склонилась куда-то вбок, упираясь в грудь военного доктора. Понимание того, что Холмс сейчас сидит в объятиях своего собственного творения, не способного принимать решения, руководствуясь только желанием хозяина Чертог, било прямо в череп. Вздохнув, детектив погрузился в омут беспорядочных мыслей, которые меняли мир вокруг, перемещая гения в какую-то комнату, поднимая с холодного пола коридора. Джон разговаривал с ним, болтал о недавних делах, предлагал посмотреть тот идиотский фильм, название которого Шерлок так и не запомнил, и упрекал детектива в игнорировании потребностей своего тела, но Холмс толком не вникал в суть данного монолога, а только вглядывался в глаза лучшего друга, довольный тем, что именно их он будет видеть перед своей смертью. Ощущение приятной обивки дивана заставило нахмурить брови. Консультирующий детектив лежал на мягкой мебели в комнате, которую неизвестно когда создал. Спину тронул холод, который принёс больше боли, чем желанного облегчения. Возможно, Ватсон решил проверить на нём свои профессиональные навыки в роли хирурга, раз уложил друга на живот, обнажив израненную спину. Мокрые от пота кудри спадали на глаза, а сил смахнуть их у Холмса не было, поэтому он закрыл глаза, уткнувшись куда-то в изгиб локтя. Шершавые, опалённые афганским солнцем руки аккуратно касались кровоточащих ран, убирали грязь и наносили мази, что мгновенно успокоило Шерлока, готового в любой момент провалиться в сон. Джон шептал что-то, его голос напоминал Лондон, Бейкер-стрит и уютное кресло в гостиной, в котором Холмс так любил растянуться, перед этим накинув шёлковый синий халат. Доктор во время манипуляций над ранами Шерлока гладил детектива по волосам, что очень удивило беглеца, ведь Ватсон никогда такого не делал, они вообще никогда не проявляли чувства подобного рода. Как бы это странно ни выглядело, мужчина решил не заострять на этом внимание, он ещё был в состоянии держать нить понимания того, что это — нереально, пускай с каждой минутой она всё решительнее ускользала меж пальцев. Щекой Холмс ощущал ткань родного пальто, которое сейчас выполняло роль подушки в его руках. Оно было вместе с ним абсолютно всегда: во время расследования, смертельной опасности и падения. Вещь перестала появляться на плечах после ухода из Лондона, чему детектив, наверное, даже рад, потому что ему не место за пределами дома. Только Шерлок должен быть здесь, а не то, чем он дорожит и за что прыгнул с крыши Бартса. Только он должен избавиться от паучьей паутины, затронувшей большую часть земного шара. Всё остальное, всё, что наполняет его холодную душу необходимым, обволакивающим теплом, должно остаться в Лондоне, который, несомненно, дождётся его — знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Что-то изменилось. Руки полевого хирурга перестали порхать над ранами, с нежностью и крайней аккуратностью облегчая страдания лучшего друга. Они сменились на холодные длинные пальцы, которые с силой принялись трогать и царапать красные отметины, разрывая недавно образовавшуюся в некоторых местах корочку, ещё больше открывая кровотечение. В кожу вонзилось что-то острое, нити с ощутимым трением сводили края ран вместе, резкими движениями выполняя стежки. Не успев ничего предпринять, Холмс взвыл, слыша тошнотворный звук разрыва только что наложенных швов, которые терзали спину и заливали всё кровью. Консультирующий детектив повернул голову, глаза, затуманенные болью, встретились с карими, в которых плясали черти. Мертвец водил рукой по чужой спине, подушечками пальцев надавливая на алые полосы. Он царапал их ногтями и, кажется, упивался запахом крови, который вскоре целиком пропитает эту комнату. Шерлок с отвращением и злостью взглянул на бывшего врага, приподнявшись на локтях, и уже хотел было перехватить запястья консультирующего преступника, как вдруг его собственную кожу на руках обвили железные змеи, стягивая и обездвиживая заложника собственных Чертогов. Мгновение, и кудрявый гений подвешен на цепях, а уютная комната, отдалённо напоминавшая родную квартиру в Лондоне, сменилась на темницу в самом сердце Сербии. Сдержав судорожный выдох, Холмс закусил губу, стараясь вернуть контроль над разумом, который, кажется, решил сыграть с ним в свою игру. Мужчина, приняв холодное и равнодушное выражение лица, разглядывал Джима Мориарти, с которого по каким-то причинам слетела смирительная рубашка, сменившись на строгий костюм. Слегка подёргав руками, детектив убедился, что его определённо зафиксировали в одном положении, лишив при этом одежды. Консультирующему преступнику было весело: он неторопливо раскачивался с пятки на носок, с интересом разглядывая темницу. Руки сложены за спиной, а на лице играла лёгкая улыбка. Кудрявый гений не сводил с него взора, словно он опять оказался в том самом бассейне с пистолетом, направленным дулом в грудь Мориарти, в руках. Мужчина почувствовал сильный запах хлорки, отчего слегка поморщился, негодуя, что делают с ним его Чертоги. Наконец, тёмные глаза остановились на лице Шерлока, улыбка же стала ещё шире — Мориарти не разделял настороженности давнего знакомого. — Ше-ерлок, — протянул Джим, раскинув руки в стороны, словно приглашая пленника в объятия. — Давненько не виделись, правда? Холмс нахмурился, ничего не ответив. Он напряг мозг в намерении изменить комнату в наиболее благоприятную для такого разговора, и, кажется, стены слегка дрогнули под его напором, однако же вскоре встали на место, больше не поддаваясь никаким манипуляциям. Шерлок не понимал, почему Чертоги не слушались его. Мориарти должен был сидеть в камере, запертый на самые надёжные замки и скрытый в самом дальнем коридоре, однако же он здесь, стоит перед ним и ухмыляется, любуясь на сдерживающие детектива цепи. Часть Чертогов, отведённая на негативные и мешающие работать воспоминания, которые не подлежали удалению, была надёжно защищена. Для того, чтобы попасть на тот этаж, даже самому хозяину приходилось вводить множество кодов, часто менявшихся для большей безопасности. Многие негативные мысли оставались в отведённом месте и не покидали своей территории, что позволяло детективу спокойно забыть о них. Пусть и не навсегда, как при удалении. Сейчас же крепость позволила себе вольность, которую хозяин не простит. Он вернёт контроль над взбунтовавшимся созданием, как только весь этот бред подойдёт к концу. — Неплохо тебя так потрепали, ты так не думаешь? — старый добрый злодей оценивающе рассматривал детектива, засунув руки в карманы брюк. — Тебе небось понравилось, а? Я знаю, ты любишь такие штучки. Не забудь рассказать солдатику, он точно оценит. Джим подошёл вплотную, дыша куда-то в шею. Он