***
В тот день воздух был холоден и свеж. Лондон жил своим ритмом, не замедляя темп и не останавливаясь ни на мгновение. Люди мчались на машинах, шли пешком или прибегали к старым добрым велосипедам, чтобы успеть на работу, домой, на день рождения тёти или в магазин, чтобы закупиться продуктами. Мир продолжал жить, несмотря на преступления, обманы и смерти, кружащие в каждом чёртовом переулке. Казалось, у людей ещё рождались с каждым днём новые надежды, появлялось всё больше сил и радости. И это душило. Смотреть на лица счастливых людей было невозможно, потому что каждый, кто шёл с ним по одной улице, даже представить не мог, сколько тяжести он несёт в душе каждую секунду. Джон Ватсон — бывший полевой хирург при пятом Нортумберлендском полке — не понимал, почему эти люди всё ещё улыбаются. Почему весь земной шар всё ещё крутится вокруг своей оси, а не остановился в тот же миг, как только чёрное пальто гениального детектива насквозь пропиталось кровью. Его друг умер вчера (вчера ли?), разбился насмерть, забирая с собой имя единственного в мире консультирующего детектива и имя лжеца и мошенника, которое обязательно будет очищено. Странно, но со смертью великого гения умерло и его имя. Никто не вспоминал нашумевшие расследования и острый ум детектива. Это осталось только в узких кругах. И мир Джона Ватсона рухнул. Он до сих пор чувствовал ещё тёплое запястье детектива у себя под пальцами, которые неистово дрожали сейчас, как и всё тело солдата. Слёз не было, была лишь удушающая пустота и понимание неправильности происходящего. Шерлок Холмс не должен был шагнуть с крыши. Он же так умён, если он таил в себе подобные мысли — мог бы поделиться с Джоном. Ватсон бы выслушал, и они вместе постарались бы найти выход. Они ведь всегда его находили. Взгляд, полный нетерпения, бился в мозгу, словно кудрявый гений прямо сейчас остановит такси и запрыгнет в салон, велев ехать за тем чёрным авто. Дни после Падения стали одним сплошным пятном, которое разрасталось с каждым часом бессмысленного существования. Доктор Ватсон, который теперь работает не в центре Лондона, а на окраине, ел, пил, выполнял трудовые обязанности, спал, но он не жил. Жизнь теперь казалась чужой, будто он на время присвоил чьё-то чувство счастья, а теперь всё его спокойствие рухнуло в мгновение. Может, он мог бы просто подойти к Лестрейду, взять какое-нибудь сложное дело и начать расследовать, тем самым вернув утерянные краски? Глупость какая. Ватсону не нужны были эти расследования, не нужны погони и благодарности инспектора за пойманного преступника — ему нужен Шерлок. Живой Шерлок, который будет постоянно захламлять холодильник трупами и уничтожать стол химическими экспериментами. Ему нужен Шерлок, играющий на скрипке в скучный солнечный день, и Шерлок, который будет бухтеть на брата и обижаться на Джона за строгое требование наконец поесть. Ему нужно было его присутствие. Или хотя бы его лик, намёк на прежние времена, всего пару моментов прошлого, которые могли бы воскресить его. Но Шерлока не было. Их дружба представляла собой бесконечное, непрерывное притяжение. Расследования и совместное проживание объединяли. Джон был готов броситься в огонь за детективом, который вечно лезет в неприятности, как годовалый ребёнок желает сунуть пальцы в розетку, не в силах перебороть свой интерес. Шерлок Холмс был феноменом, аномалией и самым настоящим гением, но не фриком или психом. Ум консультирующего детектива уникален, он способен решить целое дело по одной только пылинке, чего в жизни не понять Скотланд-Ярду, да и остальным людям в целом. Окружающие видели в младшем Холмсе бесчувственную машину, которая только расследует и озвучивает увиденное, не фильтруя речь и не контролируя приемлемость своих высказываний. Однако только Джон видел эту «машину» настоящей. Видел его искреннюю улыбку, слышал звонкий, ничем не прикрытый смех, видел беспокойство под толстой коркой льда и, наконец, видел чувства высокоактивного социопата, которые тот не выносит за пределы Бейкер-стрит, оставляя в своей комнате или же глубоко в Чертогах, намереваясь скрыть от Джона, которому и так всё понятно. Полевой хирург часто задавался вопросом о причине игры роли бесчувственного куска льда перед окружающими, однако ответ находился сам по себе. Политика Холмсов о слабости в проявлении чувств была понятна, однако никак не поддерживаема доктором Ватсоном. Одиночество и отторжение любого проявления чувств не бережёт человека. Его берегут только друзья, поддержка и понимание, а никак не игнорирование окружающих вокруг. Теперь Джон понял этих людей. Понял Андерсона, Донован и многих других, кто опасался Шерлока и не хотел иметь с ним никаких связей. Теперь он взглянул на Холмса другими глазами, глазами тех, кто презирает его и считает самым настоящим эгоистом, сволочью, которая думает только о себе любимом. Шерлок уничтожил доктора Ватсона, он растоптал его сердце и забрал к себе в могилу без малейшей гарантии на возвращение. Джон чувствовал невыносимую боль, словно это он упал с крыши, переломав себе руки, ноги и пробив череп, а теперь задыхается в предсмертной агонии, ожидая, наконец, желанной кончины. Он не помнил совершенно ничего после того, как подбежал к лежащему на асфальте телу и схватил бледное запястье в надежде почувствовать слабый пульс. Он не помнил, как чужие руки оттащили его от мёртвого детектива, уволакивая за собой. Не помнил, как вернулся на Бейкер-стрит и как Миссис Хадсон обнимала его, горько рыдая. Как они дошли до могилы в день похорон и смотрели на чёрную плиту со старательно вырисованным на ней именем. Весь мир кружился вокруг солдата, обнимал его и высказывал какие-то соболезнования, но мужчина ничего не чувствовал и не слышал. Смерть Шерлока Холмса стала смертью и для него. Перед глазами всё ещё стоял вид бледного лица на асфальте, умиротворённо закрытых глаз, как при лёгкой дрëме, и слегка раскрытых губ, цвет которых полностью совпадал с бледным мрамором кожи лица. Джон Ватсон не верил. Он просто не воспринимал произошедшие за несколько мгновений события как настоящие. Его глаза неумолимо жгло, пальцы дрожали, а дыхание уже давно сбилось, однако его лицо оставалось каменным, совершенно спокойным. Такой гениальный человек, как Шерлок Холмс, не мог просто умереть. Не мог просто совершить самоубийство. Просто уничтожить свой мозг, которым, очевидно, очень дорожил. Кудрявый гений всегда обходил смерть. Он всегда обводил её вокруг пальца и насмехался, когда та в очередной раз промахивалась, так и не накинув петлю на шею. Полевой хирург вечно ругал его, корил Шерлока за его нерасторопность и легкомысленное отношение к собственной жизни, когда тот выбегал на дело в дикий ливень, не боясь заработать воспаление лёгких, когда подставлял грудную клетку под пистолет преступника, позволяя быстрой речи литься рекой, затапливая остатки здравого смысла в разуме очередного убийцы. Шерлок всегда рисковал. Он будто специально снова и снова бросался под пулю, но в сотый раз уходил от неё, находя удовольствие в этой игре. Доктора это раздражало, раздражало отношение Холмса к жизни, к «транспорту», который просто является сосудом для мозга. Однако о транспорте, оказывается, нужно заботиться, чтобы тот был способен продолжать мыслительные процессы в голове, сохраняя при этом такую нужную для тебя быстроту. Ты знал это, Шерлок? Ну конечно знал. Пусть консультирующий детектив не врач, однако ему известно о базовых потребностях человека, о том, что людям необходимо выполнять желания их тела, чтобы быть как минимум живыми. Однако умнейший человек в мире продолжал игнорировать, а что ещё хуже — продолжал губить себя, выкуривая сигареты одну за другой и принимая наркотики в своё время. Шерлок никогда не прислушивался к чужим советам, за это он и поплатился. Джон Ватсон умер вместе с лучшим другом. Его тело двигалось и продолжало жить, но разум был там, с консультирующим детективом, где бы он сейчас ни был. Однако высказывание, что его тело продолжало жить, было поспешным. Его заставляли продолжать. Доктора подталкивали друзья и знакомые. Вели к машине, чтобы добраться до дома, вели к могиле, чтобы в последний раз попрощаться с трупом в гробу, вели к психиатру, чтобы Ватсон, наконец, начал хоть что-то делать. А солдат делал. Он произнёс речь тогда, стоя перед надгробием. Высказал всë, что не успел произнести Шерлоку прямо в лицо, что кудрявому необходимо было услышать вне зависимости от его возможной реакции. Джон говорил о том, какой он замечательный. Как он умён и уникален, и что он является самим спасителем, его личным смыслом идти дальше. Джон действительно обязан Холмсу многим. Благодаря этому гениальному детективу солдат нашёл дом. Не просто квартиру на Бейкер-стрит, не просто Миссис Хадсон и еë прелестные объятия, а дом, где царил уют и долгожданный покой вместе со смертельными прогулками по Лондону вслед за убийцей и погонями за чёрным такси, в котором скрывается возможный маньяк. Это было так прекрасно, так хорошо. Развевающееся пальто впереди указывало путь, а длинные пальцы, сжимающие крепкую ладонь, напоминали, что это всё реально. Лязг наручников был подобен музыке, а запыхавшееся дыхание Шерлока после бега — настоящему искусству. От оглушающего воя сирен полицейских машин хотелось хохотать в голос, сильнее сжимая ладонь соседа и ускоряя бег в намерении оторваться. Адреналин пел в крови, а радость от такого захватывающего дела бок о бок с консультирующим детективом была в каждой клеточке военного доктора. Шерлок Холмс спас его. Он построил для Ватсона новую жизнь и эту же жизнь разрушил собственными руками, сделав один решительный шаг в бездну. С Падением не сравнится даже пуля в плечо, несомненно. Пуля разрывает ткани, ломает кости и разливает резкую боль мгновенно, пульсируя и вводя в транс, непонимание того, что ты умираешь. Падение же убивало медленно, с тихим наслаждением наблюдая, как серо-голубые глаза тускнеют, как в них селится ужас и глубокая тоска, как принятие смерти, настоящей смерти, мучительно долго доходит до уставшего мозга, пережившего невыносимый стресс. Шерлок Холмс покусился на жизнь доктора Ватсона. На жизнь человека, который всегда ставил других выше себя, всегда маравшего руки в крови как вражеских солдат, так и мирных граждан, которые нуждались в спасении. Великий детектив уничтожил этого человека, убил доктора Ватсона, пока тот с неверием смотрел на падающее с крыши тело, не жалея сорванного голоса. Шерлок сжал его сердце в кулаке, однако сам ушёл, а доктора оставил страдать, лелея на руках кровоточащий от глубоких ран орган, так и не решаясь хоть как-то остановить алый поток. Первый месяц. Эти дни прошли в похоронах и массовой скорби. Джону Ватсону приходилось послушно кивать на соболезнования, принимать чужие объятия и поглаживания по плечам, но видеть ему не хотелось никого. Он не хотел видеть Лестрейда, Миссис Хадсон, да даже Андерсона и Донован, которые зачем-то пришли, хотя всегда твердили, что ненавидят Шерлока Холмса всей душой. Наверное, на похороны детектива пришли те бездомные, маркеры Шерлока, которые являлись его ушами и глазами в городе, пока тот страдал от скуки на Бейкер-стрит, но Джон не мог их определить в толпе. Людей было много, много до неприличия, потому что Джон знал, кто искренне скорбел. Эти лживые маски пришли поглазеть на могилу своего заклятого врага, за что доктор хотел набить многим морды. Полевой хирург упустил момент, когда гроб уже был засыпан землёй, а людей заметно поубавилось, пока он не остался совсем один с цветами в руках. Миссис Хадсон что-то сказала тогда на прощание, смахивая слёзы, но слова окружающих не доходили до получателя, пролетая где-то мимо. Джон стоял долго, он говорил, говорил, говорил, пока не продрог до костей, обдуваемый холодным ветром. Он слегка кивнул, когда цветы уже были положены и слова вовсе закончились, вставая поперёк горла. Доктор больше не мог стоять здесь, иначе он просто рухнет на колени. Мужчина банально просил друга вернуться, просил остановить это безумие и быть живым, стоять здесь рядом с ним и называть всех пришедших сюда идиотами, раз те поверили в смерть гениального сыщика, который выходит из любой ситуации. Джону хотелось смеяться. Дни шли один за другим, а он словно ещё стоит перед могилой и смотрит на бездушный камень, словно где-то за ним прячется настоящий Шерлок и прямо сейчас выйдет из укрытия, открывая себя чужому взору. В эту минуту. Прямо в этот момент. Но камень молчал, а Ватсон не выносил этого молчания, будучи разрываемым на самые мелкие части. Это было ужасно. Возвращаться на Бейкер-стрит после каждого рабочего дня было невозможно, почти нереально. Каждый раз Миссис Хадсон ждала его с чаем и вкусным ужином, но Ватсон отказывался, предпочитая есть на работе. Поднимаясь по лестнице в свою комнату, Джон слышал звуки скрипки. Ему казалось, что его уши вот-вот начнут кровоточить. Иногда он даже забегал в комнату Шерлока, чтобы застать знакомую фигуру у окна, раскачивающуюся в такт мелодии, а когда не замечал, солдат издавал тихий стон, закрывая глаза руками и облокачиваясь о косяк. Он помнил, как сидел первые дни после Падения в их гостиной, в своём родном кресле. Как смотрел невидящим взглядом напротив, продолжая видеть его, как тот сидит, закинув одну ногу на другую, сложив ладони под подбородком. Он даже слышал, как Шерлок рассказывает о своих умозаключениях, говоря быстро и уверенно, смотря на Джона требовательно и с чувством, ожидая его реакции. Доктор выдержал только один день, больше он в эту гостиную не заходил, а проходил мимо, идя исключительно в свою комнату. От звуков скрипки нельзя было скрыться и там, Джон даже побоялся за её сохранность, поэтому спрятал её, ещё не пыльную, в дальний угол шкафа. Он боялся, что мог просто не сдержаться и разломать её в щепки, если та попадётся лишний раз на глаза. Миссис Хадсон за завтраком говорила, что им всем сейчас тяжело. Она говорила жалобно, утирая влагу, а Джон молчал, мрачно глядя себе в тарелку с так и не тронутой лазаньей и клюя носом. На работе начальство делало замечания, что доктор Ватсон засыпает на рабочем месте (приходили жалобы от пациентов), на что мужчина лишь неловко улыбался и давал обещания, что такого больше не повторится. А Джон не мог спать. Он буквально не мог заснуть в своей комнате, ему постоянно казалось, что к нему прямо сейчас ворвутся, сорвут одеяло и поднимут на расследование. Джон ждал, когда