Одиноко. Везде так много людей, но я всё равно одинок. Я сам уничтожаю своих близких.
- Боже ты мой, блять! Сколько их здесь вообще?! - Понятия не имею, но, кажется, мы привлекаем к себе их всё больше и больше. - А я же знал, что не надо было выполнять его просьбу, ну знал! - Вообще-то это я предлагал не идти. - Я тебя не слышу!! Под куполом же, куда не попадают потоки ливня, уже творился хаос. Обычно, когда начинается Варфоломеевская ночь, все без исключений стараются прибежать на свободные места именно сюда. Часто первыми приходят шокированные бездомные, затем уроды, а уж последними приползают зомби. Однако, пока нет вторгнувшихся в территории руин чужаков, все вышеперечисленные могут друг с другом ужиться. В тенях острых обломков таятся самые отвратительные из зомби, скрываясь от чужих глаз и «божьей кары» - белых, раскалывающих пространство, молний. Беженцы и уроды же стараются как-то пригреться на более светлых и возвышенных участках, ведь им, верующим лишь в своё спасение Богом, хочется видеть «божье озарение» хотя бы сейчас, когда всё погрузилось в отчаяние и суматоху. А что же «чужаки»? Как только они вторглись в это тихое место, на них сразу же двинулись целые орды скрывающихся в тенях изуродованных трупов. Один за другим, они стремились защищать своё пристанище от убийц, а заодно – пролить на почву кровь, насытив свои прогнившие цветы насилия в разложившихся сердцах. Сколько бы вторгнувшиеся Сэнфорд и Деймос не пытались отбиться от мертвецов – всё без толку. Нечисть на их глазах вновь поднималась на ноги и продолжала нападение, будто бы их что-то защищает. А сверху всё доносились голоса. Человеческие, которые единогласно и хором приказывали своей малой разложившейся армии, куда идти. - Ну и бляди! Мы же не убивать вас пришли, мы просто ищем человека, вы чего творите!? - Мы пришли с миром, эй, перестаньте нападать на своих, мы ведь тоже люди! Голоса не снижали тона. Они продолжали указывать направление нечисти, загоняя чужаков к стене со всех сторон. Пытаясь отстреляться и тратя последние силы, Сэнфорд и Деймос всячески старались придумать план действий, однако из-за слишком неординарной и даже слегка безысходной ситуации ничего не лезло в голову помимо мысли о побеге. «То, что мертво, уже не убить», а в ещё живых стрелять запрещено – они ведь просто мирные жители! Это никакая не миссия, а вылазка по собственному желанию, где за каждую потерю несут ответственность только и только разведчики. Вряд ли Док оценит такую самодеятельность, как и любой другой Командующий, знающий все кодексы Статус-Кво наизусть. В глазах уже плыли многочисленные силуэты мертвецов. Всё ближнее оружие ломалось хуже сухих стеблей рогоза и застревало в поглощающей коже мертвецов, которые сразу же вооружались полученным крюком или ножом. Когда же вторгнувшиеся упёрлись спинами в стену, прозвучал щелчок одного из пистолетов в руках Деймоса. А спустя ещё пару выстрелов послышалось ещё больше щелчков после каждого нажатия на курок. - Не хочу нас с тобой разочаровывать, но у нас, как не удивительно, закончились патроны. Мы с них всю обойму вбили, а им и похер! - Ничего. Всегда находили выход, и тут найдём. - Послушай, нас окружили бессмертные мертвецы, которым вслед кричат какие-то конченные, притом хором! У меня уже уши заложило, даже через наушники, а тут ещё и эти все! - Терпи, что-нибудь придумаем. Сэнфорд, прижавшись как можно сильнее к стене, пытался зацепиться за торчащую рядом арматуру, стараясь вырвать её. Громкий хруст расшатанных кирпичей не был слышим из-за шума вокруг, что настораживало лишь сильнее. Деймос же, не имея понятия, что делать далее, просто панически ёрзал у стены, резко оборачиваясь в разные стороны и наблюдая за приближающейся нечистью. Металл не поддавался, а мертвецы уже один за другим начинали примыкать к стене, толкая друг друга и разбивая головы об бетон. Безоружным оставалось только приготовиться толкаться от стены и бежать через те непроглядные толпы трупов с надеждой, что останутся нетронутыми и не