неустанно проводил пальцами по рваным ссадинам, разглядывая их и любуясь во всей красе. Шерлок краем глаза наблюдал за его действиями, впиваясь ногтями в кожу ладоней. Голова до сих пор кружилась, поэтому сосредоточиться на происходящем в Чертогах было всё сложнее. Мир вертелся вокруг него, пальцы сильнее сжимали плоть, а боль от ран на спине и плече становилась невыносимее. Мориарти надавливал на ожог, отчего Холмс запрокидывал голову, жмурясь и сдерживая стон. Кожи коснулся гладкий хлыст, которым играючи орудовал Джим, гладя им детектива по чувствительной спине и груди, тем временем внимательно следя за выражением лица гения. Шерлок вглядывался в карие глаза, утопая в них. С каждой секундой цепи натягивались ещё больше, а чувство ненавистной уязвимости скреблось где-то на краю сознания. Дыхание давно участило свой ритм, а всегда такие сложные и непонятные сыщику эмоции взрывались в мозгу, осыпая искрами всё тело. Вырываться из оков не было никакого смысла — Чертоги не подчинялись, словно обратив внимание совсем не на желания активного социопата, а на нечто иное, за пределами надёжных стен и блестящих идеальной чистотой коридоров. Холмса это раздражало. Он не забыл момент, когда творение собственноручно подожгло иллюзию родного дома, а НеДжона заставило наблюдать, сохраняя сдержанное выражение лица. Несомненно, знаменитый сыщик мог применить дедукцию, проанализировать всю ситуацию с Чертогами вдоль и поперёк, но боль, не уходящая и не утихающая, отказывалась отпускать, вынуждая Шерлока идти на поводу, наблюдая за безумием, которого и без этого хватало в его жизни. Старый добрый злодей превратился в размытое пятно, что говорило о потере детективом сути вихря событий в его голове. Единственное, что являлось чётким и неизменным — звук свиста плети и взрывающаяся на чувствительной коже боль. Звонкие крики звенели в ушах, но не понять, Шерлок ли срывает голосовые связки или сербы снова вошли в камеру в намерении наконец остановить череду дней, проведённых в молчании, теперь сотрясая воздух бранью с ещё большим энтузиазмом. Холмса сильно трясло, дыхание стало неровным и поверхностным, а зрение так и не возвращалось, оставляя гения в пугающей темноте с чередой накладывающихся и смешивающихся друг с другом звуков, срывающихся с крика на плачь, а может, и на шёпот неизвестных ему личностей. Шерлок никогда в жизни не признается себе, что способен испытывать нечто похожее на страх, однако все симптомы указывали именно на чистейший ужас, сотрясающий разум. Грудь ходила ходуном, с тёмных кудрей скатывался третий ручей холодного пота, глаза широко раскрыты, смотрящие куда-то за пределы сырых стен, а губы бледны как мел и постоянно оказываются в плену зубов, кусающих их до посинения. Непонимание происходящего — худшая вещь для Шерлока Холмса. Пусть его пырнут ножом, пусть угрожают чудовищной расправой, не дают пить и лишают сна, но детектив всегда знал, что делать и чего ждать. Гениальный мозг ежесекундно находил ответ на вопрос, воспроизводил карту окружающей обстановки и прогнозировал множество вариантов дальнейших действий противника, однако сейчас, на данную секунду времени, Шерлок был заложником своих страхов. Своих разочарований, обид и горестей, которые всегда были запечатаны в камерах на самом нижнем этаже, не имея возможности напомнить о себе, попавшись хозяину на глаза. Сейчас они гуляли вовсю. Замки вскрыты и валяются где-то на полу коридора, смирительные рубашки сняты, а мешающая говорить лента давно сорвалась, позволяя излить хозяину душу, упоминая все больные для него темы и тыкая пальцами в ужасно стыдные провалы, совершённые когда-то в детстве. Шерлок терпеливо слушал, поджимая губы, ожидая, когда цепи прекратят зажимать его запястья, а Джим наконец сгинет с глаз, возвращаясь в камеру. Всё стихло так же быстро, как и началось. Холмс втянул воздух полной грудью, ощущая неприятную тянущую боль после этого действа. Чертоги переместили его в ослепительно-белую комнату, посередине которой стоял железный стол, накрытый простынёй. Нахмурившись, детектив устало вздохнул и потёр переносицу, забегав глазами по комнате в поисках выхода. Мужчина прекрасно знал структуру Чертогов и мог переместиться из любой комнаты в нужное ему место за самый короткий промежуток времени, однако из этого помещения не было выхода. Творение заперло его здесь словно в клетке, насмехаясь и подшучивая над некогда правящим здесь консультирующим детективом. Нет смысла повторяться снова, говоря, что кудрявый гений не имел власти над происходящим и не понимал, как снова схватиться за узды. Он видел еле заметные трещины, покрывшие некоторые комнаты, и они напрягали его. Действовало ли так недавнее воспоминание о пытках, которое ещё не получило пристанища на нижнем этаже и свободно разгуливало по пустым коридорам, притягивая к себе других пленников? Несмотря на ужасный гул в голове, Холмс предпринял попытку создать дверь, выходящую в главный коридор, чтобы вырваться из белой тюрьмы, насквозь пропахшей лекарствами, но голос незваного гостя остановил его. — Нет смысла пытаться. Холмс резко обернулся, впиваясь взглядом в до боли знакомого полевого хирурга. У того спина прямая, словно струна, подбородок поднят, а глаза — прицел настоящего снайпера, готового всадить пулю в беззащитную черепушку. Некогда короткие волосы цвета соломы тронула седина, а сами локоны видно отрасли, что, признаться честно, доктору очень шло. На коже, когда-то опалённой афганским солнцем, появились еле заметные морщины. Только старые свитера остались неизменными, что напоминало сыщику о доме, о Бейкер-стрит, где им двоим самое место. Вздохнув, кудрявый гений сложил руки в карманы пальто, с настороженностью прищуриваясь. Шерлок никогда не ждал от лучшего друга подвоха. Даже зная, что тот — солдат, способный на многое. Джон мог убить, вылечить или просто причинить вред. Мог ударить Шерлока и отправить его в больницу, что будет справедливо, однако убить вряд ли, и предать он не мог. Здесь же всё иначе. Ватсон из Чертогов непредсказуем. Сам Холмс не знал, что от него можно ожидать, учитывая, что лучший друг и он — одно лицо. — Они нанесли тебе тяжёлые травмы, — не дождавшись ответа, продолжил солдат. — Сейчас ты на операции. Обогнув стол, Ватсон одним движением смахнул белую простынь с тела. Взору открылись чёрные кудри, падавшие на практически синюю кожу. Мертвец лежал на животе, а голова повёрнута вбок. Не кто иной, как Шерлок Холмс, спина которого была полностью изрисована шрамами, лежал на операционном столе. В нос ударил запах гнили. Этот слегка морозный запах камеры, где остаются оболочки на хранение, этот запах только берущего своё