Шерлок поднимется к нему в комнату с восторженным криком: «В игру, Джон, в игру!» — и уведёт за собой в ночь безбашенных погонь и расследований, в свет всевышнего блага или в огонь страданий за грехи, чем бы это ни было. Джон был готов, но всё равно засыпал под утро и просыпался с криком, ища глазами машину скорой помощи, куда погрузили тело самоубийцы. Через три месяца он наконец нашёл недорогую квартиру на другом конце Лондона. Эти дни нахождения на Бейкер-стрит выжигали в нём рассудок, поэтому он редко появлялся там, постоянно выходя на улицу и возвращаясь только под вечер даже в свободный от работы день. Хромота вернулась довольно скоро, поэтому он тут же схватился за костыль, с недовольством чувствуя прежнюю боль в ноге, которая вряд ли теперь даст ему спокойно передвигаться. Плечо тоже начало беспокоить, он постоянно вёл им и страдальчески хмурился, ложась в некогда удобную и мягкую постель. Понимание, что переехать быстро и мгновенно у него не получится, ещё сильнее угнетало. Конечно, его старались поддерживать. Миссис Хадсон каждое утро готовила завтраки и приглашала на обед, пускай Джон чаще всего просто их не ел, из-за чего приносил Марте глубочайшие извинения. Телефон так и разрывался от сообщений и звонков, чаще всего от Лестрейда или Майка, но Джон игнорировал их, ставя устройство на беззвучный, что доходило вплоть до стука в дверь 221Б и строгого говора на пороге, который требовал явить сюда Джона Ватсона в любом пристойном или непристойном виде. Он устал. Устал переживать один и тот же день каждое утро, словно его поставили на бесконечный повтор. Устал делать вид, что справляется и что раны начинают постепенно затягиваться. Устал видеть эти сочувствующие взгляды от всех вокруг. Ему казалось, что буквально каждый испытывает к нему жалость. «Бедный солдатик, поймал пулю на войне, да и ещё пережил смерть лучшего друга — самого Шерлока Холмса! Как же нелегко ему пришлось, должно быть, тяжело было с таким соседом…». Во время одной такой «поддержки» со стороны коллеги, полевой хирург сломал ему нос, даже не извинившись. К слову, это был последний рабочий день для доктора Ватсона в той клинике. Спустя шесть месяцев после Прыжка он накопил средства для переезда на новое место. Спрашивается, как же он это сделал, раз его уволили с работы? Помощь друзей всё-таки пригодилась, да и маленькая пенсия сыграла роль. Хадсон тоже не осталась в стороне и скинула стоимость нынешнего жилья доктора втрое, аргументируя это тем, что Джон точно вернёт долг, в чём она ни капельки не сомневалась. Миссис Хадсон была не против переезда, она не говорила Джону о том, что она слышала его кошмары даже с учётом закрытой двери. Не говорила о том, насколько тёмные у Джона мешки под глазами, ведь тот и сам это прекрасно знает. Перестала ему готовить завтрак и обед, потому что Джон сам того хотел, а также спрашивать о его самочувствии, ведь постоянно ловила неодобрительные и злые взгляды. Ветерану Кандагара было тяжело. Это видели все без исключения, поэтому относились к мужчине с осторожностью, понимая, что именно доктор Ватсон принял на себя самый сильный удар. Потребовалось не так много времени для того, чтобы найти новую работу как раз близ будущей квартиры. Эта клиника была новее, и оборудование там было даже более современное, чем в прошлом месте работы. Джон пошёл на собеседование, никому ничего не сказав. Он вообще мало что говорил своему окружению в последнее время. Односложные фразы вырывались из него в знак признательности за заботу и внимание, большего от доктора не требовалось. Дежурные улыбки, фразы беспокойства и волнения были актуальны на работе, но дома Джон становился собой, уже устав от ношения множества масок. Когда всё уже было готово к переезду и Джон стоял с чемоданами на пороге Бейкер-стрит, Миссис Хадсон вела себя как обычно. Возможно, она понимала всю суть ситуации и то, что будет дальше. Она лишь пожелала Ватсону удачи и обняла напоследок, понимающе улыбаясь. Женщина желала своему мальчику только счастья, ей было больно наблюдать за страданиями Джона, но ничего сделать она, увы, не могла. Она только надеялась, что боль затупится, и тогда доктор сможет вернуться к обычной жизни, начав всё с самого начала. Доктор Ватсон посетил психотерапевта только спустя год после того события. Серьёзные и действительно опасные мысли о самоубийстве начали посещать его с подозрительной частотой, но мужчина, естественно, не посвятил в это ту весьма симпатичную женщину на сеансе. Рассказав о своей проблеме, Джон получил советы о большем контакте с друзьями, о написании записок с описанием чувств за весь прожитый день и даже о создании блога, однако он уже был, и был уничтожен давно. Было ещё много других советов, рекомендаций, и их диалог даже немного успокоил Джона, но как только его нога оказалась за порогом кабинета — всё улетучилось и вернулось на круги своя, отчего доктор разочарованно сжимал ручку костыля. Джон успел поменять всё, что только мог: телефонный номер был совершенно иным, теперь никто из знакомых не в силах был связаться с ним, спросить о его самочувствии и позвать пропустить по пинте пива; новая квартира и работа пусть и принесли облегчение, но ненадолго, пока одиночество и тоска не начали разъедать тело с новой силой. Затем Джон начал искать иные способы отвлечения: романы с девушками действительно приносили свои плоды. Новые знакомства, не тащившие за собой призраков прошлого, позволяли мужчине забыться на несколько дней или даже месяцев. Теперь уж ничто не мешало развитию новых отношений, он мог целовать и дарить любовь на пару ночей без страха быть увиденным или оторванным от заманчивого занятия. Он мог не подрываться после каждого звука сообщения на телефоне и не бежать без оглядки из чужой квартиры, извиняясь через плечо с обещанием позвонить. Не секрет, что Джон Ватсон без труда мог обзавестись новыми отношениями. Девушки сами цеплялись за него, замечая доброту, солдатскую стойкость и силу, а его умение читать людей и давать то, что они хотят, сводило с ума всех. Практически любая особа женского пола находила в докторе что-то своё, особенное и неповторимое, поэтому оставалась рядом с ним, думая, что это надолго. Когда прошлое полевого хирурга ещё было живым, девушки сами убегали от него, когда в игру вступала гениальность, рассудительность и нетерпение, когда та пользовалась новыми людьми без разбора, не спросив у тех разрешения, а затем как ни в чём не бывало уходила, разрушив под самый корень тот фундамент, который Джон старался выстроить ради успеха его возможного будущего. Теперь ничего подобного нет, женщины оставались на месте и только Джон имел власть над происходящим. Возможно, он действительно мог бы построить это самое будущее с любимым человеком рядом. Забыть прошлое и начать жить с чистого листа, постепенно вводя в новую, ничем не запятнанную историю старых людей, восстанавливая с ними связи и всячески извиняясь, советуя последовать его примеру. Джон мог бы, несомненно. И он встречал тех, с кем он мог начать заново, однако сам жёстко останавливал себя, не давая и шанса двигаться дальше ни себе, ни спутнице. Причин подобного поведения было несколько: она была недостаточно красива. Не то чтобы у солдата были определённые предпочтения в девушках, однако волосы цвета блонд не привлекали, да и русые тоже, особенно, если те прямые, словно струна. Не привлекало слегка округлённое лицо, мягкое, без характерных черт и резкого профиля. Не привлекала даже слегка загорелая кожа, которая хоть немного обрамлена, казалось, слишком ярким румянцем. Всё это не подходило, в сердце ничего не ёкало и не колыхалось, такие девушки вызвали только нейтральные, может, дружеские чувства. Ещё одна из причин — она была недостаточно умна. Не то чтобы Джона волновали интеллектуальные способности, однако девушка почему-то не тараторила различные факты о каждом встречном, и не возмущалась идиотизму местных официантов, когда те подали не совсем правильное блюдо, и не высказывала бедным сотрудникам всю их подноготную, всё прекрасно выяснив по одному только небольшому пятну на рукаве рабочей формы. Мужчину это не волновало, однако слишком тихие, робкие девушки создавали непривычную тишину, которая буквально била по перепонкам. Из-за этого проведение времени с ними было похоже на настоящую пытку. Отсутствие чего-то особенного, опасного и захватывающего заставляло его плечо ныть сильнее, а нога так и подворачивалась, словно он за этот год постарел на несколько лет. Самые долгие отношения, которые Джон смог выдержать — три месяца, больше он ни с кем не встречался, а мог только обзавестись связью на один раз и только потому, что он нуждался в этом по физиологическим причинам, а не потому, что что-то чувствовал к избраннице. И вот, прошло два года. Будучи детьми, всегда кажется, что время идёт неумолимо долго. Оно тянется, растягивает день вдвое, не позволяет ночи быстро захватить небосвод, а солнцу прорваться сквозь чёрный купол, окроплённый белыми точками. День рождения так и не хочет наступать, а рост не увеличивается, а, кажется, стоит на месте вечность, из-за чего пятилетний ребёнок надувает губы и с завистью смотрит на старших детей, которые на голову выше, и, казалось бы, их жизнь стала интереснее и в разы круче, ведь они дождались, дошли до возраста, который позволяет делать больше и дольше, а по сравнению со взрослыми стали почти наравне, и те перестают контролировать каждый шаг и отпускают на свободу, о которой грезит каждый подросток. Однако, становясь старше, начинаешь понимать, что время на самом деле всегда текло между пальцев, не оставляя и шанса оглянуться назад. Оно тащит неподконтрольное тело вперёд, заставляет идти дальше, а ведь так хочется остаться в одном из мгновений, казалось бы, бесконечной жизни чуточку подольше, навечно, никогда не сдвигаться с этой мёртвой точки и жить, жить счастливо, смотреть на счастливые лица вокруг и улыбаться самому, не дозволяя круговороту времени снова захватить власть. Джону казалось, что время пролетело ужасно быстро. Пусть стало чуть легче, кошмары уже были не такими пугающими, а раны на сердце потихоньку покрывались коркой, и, может быть, ещё через два года они совсем превратились бы в шрамы и перестали ныть, однако они начали кровоточить ещё сильнее, ведь прошлое вернулось с удвоенной силой. Чёрное пальто появилось в поле зрения неожиданно, оно перекрыло воздух и заставило тело дрожать. Буйные кудри казались ненастоящими, а серые глаза искусственными. Сначала показалось, что у Джона галлюцинации, однако голос, родной баритон, вернул Ватсона на землю. Это было нереально. Мертвец не мог сойти с небес и вернуться в мир живых, однако человек, стоящий на расстоянии вытянутой руки, дышал, и грудная клетка вздымалась в такт неуверенным, испуганным вдохам. Его переполнила ярость. Она разлилась по всему телу, впитываясь в каждую клетку, вены и жилы. Взяла под контроль мысли, действия и чувства, заключая Ватсона в настоящий плен. Дыхание участилось, ногти впились в грубую кожу ладоней, а зубы прикусили губу до самой крови. Эти глаза. Глаза человека, умершего два года назад, заставившего лучшего друга стоять на месте, пока сам срывается с края. Они вглядывались в Ватсона, смотрели в упор, однако Джон не мог прочесть его эмоции, может, всë из-за пелены нескрываемой злости. Горло доктора сдавило, воздух с трудом поступал в лёгкие, поэтому солдат раздувал ноздри в попытке захватить как можно больше. В мыслях было мутно, голова неумолимо кружилась, а ноги дрожали, из-за чего доктор на мгновение подумал, что вот-вот упадёт. Шерлок Холмс жив. Вот он, стоит у стены, сложив руки в карманы пальто и невозмутимо смотря на приходящего в себя солдата. Его кудри чисты от крови, голова цела, а кожа уже не серая, как у трупа. Он даже может говорить. Поздоровался, словно немного задержался у инспектора на расследовании, оставив Джона в ожидании в течение часа. Поздоровался, словно не пропадал на два года, не зарывал себя в могилу, заставив весь Лондон, весь мир признать себя умершим. Джону хотелось выть. Его использовали, выставили полным идиотом и поигрались, как с маленьким щенком. Конечно, ведь Ватсон так глуп. Он ничего не понимающий годовалый ребёнок, которому нельзя ничего доверить. Ребёнок, которому бессмысленно что-либо рассказывать, ведь тот всё равно ничего не запомнит. Джон Ватсон являлся просто пешкой в руках больших умов, куклой, которую дёргали за ниточки два гения, то и дело перетягивая на свою сторону. Шерлок и Мориарти были заклятыми врагами, однако им нравилось проводить время друг с другом. Они танцевали смертельный вальс на лезвии ножа, не обращая внимания на окружающих, игнорируя чудовищные последствия после каждого шага, поворота или взмаха руки. Лишение кого-то жизни — лишь один из ходов, а вырывание чужого сердца — приятный бонус. Даже самоубийство всего лишь трюк, и плевать, что после него вряд ли уже будешь способен на продолжение игры. Какая разница, что будут чувствовать окружающие тебя люди после подобного хода, ведь это же ради дела. Решение интересной загадки всегда важнее, почему вам так трудно понять? Да, Джону было трудно понять. Глупый, глупый солдатик, далеко же ему до гениального консультирующего детектива Шерлока Холмса. — Два года, — слова были горячими, быстрыми. Язык не слушался, шипение разнеслось сквозь стиснутые зубы. Этот паршивец жив, он всë это время ходил по этой грешной земле, не дав и малейшего знака о настоящем положении дел. Это был предел. Воскрешение из мёртвых — высшее и в то же время самое низшее из того, на что был способен Шерлок Холмс. Ну конечно, какая ему разница, что будут чувствовать другие? Чувства не нужны, они лишь мешают, поэтому и другим желательно избавиться от них, чтобы окончательно не отупеть. Джон издал тихий смешок, изогнув губы в усмешке. Он смотрел в пол, не желая пока встречаться взглядами со своим кошмаром, который стал явью в этот вечер. Подняв голову, он снова окажется под прицелом всевидящего мозга, словно букашка под лупой очередного ботаника. Хотя сейчас уже было плевать. Ему было всё равно, что прочтёт на его лице Шерлок, человек, который предал его. — Два года я думал, что ты мёртв. Он, наконец, увидел его здесь. Джона Ватсона, который живёт в Лондоне спокойной, наконец безопасной жизнью, а не лежит под сырой землёй или не находится под круглосуточным наблюдением снайперов Мориарти. Как же Шерлок желал увидеть