укушенными. В конце концов, обеззаразить такую загнивающую рану весьма тяжело, а если их целая куча – проще уж заживо разложиться! Правда, когда руки окружённых прислонились к бетонной поверхности, они почуяли на ладони обжигающий холод. - А-а, блять!! А, это просто какая-то каракуля на стенке. - Чего? На стене был определённый знак, выведенный там вряд ли какой-то краской, однако после прикосновения оставивший след на руках, теперь отдающий теплом. Его цвет отдалённо напоминал помесь белого, формирующего собой незаурядные линии, совмещающиеся в что-то вроде иероглифа или символа, похожего на футарк. Сэнфорд, взглянув на стену позади, заметил также белую дымку с пропадающим белым огнём. Он оттолкнул некоторых пробившихся вперёд обезображенных живых трупов, чтобы рассмотреть такую внезапно появившуюся «ересь» получше. Уж слишком она напоминала те «руны», о которых Сэнфорд узнал когда-то очень-очень давно из некоторых отчётов учёных Нексуса, какие случайно утекли в прессу в тяжёлые девяностые. Тогда даже малая новость о, казалось бы, недавно падшем Нексусе была каким-то специфичным шоком, а когда это что-то ещё и затрагивает религию и пытается понять её подлинный исток… Для разума ребёнка это было ещё одной дополнительной травмой, но такой интересной, что впоследствии уже в зрелом возрасте он не переставал втихаря узнавать что-то новое касательно прогнившей религии Невады. Самое, пожалуй, неприятное, что ему удалось осознать из-за своих знаний – белые «руны» стали появляться чаще, ломая чёрные печати президента и остальных Работодателей. Что-то грядёт. Кто-то грядёт. И постепенно эта тайна всё больше и больше раскрывается, делая первые намёки через самое сокровенное – религию. И всё же, его любопытство быстро сменилось сомнением. Пока Сэнфорд с небольшим шоком разглядывал медленно исчезающую со стены «каракулю» - как её назвал Деймос – последний уже начинал злиться, поскольку спустя такое огромное по их меркам количество времени никто никакого плана «Б» так и не придумал. Так ещё и один из них тратит своё внимание разглядывая стену, притом так спокойно, как будто стоит у себя дома, попивая кофе и завязывая мягкий халат. А лицо бесконтрольно и бескультурно орущего матом на нечисть Деймоса лучше даже не видеть. - …Руна что-ли? Не пойму. - Чего?! - Деймос резко оглянулся на своего товарища, криво скалясь. - Ты че там себе под нос буровишь, нас сейчас тут заживо сожрут, блять! Сделай уже что-нибудь, ты же сказал, что что-то придумаешь! Завались нахер со своим предсмертным бредом, сделай что-нибудь?! - Да успокойся, боже, всё с нами будет- - Ты, блять, рехнулся там совсем, суеверный ты придурок?! У меня уже под боком эти уёбища, я сейчас сдохну, Сэнфорд, идиот, сука!! Из толпы ринулся в атаку очередной мертвец, на этот раз летящий прямо на ругающегося Деймоса. Речь оборвалась истошным криком во все лёгкие, но таким странно удивлённым, будто бы умирающий испугался какого-то фильма ужасов. Конечно, попытки оттолкнуть нечисть, которая отчего-то было чрезмерно сильной в эту ночь, были, правда принесли ли они хоть какую-то пользу? Если только приманивали к себе ещё большие толпы мертвецов – скорее не голодных, а просто озлобленных на чужаков. Это, конечно, прекрасно, что даже обезумевшая гниль считает своим долгом стоять насмерть при защите своего священного убежища, но вторгнувшихся сюда мирных людей это совершенно не успокаивало. Вслед за трупом примкнули ещё трое, и всё больше, больше и больше, пока шокированные чужаки под ликующие крики людей сверху жмурились и испуганно пытались заблокировать нападения руками, будто бы их это спасёт. Даже в такой ситуации, несомненно, стоило продолжать обороняться, хоть как-то, хоть чем-то, но продолжать сражение, пусть и бессмысленное. И кажется, что вот-вот силы кончатся, защита уже скоро спадёт, отдавая возможность бессмертному войску прогрызть оставшиеся попытки биться… но этот момент никак не наступает, какое бы количество гнилых тел не пыталось уничтожить своего врага. Слыша прямо перед