начало процесса разложения, запах боли, смерти и горя. Некогда мраморно-белая кожа приобрела серый, слегка синеватый оттенок. Теперь чёрные кудри ещё сильнее выделялись, однако оставались всё такими же беспорядочными и, кажется, мягкими. Доктор стоит рядом со столом неподвижно, одаривая труп профессиональным взглядом. Он даже что-то говорил, судя по движению губ, однако Холмс не в силах оторвать взора от собственного трупа: крови больше нет, однако он продолжает её видеть на своей коже; уже нет жутких полос, открывающих вид на мясо, однако он продолжает видеть их гноившиеся края; больше нет чужой руки в волосах, которая тянет и рвёт в намерении выдрать буйные кудри с его головы, однако он продолжает чувствовать еë тяжесть, ощущая каждую неровность и мозоль. Дыхание Шерлока участилось, его голова странно похолодела, а пальцы начали неистово дрожать. Трупный запах проникал в ноздри, отравлял глотку, а затем и внутренности, тем самым поднимая горькое чувство подступающей тошноты. Стены начали дрожать. Подобное явление он мог застать крайне редко, чаще всего это происходило в моменты смертельной опасности, когда его мозг сам начинает разрушаться, затягивая вместе с собой и собственное творение. По ярко-белой стене поползли тёмные линии, которые сопровождались громким треском. Холмс покачнулся, но смог устоять на ногах, прижимая руку ко рту. В ушах бился учащённый пульс, а грудную клетку буквально разрывало от боли. Схватившись за рубашку, Холмс потянул её так, что затрещала податливая ткань. В глазах начали плясать тёмные круги, а комната морга давно превратилась в пустое нечто, которое затягивает детектива, обволакивает его и влечёт к себе, на что умирающий Шерлок никак не мог повлиять. В грудной клетке образовалась тишина. Страшная, холодная и на милость спокойная, которая так и шептала успокаивающие речи прямо на ухо. Тяжёлая, тугая боль, которая мёртвым кругом тянула куда-то вниз, неожиданно пропала, сменившись на сковывающий движения лёд. Чертоги дёргались в конвульсиях, крича и рыдая. Холмс не видел этого, открыть глаза сейчас — непосильная задача, однако он слышал и чувствовал, как те разрушаются, начиная с самого недавнего, ещё не окрепшего этажа. У Шерлока Холмса нет сердца. Что бы там ни говорил полевой хирург или старый добрый злодей, детектив всегда ощущал лишь зияющую дыру, пронизывающую всю его грудь, словно от пули. Высокоактивный социопат практически каждое расследование видел слёзы пострадавших и их близких, слышал душераздирающие крики боли потерявших надежду душ, рассматривал во всех подробностях зверски истерзанные тела детей, женщин, стариков, мужчин, но он не испытывал к ним ни капли жалости. Он выслушал уйму историй, в которых человеческая жизнь рушилась буквально за секунду, оставляя несчастных в отчаянии просить помощи, стоя перед ним на коленях, а затем смотреть с презрением, когда Шерлок не стал церемониться и вываливал всю правду разом, не заботясь о том, как слова воспримет клиент. Единственным сдерживающим его фактором был Джон, который не уставал напоминать, что детектив всё же человек и ему стоит быть немного мягче к себе подобным, на что кудрявый закатывал глаза, называя сказанное полной чушью. Шерлоку не свойственна жалость. Ему плевать на то, что девушка от его слов, сказанных для получения информации, входящей в категорию «сейчас же», разрыдается у всех на глазах или же какой-то мужчина сорвётся на крик, что, на самом деле, делают многие, если консультирующий детектив окажется в поле зрения. Ему всё равно на чужое мнение. Часто в его адрес летят слова самого разного содержания, начиная с того, что детектив не так умён, как кажется, и заканчивая всеми возможными оскорблениями, которые далеко выходили за рамки «пошёл к чёрту». Ему не нужно было сердце. Конечно, он знал, что данный орган важен для человеческого организма, однако Шерлоку Холмсу было неважно, есть у него этот кровавый мешок, поддерживающий в нём жизнь, или нет. Сейчас он мог думать только о боли, которая добралась и до драгоценного мозга, который был особенно важен по сравнению с другими органами в его теле. «Если бы я мог, стал бы обычным мозгом в стеклянной банке», — иногда говорил кудрявый гений, на что полевой хирург отвечал, что «обычный» и «мозг Холмса» — вещи несовместимые и что всё же отдельно от тела мозг, увы, существовать не мог. Детектив отдал бы всё, лишь бы перестать чувствовать пылающий огонь, сжирающий его череп. В груди всё ещё тихо. Смерть наконец-то пришла снова повидаться с ним. Если бы он мог чувствовать нечто другое, если бы всё это враз прекратилось — о, Шерлок бы многое за это отдал. Анализировать не удавалось, а темнота поглощала каждую его часть раз за разом, будто чёрное море густой нефти, душащее его. Пару раз он пытался вспомнить Джона, настоящего, своего, с Бейкер стрит, и чужой образ на мгновение представал перед глазами, но вновь рассыпался на мелкие кусочки пазлов с новой волной сознания темноты. Может, его Чертоги ещё получится восстановить, если Шерлок выживет. Это было нечто новое, не знать, как ты умрёшь, закончить свою жизнь так быстро, не рассчитав абсолютно ничего. Холмс был здесь и в то же время нигде, время перестало быть понятным, а тело сделалось ватным, пока боль понемногу утихала. Он слышал голоса, разные крики и шёпот, кто-то рассказывал ему о последних событиях в Англии, какие-то обрывки фраз шептали ему об архитектуре и чужой смерти, и много-много всего оставалось непонятным. Шерлок не знал, как слушать, казалось, что эта способность покинула его, но нечто живое оставалось в нём, может, душа или сознание. Холмс не боялся смерти. Он столько раз сталкивался с ней лицом к лицу, ощущал на своей коже еë ледяное дыхание, видел, как та протягивает к нему руки в желании «помочь», смотрел ей прямо в глаза, не боясь, что та вот-вот сомкнёт пальцы на его шее, потому что каждый раз он находил лазейку. Даже находясь на грани, он находил точку, от которой можно было оттолкнуться и всплыть на поверхность. В молодости это была твёрдая рука старшего брата, вытаскивающая его из густого тумана кокаинового небытия, в моменты раскрытия важных дел это был лучший помощник и с не таких давних пор друг доктор Ватсон, сейчас же опора в виде хирурга стала ужасно расплывчатой, непрочной и шаткой. Холмс не мог ухватиться за неё, он срывался и падал всё ниже, поэтому попытки всплыть вскоре вовсе сошли на нет. Хотелось кричать от сотрясающей тело агонии. Его Чертоги не выпускали его наружу, поймав в свой крепкий и надёжный капкан. Шерлок словно сгорал, находясь в самом очаге возгорания. Не было ни голоса старшего брата, который каждый раз информировал его о происходящем, ни голоса Джона, который всегда дарил еле ощутимое, но спокойствие, даже Молли нигде не видно. Он остался один. Консультирующий детектив никогда не нуждался в компании, ему не нужна поддержка и бессмысленные разговоры, не относящиеся к расследованию, так почему сейчас он так дрожит? Почему по щекам течёт солёная влага, которая лишает его зрения? Шерлок Холмс даже в момент последних секунд своей жизни продолжал ненавидеть подобное проявление сантиментов, которые являлись никчёмной слабостью, но, Господи, именно сейчас он желал иметь кого-то рядом, кто шепнёт ему слова утешения, заверит, что там будет совсем не скучно. Пожалуйста… Врачи констатировали смерть великого сыщика Шерлока Холмса.***