его лицо. Не ту фальшивку, от которой тошно после каждого визита в Чертоги, а того, кто подарил ему смысл вернуться. Стимул быть живым, продолжать дышать и думать ради того, жизнь которому он спас. Шерлок Холмс стоял неподвижно, не осмелившись сдвинуться с места ни на миллиметр. Это он, Джон, он прямо здесь, на расстоянии вытянутой руки. К нему можно прикоснуться, и он не растворится. Его можно обнять и почувствовать боль от удара, реальную, отнюдь не фантомную. Его можно взять за руку и почувствовать тепло от ладони, настоящее, живое. От осознания возвращения домой хотелось смеяться, улыбаться, как идиот, и кричать на весь мир, что он снова здесь. Холмс снова может раскрывать дела и не маяться от скуки, может скитаться по Лондону вместе с верным доктором и покорять его своей дедукцией. Они могут вместе вернуться на Бейкер-стрит сегодня, обрадовать Миссис Хадсон и поставить чай, что завершит церемонию воссоединения. Он дома. Наконец-то дома… Спину обожгло ужасной болью. Распахнув глаза от неожиданности, Шерлок втянул ртом воздух, схватившись за кисть полевого хирурга. Джон Ватсон припечатал Шерлока к стене, сильно, яростно, сжимая в ладонях знакомую ткань пальто. Изо рта доктора вырвался злой рык. Он пристально смотрел на исказившееся гримасой боли лицо воскресшего лучшего друга, дыша часто и глубоко. — Да как ты посмел! — кричал Джон, ударив кулаком прямо по носу младшего Холмса, из которого тут же хлынула кровь. Отступив на шаг, солдат почти отправил детектива на землю, на этот раз уделив внимание его рёбрам. — Ты заставил меня скорбеть. Решил поиграться с моими чувствами, просто подстроив свою смерть. Это был всего лишь грëбаный план. Всего лишь чëртова игра, да?! В желудке что-то тихо ухнуло. Детектив замер, заметив, как обстановка вокруг него сменилась. Посторонние звуки смешались меж собой, создавая закладывающий уши белый шум. Шерлок с силой зажмурил глаза, вдыхая воздух через рот. По спине текло что-то мокрое, горячее. Запах крови заложил детективу нос, а ко всему прочему прибавилось что-то ещё — холодное и в то же время обжигающее, сковывающее движения. Дыхание участилось, детектив ощутил, как температура его тела резко упала. Боже, он был в панике. Конечно, это была она. За время нахождения в плену Холмс хорошо усвоил её симптомы. Новое чувство пришло к нему неожиданно, спонтанно, однако удар её был силён. Высокоактивный социопат наконец понял, что такое животный страх. Он понял, что испытывают жертвы тех убийц, поимка которых считается по его меркам обычным развлечением. Он осознал, почему те очевидцы серийного убийства еле сдерживали слёзы и почему та пожилая женщина цеплялась за его одежду, стоя на коленях и умоляя спасти её маленького внука. Шерлок вздрогнул, когда запястья ощутимо похолодели, нет, они стали ледяными. Бледную кожу снова заковали в кандалы, натягивая и закрепляя в одном положении. Кнут, он чувствует кнут на коже спины. Вот орудие пыток тяжело опускается за замершее тело, заставляя поток алой крови окропить и без этого мокрый пол. Шерлок Холмс сдержал крик. Он попался, как он мог опять попасться? Нет, это не реально. Он отчётливо помнит, как лежал в больнице, как поторапливал брата наконец её покинуть, как с нетерпением ожидал прибытия в Лондон — вот это реальность. Это не Чертоги, нет. Он должен вернуться назад, должен вырваться из этого что-то, которое с каждой секундой затягивало всё больше. Консультирующий детектив с силой впился ногтями в кожу ладоней. Ему нужна боль, которая вернёт его обратно. Пожалуйста, Джон, ударь ещё раз. Пожалуйста, Джон, будь реальным. Джон Ватсон прикрыл глаза рукой. Его руки дрожали, костяшки покрылись ссадинами, словно он всё это время колотил стену. Воскресший детектив стоял на одном колене, сжимая пальцами ткань родного пальто, и часто дышал, так и не поднимая головы на доктора. Полевой хирург выпрямился, возвышаясь над сгорбившейся фигурой, дрожь которой была видна невооружённым глазом. Джону было плевать. В его глазах до сих пор плескалась ярость, он хотел задушить Шерлока собственными руками, отправить обратно на тот свет и показать, что же Ватсон чувствовал всё это время. Ему пришлось применить всю свою силу воли, чтобы не исполнить изначальный план и не убить Шерлока прямо сейчас. Хирургу было всё равно, однако доктор внутри него принялся анализировать состояние гениального сыщика вопреки его желаниям. Кудрявую фигуру на асфальте колотила бешеная дрожь, дыхание чересчур частое, видимо, подскочило давление. Его кожа побледнела в разы, он стал чрезмерно худ, а его тело, некогда величественно облачённое в знаменитое пальто, сейчас словно хотело свернуться в клубок прямо на земле, чтобы оградить себя от опасности. Шерлок Холмс выглядел жалко. Джон только сейчас понял, что детектив ни разу не сделал попытку защититься. Не приподнял руку, чтобы заблокировать удар по лицу, не отскочил в сторону, чтобы не допустить удара по рёбрам. Он всё это время бездействовал, позволяя наносить удары один за другим, но Джону было всё равно. Это было предательство, мерзкое, подлое. Ветерану Кандагара невольно вспомнились времена в британской армии, где за непослушание и хотя бы одно возражение со стороны солдата, который осмелился открыть рот в сторону командира во время дождя из горящих пуль и взрывов, могли попросту расстрелять на месте, не церемонясь. С предателями там разбирались быстро, и ряды молодых ребят, недавно ступивших на горячие пески, были чисты и преданны своему начальству, которое хотело спасти свои и их задницы, а не наоборот зарыть их всех в могилу, как смели говорить недостойные отстаивать честь и достоинство Соединённого Британского Королевства. Прищурившись, Джон в последний раз взглянул на бывшего лучшего друга и повернулся к Холмсу спиной. Он собрался уже уйти прочь, однако неуверенный, дрожащий голос кудрявого остановил его на пару мгновений. — Мне жаль, Джон, — прошептал детектив, сплёвывая кровь и часто моргая в попытке развеять иллюзию стоящего напротив тюремщика, который снова взял его в свой плен. Шерлок с раздражением стискивал зубы, удивляясь проделкам казалось бы ясного мозга в такой неподходящий момент. Бывший солдат тем временем снова сжал кулаки, напряжённо смотря куда-то вперёд. Холмсу жаль. О, это нужно записать в памятную книгу, ведь такое от друга редко услышишь, почти никогда. Где это видано, чтобы консультирующий детектив перед кем-то извинялся? Да он самого Бога переживёт, лишь бы последнее слово было за ним. — Я правда сожалею. Это была вынужденная мера… Губы полевого хирурга изогнулись в усмешке. Вынужденная мера. Ну да, у Шерлока же языка нет, чтобы подать хотя бы какой-то знак, что тот жив. Хотя бы одно слово. Одно единственное, чтобы Ватсон знал, что Шерлок жив. Но нет, детектив всегда решает всë сам. Ему не нужна ничья помощь, он спокойно справится в одиночестве, ведь то бережёт его. Джон еле сдерживался, чтобы снова не врезать консультирующему детективу. Шерлок больше не произнёс и слова, смотря на напряжённую спину доктора исподлобья. Господи, как же хотелось к нему прикоснуться. Снова ощутить его запах, который будет служить якорем, не позволяющим уйти от реальности, туда, где царит только страх и ужас, который в большинстве случаев идёт именно от Чертог, повреждённых и до сих пор не изолированных. Их необходимо было закрыть на время, чтобы скверна недавних событий не просочилась в его мир, где он наконец в Лондоне, однако времени заняться этим никак не было, или, может, это лишь жалкое оправдание, повод, чтобы не сталкиваться со своим кошмаром лицом к лицу. Скривившись, Шерлок поднялся с земли, держась за стену. Его пальто отяжелело от влаги, источник которой пульсировал до сих пор. Швы на спине разошлись, это очевидно, однако боль физическая никак не сравнится с тем, что происходило в душе Холмса, когда тот смотрел на лучшего друга, ненавидящего его. Джон тем временем тоже молчал, так и не повернувшись к детективу лицом. Мужчина слегка повернул голову к блестящему при лунном свете предмету, валявшемуся на земле. Слегка наклонившись, Джон поднял пистолет, одним движением спрятав его за пазуху. Это будет их последней встречей. Доктор позаботится о том, чтобы лишний раз не видеться с этим человеком, одна мысль о котором отравляла душу бывшего солдата. Это было больно, до жути больно и обидно, и Джон не позволит причинить ему боль вновь. Выпрямившись, Ватсон провёл рукой по мокрым волосам и судорожно выдохнул, произнеся слова твёрдо и холодно, ставя точку в их долгой, некогда захватывающей истории. — Прощай, Шерлок.***
Шерлок Холмс ожидал такой исход. Естественно, перед возвращением он обдумал множество возможных вариантов развития событий, включая избиение, однако детектив всё равно продолжал надеяться на самый благоприятный. Думать о лёгком возвращении на Бейкер-стрит в прежнем составе было глупо и неразумно, так сказал и Майкрофт, когда младшего Холмса приводили в порядок в рабочем кабинете старшего, Шерлок же на это лишь усмехался, говоря, что без него Джону, очевидно, было безумно скучно. Да, Ватсону действительно было скучно, однако эта скука была немного больших масштабов, чем Шерлок того ожидал. Гениальный детектив не думал, что кого-то может настолько сильно волновать его смерть, настолько, что Доктор оборвал абсолютно все связи, которые так или иначе были связаны с умершим лучшим другом. Полевой хирург замкнулся в маленькой однушке и в себе, выходя разве что на работу, или к психологу, или же изредка к кому-то на свидание, чем он не занимался уже как минимум месяц. Шерлок испытал искреннее удивление, узнав, насколько сильно его уход ранил доктора. Именно в тот момент детектив почувствовал эмоцию, которую прежде не испытывал или же не придавал ей должного значения. Стыд. Обычно люди испытывают данную эмоцию в разных ситуациях, однако их всех объединяет одно — необдуманное и поспешное решение, действие, которое приводит к не самым благоприятным последствиям. В детстве это может быть разбитая ваза, которую так любила мамуля, или плохая оценка в школьном дневнике, полученная в начальной школе только потому, что родители поверили сказанной вечером фразе ребёнка о том, что тот точно всё выучил, а на деле весь день играл в видеоигры. В студенческие годы это может быть разбитая по неосторожности машина отца или обман насчёт продолжения обучения в высшем учебном заведении, в то время как студент считался отчисленным уже как месяца три. Во взрослой жизни также может случиться что угодно, за что человек может испытать чувство стыда, однако Шерлок Холмс таким человеком не был. Он никогда не испытывал нечто подобное, в этом детектив более чем уверен. Он всегда был далёк от принятых в обществе норм и предпочитал создавать свои, что всегда возмущало тех, с кем детектив пересекался. Шерлоку было плевать, что те думают о нём и что чувствуют после его слов или действий, он руководствовался исключительно своими убеждениями и принципами, что, возможно, и помогали ему настолько быстро делать те или иные умозаключения, ведь те не осквернены этими шаткими, неряшливыми и вечно мешающимися сантиментами. Однако тот инцидент изменил его. Знаменитый консультирующий детектив Шерлок Холмс ощутил стыд перед Джоном Ватсоном. Всё же если стыд — последствие необдуманного и поспешного решения человека, то почему же младший Холмс ощутил его, ведь его действие отнюдь не поспешное, а уж тем более не необдуманное? Нет, Шерлок не испытывал стыд за своё Падение, наоборот, он считал его тем, чего он никак не мог избежать, что бы Ватсон там ни говорил. Младший Холмс чувствовал это странное, неприятное чувство за боль Джона, за его морщины на лбу и яростный блеск родных серо-голубых глаз, которые выжигали в Шерлоке что-то, что было где-то глубоко внутри, определение которому детектив так и не смог дать. Он не остановил его: в голове ещё оглушительным шумом крутились мысли. Джон обернулся всего один раз, когда успел отойти от него метров на двадцать, но не вернулся. Его фигура уплывала вдаль неясным силуэтом, все дальше и дальше, пока не скрылась за углом. А он мог только смотреть. Это не был конец, конечно нет! И Холмсу, наверное, стоило понимать, что всё будет сложно (потому что всё, что касается их, всегда сложно, чёрт возьми) и вести себя иначе. Детектив на секунду поймал эту мысль и усмехнулся. Вести себя иначе? Как? Подойти с другой улицы, придумать другое приветствие, начать своё длинное оправдание размером в два года? Это был он, Шерлок Холмс, гений всего Лондона, высокоактивный социопат, которого Джон всегда знал. Он вызвал такие эмоции и вызвал бы точно такие же, если бы пришёл к нему другим путём. Это было немыслимо (невыносимо). Шерлок хотел надеяться, что это был не конец. Может, он слишком недооценивал Джона. Его поток ясных чувств, его преданность, дружбу, помощь. Это была самая большая ошибка детектива. И даже Майкрофт не смог бы её исправить. Когда он пришёл в себя (второй раз), первоначальный страх забытого, который так яростно генерировал его мозг, отступил. Больше никаких сербов, наручников или грязных подвалов. Над ним сгущалась ночь. Ему здесь было не место. Липкая кровь, которая стекала по спине, почти высохла, противно прилипая к рубашке. Осталась лишь навязчивая пульсирующая боль, которая пронзала позвоночник почти каждую минуту, но даже это сейчас не казалось детективу важным. Он совершил слишком много ошибок. Тем, что был рядом и тем, что не смог, когда был нужен. Поднимаясь, Шерлок не мог говорить. Мог только бесконечно думать, словно мозг так долго находившийся без дела вытаскивал из подкорки сознания все его ошибки, всю его невнимательность. Кажется, так и было. Он шёл по знакомым и давно забытым (стёртым в страхе) улицам, петляя по переулкам, без дела и места. Морозный ветер обжигал спину, и Холмс старался сильнее натянуть лёгкое пальто на рану, чтобы не мерзнуть. Не получалось. Детектив был уверен, что у него мёрзнет сердце. Во всех смыслах. И самое страшное, что тот ресурс, которым он всегда управлял, который всегда был у него в избытке, теперь обернулся против него и стёр его с лица Земли, клеймя мертвецом. Его потерянное время. Конечно, он бы не смог ничего изменить. Он и не мог винить себя, разве что за то, что не мог быть в двух местах одновременно. И как бы глупо ни звучала эта мысль для младшего Холмса, он не откидывал её. И винил. Это была огромная миссия, он почти жертвовал собой ради них, своих