собой рёв разъярённой нечисти, бьющейся в попытках нанести урон чужакам, Сэнфорд и Деймос никак не ощущали боли от всех этих атак и довольно болезненно выглядящих укусов. Вновь открыв глаза, они заметили, как ни один мертвец не может нанести ни единого удара, будто бы если кожа железная или на ней есть какой-то защитный слой, не дающий мёртвому изъесть живое. Оба переглянулись, мгновенно смутившись таким неизвестным им явлениям, уже и не желая разбираться в том, реальность это или очередной дурной сон, каких хоть отбавляй. Хотя, Невада – это в принципе самый настоящий кошмар наяву, так что подобные приключения не должны особо удивлять. И пока Сэнфорд уже быстро приспособился к такой странной находке, расслабившись, Деймос всё рассматривал свои руки, ноги, одежду, в принципе всего себя, пытаясь понять, что вообще происходит, и нет ли на нём какой-нибудь царапинки. - Это ещё что… я уже сколько мог повидать за свой век, а вот такое – впервые. У нас, оказывается, и проклятия присутствуют какие-то? Или что это вообще, блять, такое… - Давно. С тех самых пор, как у нас есть Общества Чёрного и Белого Огня. А я пытался тебе о них рассказать, помнишь? Это ещё давным-давно было… - Блядские волшебники. В могиле я видел такое колдунство, я чуть от страха инфаркт не словил! И что это за херня на стенке, а ещё на моей руке? Очередное чьё-то ребячество?? Я как бы не в кошки-мышки сюда играть пришёл! И не в прятки!! - Просто будь рад, что не умер от зубов этих мертвецов. – Сэнфорд, тяжело выдохнув, оттолкнул в сторону тех зомби, что его окружили, а затем перевёл взгляд на пространство за толпой, только больше засуетившись. – А лучше будь благодарен, что таких как мы спасла «какая-то каракуля» … Кстати, а в коридорах, через которые мы пришли, до этого было также темно? - Тоже заметил? Тьма всё больше и больше обволакивала купол. Нечисть, находившаяся до этого на свету, стала медленно оборачиваться на источник распространяющейся тени, затем замерев на месте и устремив свой тупой взгляд куда-то в пустоту, словно бы пытаясь своими слепыми глазами в последний раз что-то увидеть. Действия всех трупов стали медлительными и слаженными, объединяясь в какой-то неясный единый разум, пусть и считается, что у нечисти такового нет. Постепенно их головы задирались всё выше, будто бы наблюдая за возвышением чего-то манящего, чего-то святого для них, однако Сэнфорд и Деймос не могли ничего заметить, сколько бы не вглядывались. Люди, до этого ликовавшие и срывающие итак хриплые голоса, теперь в страхе бежали от краёв вершин, прячась под обломками крыши. Сомнения чужаков сразу же сменились осознанием и таким же страхом, когда тьму осветили несколько взлетающих в воздух чего-то белого и слепящего, напоминающего молнию, но настоящую форму которого было невозможно различить из-за яркого, поистине убийственного, света. Его лучи, совсем как «божья кара», прорезали тьму. Свет был настолько ярким, что смотреть на него поначалу было до смерти больно, будто он выжигает не просто глаза, но и кожу лица, рук, плоть тела. А кому-то просмотр такого страшно прекрасного явления действительно приносило мучения, унося гнилую оболочку прочь из-под блеска лучей. Нечисть, стоящая прямо под падающим на землю ослепляющим светом, начинала изливаться кровью, испуганно разрывая горло своим криком. Мгновенно помещение заполнилось протяжными скрипящими рёвами агонии тающих под лучами трупов, оставляющих после себя лишь остатки красоты былой – миловидные крошечные цветы чистого белого цвета, залитые гнилой, но всё ещё кипящей и тёмной, кровью. Наблюдающие за происходящим Сэнфорд и Деймос, не успевшие ещё до конца отойти от прошлого события, теперь и вовсе были лишены возможности здраво реагировать и говорить. На их глазах за считанные минуты расплавились орды мертвецов, а у ног чужеземцев остались окровавленные белые лепестки, разлетающиеся по всей земле под куполом. Ошеломлённо глядя куда-то вглубь тающих образов, Деймос вдруг заметил в другом конце купола фигуру, которая из