Ещё никогда Майкрофт Холмс не находился в таком гневе и беспомощном страхе одновременно. Он срывался на персонал, на своих агентов и даже на невинных медсестёр, которые даже не были в курсе о поступившем несколько часов назад особенном пациенте. Почти Британскому Правительству сообщили об остановке сердца его младшего брата сразу же. Каждый раз, когда пульс учащался с новой силой, а дрожь почти леденила тело, он хотел уйти, переждать и прийти в себя. Но вместо пустых просьб спасти брата он мог только кричать, срывая голос. Майкрофт всеми силами старался сохранять хладнокровие и невозмутимость, однако по какой-то причине из раза в раз замечал судорожную дрожь своих пальцев, когда вместо вскриков он переходил на еле различимый бранный шёпот. Руки едва могли удержать сигарету у рта, а учащённое дыхание, из-за которого он буквально давился дымом, не позволяло вдохнуть побольше воздуха и получить нужную дозу никотина. Впервые мужчина испытывал настоящие трудности с контролем. У него всегда получалось быть отстранённым, сохранять холодность ума и действовать чётко, если вдруг что-то пошло не по его плану. Он мог вернуть на свои места что угодно: стратегическую цель, важную для правительства как в плане устранения, так и в плане успешных переговоров; мог заставить кого угодно сделать то, что он скажет, стоит ему только упомянуть крупную сумму или применить в ход угрозы увольнения или даже срока. Люди без труда дёргались за нитки, менялись судьбами и мыслями, однако, если дела касались другие государства, где не было агентов старшего Холмса, Британскому Правительству нужно было действовать в разы осторожнее, без резких движений. Не секрет, что Майкрофту подвластно было практически всё, вот только жизнь человека, увы, он не мог взять под контроль. Люди на удивление хрупки. Нож в сердце, капля яда, верёвка, перекрывающая кислород, и человек уже лежит на смертном одре. Перед смертью все равны. Будь ты нищим стариком, проживающим свои последние дни на улице, выпрашивая милостыню, будь ты богатейшим человеком в Королевстве или умнейшим сыщиком на всём белом свете — смерть заберёт любого. Для людей эта жизнь — короткий дар, пробный период без возможности продлить подписку. А ведь многие из глупцов тратят её на совершенно ужасно-бессмысленные вещи… Майкрофт сжимал кулаки, срывал голос на вышедших из операционной врачей, докладывающих о положении дел, просто потому что они получают за это бешеные деньги, однако понимал, что младшего братца уже не вернуть. Операция прошла успешно, вся сеть Мориарти разорвана, пускай под конец старшему и пришлось самому приложить к делу руку, однако она ни разу не стоила жизни гениального детектива. Она не стоила жизни Шерлока. Это было путешествие ценою в жизнь. Конечно, Майкрофт Холмс знал это. Он отправил брата бродить по свету, погибнув у себя на Родине. Самоубийство было вынужденной мерой. Снайперы Мориарти целились им прямо в затылки, поэтому Шерлок не мог поступить по-другому. Он стёр себя, исчез из Британии и отправился на миссию длиной в два года. Если он умрёт здесь, то об этом никто не будет знать, ведь он и так покойник. Только старший брат будет осознавать это, винить себя и скорбеть, делая вид, что потерял своего мальчика не в этот день, не в этот месяц, а два года назад, отчего он не может отойти уже долгое время. Британское Правительство уже сжал в кулаке сигарету, обжигая пальцы, и невидящим взглядом глядел в окно, размышляя над тем, что же ему делать дальше. Неравнодушие никогда не было преимуществом. Эмоции мешают думать и мыслить здраво, сейчас мужчина корил себя за такую слабость, которая встала ему комом поперёк горла. Он корил себя за опоздание, за чрезмерную уверенность, что всё точно пройдёт хорошо, за свою беспечность и за смерть брата, который был ему ужасно дорог. Старший Холмс помнит его ещё младенцем, как он постепенно познавал мир, а затем стал покорять его своими способностями. Как он желал изучить всё на свете и каждый раз приводил комнату да и весь дом в безумный беспорядок своими экспериментами. Мамуля с папулей любили этого несносного кудрявого мальчишку, в целом как и старшего ребёнка, который чаще всего и смотрел за шустрым ураганом, стремившимся собрать все возможные виды жуков в саду и пустить их на пользу науке, а также изучить внутренности того мёртвого голубя на обочине дороги (мамуля всегда ругала маленького Шерлока за такие «жуткие и отвратительные вещи. Что это за издевательство над животными, Шерли?»). Майкрофт на это только хмыкал и махал рукой. Сейчас, смотря на дождливый Бухарест и ожидая окончательный вердикт врачей о заключении смерти, старший Холмс вспоминал только маленького кудрявого мальчика, бегущего по саду с деревянным мечом, считавшего себя самым настоящим пиратом. Мужчина с силой стискивал зубы, стараясь сглотнуть этот удушающий ком. Как только он выйдет за пределы клиники, то отправится обратно в Лондон и снова приступит к обязанностям госслужащего, делая вид, что ничего не произошло. Будет подписывать документы, принимать звонки, зная, что его брат умер вчера по его вине. Он не знает, как и где похоронит его. Будет ли его настоящая могила далеко от Королевства или же прямо на фальшивой, стоит только поменять тела. От подобных мыслей на душе Холмса стало тошно. Он достал ещё одну сигарету из пачки и закурил, пожалев, что вместо неё нет ничего покрепче. Тонув в своих мыслях, Британское Правительство и не заметил, как его зовёт один из врачей. Слова через толщу воды он услышал только тогда, когда к его локтю прикоснулась чужая рука. — Dl Holmes, — обратился к Британскому Правительству только что буквально подбежавший врач, протирая белой шапкой взмокший лоб, — Am reușit să repornim inima fratelui tău. A fost trimis la secție… — Du-mă la el,— резко перебил Холмс, впиваясь взглядом в лицо уставшего хирурга. — Dl Holmes, știi că nu e posibil acum…— хотел возразить мужчина, однако слова