людей. Ради спокойной жизни их всех. Ради Джона, который мог бы спокойно спать по ночам в своей постели, ради его улыбок, которые он уже никогда не надеялся увидеть, ради его покоя, которого у них не было рядом. Ради Молли и Лестрейда, чьё имя он так и не выучил, ради их обыденных будней на работе, ради тёплого (но терпкого и всё равно ужасно дешёвого) кофе и ярких отпусков. Ради миссис Хадсон, которая могла бы быть счастлива и разносить глупые сплетни об очередных знаменитостях своим соседкам или ради родных вечеров, когда она готовила ужин, напевая. Ради спокойствия. Возможно, это была плата за его заносчивость, за его горделивость и ум. Он поплатился за свою гениальность и теперь был совершенно один. Конечно, он всегда был в одиночестве, оно берегло его и нисколько не мешало, а, наоборот, обволакивало мягким шёлком и ограждало от косых, осуждающих взглядов окружающих. Сейчас же одиночество было колючим, холодным и пустым. Теперь оно ощущалось с удвоенной силой, и детектив смог почувствовать её ледяные пальцы на своей шее. Теперь Шерлок Холмс плёлся по переулкам, словно сам оказался на месте тех преступников, которых он играючи ловил. Он дышал неуверенно, отрывисто. Ноги были ватными и еле держали владельца, намереваясь вот-вот подогнуться. Сейчас великий сыщик был лишь немой тенью своего бывшего Я, которое не было изуродовано шрамами и яркими алыми полосами на белоснежной коже. Его движения вряд ли будут такими же проворными и изящными в ближайшие месяца три, сейчас каждый шаг отдавал острой вибрирующей болью по всему телу, поднимаясь по искромсанной спине, пачкаясь в крови и размазывая алые следы дальше по плечам и шее, достигая некогда чистых, теперь не таких длинных кудрей. Шерлок стискивал зубы, уверенно продолжая идти по улице несмотря на боль. Он не пойдёт на Бейкер-стрит. Только не сейчас, когда он настолько грязен и грешен, неся ношу опускающегося на него жесткого хлыста и крест раздробленной практически по большей части площади Чертог, которые подверглись уничтожению его собственными мыслями и сантиментами. Это было отвратительно. Разбитая губа и нос, а также цепляющаяся за рубашку краями рваных ран спина не имели значения, это было мелочью, сущим пустяком, не стоящим и грамма внимания детектива. Мужчина нёс на себе что-то в разы тяжелее, что-то, что застилало ему глаза прозрачной плёнкой и вынуждало его плечи опускаться от тяжести, стремясь сделать тело меньше и незаметнее, чем оно есть на самом деле. Кудрявый гений не понимал, что за чернота скопилась вокруг него, почему ему настолько трудно дышать и в целом куда-то двигаться, ведь раны были не смертельными и он вполне мог нести их на себе, как побитая собака, на которой всегда всё заживает. Шерлок не понимал, почему путь до ресепшена в отеле Лондона был размытым пятном, а разговор с девушкой за ней был похож на протяжённый писк белого шума, содержание которого не несёт за собой никакой пользы. Очнулся Холмс только после громкого хлопка двери и щелчка замка, который закрыл детектива от наружного мира, а тот, казалось, так и смотрел на него, разглядывая недавно ожившего гениального сыщика Шерлока Холмса. Детектив взял номер, даже не смотря на цену и на уровень комфорта. Ему было плевать, где он уронит тяжелое сейчас тело и скроется от покрова ночи, который всë сильнее давил на него снаружи. Первое, что он сделал, это скинул верхнюю одежду и залез под горячий душ, который не принёс желаемого облегчения. Струи и так не сильно горячей воды обжигали словно раскалённая кочерга, жар от которой всё ещё помнило нывшее плечо. В голове плясал несвойственный раньше сизый туман, который обычно появлялся благодаря блаженному наркотику, беспрепятственно вливающемуся в вены, однако сейчас мозг терял прежнюю ясность и без отравляющего организм раствора, голова гения была пуста как никогда раньше, словно из него разом вытащили все возможные мысли и выводы. Будь Шерлок собой, тем, кто не спрыгнул с той крыши и не познал прежнее одиночество без Джона, которое всего-то пару лет назад являлось привычным делом, не почувствовал настоящие последствия собственных действий, которые, оказывается, способны поцарапать ледяную глыбу, не осознал, что может быть кому-то дорог, то заполнил бы пустую голову новыми композициями, которые обязательно сыграет на скрипке, и воссоздал бы те очевидные факты о стоявшем позади в очереди мужчине, которому недавно пришло смс от больной матери, судя по еле слышному звуку уведомления. Он бы кинулся в Чертоги сию же секунду, потому что чувствовать эту сдавленность было очень душно и скучно, потому что Чертоги всегда подчинялись только ему, а то, что произошло в темнице — лишь мимолётный сбой. Но нет, сейчас он был безмолвен. Не разговаривал сам с собой, как часто бывало на Бейкер-стрит в отсутствие Ватсона, не тараторил очевидные для него факты, о которых его никто не спрашивал, сам Холмс захотел посвятить в них весь мир. Остановив поток воды и выйдя из ванной комнаты, Холмс, облачённый в белоснежный халат (боги, он бы взял сейчас синий шёлк), лёг на кровать и сложил ладони в молитвенном жесте. Ощутимая тяжесть циркулировала по телу словно кровь, однако сна не было ни в одном глазу. Шерлок не смог бы сейчас заснуть, даже если бы очень сильно захотел. Пустота билась внутри черепной коробки, но кудрявый упорно игнорировал её, задумчиво глядя в потолок затуманенным взором. События двухлетней давности опускались на него сверху, не давая шансов покинуть кровать. Германия, Непал, Швейцария, Венгрия, Словакия, Сербия и многие другие «заграничные каникулы» маячили над головой, создавая своеобразный рой чего-то жужжащего и вечно двигающегося, которое гладило кудри и смеялось прямо в невозмутимое лицо, которое спряталось за маской задумчивости и сосредоточенности. Эта ночь была не во власти гениального сыщика, он вынужден терпеть скучную бессонницу, которую не заполнить делом или химическими экспериментами, потому что его тело отказывалось сотрудничать, провалившись куда-то под землю, словно стремясь обратно в могилу, где Шерлоку Холмсу самое место. На утро Шерлок еле сдерживал себя, чтобы не начать крушить номер гостиницы. Скука впивалась прямо в кожу головы, заставляя руки бесконтрольно вскидываться вверх, прикасаясь к пульсирующим вискам. Та вечерняя тишина сменилась на безумный вихрь, состоящий из воспоминаний, множества непонятных детективу что-то и ядовитой скуки, которая отравляла всë его нутро. Тело ломило словно после наркотика. После смертельной миссии такое долгое бездействие почти преступление, и, казалось, ещё чуть-чуть и мужчина действительно пойдёт на этот шаг. Вскочив с кровати, Холмс, переодевшись в уличную одежду, на которой уже давно высохли капли крови (кудрявый был слишком занят, чтобы застирывать это), буквально вылетел из номера, торопясь как можно скорее покинуть место ночлега. Телефон в кармане пальто загудел, но детектив проигнорировал это, уже зная, кто и зачем написывает ему сообщения и пытается дозвониться. Майкрофт знал местоположение младшего брата, ну конечно. Все эти предупреждения, все эти горячие фразы в кабинете старшего, пока младшего брата приводили в порядок, были пустым звуком для Шерлока. Что бы Майкрофт ни сказал ему, консультирующий детектив всё равно поступит по-своему. Он всё равно бы пошел к Джону, даже если ему будут не рады, всё равно подставил бы тело под удары, потому что те были заслуженными, всё равно пошёл бы на поиски дела, наплевав на возможные побочки от пережитого ужаса, которые, признаться честно, Холмс начал замечать. Даже после продолжительного отдыха (бесполезные дни в больнице считались за отдых, его мозг бездействовал, это же люди называют «досугом»?) ноги детектива оставались ватными. Быстрый шаг пришлось сменить на умеренный, заставив себя не слишком торопиться, словно покоритель пустынь, бежавший за глотком прохладной влаги. У него ужасно болела спина и плечо, те якорем тянули его вниз и иногда простреливали особой волной, которая оставляла корчиться и недовольно стискивать зубы. Но все эти ужасно мешающие ощущения сошли на нет, как только бледной кожи детектива коснулся свежий воздух утреннего Лондона. О, это было великолепно. Город искрился на солнце, зайчики танцевали на проезжающих мимо машинах, перемещаясь затем на асфальт под ноги пешеходов, быстро проходивших по переходу. Да, это был его дом. Самое сердце британской нации, которое искрится своей красотой и заряжает энергией всё королевство. Эта страна не сравнится ни с какой другой, за её пределами Шерлок встречал только боль и маниакальное желание видеть его кудрявую голову снесённой с плеч, что ожидаемо, ведь сам детектив шёл по головам, уничтожая любого связанного с мёртвым консультирующим преступником — Джимом Мориарти, чьё имя до сих пор преследовало его во снах и в Чертогах, несмотря уже на прошедшие после того события года. Британия пела этим утром, потому что Шерлок Холмс вернулся. Он наконец-то стоял на этих улицах, не скрывая лёгкой улыбки при наблюдении привычной, родной суеты. Его смерть того стоила. Стоила именного этого спокойного наблюдения за городом, в котором живут его родные люди, которые дышат этим воздухом и чьи сердца всё ещё бьются благодаря его жертве. Это то, чего он хотел. Свежий воздух отрезвил, теперь мозг мог работать в привычном темпе, а не как при замедленной съёмке, которую приходилось терпеть сыщику в больнице, находясь под действием лекарств. Шерлок перевёл взгляд ярко-серых глаз на проходившую мимо женщину лет двадцати пяти. Журналистка, есть два брата и маленькая годовалая дочь, что очевидно по уставшему виду и мешкам под глазами. Это могла быть обычная усталость после работы, сказали бы идиоты, однако остаток каши на одном локоне русых волос свидетельствовал о маленьком ребёнке, который весьма активен и пока не способен употреблять пищу более аккуратно. Почему это именно её ребенок? Она разведена, след от кольца всё ещё отчётливо виден на пальце. Брак вышел неудачным, муж в последний момент решил бросить девушку на седьмом месяце беременности, а сам уехал к другой семье, похоже, в Ирландию. Отвернувшись, Шерлок последовал дальше по улице, разглядывая знакомые витрины и вывески. Сегодня был особенный день. Почему? Очевидно, потому что он встретится с инспектором, который, должно быть, недавно заехал на ту парковку под одним из зданий, где находились свидетели недавнего преступления. Найти Грэга было легче лёгкого, кудрявый даже разочаровался, ожидая, что Лестрейд будет связан хотя бы со вторым делом с ленты главных новостей, но, увы, всё оказалось слишком примитивно. Нашумевшее жестокое убийство девочки лет пятнадцати, люди всегда реагируют на смерть детей более остро, чем на какие-либо ещё. Детектив скривил губы, невольно вспомнив последние дела. Их последние дела, в которых Мориарти оставил его прохвостом в глазах окружающих. Подлецом, лжецом и трусом, который мало того, что похищает детей, так ещё и создал гениального злодея в своих целях. Против Шерлока ополчились все, все, кроме Джона Ватсона, которого он тоже нагло обманул. Встряхнув кудрями, Шерлок быстрее пошёл к зданию, словно в намерении убежать от собственных мыслей. Дело, ему нужно новое дело прямо сейчас, иначе он за себя не ручается. Сорвётся и возьмёт в руки иглу, чтобы заставить свой мозг думать о том, что действительно нужно, а не о том, что только мешает работе. Эти перебои его ужасно раздражали, пора бы уже восстановиться после отпуска, каникулы завершились, пора снова стать гениальным сыщиком Шерлоком Холмсом, который сделает всё, лишь бы ему не было скучно. Войдя на территорию парковки, которая находилась чуть ниже первого этажа здания, детектив быстрым взором оглядел автомобили, тут же заприметив нужный, а также фигуру, которая переминаясь с ноги на ногу, неуверенно озираясь по сторонам. На мгновение дыхание кудрявого сбилось. Лестрейд. Грег Лестрейд стоял в нескольких метрах от него, их разделял всего лишь несчастный столб, за тенью которого Шерлок затаился. Имя инспектора всплыло в голове, правильное имя, которое, кажется, Холмс не сохранял. Это было странно, мужчина не собирался вспоминать его даже находясь в некотором трепете после долгой разлуки, однако мозг сам подкинул нужное, на этот раз закрепляя, нет, выжигая у детектива в памяти. Тело высокоактивного социопата в последнее время удивляло. Шерлока Холмса раздражало неподчинение Чертог и странные выходки его мозга, гениального, неповторимого, который ценился больше, чем даже сама жизнь, но Шерлока он стал как никогда подводить. Неожиданные вспышки воспоминаний, ненужные ему факты, да в конце концов эта сентиментальность, от которой детектива воротило. Это было неправильно, недопустимо по отношению к нему настолько, что детектив проклинал всё человеческое существо за то, что нельзя сбросить его сознание до заводских настроек и создать копию, однако теперь очищенную, без каких-либо изъянов, с которой можно было спокойно работать. Признаться честно, Шерлок пытался (в больнице было действительно нечем заняться), однако ни к какому успеху это не привело, всё же надо попробовать снова, как только с операцией Возвращения будет покончено. Инспектор не спеша взял в руки сигарету. Очевидно, он размышлял над сегодняшним делом и нервничал. Мужчина всегда чувствовал озадаченность и недоумение, когда расследование заходило в тупик, однако все эти ощущения быстро уходили прочь, как только пальцы начинали набирать сообщение на нужный номер. Шерлок Холмс спасал Скотланд-Ярд, пусть и оставляя каждый раз в дураках. Кудрявый гений был последним лучиком надежды, который, может, и светил чересчур ярко, выжигая глаза остальным сотрудникам полиции и очевидцам, но всё же проливал такой необходимый свет на мрачное, запутанное дело, которое для Холмса вместо вызывающего только ужас у обычных людей убийства являлось самым настоящим праздником. Шерлока не хватало очень сильно. И не только как высококлассного специалиста, даже не так, такого гения грех называть этими примитивными словами, но и как друга. Да, Шерлок был груб, равнодушен и эгоистичен, но в этом и весь он. Приглядевшись, в этом дураке, вечно идущем прямо в лапы самой смерти, можно заметить частичку доброго, волнующегося и ранимого существа, которое Холмс так искусно подавляет. Грег знал детектива многие годы, он помнит, как впервые допустил его до дела, когда были не самые лучшие времена, а именно частые передозировки и элементарная