всей толпы находилась в тени, выжидая. Чем больше растворялось нечисти, тем больше виднелся этот силуэт, выходя из тьмы и сразу же озаряясь слепящим белым светом. Затихающие крики давали возможность услышать бархатный смех, который, будто перебивая умирающие голоса тающих тел, становился лишь громче. Вскоре до ушей чужаков донёсся знакомый стук каблуков по бетону, а также размеренные медленные аплодисменты. Как только растаял последний мертвец, вышедший в центр купола силуэт поймал падающий завершающий цветок. Почти иссякший белый свет бликом отражался от железной маски на этом короле драмы, а также освещал его извивающуюся, как огонёк, бордовую шевелюру. Свечение прекратилось, а тьма в углах рассеялась также быстро, как и появилась. Наступили прежний покой и тишина. И тут же показался знакомый образ, устремивший взгляд на Сэнфорда и Деймоса, которые вдруг пришли в себя, отчего их лица были искривлены в крайнем недовольстве. Ликующий же король подобных представлений только с издёвкой смотрел в ответ, тихо хихикая над их серьёзными лицами. - Выступление было поистине интересным; сам себя не похвалишь – и никто не похвалит… - Ты!.. Мы тут!.. - Ты только что довёл Деймоса до кризиса. А меня до микроинсульта, образно говоря. - Это не мои проблемы, что вы лезете туда, где вам не рады, - стоящий посреди кровавых озёр образ задержал свою речь, поправляя бантик-бабочку, выглядящую чуть больше обычных и непривычно остро, - и вообще, лучше скажите спасибо, что я не дал здешним законам убить вас. - Так это ты?! – Деймос хотел было подойти ближе, но его остановила рука стоящего рядом Сэнфорда. – Так это, блять, ты это всё?! - О-о, Божечки мои, какой кошмар: ваш знакомый-идиот по имени Трикстер, оказывается, всё это время умел ставить руны, а вы и не знали, о не-е-т, как же так! - Да ты, клоун, блять!.. - Ну, у нас, по крайней мере, не было и повода так полагать. – Встрял в диалог Сэнфорд, пытаясь перебить своего разгневанного друга. - При нас ты подобным ещё ни разу не пользовался, но сейчас я могу только удивиться эффекту… Впрочем, тогда это некоторое объясняет. - Удивляйся, сколько хочешь, моим познаниям во всей этой религиозной бредятине, но только своего карманного пьяницу усмири и скажи-ка: что вы забыли в руинах посреди Варфоломеевской ночи? Жизнь наскучила? - Ублюдок, какой ещё карманный!.. - Нет, в жизни нам, как раз-таки, ещё есть что повидать… – Сэнфорд снял свою бандану, скрутил и заткнул ей рот Деймоса, чтобы тот перестал острить в диалоге и надоедать. - А пришли мы сюда по просьбе кое-какого человека, так что ты нас тоже послушай. - Хм-м, а если я не хочу? - Хэнка не будет дома всю эту ночь: отправляется на миссию посреди грозы. Он нас попросил найти тебя и отвести к нему домой, чтобы ты не блуждал под ливнем. - Меня?.. – Трикстер засомневался, незаметно переведя взгляд в пол. – Зачем это? - Я вроде сказал: «чтобы ты не блуждал под ливнем». - Нет, я тут не совсем это имею в виду… - Слушай, я всё равно не понимаю ни вас, ни ваших отношений, ни ваших проблем. Просто идём за нами и уже дома поговорим. - Да? Ну уж нет! Мне и здесь прекрасно сидится, и вообще, никуда я с вами идти не- - Так и передам. - Ладно-ладно, всё, не надо передавать! – Наконец, стоящий посреди помещения двинулся вперёд к чужакам перед ним. – Хорошо, так и быть, я пойду. - Вот мы все и договорились. Подождём, когда Деймос успокоится, и выдвигаемся домой. - Я фпокоен, - приглушённо послышалось рядом, - бфыл бы ефё фпокойнее, ефли бы тфы вытафил эту твяпку у меня иво ртфа. - Хорошо, я тебя понял._____________________