Британского Правительства заставили его тут же замолчать, прикусив губу. — Напомните, сколько я вам плачу за Вашу работу, мистер Форд? — прошипел Майкрофт Холмс, поддавшись вперёд и схватив замершего мужчину за бейджик. — Или же мне Вас называть «Dr. Bălan»? —Desigur, Dl Holmes, ai dreptate. Vino cu mine,— сглотнул хирург и повёл Майкрофта по коридору, не желая, чтобы нежелательные личности узнали о его тайной работе на стороне Британского Королевства. Со стороны казалось, что неожиданное и радостное для любого другого человека известие в виде живого младшего брата никак не повлияло на Холмса. Выражение его лица оставалось непроницаемым, голос ровным, а шаги тяжёлыми и уверенными, однако внутри же Британского Правительства взорвался целый фейерверк эмоций, разносясь по венам пульсирующим теплом и бесконечной радостью и нежностью. Хотелось как можно быстрее добраться до Шерлока, коснуться лба губами и прижать кудрявую макушку к своей груди, не замечая, как собственное сердце отбивает бешеный ритм, вызывая головокружение. «Неравнодушие — не преимущество» ушло куда-то на второй план, оставляя после себя видение больничного коридора, быстро мелькающего перед глазами, и спину доктора, который вёл его в нужном направлении. Любой, посмотревший бы сейчас в глаза старшего Холмса, завидел бы там настоящий огонь нетерпения, злости и раздражения, сильно выделяющийся на ледяной маске. Майкрофт, если подумать, должен был быть благодарен за спасённую жизнь, однако он сам считал иначе, испытывая злость к хирургам, которые вообще допустили такой исход, как смерть младшего брата, пускай всего на несколько минут. Этому хирургу, носившему фальшивое имя Dr. Bălan, на самом деле не повезло, подумали бы агенты мистера Холмса вместе взятые, ведь что может быть страшнее и опаснее, чем гнев Британского Правительства, который мог лишить не только хорошего места и действительно крупной зарплаты, но и при крайней необходимости даже жизни? Конечно же никто из подчинённых не желал иметь дела с праведным гневом Майкрофта Холмса, поэтому делали всё, что им приказывали, ради сохранения собственной головы. Пускай старший Холмс и занимал скромный пост в Британском Правительстве, однако его там однозначно ценили и уважали, что было заметно невооружённым глазом. Дверь в палату приоткрылась, впуская внутрь старшего брата, взору которого предстал лежащий на кровати, обмотанный всеми возможными трубками и бледный словно смерть Шерлок Холмс. Чёрные как смоль кудри раскиданы по белоснежной подушке, к лицу прижата кислородная маска, а под глазами залегли тёмные круги и вселенская усталость, которая читалась в каждой частичке детектива. Приборы пищали, отсчитывая слабый пульс и следя за жизненными показателями, рядом кружили врачи, которых Майкрофт игнорировал и чьи слова о том, что здесь не положено находиться, пропускал мимо ушей. Подставной хирург принялся разъяснять ситуацию, обращаясь к коллегам, пока Британское Правительство невозмутимо прошёл к окну и засунул руки в карманы брюк, сосредоточенно наблюдая за работой врачей. Майкрофт понимал, что долго находиться здесь ему не положено, пусть он и хочет в период лечения всё время находиться с братом, однако ему было жизненно необходимо видеть Шерлока прямо сейчас, удостовериться, что с ним всё в порядке настолько, насколько это возможно в такой ситуации, когда пару минут назад он считал младшего мёртвым. Он не представлял, как бы сообщил мамуле с папулей об этом. Это был бы конец, даже больше, даже хуже. Эта смерть бы последовала за ним, за всей семьёй, и хоть сердце каждого бы билось, эта часть важного была бы потеряна. Он всё ещё не мог простить себе заключение Эвр. Его родители тоже. Конечно же, они знали, что их сын жив. Майкрофт специально позаботился об их временном отъезде во Францию, чтобы поправить здоровье, и приставил к ним своих агентов, которые незаметно следили за ними. Исчезновение младшего сына из сети и невозможность с ним связаться не удивили бы Мистера и Миссис Холмс, подобное поведение для Шерлока — норма, поэтому Майкрофт всегда был посредником между младшим братом и основной семьёй, приглашая на ужины и организуя встречи, когда мамуля уже совсем не могла больше терпеть. Всё же, если бы Шерлок взаправду погиб на операции, Майкрофт не смог бы скрывать это. Родители рано или поздно вернулись бы в родные земли и узнали, что, оказывается, их сын совершил самоубийство два года назад. От подобных мыслей в горле снова встал тягучий ком. Он не был предвестником слёз, но был продолжением тревоги. Вздохнув, Майкрофт снова поднял глаза на больничную койку. Он сможет навещать брата регулярно, когда тот придёт в себя. Перед старшим Холмсом никогда не было границ в услугах — он ведь всегда исключение из правил, всегда язвительнее, находчивее, лучше. Его ведь за это и боялись, за это уважали (только любовь, конечно, за склянку яда и прямолинейности не купишь, хоть это было бы забавным дополнением к его персоне). Перед этим он соберёт полную информацию о полученных травмах от врачей (хотя, скорее всего, они сами еë предоставят, потому что иначе и быть не может — когда дело касается его приказов…), а затем возьмётся за серьёзное лечение младшего брата, чтобы в самые сжатые сроки поставить его на ноги и доставить в Лондон. Потерев переносицу, Майкрофт Холмс кинул последний взор на младшего и покинул палату, предоставив врачам возможность продолжить работу.***
У него болело всё. Грудь, шея, голова, плечи, ноги, пальцы, глаза. Они не ощущались как его собственные, отнюдь, они не чувствовались вовсе, словно являлись протезами, прикреплёнными к холодному, уже давно остывшему телу. Боль была чем-то отдельным, словно прозрачным покрывалом, которое касалось каждой клеточки, пробуждая и заставляя прогибаться под своим напором. Вся жизнь сузилась до одной пульсирующей точки, которая гоняла кровь и хорошенько встряхивала заснувшие в надежде долгожданного покоя органы, заставляя их работать, поддерживая в организме жизнь. Звуки появились неожиданно, они оглушили и заложили разум, взрываясь где-то внутри сознания. Пиканье приборов, громкие шаги, кашель, шелест, гул проезжающего мимо автомобиля — всё это кричало об отдельном что-то за стеной. Они взяли мозг в тиски, с силой сжимая и сдавливая без возможности избавиться. Первый осознанный вдох обжёг лёгкие, маска продолжала подавать живительный кислород, который был больше похож на удушающий газ. Сухой кашель вырывался из горла, и ледяные пальцы схватили маску мёртвой хваткой в намерении отстранить от лица. Капельница выскочила из вены, и алые дорожки заструились по коже, окропляя белоснежную простынь яркими пятнами. На