юношеская неопытность, однако не в плане всей жизни, в этом Шерлок никому не уступал, а в плане общения с людьми. Работая с Грегом, Шерлок постепенно учился не игнорировать всех и вся, уделяя внимание только тому, что интересно, а разговаривать хотя бы так, как умеет, однако всё же обладая базовыми навыками коммуникации. В высокоактивном социопате была своя особенность. Холмс освещал своей уникальностью весь Лондон, всë королевство, и Лестрейд испытывал гордость за то, что он знает этого придурка и может предложить ему нечто интересное, чем не могли похвастаться большинство людей на планете. Однако теперь некого радовать. Грег сам принял самое прямое участие в закапывании детектива в могилу, он не поверил ему и арестовал, не помог, когда был так нужен. Что ж, пришла пора платить, Лестрейд прожил эти два года в сожалениях и мольбах о прощении, однако смысла в этом уж нет никакого, да? Поднеся огонь к сигарете, инспектор уже сделал первую затяжку, как вдруг подавился дымом, чуть не уронив зажигалку. Знакомый голос разнёсся по парковке эхом, громко отдавая в мозгу и в сердце. У Грега задрожали руки, он обернулся, не веря своим глазам. — Сигареты Вас погубят. Шерлок Холмс. Этот дьявол, Бог и сам Сатана, стоял здесь живой, дышащий, не с разбитой об асфальт головой. Грег выдохнул. Он не заметил, как его глаза увлажнились, а губы растянулись в улыбке. Единственное, что он смог сделать, это прошептать: «Ну ты мерзавец», — и обнять этого подонка. Он жив, жив! Мужчина сжимал детектива в объятиях, понимая, как же он сильно соскучился по этому человеку. Ощущать знакомую ткань пальто под ладонями было непривычно, а видеть эти буйные кудри тем более. Шерлок тоже не сдержал улыбки, не обращая внимания на расходящуюся рану на губе, и похлопал инспектора по спине. По телу прошла сильная дрожь, громкий грохот где-то внутри усилился и детективу стало нечем дышать, видимо, инспектор стиснул его слишком сильно. Мужчина мягко отстранил Грега, который уже утёр капли счастливых слёз с глаз. Что ж, хоть кто-то рад его видеть. Шерлок наблюдал, как давний знакомый кидает сигарету на землю и тушит её ботинком. — Боже милостивый… — прошептал Грег, не отводя глаз от Шерлока Холмса. Он не мог на него насмотреться, казалось, что всё это иллюзия и высокая фигура в чёрном пальто и синем шарфе сейчас же исчезнет, словно её здесь никогда и не было. Инспектору не передать весь спектр эмоций, который он испытал в эти секунды, однако они были самыми лучшими за всё время, это он смело мог утверждать. Андерсон был прав. Чёрт возьми, он всё это время был прав! Он верил в Шерлока Холмса, пока все остальные молча оплакивали его. Кто бы мог подумать, что самый раздражающий для покойника человек окажется самым догадливым из всех их вместе взятых. — Не совсем, — усмехнулся детектив. Ему нравилось это приятное тёплое чувство, которые растекалось по его венам в данным момент. Он счастлив. Как же давно он не испытывал чувство счастья, безопасности и настоящего удовлетворения. Ещё один пазл в огромной картине существа гениального сыщика встал на место. Грег жив, здоров и дышит, знает, что Холмс жив, значит, одна из частей головоломки собрана. Осталось ещё несколько, парочка таких же частичек, чтобы собрать весь Лондон воедино и продолжить жить, позабыв о тех годах скитаний по миру. Холмс снова оглядел инспектора с ног до головы, замечая новые детали: грудь вздымается быстрее (последствие шока), на лице залегли глубокие морщины, а в глазах так и сменяются эмоции одна за другой. Теперь Лестрейд озадачен, Шерлок приготовился к глупейшим вопросам, но теперь он не собирался раздражаться из-за них, он слишком доволен сдвигу дела по Возвращению с мёртвой точки, ведь ещё немного и он сможет развеять мешающуюся скуку. — Какого чёрта, Холмс? Мы думали, что ты мёртв. Все мы думали, что ты по-настоящему зарыт в земле! — повысил голос инспектор, на лице которого читалась эмоция чистого страдания. Губы Шерлока неясно дëрнулись, однако вскоре детектив сложил руки в карманы пальто, приняв бесстрастное выражение. — Мне тоже не совсем понятен подобный способ избавления от трупов. Зачем нагружать землю долго разлагающимися мешками, если можно просто кремировать? — закатил глаза Шерлок. Какими же идиотами всё-таки бывают люди. На каждом углу кричат об экологии, о защите природы и намерении не допустить гибель кормилицы всего человечества, однако сами продолжают совершать всё те же глупые, не имеющие смысла действия по типу использования плодородной почвы как сплошной ямы для трупов, ещё и возлагая на неё искусственные цветы, забывая про них напрочь. Шерлок никогда не понимал и никогда не поймёт логику людей, которые, казалось, мыслят одинаково. Все как один кладут на могилу любимое лакомство усопшего или читают молитвы в церквях, думая, что это как-то поможет ушедшему человеку. Они продолжают страдать и плакать по драгоценной потере, что отравляет душу ещё живого человека и, что вероятно, ускоряет процесс «встречи» с умершим. Как же всё это глупо и неразумно! Почему же Джон так убивался? Почему не разглядел эту бессмысленность своего страдания, продолжая оплакивать даже не умершего Шерлока Холмса? Да, это было на грани высшей степени идиотизма, однако как бы поступил сам детектив, оказавшись на месте военного хирурга? «Очевидно, заметил бы, что мой друг жив!» — оскорблённо возразил сам себе Холмс, нахмурившись, однако ещё одна мысль, не менее горячая и причиняющая боль, промелькнула в голове, заставив его растерянно заморгать и начинать с раздражением выгонять насмехающийся над ним факт, который бил его по щекам, вынуждая открыть глаза на всю серьёзность действа двухлетней давности. То есть, ему было бы абсолютно плевать на пропажу Джона Ватсона на два года? Нет, конечно нет. Если бы Джон поступил так с ним, ничего не сказав (Шерлок всё равно узнал бы правду в самые короткие сроки), детектив тут же покинул бы Лондон, отправившись вслед за глупым и неразумным доктором в любую точку мира, не прошло бы и двух лет, однако же, если допустить такую вероятность, допустить, что Холмс по каким-то причинам не смог определить местоположение Джона, потеряв его из виду на два года… Шерлок сдержал страдальческое выражение, которое не успело проявиться на его невозмутимом лице. Консультирующий детектив испытывал бы жуткую внутреннюю агонию. Хотя нет, он уже её испытал, терпя издевательства и истязания за границей, всё это время думая только о Джоне и о Лондоне, которые ждут его. И всё же, оказавшись на месте друга, Шерлок бы страдал в разы сильнее. В плену детектив знал, что военный врач жив и здоров, а также то, что ему ничего не угрожает и даже если Шерлок погиб бы это, не причинило бы Ватсону ещё больших страданий — тот и так думал, что Шерлок Холмс мёртв. И если бы Шерлок оказался бы в неведении, живя в Лондоне, пока Джон находится на смертельной миссии, детектив точно сломался бы, потому что не смог уберечь, не смог защитить самое дорогое, что у него было, позволив счастью ускользнуть меж пальцев. Вот оно. Осознание ударило прямо в голову, отчего мужчина нервно сглотнул, смотря куда-то в пол, пока Грег продолжал о чём-то говорить. Какой же он идиот. Шерлок причинил Джону Ватсону невыносимую боль, усилив её вдвое, воскреснув из мертвых. Консультирующий детектив уничтожил всё собственными руками, однако понимание необходимости всего не позволяло окончательно утонуть в вине, обиде и отчаянии. Вот, что делают с ним разрушенные Чертоги, они оставили его уязвимым перед нефильтрованными мыслями, которые теперь не были наделены исключительными фактами, необходимыми для привычного анализа и раскрытия дела, теперь в них возникла брешь, через которую проникает всё ненужное, свойственное обычному, заурядному мозгу. Мужчина больше не мог это выносить, не сейчас, он заставил себя на время заглушить эту вечно работающую машинку, наконец начав снова слушать инспектора. Тот лишь продолжал говорить о поступке Холмса, рассказывая, насколько сильно их это ранило и насколько он, на удивление, рад видеть кудрявого живым. Скривив губы, Шерлок перебил Лестрейда: — Вы хотели закурить, когда ещё не заметили меня. Ваши пальцы дрожали, а дыхание сбилось. Вы были чем-то обеспокоены, и это не недавнее дело об убийстве подростка, родственники которого находились в этом здании. Это дело очевидное, конечно, Вы могли волноваться за ребёнка, однако не настолько сильно, потому что виновник уже полчаса как наказан и понесёт соответствующее наказание. Это другое дело, более запутанное, которое Вы не можете разгадать уже несколько дней, может, неделю. Я хочу знать подробности, — проговорил Холмс, смотря в упор на сменяющееся выражение лица инспектора. Грег вздохнул, устало потерев виски. Чего ещё он мог ожидать? Извинений за обман и причинение невыносимой боли всем дорогим ему людям? Элементарного сочувствия или хотя бы малейшей искры раскаяния в глазах? Нет. Лестрейд знал этого подонка как облупленного, знал, что извинения — последнее, на что способен гениальный сыщик, и было ожидаемо слышать от него только разве что интерес насчёт нового увлекательного дела прямо в тот же самый день, как тот явился на парковку как ни в чём не бывало после двухлетнего исчезновения, будучи для всего мира самым настоящим мертвецом. Шерлок относился к этому, вероятно, несерьёзно, потому что всё это лишь часть плана и стратегии против какого-то особенного зла. Грег же не верил, по крайней мере не до конца, что Холмс действительно такой равнодушный эгоист, каким хочет показать себя перед другими. Инспектор видел, как тот смотрит на Джона, Молли, да даже на просто собаку, чёрт возьми. У этой ледяной глыбы есть чувства, просто тот их искусно прячет, уже давным-давно намертво заклеймив себя «высокоактивным социопатом». Лестрейда больше интересовало то, кто же ещё знал о живом Шерлоке, ведь было невозможно, чтобы тот провернул этот фокус самостоятельно без посторонней помощи, насколько бы гениальным он ни был. Мужчина не представлял, чем занимался детектив эти два года, однако он был более чем уверен, что чем-то вовсе не скучным. Грегори не собирался посвящать детектива в дело, над которым Скотланд-Ярд действительно ломает голову неделю, так ничего и не выяснив, пока не узнает ответы на интересующие его вопросы. Он уже достаточно молчал, так долго, что детектив сбросился с крыши, из-за чего инспектор винил себя все эти годы. Вздохнув, мужчина хмуро взглянул на Шерлока, который, должно быть, уже знал о ещё не заданном вопросе, и это его ни капли не смутило. — Для чего всё это? — слова давались мужчине с трудом, у него голова болела от всех этих событий, а сегодня сыщик буквально добил его своим возвращением, однако инспектор не собирался сдаваться просто так, он больше не смолчит. — Ты хоть понимаешь, как твоя смерть на всех повлияла? И после всего, что ты сделал, ты просто приходишь и требуешь с меня дело. Так не делается, Холмс. Кудрявый вздохнул, прекрасно понимая, о чём говорит инспектор Лестрейд, однако никто и никогда не даст ему пожалеть об инсценировке своей смерти. На кону стояли жизни всех дорогих ему людей, и Шерлок не смог бы жить в мире, где нет ни Лестрейда, ни Миссис Хадсон, ни Джона. На самом деле Холмс до жути устал от всего, что связано с Мориарти, с его самоубийством, со смертью самого Шерлока и со страданием родных. Сейчас он желал хорошего дела, которое перекроет весь этот кошмар, но Грег как назло медлил, видимо, тому предпочтительнее ворошить прошлое. На Холмса словно навалился весь город, и он чувствовал себя странно: внутри клубился какой-то непонятный комок чувств, который детективу, с его-то познаниями в данной сфере, в жизни не размотать. Шерлок чувствовал себя настоящей бактерией под микроскопом, которую разглядывают пристально, подмечая малейшее, даже самое крохотное изменение. Неуютно до жути, но кудрявый терпел, потому что таковы последствия возвращения. Лондон — единственное место, в котором у него хоть что-то есть, и то это что-то разваливалось на части, становясь чёрными угольками в руках, ненужным хламом вместо тёплых, таких дорогих воспоминаний, но это неважно. Дело. Шерлоку Холмсу, единственному консультирующему детективу в мире, нужно дело. Запутанное, опасное, захватывающее, как раньше, иначе детектив совершит что-то, что общество не оценит. Оно никогда не любило любые действия Холмса, на общество детективу было плевать, но то, что он может совершить в таком состоянии, могут не одобрить дорогие ему люди. Осудить очень сильно, а Шерлок не хотел ничего подобного, поэтому на вопросы инспектора кудрявый лишь промолчал, не съязвил, как мог бы сделать два года назад. Увы, мужчина слишком вымотан, чтобы тратить свои силы на такую бессмыслицу. Грегори же, не дождавшись ответа, со вздохом сдался, махнул детективу рукой. Инспектор был хмур, раздражён и очень напряжён, но желание Шерлока выполнил. Грег выехал с парковки и вырулил авто в бесконечный поток машин, направляясь прямиком на место преступления, совершённого неделю назад. В салоне стояла удушающая тишина, только изредкий звук включения поворотника и трение колёс об асфальт нарушали еë. Тяжело. Всë это время Шерлок задумчиво смотрел в окно, даже не поворачиваясь в сторону инспектора. Сыщик бы мог сейчас уйти в Чертоги разума, но одна только мысль о них лучше не делала. Они на момент смертельной миссии за пределами Лондона были единственным убежищем, где можно было укрыться хотя бы на время от во внешнего мира, где любой следующий шаг мог оказаться последним, слишком уж много преследователей Шерлок чувствовал за собой. Чертоги первые месяцы действительно помогали, они уводили детектива от пуль, скрывали за переулками от посторонних глаз, выигрывая время, помогали не умереть с голоду и не упасть где-нибудь от безумной жажды, однако чем дольше их владелец находился в подобных условиях — тем серьёзнее становились повреждения бесконечного замка. Чертоги изнашивались, уставали вслед за детективом, но исправно служили, глотая кровь и пыль. И вот была Сербия. Точка кипения, предел. Пытки, голод, жажда, кровь. Всë это увеличилось вдвое. Главное хранилище жёсткого диска Холмса стало сохранять в своих недрах совсем не то, что было нужно. Кудрявому не нужен был этот фальшивый Джон, каждый раз пытающийся создать иллюзию дома, не нужен был Мориарти, который повторял все прежние действия тюремщика, не нужен был трупный запах, пропитавший все коридоры последнего, самого нижнего