этот раз одним хлыстом и обжигающей кочергой он не отделается. Сербы откровенно душили его, зажав нос и горло. Они стягивали жёсткую верёвку, делая узел ещё туже наверняка в желании провести свой эксперимент. Головокружение и тошнота вернулись, похоже, он не ощущал этого из-за нахождения в Чертогах, однако тюремщики вырвали Холмса из его разума, принуждая смотреть, чувствовать и осознавать происходящее на самом деле. Они говорят, что смерть для гнусного беглеца — райское благо и Шерлок, увы, пока её не заслужил. С его душой ещё не наигрались, а его ум ещё не использовали до конца. Хотя, какая душа может быть у Шерлока Холмса? Он предатель, лицемер и грязный лжец, который не думает больше ни о ком, кроме себя. У него нет ни сердца, ни души, ни чувств, поэтому этот гений во плоти имеет право только терпеть. Интересно, почему же умнейший человек Британии не может вырваться из железных оков? Ведь нет невыполнимых задач для Холмса, не так ли? Шерлок Холмс, на удивление многих, не всесилен и не всемогущ. Он не Бог и не Дьявол, не волшебник, который способен свернуть горы, а человек. Бессердечный, бесчувственный, холодный и рассудительный, но человек, который с лёгкостью попадал в лапы самой смерти и был в еë объятиях чересчур часто. Холмс не знал, умер ли он уже. Огонь в лёгких делал его вполне живым, но радости от этого не прибавилось. Неожиданно его руки кто-то коснулся, поглаживая пальцами кожу и аккуратно отцепляя ладонь от кислородной маски. Кто-то коснулся его кудрей, отчего в голове мгновенно подтвердилась версия о его местонахождении. Тюремщик снова схватил его за волосы, чтобы запрокинуть голову назад и открыть больший доступ к шее, чтобы душить, душить и душить, в последнюю секунду дав наконец сделать судорожный глоток спёртого воздуха. Шерлок замер, почувствовав, что локоны вовсе не вырывают и не тянут, а медленно перебирают, поддерживая, чтобы было удобнее снимать маску с лица. Как только щёк коснулся свежий морозный воздух, Холмс дёрнулся, неуклюже попытавшись принять сидячее положение, однако резкая колючая боль в спине приковала его к кровати, больше не давая шансов подняться. Открыть глаза было сложнее всего — белый ослепительный свет заливал комнату, доставляя только невыносимую боль. Сначала Шерлок подумал, что тюремщики таким образом решили «улучшить» методы выпытывания информации, перенеся детектива в другую комнату, где выжить будет ещё труднее. Возможно, они прибегнут к наркотикам, каждый раз вкалывая новую убойную дозу, сохраняя тонкую грань между жизнью и смертью (Как жаль, что расколоть его с помощью данного способа будет куда сложнее, чем они думают). Или же начнут лишать его ногтей, пальцев, или поставят ещё одно горячее клеймо на теле, ведь одного недостаточно. Существует огромное множество пыток, которые заставят говорить, однако сербы использовали самые распространённые, очевидные и банальные. Шерлок не знает, хочет ли проверять уровень их фантазии. Холмс отмахнулся от версии о новой пыточной, как только услышал повторный, особо громкий гул машин. Невозможно, чтобы тюремщики так рисковали, переместив его в обычную комнату без звукоизоляции, не оставив валяться в холодном подвале. Здесь что-то не так, что-то странное, чего задурманенный морфием мозг никак не мог понять. Как только тяжёлые веки приподнялись, глаза обжёг яркий свет ламп. Рука рефлекторно поднялась, чтобы накрыть веки ладонью, однако тонкий укол снова остановил его, вынудив разочарованно опустить её. Холмс заторможенно обнаружил, что воздух, который он втягивал носом, в разы отличался. Теперь он был мягким и обволакивающим, не режущим слизистую и не таким ледяным. На этот раз вдохнуть полной грудью стало в разы проще, однако боль, словно выстрел в грудь, снова сковала его, давая понять, что дышать столь расторопно сейчас — не самая лучшая идея. Делая короткие и осторожные вдохи, детектив предпринял очередную попытку увидеть окружающую обстановку, и это у него получилось. Палата представляла собой яркий белый Ад с постоянно шумящими приборами и звуками незатихающего города, жизнь которого умудрялась проникать в комнату назло пациенту. Светлые тени двигались по палате, что-то записывая и еле слышно обсуждая. Напрягшись, Шерлок смог распознать пару слов, с облегчением и одновременной тревогой обнаружив, что отнюдь не сербская речь заполняла пространство. Румынский пришёл на смену, вынудив уставший мозг снова взяться за работу и начать анализировать. Вот в податливый мозг врывается нежный женский голос, похожий на щебет утренних птиц. Обладательнице однозначно не больше двадцати пяти, она недавно вышла из университета или же даже не окончила его, придя в больницу на очередную практику. Женскому голосу вторил мужской, глубокий и мягкий, словно накрывая активно двигающиеся в танце волны лёгкой дымкой тумана. Этот мужчина опытен, его слова уверенны и непоколебимы, он готов заставить слушать, не имея шанса перебить. Образы были размыты, ничего, кроме белых небрежных пятен, не было видно. Холмс устало закрыл глаза, они снова заслезились, пусть и были приоткрыты всего пару минут. Вслушиваться в слова докторов не было никакого желания. В голове всё ещё гуляла звенящая, раздражающая тишина. Мысли не перебивали, не накладывались и не создавали невообразимый шум. Шерлок не мог ни о чём не думать. Он не хотел размышлять над тем, как он сюда попал и где он вообще находится. Один только румынский язык не мог означать нахождение в какой-то конкретной стране, нужно больше данных. Скривившись, Шерлок заставил себя расслабиться, что позволило ему довольно быстро провалиться в сон. Рядом с койкой ходили, разговаривали, проверяли показатели и меняли капельницы, но детектив не чувствовал этого. Сон забрал его на долгое время, а когда он очнулся, солнечный свет так и проникал в палату. Должно быть, уже наступил следующий день, потому что на этот раз Холмс чувствовал себя немного лучше. Врачи спрашивали его о его самочувствии, на что детектив отвечал односложно, не имея интереса в продолжении разговора. Дни его «пробуждения» проходили мучительно медленно, мозг словно был под действием наркотика (хотя, это на самом деле так и было, морфий оказал на него особое влияние, расслабив и откинув все возможные мысли). Серые, затуманенные лекарствами глаза смотрели в одну точку. Шерлок чувствовал, как организм живёт за него, дышит и гоняет кровь, однако младший не чувствовал себя воскресшим. Его тело неподвижно лежало на белых простынях, позволяя делать с собой все махинации. Не секрет, что до этого времени Холмс сопротивлялся помощи со стороны докторов. Уколы его раздражали, а кислородная маска душила. Чужие руки постоянно касались его, словно назойливые пауки бегали по чувствительной коже, а успокаивающие голоса медиков били по ушам. Да нет у него никакого шока! Но сейчас всё иначе, ему необходимо решить дело со своим возвращением не только в мир общества людей, от которых теперь нет необходимости прятаться, но и в мир без ежесекундной опасности, которая так и хотела помешать уничтожению паучьей сети. В один день всё изменилось. От него отключили капельницы и убрали всевозможные трубки, однако палата осталась той же. За всё время лечения Холмс не грубил подходившим к нему медсёстрам, а только с раздражением смотрел на них, уже успев узнать о них всё, что можно понять по халату, ссадине на пальце и выбившейся из причёски пряди. Всю информацию, которую они спрашивали с него, как только он снова был способен говорить, Шерлок уже давным-давно сказал. То, что он помнит (конечно, это были выдуманные истории, придуманные братцем, и младший с лёгкостью их подхватил) и что знает. Спустя несколько дней он наконец смог самостоятельно встать с постели, что сначала далось нелегко. Ноги дрожали и подкашивались, однако его локоть крепко держали, поэтому тело чудом не оказалось на полу. Вскоре стало ясно, что он в Румынии, а именно в Бухаресте. Виды из окна действительно живописные, но Лондон был роднее, от одной мысли о котором становилось почти физически больно. Что будет, когда он вернётся? Обрадуются ли его возвращению и перестанут ли считать его лжегением? А Джон, он будет рад?.. — Mă simt minunat, — огрызнулся детектив, когда лечащий врач снова зашёл в палату с планшетом в руках, очевидно, чтобы заполнить ежедневные документы о самочувствии пациентов и направить их на лечение по кабинетам, если это необходимо. — Bună dimineața, Dl Holmes. Vreau să vă felicit: indicatorii dvs. se îmbunătățesc în fiecare zi. Ai fost foarte norocos, ai fost la un pas de viață și de moarte,— улыбнулся мужчина, что-то записывая. Шерлок равнодушно отвернулся и взглянул в окно, сложив ладони под подбородком. Ему сообщили о том, что у него остановилось сердце больше, чем на минуту, ещё в самом начале лечения. (Хотя этого можно и не делать вовсе. Под «этим» подразумевалось как попытка врачей его просветить, так и само спасение его жизни). — Când pot pleca? — холодно спросил Шерлок, всё ещё над чем-то размышляя. Местонахождение старшего брата его не волновало. Ему не нужно его покровительство, чтобы элементарно покинуть страну незамеченным, не оставив никаких следов своего пребывания здесь. — Poimâine. Fratele tău trebuie să te ia, ai nevoie de o supraveghere atentă până când vei deveni în sfârșit mai puternic. Шерлок откинулся на подушки и закрыл глаза, погружаясь в свои мысли. Голос доктора ушёл на второй план, а после вовсе затих, даруя спасительную тишину. После возвращения в мир живых его постоянно преследовала тишина, которая после превратилась просто в белый шум. Продолжительная тишина в мыслях раздражала, его мозг работал ужасно медленно и отказывался анализировать. Холмс, смотря на человека, видел все возможные факты о нём и его окружении, однако мозг словно противился, отбрасывал эти сведения и снова уходил в задумчивость в намерении закрыть себя от окружающего мира. Казалось, что тем самым детектив подсознательно хочет снова посетить Чертоги, которые на данный момент являлись главной проблемой, а вовсе не пульсирующая болью спина и онемевшее плечо. Его творение разъедало мозг изнутри, оно существовало внутри словно паразит и действительно приносило много проблем. Возвращаться в Чертоги было волнительно. Отнюдь, Шерлок не боялся их. Он не боялся выжженных коридоров, от которых несёт гарью, и Джима, вновь и вновь возвращающего его в сербский плен. Он не хотел видеть Его. Искусственного, равнодушного, приторно доброго и делающего вид, что переживает. Он — лишь копия. Похожее телосложение, мимика, стиль, вкусы, манера речи. У него похожий запах и такие же тёплые свитера, но его хочется задушить, уничтожить, запереть в камере и забыть, словно НеДжона никогда здесь не было. Однако после инцидента он ходил за ним по пятам, встречал у входа и провожал при выходе. Теперь он руководил Чертогами, НеДжон прямо указывает на потерю трона и передачу власти. Шерлок больше здесь не хозяин, он потерявшийся путник, сбившийся с пути, а НеДжон — тот, кто его приютил в своём дворце, позволив погреться после прогулки по снежной вьюге. Он разберётся с этим. Обязательно уберёт НеДжона из Чертог, ведь получил из этого только негативный опыт. Он уничтожит сгоревший этаж и построит новый, а если не удастся — изолирует, чтобы он стал слепым местом бесконечного дворца. Сейчас у детектива не было ни желания, ни сил идти туда, он планировал заняться этим делом, когда обстановка станет более спокойной. То, что Чертоги повредились, было очевидно, пусть Холмс и слабо помнит происходящее с ним в плену. Он чувствовал на подкорке сознания, как те пульсируют, извиваются и требуют к себе внимания, но Шерлок только задумчиво смотрел перед собой, сложив ладони под подбородком. Ещё не время. Скука витала повсюду, отчего хотелось забраться на стену. Пальцы сводило судорогой в желании позвонить инспектору, Молли,***
Холодный ветер трепал белые занавески в кабинете, поднимая лежащие на столе документы в воздух. В комнате царила тьма, и только настольная лампа чуть освещала помещение. Мужчина, невольно заснувший на рабочем месте, вздрогнул, когда одна из бумажек прилетела ему прямо в лицо. Потерев заспанные глаза, мужчина положил документ на край стола и выпрямился, недовольно морщась от боли в затёкших конечностях. Белый, некогда идеально чистый халат, накинутый поверх серой клетчатой рубашки, помялся, а кофе, заваренный, казалось, пару минут назад, уже остыл и представлял собой холодную тёмную жидкость, к которой не было никакого желания прикасаться. На экране компьютера высветились окна записи на следующий приём, как только доктор случайно коснулся мыши. Все места на завтра были заняты, и, скорее всего, доктору снова придётся работать до самого позднего вечера, когда стрелка часов давно перевалит за десять. Новая клиника была в разы лучше предыдущей: новое оборудование, удобные кабинеты и достойная зарплата, и, что самое главное, находилась на другом конце города от того места, где умер его главный смысл жизни. Где разбилась его надежда и вера, разлетаясь на мелкие осколки и впиваясь остриём прямо в сердце, оставляя после себя грубый кровоточащий рубец, который вряд ли уже затянется. Он потерял частичку себя и уже точно не найдёт ей замену, что только не прикладывая к зияющей ране. Ничего уже не изменить. Собрав все свои вещи, медицинский работник