этажа. Но это было. И чёрт знает, что ещё теперь есть в тех коридорах, уж больно давно Шерлок туда не ступал, но ничего. Всë образуется, как только детектив получит дело, таинственную историю, от которой Чертоги загорятся прежним огнём азарта, автоматически уничтожая всë ненужное, мешающее сохранению новых данных. Лестрейд остался без нужных ему слов. Может быть, в его мыслях хоть раз промелькнёт идея не соваться в тот ворох тщательно замешанных событий и воспоминаний, который никому не дано распутать. Шерлок молчал, оставляя невысказанное в себе — вероятно, к лучшему. Ещё одну драку провоцировать не хотелось. Пасмурное небо, расчерченное по краям такого же цвета облаками не прибавляло настроения. Он наблюдал, как быстро сменяются городские пейзажи, как быстро проносится стая чёрных, почти сливающихся в один ком птиц, а небо остаётся прежним. Будто недвижимый камень накрыл планету. Холмс мог бы заняться сейчас более полезным анализом, но настойчивые, багряные от страха картины его собственного плена заставляли думать о чём-то более простом. Требующим концентрации и, возможно, немного спокойствия. Быстро мелькнула городская больница, центр города и оживлённые дома, сплошные улицы, одной из которых оказалась Бейкер-стрит (Шерлок не видел, как они проезжали её, но даже с закрытыми глазами он помнил, где находится его дом), бесконечный поток людей. Дальше пошли спальные районы. Бесполезная для него часть города — здесь всегда совершались мелкие и скучные грабежи, убийства в подвалах и переулках, сплошной холод и грязь. Обратная сторона солнечного родного Лондона. Он бывал здесь только тогда, когда ему требовалась доза. Люди здесь плелись медленно, едва волоча ноги, и всё в этом районе отдавало безысходностью людей, которые пошли против себя. Более или менее спокойные места для жителей среднего класса (у которых не имелось влиятельных братьев и знакомых вдов наркоторговцев) находились намного севернее, но машина Лестрейда уверенно мчалась вперёд, всё дальше унося их от привычного взгляду города. Молчание, кажется, сгустилось — хотя раньше они ехали точно в такой же обстановке. Показалась череда домов-двухэтажников с облупленной почерневшей краской и разрисованными стенами. Было видно, как поломанные кусты и трава прорастают через старые деревянные лестницы, как одинаково косится крыша у всех домов, как затопленные грязью и мусором подвалы дешёвых магазинчиков неподалёку грозятся отпугнуть всех немногочисленных покупателей. Шерлок мог справедливо предположить, что Лестрейд не изменял своим правилам даже спустя годы — всё так же застревал на элементарных делах. Он хотел даже задать что-нибудь весьма язвительное — но слова застряли в глотке. И Холмс не стал пытаться их произнести. Асфальт стал хуже, и Грег замедлил машину. Вероятно, они въезжали в самый эпицентр событий, точку невозврата, раз так далеко находились он привычных для преступлений мест. А может, за эти два года совсем вывелись талантливые преступники — в любом случае, Шерлок мог проверить обе идеи. Покинув салон авто, детектив, прищурившись, оглядел здание. Старая кирпичная кладка, давно потерявшая свой бордовый цвет, добавляла району тусклости и безжизненности. Окна дома были тёмными, грязными, вероятно, через них свет проникает внутрь разве что тонкими золотыми нитями, мгновенно теряясь в этой серой плотной преграде. К двухэтажному дому, в котором предположительно было всего шесть отдельных комнат, почти вплотную прилегало такое же здание, только на стенах его таки осталась часть некогда светлой краски. Даже в воздухе чувствовался запах нищеты. Да, здесь было пыльно и душно, как бывает и в Лондоне солнечным летним утром, когда транспорт особенно активно разъезжает по улицам, но в воздухе этого района было ещё что-то своё. Запах отчаяния, болезни и крови, вот что это было. Лестрейд довёз их почти до самого конца города, где ещё чуть-чуть и границы Большого Лондона окажутся позади. Конечно, в столице есть и красивые окраины, которые можно назвать даже лучшим местом для проживания, чем центр, однако большинство из них — место для людей, потерявших себя и своё место в обществе, людей, которые сводят концы с концами, чтобы продолжать волочить тяжёлое, обременённое бессмысленным существованием тело, в котором мозг, должно быть, совсем перестал работать. Шерлоку Холмсу было всё равно, в каком районе раскрывать дело и с какими людьми вынужденно контактировать, лишь бы расследование не уморило его скукой, а люди вокруг не раздражали своей постоянной тупостью, однако, к сожалению, последнее происходило почти всегда. И не оставляло кудрявому надежды на то, что ему не придётся повторять очевидное множество раз (что он, естественно, очень сильно не любил). Захудалый спальный район, кажется, уже разочаровывал его, а мозг, не выносящий такой длинной скуки, уже гудел. Сложив руки в карманы пальто, Холмс широким шагом добрался до входа в дом и последовал к первой же двери напротив, за которой, очевидно, и проживала жертва. Выяснить это было проще простого: более обветшалая, почти снятая с петель дверь — кругом ржавчина. Было отчётливо видно, насколько часто её отворяли, а замочная скважина ещё выглядела сносно, видимо, жертва нечасто покидала жилище. Когда детектив оказался внутри, обратная сторона замка дала ещё немного информации — дверь чаще всего открывалась с внешней стороны, что говорит о почти постоянных посещениях сторонних лиц. Прищурившись, детектив шагнул за порог, оказываясь внутри бедненькой квартиры. Она была небольшой, состояла разве что из кухни да зала. Первое, что вызвало недовольство у Холмса, это чистота. Пыль здесь была, но она была свежей, видная при слабом свете солнца через тёмные стекла окон. Здесь побывала полиция дня два или три назад, конечно же унеся с собой все необходимые улики. Недовольно скривившись, мужчина быстрым взором оглядел прихожую и прошёл дальше в зал, где находился только диван и телевизор. Замечательно, Лестрейд привёл его на дело, где и улик-то нет! Диван ровно заправлен, на покрывале даже не было ни одного следа, который мог хоть как-то помочь. Пол скрипел, стонал под туфлями, но ничего, кроме трещин, на нём не было. Даже под тумбочку нет смысла заглядывать — всё смели. Когда рядом с Шерлоком появился запыхавшийся инспектор, который еле успевал за нетерпеливым сыщиком, кудрявый смерил его недовольным взглядом, выражая всё своё раздражение. — Скотланд-Ярд всё испортил. Неужели не могли подождать меня? Они забрали все улики, — пожаловался Холмс, быстро потрепав кудри и с досадой скривившись, всё-таки доставая небольшое увеличительное стекло (хоть это и была изначально провальная идея). — Ты был мёртв, Шерлок! — воскликнул Грег, всплеснув руками. Он со вздохом протянул Холмсу бумаги, как только тот быстро осмотрел диван и убедился, что на нём точно ничего не было. — Вот характеристика жертвы. Её брат нас достаёт целыми сутками, не соглашаясь с итогами дела. Холмс приподнял бровь, бегая глазами по строчкам. Девушка по имени Эмили Эртон, согласно документам, потеряла вместе с братом родителей и замкнулась в себе, став проводить больше времени в квартире, нежели на улице. Брат жил отдельно и часто навещал сестру в надежде привести в чувство. Найдена девушка была в своём же доме с перетянутой проводом шеей, которая валялась неподалёку от неё (снимки тела соскользнули между листами на пол. Шерлок не обратил на это совершенно никакого внимания). Младший Эртон был упёрт, настаивал на раскрытии этого дела, сам при этом обвинял в убийстве своего друга, которому, судя по ответам с допроса, и доверили следить за Эмили, поскольку девушка перестала пускать единственного родственника к себе. Отдав документы обратно инспектору, детектив крутанулся на месте, обращая взор к окну. Он ещё раз присел перед диваном, отодвинул шторы, проверил за телевизором и в тумбочках, но ничего так и не было обнаружено. Полиция думает, что это самоубийство. Чудно. Это определённо должно быть нечто другое, иначе Холмс зря тратит своё время. Детектив обратил внимание на пульт, который был единственной вещью, оставшейся перед телевизором. Жертва определённо любила смотреть различные мелодрамы и новости, судя по самым стёртым и нажимаемым кнопкам. Повертев предмет в руках, Холмс краем глаза заметил значок модели телевизора, часть этикетки которого была оторвана и почти нечитаема. Буквы пожелтели, а бумага выцвела, однако прочно держалась, так и не отклеившись со временем. По привычке кудрявый мгновенно устремился в Чертоги разума, дабы выяснить, к какой определённой модели относится техника, о чём тут же пожалел. Он вспомнил о проблеме слишком поздно, рука уже лежала на ручке двери, а та приглашающе заскрипела, впуская владельца внутрь собственного бесконечного дворца. Вздрогнув, Холмс уже повернул назад, махнув рукой на чёртову модель телевизора (сделать это ой как непросто, детектив привык знать абсолютно всё, что касается дела), однако он словно на что-то напоролся, что-то, что не дало ему выйти. Это было глупейшей ошибкой. Массивная дверь парадного входа закрылась, не поддаваясь бледным тонким пальцам. Нахмурившись, Шерлок обернулся, будучи уверенным, что ещё один выход будет поблизости, ведь он хозяин, он создал всё это, но ответом был лишь пустой коридор, мерцающий в ярком свете из пустых окон. Напряжённо вглядываясь в даль, детектив пошёл к лестнице, решив воспользоваться моментом «затишья», которое в последнее время нарушалось довольно часто, (что ощущалось даже за пределами Чертог) и взглянуть на все известные ему модели в поиске нужной. Ноги не уставали от ходьбы по крутой лестнице: его творение и было создано таким образом, чтобы Шерлоку было комфортно пользоваться всеми богатствами его жёсткого диска, где в тишине ждали своего часа пласты информации. Он быстро добрался до нужного этажа и нашёл дверь, которая вела в блок знаний о технике и всём, что с ней связано. Казалось бы, чем могла быть полезна такая мелочь, как марка телевизора в квартире жертвы? Это был обыденный вопрос любого глупца. Примерный год приобретения устройства, чужой материальный достаток, предпочтения и вкусы, а впоследствии даже характер, от которого легко узнать причину смерти. Никаких серьёзных болезней у жертвы не было, разве что затянувшееся горе, тайна смерти ещё оставалась нераскрытой, а та перетянутая шея — лишь неумелая попытка преступника сбить полицию со следа. Хотя, как показала практика, у него это очень даже хорошо получилось. Снова бесконечные коридоры Чертогов. Множество различных марок, цветов, моделей сменяются перед глазами, мерцают с поразительной быстротой. Сложившийся пазл, мозаика — вот для чего он здесь. Чертоги, кажется, легко покинуть: Шерлок оборачивается назад, не встречая сопротивления собственных мыслей. Однако, когда попытка уйти была приведена в действие, его будто окатило ледяной водой. Собственное тело показалось недвижимым, закоченевшим. Дороги назад нет. Человек, стоящий в дверном проёме комнаты, смотрел с насмешкой, а лысина сверкала от света ламп. Это был его тюремщик в пыточной Сербии, а может, только его туманный облик. Уникальная жестокость человека наяву, перед ним, который особенно любил вид чужой крови на побелевшем умирающем теле. Дыхание Шерлока участилось, он тряхнул головой в попытке развеять мираж, однако человек не уходил — так и стоял непреодолимой стеной, преградив пути в бегству. Вот вирус и показал себя во всей красе. Будто чужие инородные импульсы с каждым стуком сердца доставали всё больше прошедших ужасов и впитывали в кровь. И возрождали их здесь, в самом центре бесконечного мира. Непонятная заразная хворь поглотила Чертоги и не давала ответов. Только страх. Руки дрожали, не поддаваясь контролю, а раны на спине заболели сильнее, кажется, начав вновь кровоточить. Удар, и детектив падает на колени. Сбитое дыхание и адская боль от чужой плети — ужасающая рутина. Крик злобы или агонии, страха или мольбы? Голос всё равно не слышен, будто в вакууме. И собственное сознание снова играет с ним ту же шутку, когда чужая цепкая хватка на шее выбивает все мысли из головы пушечным выстрелом. Чужой змеиный шёпот переходит на лихорадочный смех. Всё это похоже на плохое кино, которому нет конца, где кадры сменяются один за другим, где никогда не поймаешь надежду на окончание ужаса. На губах остаётся металлически-сладкий привкус крови и запах подвальной сырости. Как в Сербии, где он потерял столько важного времени. Где он потерял что-то важное. Шерлоку остаётся сейчас только мычать сквозь зубы, чувствовать себя связанным по рукам и ногам, чертовски уязвимым и беззащитным. Но это ведь его Чертоги, его самый масштабный эксперимент! Ему нужно пересилить себя. И яростно сжав кулаки, Холмс резко поддаётся вперед, ударяя лбом мужчину. Чужой крик серба ненадолго отвлекает. Он должен застрелить его, обязательно должен, потому что одни дрожащие ноги не спасут его. Мужчина смотрит на чужой размытый облик ещё раз, прежде чем закрыть глаза и вытянуть руку вперёд. Дальше гремит выстрел. — Шерлок, чёрт побери! — рявкнул Грег, встряхнув младшего Холмса за плечо. — У меня и другие дела есть! Если тебе так хочется часами рассматривать телевизоры, я могу отдать свой. И не береди мне голову своими Чертогами. Чёрт, Шерлок! Ты жуткий. Консультирующий детектив моргнул, сдвинув брови к переносице. Что это было? Чертоги предоставили ему небольшой сюрприз? Мило, но если так будет продолжаться каждый поход туда, то кудрявому будет как минимум неудобно выуживать необходимую информацию из хранилища. Да, он достал то, что ему нужно, но это было слишком долго, а то, что всё это время в комнате присутствовал инспектор, делало ситуацию ещё более неловкой. Скривив губы, Шерлок дёрнул плечом, сбрасывая руку инспектора. Он положил пульт на место и сложил руки под подбородком, задумчиво смотря вперёд себя. — Не стоит отвлекать меня, когда я думаю, инспектор, — процедил Холмс. — Мне нужно больше данных, а то, что Вы мне дали, не несёт никакой пользы. Что со вскрытием? Молли что, уволили? Как эти идиоты могли остановиться на самоубийстве? Даже на фотографии видно, что от такого захвата человек может максимум потерять сознание! Потребовалось бы более сильное давление для пережатия правой сонной и челюстной артерий. Повесилась? Чушь. Взгляните на длину шнура, он слишком короткий, чтобы завязать нормальную петлю. Или у Ваших людей что-то с глазомером, раз не удосужились проверить всё, как следует? Это не самоубийство, Грег, а нечто иное. Мне нужны нормальные результаты вскрытия! И верните Молли на работу, не подпускайте к моим делам никаких других патологоанатомов. А теперь едем в участок, инспектор. Мне нужны улики. Шерлок Холмс взмахнул полами пальто, покидая комнату и оставляя Лестрейда стоять в недоумении. Он замер, широко раскрыв глаза. О нет, с этим придурком точно что-то не так! Не совсем похоже на наркотическое отравление, зато можно списать на алкоголь. Должно же быть что-то, что вывело его из строя. Выругавшись про себя, мужчина поспешил за детективом. А то мало ли тот на такси уедет, не в состоянии подождать пару секунд, пока инспектор до него дойдёт… (Откуда в спальных районах такси? Уверяю, Холмс вызовет его в любой точке мира). Нужно раскрыть это странное, уже немного надоевшее дело, уж больно брат Эмили им всем надоел.***