выключил свет и покинул кабинет, закрыв его на ключ. Глаза слипались от усталости, практически ничего не видя перед собой, однако ноги вышагивали солдатский марш, идя уверенно и непринуждённо, направляясь к выходу из клиники. За стойкой регистрации щебетнула что-то на прощание миловидная девица, уже с первого дня начавшая засматриваться на нового хирурга, который не только хорошо выполнял свои трудовые обязанности и получал только положительные отзывы от пациентов, но и относился ко всем с добротой и пониманием, улыбаясь дежурной улыбкой, которая, конечно же, сводила с ума практически половину женского персонала. На очевидные знаки внимания к себе доктор Ватсон не обращал внимания, постоянно находясь в своих мыслях и размышляя над тем, что на этот раз сказать своему психотерапевту насчёт того, что он не явится уже на второй сеанс, за который заранее отдал деньги с зарплаты. Просыпаться утром становилось всё тяжелее, и нет необходимости скрывать того, что мужчина давно размышлял над применением своего пистолета, всегда лежащего во внутреннем кармане куртки, в качестве ключа к счастью, где всё ещё ожидает лучший друг. Мысли о Шерлоке убивали, он не мог избавиться от его острых скул и буйных кудрей у себя в голове, постоянно воспроизводил его голос и думал, что же друг сейчас сказал бы на фразу этого фармацевта в аптеке или официанта в ресторане. Наверное, что все они глупы и не думают о том, что говорят, да и вообще не умеют выполнять очевидные задачи должным образом. Он точно сказал бы это. Мурашки пробегали по спине каждый раз, когда на пути встречался такой же высокий и бледный мужчина, который шёл, нет, бежал куда-то, словно выискивая особо опасного преступника, бросившегося наутёк. Однако это был не он. Никто из них не был Шерлоком Холмсом. Они не были столь умны и расчётливы, их речь не лилась со скоростью мчавшегося вперёд поезда, а волосы ни разу не напоминали кудри цвета смолы, которые в последний раз были испачканы липкой, горячей кровью, растекающейся по асфальту. К горлу снова подступил ком удушающих слёз. Недавно была годовщина, однако Джон не пришёл на могилу. Не смог. Он даже не передал Миссис Хадсон цветы, чтобы та положила их на землю вместо него. Джон избегал всех и каждого, кто касался тех бесконечных лет расследований и погонь бок о бок с консультирующим детективом. Сменил квартиру, место работы и номер телефона, словно его никогда не было рядом с ними. Джон Ватсон испарился, заперся в дешёвой однушке и уничтожил все упоминания о себе. Старшая сестра покорно молчала, Джон убедил её молчать, хотя и не был уверен, что через неё кто-то вообще станет его искать. Кошмары ухудшились в разы, однако спустя прошедшие два года и стали чуть менее болезненными, чем в первые месяцы. Каждый день напоминал день сурка: он просыпался, завтракал, шёл на работу и проводил там несколько часов, а затем возвращался домой, дабы бездумно смотреть в телевизор или книгу, ничего не смотря и не читая. По выходным доктор ходил к психотерапевту и, казалось, повторял ей одно и то же, так и уходил после, получив ответ совершенно такой же, как в прошлые визиты. Пистолет в кармане становился тяжелее, однако доктор имел чудовищную силу воли, чтобы не схватиться за него прямо сейчас. Он просто шёл по привычной дороге и устало рассматривал яркие огни в окнах домов, представляя, что же творится за этими стёклами, которые скрывали людскую жизнь от посторонних глаз. Когда до дома осталось пройти всего несколько улиц, доктор Ватсон резко остановился, прислушиваясь к окружающим звукам. Вот еле слышно проехала машина, старые качели на детской площадке издали жалобный скрип, а ветер продолжал тормошить слегка заледеневшие ветки, которые сковал лёд после недавнего дождя. Вздохнув, Джон продолжил свой путь, пресекая желание дотронуться ледяными пальцами к горящим вискам. Его голова гудела, поэтому кажется, что слышится всякое, хотя на тёмной улице, освещённой только слабым светом фонарей, не было ни души, да и то только пару человек прошло мимо него, направляясь домой с сумками в руках, не останавливаясь и только обгоняя медленно идущего хирурга, особо не спешившего в холодную, одинокую квартиру. Дома его никто не ждал. Ни звуки прелестной скрипки, ни шум какой-то непонятной программы по телевизору, ни грязный кухонный стол, заляпанный последствиями химических экспериментов, ни звуки когда-то пугающей пальбы по стенам, когда скука уже нагнала дрёму и на него самого. Из жизни Ватсона улетучился весь интерес и азарт вместе с падающим детективом, вернув его в первые месяцы после ранения, когда Лондон казался чужим и холодным, а люди вокруг лишь пустыми сосудами, зачем-то проходившими по улицам и болтающими между собой. Война ранила его плечо и заставила хромать, однако смерть лучшего друга растерзала в нём душу, глубже зарывая в землю. Смотреть на привычные улицы, через которые бежал кудрявый ураган, было больно, а другой конец города не так уж спасал, ведь Шерлок был везде. Не найти ни единого уголка в Лондоне, где единственный консультирующий детектив в мире не применит свою дедукцию. Джону хотелось выть, просить, умолять Шерлока вернуться, однако годы шли, а зов его так и не был услышан. Шерлок Холмс умер, а до того света, увы, не докричаться. Очередной шорох позади вынудил доктора резко обернуться. Голос солдата кричал ему, что здесь что-то не так. Что-то идёт за ним по пятам, пусть это и выглядело как сущий бред. Нахмурившись, доктор решил подождать ещё, пока наконец не заметил движение за углом уже закрывшегося магазина. Медленно вынув пистолет из внутреннего кармана и ощутив поддерживающий холод металла на пальцах, Ватсон медленно двигался к темноте, готовый к любому развитию событий. Полевой хирург прислушался, еле дыша, намереваясь застать преследователя врасплох. Чужие шаги сопровождали его почти всю дорогу домой, Джон это слышал и ощущал, пускай и обратил внимание не сразу. Выдохнув, мужчина резко завернул за угол, хватая неизвестного за одежду и упирая дуло прямо в грудь, доктор поднял взор, заметив, что преследователь почти на голову его выше. Сверкая искрами неодобрения в глазах, Ватсон хотел уже задать интересующий его вопрос, однако дыхание резко перехватило, а пальцы перестали слушаться, роняя пистолет с громким стуком на холодную землю. Испытывая шок и непонимание, Джон отошёл на шаг, бегая глазами по знакомому до боли лицу. Мужчина у стены тем временем стоял, не двигаясь и не предпринимая ничего, что могло привести к характерным последствиям, однако только его голос окончательно выбил Джона из колеи, заставляя его глаза гореть, а кулаки с силой сжиматься. — Здравствуй, Джон.