Телевизор, стоящий в комнате жертвы, выглядел пыльным и дешёвым, на самом же деле скрывая под слоем грязи довольно дорогую технику, являющуюся дефицитной в этих районах. Конечно, можно было узнать примерную стоимость товара, но, видимо, Скотланд-Ярд настолько туп, что не способен заметить даже этого. Истинный вид телевизора, так типично и скучно скрывающийся под бесполезной бумажкой одного из дешёвых, (чаще всего покупаемых людьми среднего достатка) стоил на самом деле около трёх тысяч фунтов стерлингов. Бешеные деньги, которые явно были не по карману уставшей от рутины жертвы с сомнительным образом жизни. Поэтому на вопрос «Почему же у такой бедной девушки, как младшая Эрнест, в комнате стоит дорогущий телевизор?» ответ очень даже прост — брат. Да, он тоже был беден (Шерлок не мог до конца быть уверенным в этом: не доверять же идиотскому отчёту Лестрейда? Он должен был увидеть своими глазами, но выстрел наугад всё же сделал), но, очевидно, работал не покладая рук, чтобы сделать жизнь сестры хоть капельку счастливее. Нет, это был не какой-то завод или что-то по типу иного тяжкого труда — криминал, вот чем занималось большинством жителей спальных районов, которые вынуждены терпеть подобные условия проживания. Судя по рассказам инспектора, этот парень часто наведывается к полиции с просьбой пересмотреть итоги дела. Не боится наказания? Ещё многое предстоит узнать, чтобы докопаться до истины разгадки странной смерти, которая наступила «из-за ничего», а пока Холмсу нужно было увидеть улики и поговорить с братом Эмили, ну и, пожалуй, выпить тот горький кофе из автомата, потому что глаза из-за бессонных ночей жгло невыносимо. (Немыслимо! Он мог не спать сутками, так почему сейчас?). Когда машина инспектора припарковалась напротив участка, Шерлоку стоило заранее приготовиться к предстоящим событиям. Он ведь действительно удалил информацию, затуманив мозг долгожданным делом, что, оказывается, только сегодня восстал из мёртвых. Снова раздражающие лица в участке, включая Донован и Андерсона. Их крики Шерлок слышал громче всего. Как оказалось, Андерсон был не так уж безнадёжно туп. Болтливый и самодовольный, он строил бесконечные теории о возвращении великого сыщика. И даже клуб организовал, как потом выяснилось. Естественно, если бы он не кричал об этом на весь участок, как только силуэт Шерлока показался в тени, было бы намного лучше. Но благо, Лестрейд всех угомонил, а кудрявый, как обычно, увильнул от вопроса о способе инсценировки своей смерти и обратил внимание на дело. И всё это время вокруг был ужасный шум, который брать под контроль приходилось одному инспектору. Да, для глупых полицейских его внезапная жизнь казалась немыслимой. Вернулись возмущения и оскорбления, только тогда обстановка здесь уже начала напоминать место двухлетней давности. Внимательный взор детектива рассматривал запечатанные пакеты с некоторыми личными вещами жертвы, а также мелкие детали в пробирках по типу волоса или пепла, но ничего, совсем ничего не наталкивало его хоть на какую-то мысль. Хотелось проверить информацию о всех текстилях в Лондоне и за его пределами, дабы определить вид пошива той кофты, клочок которой находился среди улик, однако ещё одна попытка проникнуть в Чертоги, и его однозначно закроет там на неопределённое количество времени, которого у детектива не было. Злоба на собственное сознание на миг отразилась у него на лице в резком жесте сжатых кулаков, но стихла, стоило ему вспомнить, с кем он сейчас находится. Кучка идиотов будет задавать вопросы, на которые он сам не знает ответов. Почему, чёрт возьми, он не может нормально работать? Ему лишь нужна информация из Чертог, действительно полезная для раскрытия дела! Раздражённо отойдя от стола, кудрявый сложил руки под подбородком, принявшись ходить по комнате. Думай, думай! На самом деле Шерлок никогда не задумывался о том, что будет, если его Чертог просто не будет существовать, потому что этого не могло произойти. Его жёсткий диск, его самое сокровенное всегда было в лёгком доступе. Ну конечно, это же его мозг! Но сейчас Холмс чувствовал себя потерянно, ведь такого не бывает. Не бывает того, что он, смотря на вещи, не может ничего увидеть. Не бывает того, что он не может зайти в Чертоги при необходимости, чтобы продолжить работу. Не бывает того, что он чувствует потерянность и смятение, потому что эти эмоции ему неизвестны. В голове снова образовалась пустота, затягивая детектива и каждую секунду напоминала, что произошло. Хотя это же глупо, думать о прошлом, когда можно в этот самый момент расследовать интересное дело! Глупо вспоминать тюремщика: тот ведь больше никогда до него не доберётся. Глупо вздрагивать при каждом прикосновении, потому что в них страшного? Абсолютно ничего. Но Холмс продолжал делать эти совершенно нелогичные вещи в попытке снова стать тем самым единственным консультирующим детективом. Мужчина сдержался, чтобы не запустить пальцы себе в кудри. Ему нужно прийти в чувство и продолжить работу, сейчас же. Дверь входа в участок скрипнула, привлекая к себе внимание сотрудников. Видимо, пришёл опоздавший. Шерлок Холмс проигнорировал это, продолжая разглядывать волос в пробирке, соотнося его с цветом волос жертвы. Ему нужно было специальное оборудование, которое как раз есть в лаборатории Бартса, чтобы провести анализ как можно тщательнее, но перед этим необходимо забрать отсюда все улики, а то те теряют свою ценность прямо на глазах, подвергаясь влиянию идиотов Скотланд-Ярда. По помещению раздался цокот каблуков и Холмс невольно перевёл взгляд на новоприбывшего, в руках которого было несколько бумаг, а золотисто-карие глаза (цвет Мокко. Шерлок хорошо знал его — Джон любил кидаться красивыми фразочками в блоге) не отрывались от строк, не обращая внимания на окружающих. Женщина лет сорока, которая, судя по отсутствию следов на пальцах и в принципе каких-либо украшений на них, не была замужем. Ещё с намеком на молодость, но слишком уставшая, чтобы поддерживать образ свежей девушки. По еле заметной шерсти на её брюках ясно, что дома есть одна, нет, две кошки, а по синякам под глазами, которые так умело скрыты за косметикой, можно сказать, что она отдаёт всю себя работе. Сегодня забыла натереть плечи мазью, которую прописал врач от болей, ведь та несколько часов сидит за ноутбуком, не особо контролируя осанку. Устроилась работать в Скотланд-Ярд не так давно, может, как раз спустя несколько месяцев после мнимого самоубийства детектива. Имеется опыт работы в полиции, из её слегка приоткрытой сумки (в спешке положила туда кошелёк, покупала кофе по пути) виднеется уголок фотографии, которая выпала из специального кармашка, пока та доставала наличные. Не местная, переехала в Лондон четыре или пять лет назад, до этого жила предположительно в районе Восточной Англии. Новое лицо. Он против новых лиц! Прищурившись, кудрявый хотел было вернуться к работе, как голос женщины развеял монотонный бубнёж сотрудников. — Инспектор, я сделала всё, как Вы просили, — обратилась та к Лестрейду, протягивая папку, слегка кивая. — Спасибо тебе, Сандра, — растянул губы в улыбке мужчина, собеседница ответила тем же. — Как Эртон? — Нужно пересмотреть это дело, инспектор. Говорю Вам, дело в яде… Пальцы Холмса замерли над очередной уликой. Яд. Ну конечно, что же ещё могло убить Эмили! Как он сразу не догадался? Вот только где же этот яд был и почему его не увидели при вскрытии? Консультирующий детектив вновь вскочил с места, на это раз забирая все найденные полицией улики. Некоторые попали ему в карман пальто, некоторые прямиком под подмышку. Не говоря и слова, Шерлок направился к выходу, желая как можно скорее попасть в лабораторию. О, просто отлично! Теперь его мозг занят чем-то другим, он анализирует каждую строчку характеристики, каждое из малочисленных фото, каждый вывод, сделанный им на месте преступления. В лабораторию однозначно нужно, однако перед этим необходимо заглянуть в морг, чтобы увидеть тело собственными глазами. Улыбка предвкушения расцвела на лице Шерлока Холмса. Он слишком долго этого ждал, слишком долго жаждил необъяснимое дело, и вот ему подвернулась Эмили, убитая при неизвестных обстоятельствах. На её теле остался только след от провода, который не имел совершенно никакого значения, а тело её не страдало от болезней, та была совершенно здорова, что удивляло, учитывая её затворническую жизнь. Никаких следов насилия, та линия на шее появилась уже после смерти, это очевидно, так как же она умерла? Убийца должен был использовать что-то по типу яда, который не оставляет ничего после своего смертоносного влияния на организм (или же патологоанатомы просто идиоты, если не смогли выполнить свою работу как следует. Куда делась Молли?). Интересно. Конечно, могли бы быть дела и позанятнее, но адреналин Шерлоку нужен сейчас, этим днём и этой ночью. Не сказать, что он испытывал дефицит в опасностях, их как раз хватало, однако эти годы детектив больше думал о своём выживании и лишь о том, как выдернуть паучье потомство из их укрытий, чтобы впоследствии безжалостно растоптать, (хотелось вернуться к Джону, вернуться домой) но принесло ли это ожидаемые плоды? Великий сыщик хотел вернуться домой — он сделал это. Шерлок Холмс хотел возобновить расследования — и это тоже. Но он потерял то, ради чего всё было. Джона Ватсона. Без него было пусто и больно, и, чёрт побери, Шерлок слышал его голос в голове. С каждым выводом он слышал «выпендрёжник» или «не забыл поднять воротник?». Было больно до дури, но ведь Холмс сам виноват. Не смог быть в двух местах одновременно и подвергнуть своего друга смертельной опасности, какая оплошность. Так ли поступают настоящие друзья? К чёрту их. Консультирующий детектив лёгким движением открыл дверь больницы, широким шагом направляясь по знакомому маршруту. Некоторые врачи, узнав его, провожали удивлёнными взглядами, но мужчине было плевать. Всё равно уже завтра вся пресса будет заполнена статьями о его возвращении и определённо кому-нибудь да придётся рассказать о той самой загадочной инсценировке смерти, но детектив сделает это только единожды, и то не вся правда достигнет общественности. Большинство событий двухлетней давности мужчина будет нести вечность, будет расплачиваться кровью, и ничто не сможет остановить данный процесс. Таковы последствия его глупости и неосторожности. Не был бы столь глуп — не попал бы в плен. Был бы немного рассудительнее — не получил бы столько травм. Все события лишь формула, очевидная закономерность, арифметический расчёт, который присутствует в каждом движении человека. Прошлое осталось в прошлом, Холмс не видел смысла жить в нём, однако что-то вечно шло не так, как планировалось, и прошлое наступало на пятки. Что ж, ладно, да будет так. Ничего не встанет преградой работе, ничего не собьёт детектива с пути. Морг за эти два года не изменился. Да и что здесь могло поменяться? Те же пустые, тихие коридоры, чаще всего тёмные или освещаемые слабым жёлтым светом ламп. Те же серые двери и холодильные камеры, в которых хранили трупы. Шерлок Холмс часто наведывался сюда, чтобы взглянуть на тела жертв, и часто видел Молли Хупер, которая помимо помощи ему здесь, в морге, помогала ещё на Бейкер-стрит, принося в квартиру человеческие пальцы, зубы, ногти, глаза, чтобы детектив мог отвлечь себя от невыносимой скуки с помощью эксперимента или мог продолжить расследовать дело, запутанное, интересное, всё как он любит. Детектив прошёл до нужного помещения, не встретившись ни с кем из сотрудников, что было как раз на руку, не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Молли должна быть где-то неподалёку, поэтому Холмс лишь подошёл к окну, почти полностью закрытому жалюзями, и смотрел на улицу, слегка поддевая их пальцем. Лучше пока ничего не предпринимать, лучше дождаться своего патологоанатома, чтобы та сделала всё как следует. И вот цокот каблуков развеял тишину, казалось бы, даже пробивая стены своим точным, ничем не заглушённым звуком. Кудрявый нахмурился, внимательнее вслушиваясь. Это не Молли, нет. Кто-то другой, эти шаги он уже слышал где-то, только информация уже была удалена, за что спасибо неподвластным Чертогам. Удивительно, но они умели удалять ненужное самостоятельно, без его визита. Было бы ещё лучше, если с такими же успехами необходимая информация попадала прямо в руки без нужды возвращаться обратно в замок. Увы, диктует законы теперь не он, но Шерлок Холмс никогда не проигрывает кому-то, в особенности самому себе. Нетерпеливо выдохнув, консультирующий детектив повернулся лицом ко входу, с раздражением глядя на дверь. Незваный гость не заставил себя ждать: женщина, ранее замеченная в участке, зашла в помещение морга, с неким интересом рассматривая оборудование. Детектив молча вскинул бровь, понятия не имея, зачем же новая помощница инспектора пришла в это место. Раскрыть дело? О нет, место уже занято, пора на выход, мисс. Усмехнувшись, детектив предчувствовал скорый уход женщины, которая будет бросать на него злые, обиженные взгляды. Абсолютно все люди, которые хоть раз встречались с кудрявым гением, испытывали к нему либо злость, либо обиду, а может, и то и другое, никак иначе. Поэтому и новая помощница инспектора не исключение, лучше бы она сюда не приходила, дабы не разочароваться в облике благодетеля (СМИ чаще всего писали о его успешно раскрытых делах, дерзость и грубость мелькала между строк, но реже. Джон тоже писал об этом, но он вечный любитель приукрашивать, что могло сформировать не совсем точное представление о знаменитом сыщике). — Вы всё-таки живы, — Сандра подошла к столу в середине комнаты, мельком взглянув на своё отражение на металле. — Как видите, — Холмс прищурился, приподнимая подбородок. Нахождение здесь этой женщины его совершенно не радовало, почему она всё еще здесь? — А Вы так и продолжаете работать в полиции. Данвич или Лоустофт? — Лоустофт, — женщина с интересом смотрела на детектива, на лице которого нельзя было завидеть никаких конкретных эмоций, ну, разве что сдержанное недовольство. — Удивительно, как Вам удалось заставить всех посчитать Вас мёртвым? Не поделитесь секретом? Холмс медленно отошёл от окна, вставая рядом с незваной гостьей и вглядываясь ей в глаза. На прошлом месте жительства она была счастлива, определённо, однако случилось что-то, чего она никак не ожидала. Это и заставило её буквально бежать в Лондон в надежде, что проблемы больше не доберутся до неё, но вот незадача — все человеческие проблемы и горести не слезают с шеи при переезде, а только сильнее начинают душить, видимо не по нраву им дождливая, серая столица Соединённого Королевства. Море обволакивало их и в некоторой степени успокаивало, но вечные столичные дожди и ливни уничтожили остаток соли, который своеобразной коркой жил на коже, играя роль брони. Сандра не знала инспектора раньше, нет, их связывают лишь рабочие отношения. Внутренняя сторона ворота рубашки показывала, что женщина буквально живёт рутиной, а никакие иные отношения помимо рабочих её не волновали. Узнав всё о новой помощнице инспектора, детектив отвёл взгляд, потеряв к ней всякий интерес. Скучная, заурядная личность, не стоит тратить на неё время. — Люди видят, но не наблюдают, — ответил Шерлок, поворачивая голову ко входу. Молли идёт, ну наконец-то! Простой конский хвост на макушке, белый халат, развевающийся при ходьбе, робкое, неуверенное покусывание губ — всё настолько привычно, что даже не так заметно двухлетнее отсутствие сыщика. Молли Хупер была тихой девушкой, особо ничем не выделяющейся, однако насколько полезной! Идиотам из Скотланд-Ярда многому стоит у неё поучиться, ведь та прибежит по любому зову детектива и выполнит всё, что тот скажет, и не будет задавать лишних вопросов, сохранив такую нужную для гения тишину. Конечно, причиной такого покладистого характера Хупер являлась не только сама суть её личности, но и сантименты, которые, как Холмс надеялся, за два года ослабили своё влияние на девушку. Любовь убивала, отравляла весь организм человека, мешала думать и жить, всё внимание сосредотачивая только на одном человеке, делая его буквально слепым. Не секрет, что Шерлок Холмс ничего не смыслил в любви, да и не желал разбираться в этой сфере (лишний мусор), однако чудовищные последствия химического дефекта видны на лицо — учащённое дыхание, расширенные зрачки, сбившийся с размеренного ритма пульс. Влюблённость Молли была видна, и Холмс бы солгал, сказав, что не пользовался этим. Он использовал чужую любовь, чтобы взглянуть на тело, которое Молли уже не могла ему показать, поскольку все документы заполнены и смысла нахождения трупа в морге уже не было, использовал, когда девушке было уже пора бежать домой поздним вечером, но детектив так и не закончил свой эксперимент, использовал, когда патологоанатом уже спала, а Шерлоку нужна была та бумажка из лаборатории (для дела, именно в оригинале!). Детектив пользовался людьми как бездушными предметами, инструментами, которые созданы для того, чтобы помогать чему-то более высшему, непостижимому. Именно такого мнения о самом гениальном человеке Лондона были многие, но был ли смысл переубеждать их? Его настоящего узнали лишь единицы. (Возможно, Шерлок уже раскрыл себя, тогда, два года назад. Доверился, поверил, что кто-то способен принять его таким, какой он есть. Какая тупость.) Сейчас, смотря на человека, который был членом той операции по удалению такой аномалии, как Холмс, из бурлящей суматохи Лондона, детектив видел человека, не инструмент. Может, всему виной сантименты (определённо они), разыгравшиеся на почве долгожданного возвращения домой, из-за чего язык перестал быть столь остр, каким был раньше, ведь чего стоит всё ещё стоящая рядом помощница инспектора, она ведь должна быть не в лаборатории, а там, за дверью. Растянув губы в слабой улыбке, детектив не без наслаждения следил за сменяющимися эмоциями патологоанатома. — Молли. Чего не скажи, а Хупер была по-настоящему рада видеть до боли знакомое лицо. За два года в её жизни много чего поменялось, к примеру, появился парень, который действительно любил её и ценил, а сама девушка уже перестала страдать от неразделённой любви к человеку, который умел только пользоваться и выворачивать все тайны наизнанку. Конечно, осадок был до сих пор, да какой! Пульс так и зачастил при виде манящих буйных кудрей и острых скул, но эмоции уже брались под контроль и Хупер не улыбалась нервно, бегая глазами по помещению, дабы найти хоть что-то отвлекающее, не мяла белый, только недавно выглаженный халат и не спотыкалась на каждом слове, не в состоянии выговорить слово без запинки. Всё изменилось, но что-то ноющее в груди осталось, которое так и продолжало тянуть дрожащие руки к запретному плоду. Как сладок бы тот ни был — вкуси, и тут же обожжёшь язык о горячий сок и изрежешь горло в острых, словно лезвие, шипах. Шерлок Холмс был красив до неприличия, складен телосложением, изящен и, конечно же, ужасно умён, но как же больно потом было ударяться о землю реальности, как только первое колкое слово слетало с тонких губ. Точёные, словно обработанные золотыми руками самого лучшего скульптора в мире, выводы попадали прямо в цель, поражая нужные для подчинения точки. Шерлок умел давить, и сильно, но делал это он искусно, при надобности даже не причиняя боль, а, наоборот, смущая трепетное, желающее любви и ласки юное девичье сердце и поворачивая стан в нужное направление, дабы победить короля на шахматной доске — главную цель всей игры. Всё действительно шло как надо, только вот кукловод утерял контроль на два года, а нити опали и чары наконец сошли на нет, давая вновь видеть мир без розовой ядовитой дымки. Возвращение резануло слабой болью от того, что ни слова не было сказано за этот период: детектив сохранял глухое молчание во время всей операции, даже с братом сообщаясь только при крайней необходимости, которая была упущена при преодолении последнего, не менее важного звена. И вот, Шерлок Холмс молчал, снова, глядя в грустные глаза напротив. Тишина между ними, да и не только между детективом и Молли, между всеми, она растягивалась и тянулась через весь город, создавая сообразную паутину лжи и обмана, скрывающую всю суть смертельной операции. Никто ведь не станет её распутывать, правда? Подробности об уничтожении сети Мориарти будут слишком жестоки, бесчеловечны для неподготовленных людей. Являлась ли Молли таковой? Нет, как и Джон или Грег, а также все другие, но правда не попадёт к ним в руки ни при каких обстоятельствах просто потому, что сыщик того не желает, не желает, чтобы весь этот стыд и позор вытек из щелей Чертог, оскверняя только недавно очищенное имя. Недопустимо, просто невозможно. Именно поэтому Шерлок будет молчать, потому что это никому не нужно. Никто не станет лезть в пучину, из которой выход детектив сам так и не нашёл. — Ты вернулся, — выдохнула патологоанатом, бегая глазами по телу детектива. Девушка пускай и знала, что гениальный сыщик Лондона жив, но радость от теперь окончательного возвращения так и искрилась в сердце, однако и хмурость имела место быть, поскольку внешний вид детектива отличался от последнего выжженного в памяти образа. Бледность и худоба были и до этого, без сомнения, только вот что-то ещё залегло на теле детектива, Молли это чувствовала. Конечно, она работала с трупами чаще, чем с живыми людьми, и, возможно, могла в чём-то ошибиться, однако в отношении Шерлока Холмса промах был недопустим. Девушка была уверена. Один только взгляд заставлял Хупер хмуриться, потому что не таким, не таким он был раньше! Он как будто закрылся за толстым стеклом, пусть и сохраняя прежний цвет и эмоцию, плескающуюся где-то в глубинах, словно отдалился, хоть это и было бы незаметно для человека, видевшего Холмса мельком — может, раз в неделю или месяц. Но Молли видела. Видела, но промолчала, не желая рушить застывшую между ними тишину неуместными расспросами. — Ты… Правда снова здесь. — Это так, — кивнул кудрявый, сделав шаг к замершей у дверей девушке. — Всё прошло благополучно. Благодаря тебе. Прикусив губу, Молли кивнула, сказав, что всегда рада помочь. Совсем немногие, помимо неё, знали о живом самоубийце: пара десятков бездомных из Сети, старший Холмс и его подчинённые, которые продолжили помогать, даже когда Шерлок безустанно твердил, что в состоянии справиться самостоятельно. Хупер потеряла связь с детективом после его отъезда, и хотя Холмс и не обещал давать ей «весточки», но в душе наивно теплилась надежда, что раз её допустили до дела, то она будет в курсе. Нет. Никто не был в курсе происходящего: даже Майкрофт терял след младшего братца и не всегда располагал действительно актуальной информацией о том, где ступает сейчас детектив (хоть и происходило это нечасто). Эта операция была опасной. Чертовски опасной. Нужно было действовать быстро, незамедлительно, чётко, без промедления. Осторожничай Холмс на каждом шагу — очистка мира от Сети затянулась бы ещё на год и кто знает, завершилась ли бы. К сожалению, люди не являлись неподвижной целью, как мишень в тире или как военная база на территории врага. Они были живыми, они передвигались как тараканы, садились в самолёты, летели и тут же покупали билет на поезд. Всегда в движении. Особенно те, кто славится убийствами и грабежами, славится страданиями совершенно невинных людей и чужими пятнами крови на рукавах. Шерлок не имел права на остановку или передышку и замедлял шаг только тогда, когда уставший организм нуждался в энергии. Холмсу нужно было оставаться живым, чтобы уничтожить всех и вернуться домой. Он не мог допустить, чтобы хотя бы одна такая цель проникла в Лондон, где остались спокойствие и уют, и ранила тех немногих, за чью жизнь он был готов бороться. Ведь именно для этого нужно уничтожение Сети, не так ли? Шерлоку было всё равно на этот мир, лишь бы «все другие» были живы и здоровы, лишь бы они радовались каждому новому дню без страха за сохранность родного уголка. И вот он здесь, дома. Это ведь стоило того, правда? Сыщик сделал всё по плану, выполнил задачу и вернулся назад в полной сохранности и совершенно здоровым для того, чтобы продолжить раскрывать преступления. Всё как надо, всё по-старому, что ещё нужно? Патологоанатом чувствовала каждой клеточкой своего тела эту давящую, душную тишину. Уже хотев снова что-то спросить, девушка было решительно взглянула на Шерлока, как в поле зрения появилась помощница Грегори, Сандра, кажется. Для Молли женщина стала почти что матерью — настолько часто та появлялась в морге после смерти детектива. И она была неплоха, правда! Она действительно умна. Конечно, с Шерлоком никто не сравнится, (это факт, выточенный из камня) но появление этой женщины в Лондоне стало настоящим спасением для полиции. Сандра наблюдала, замечала то, на что другие закрыли бы глаза. Пускай женщина и не рассказывала о себе ровным счётом ничего — её стаж работы в полиции и в сфере раскрытия различных преступлений был виден невооруженным глазом. Помимо того, что Сандра была добра, она ещё и была в меру строгой. Признаться честно, Молли даже была бы не против попить с ней чай в нерабочее время и просто поговорить о чём-то отвлекающем, а не о страшных преступлениях, которые совершают в мирное солнечное утро. Увы, но вне работы Молли так и не удавалось поговорить с Сандрой — обе были заняты ужасно, да и ещё отношения с парнем имели место быть, но девушка не жаловалась. Она была рада появлению здесь Сандры, которая как раз таки помогла развеять это неловкое молчание. — Сандра, здравствуйте! Простите, я Вас не заметила, — вежливо улыбнулась Молли, кивая женщине. — Молли? Здравствуй, дорогая. Всё хорошо, я понимаю. Шерлок Холмс жив, это кажется чудом, не так ли? — ответила женщина с такой же тёплой улыбкой. Молли приглянулась ей при первой же встрече в морге, когда инспектор поручил тогда первое на новом рабочем месте задание. Хупер была такой светлой и доброй девочкой, что Сандра даже задалась вопросом о том, что же Молли делает в таком страшном месте, как морг. Куда только не заносит людей жизнь, однако главное, что девушке нравилось и она была рада помогать людям таким образом. Конечно, живой кудрявый гений для всех являлся чем-то сверхъестественным, но и к этому скоро привыкнуть, люди ко всему привыкают. — Не вытащишь, пожалуйста, тело младшей Эртон? Мы так и не определились с причиной её смерти. — Мне казалось, что вы остановились на самоубийстве, — недоумённо сказала Хупер, но просьбу выполнила, уверенными движениями открывая нужный холодильник и выдвигая каталку с телом. По комнате разнёсся ледяной пар, а на столе в самой середине появилась жертва, благо ещё способная что-то сказать детективу своим состоянием кожи или внутренних органов: холодильник успешно справлялся со своей задачей предотвратить довольно быстрый процесс разложения. Шерлок Холмс недовольно взглянул на Сандру. Почему она всё ещё здесь? Поручение от Грега? Но зачем, когда он, наконец, здесь и может взять всё в свои руки? Прищурившись, кудрявый искал необходимые рычаги для давления, чтобы женщина поняла, где ей место, раз её заурядный мозг так ещё до этого не дошёл. Вот заметные морщинки вокруг глаз, которые являются не только следом приближающейся старости (а ведь ей до старости ещё далеко, по телосложению она была сильной женщиной и заботилась о том, чтобы тело сохраняло такую нужную трудоспособность), но и следом глубокого горя. Частые слёзы влияют на кожу лица, поэтому та быстро потеряла прежнюю мягкость. Горе убило её, и она бежала из Лоустофта в Лондон, чтобы картины из прошлого не попадали на глаза. Но что, что же произошло такого, чтобы так повлиять на морально сильного человека? Вот и ещё одно доказательство того, что эмоции — главный враг всего человечества, который поражает головной мозг словно паразит, уничтожая все умения здраво мыслить (если, конечно, они были до этого). Шерлок Холмс смотрел внимательно, желал заглянуть прямо под кожу, дабы добиться своего. Ему не нужны какие-то несостоявшиеся помощники под боком