Я не понимаю. Каждая моя попытка удара встречается спокойствием. А всё потому, что этот некий человек в белом капюшоне и птичьей маске что-то бормочет всем этим людям. И кажется, будто после его слов эти люди больше меня не боятся. Из-за этого всё это напоминает какой-то очень странный и подозрительный религиозный обряд, но я не понимаю, что всё это значит. Весь этот религиозный фанатизм, белые накидки и красные «кресты», выведенные на шее в виде странного символа... Мне не нравится это. Кто-то даже встречает меня со словами благодарности, называя меня каким-то… предвестником? По крайней мере, мне кажется, что это верное значение того, что они проговаривают. Я плохо различаю какие-либо окраски в чужих словах, но, кажется, это всё же не сарказм. Не знаю, сколько человек было здесь. Но убил я точно меньше того количества, что было. Остальные же пытались бежать, но тоже отчего-то погибли. В тех, которые бежали, остались дротики. И ещё кое-что… Этот человек в птичьей маске всё ещё жив. И он, кажется, совсем не хочет умирать, подшучивает надо мной. На его поясе прикреплён пистолет, специально сделанный под выпускание дротиков. Вижу, что у него есть ещё попытки выстрелить, но в меня он даже не пытается нацелиться. Почему? Обычно те, кто стоят рядом со мной, не являясь моим союзником, стараются как-то защититься или напасть. А этот человек просто смеётся. Смеётся и расхаживает вокруг меня, иногда даже подбираясь ближе. Поведение сильно похоже на поведение клоуна, но всё же есть несколько отличий. Клоун бы хоть что-нибудь сказал и начал действовать. Здесь же складывается ощущение, будто меня изучают. Пристально и долго. Даже когда я пытаюсь его убить. И все мои атаки… будто впустую. Что происходит?.._____________________
Усталые шаги по темнеющим лужам. Пространство вокруг словно окутывалось в странную облачную виньетку грозовых туч, обрамляющих высотные здания, бледнеющие где-то вдали, в центре города. Пока ход не прекращался, всё бушевал ливень, докучая молчаливым странствующим искателям, возвращающимся домой. Знакомая дорога из-за тьмы скопившихся облаков и отсутствия хотя бы даже блёклого света сломанных фонарей казалась совершенно чужой и довольно пугающей. Любой другой человек обошёл бы это место стороной, не желая даже видеть тех тёмных переулков, куда следует идти каким-то троим силуэтам. А фигуры эти молчат; молчат, да и говорить особо не о чем: на погоду у каждого мнение расходится, насчёт тьмы улиц – тоже, а про последующие и прошлые события язык не поворачивается что-либо сказать – страшно. Идущий позади человек – или даже не человек, никто точно не уверен – особо никогда не внушал доверия, особенно, когда чрезмерно молчалив. Так что в такой особенно мерзкий день все друг друга слегка побаивались – не дай бог кто-нибудь что-нибудь не то поднимет, отчего всколыхнётся целый материк воспоминаний, подёрнувший и мантию действий, и ядро чувств. Тем более в такую странно драматичную погоду, под которую, вроде бы, не грех вытащить всех скелетов из шкафа… И вот все трое подходят к порогу, к той заветной двери, различимой среди тьмы одной только малой вещицей, сразу бросившейся в глаза прибывшим гостям. Индикатор замка на двери, что горит ярким неоновым светом двух разных цветов, опираясь на то, в каком положении дверь. И отражался от мокрой поверхности зелёный свет – дверь не заперта совершенно и слегка приоткрыта – потяни на себя, даже не опуская ручку, и спокойно проходи внутрь. - Вот кому реально своего дома не жаль – заходи, кто хочет, проходи, не стесняйся! - Думаешь, кому-либо есть дело до его дома в такую погоду? Логично, что кроме нас – никому, маленький пьяница. - Дверь запирается на замок, как только один из владельцев дома закрывает дверь снаружи, а, значит, раз дверь не заперта, то внутри вообще никого нет. - Так ты у нас умный, я так понимаю? – Стоящий до этого позади Трикстер уже более уверенными шагами прошёл ближе к двери, надменно поглядывая на своих собеседников. - Раз так, ладно, но, может, в таком случае, твой туповатый курильщик ответит мне, почему исключается возможность нахождения в помещении второго жильца? - Сколько ещё ты мне прозвищ придумаешь, а? У тебя какая-то скрытая страсть к такому, или что??- - Я исключил этот вариант только из того, что Хэнк Доку не доверяет. Он не стал бы давать ему возможность нас впустить, а поэтому оставил дверь открытой, чтобы мы сами зашли. - Да и если бы Док и был в доме, он бы давно запер дверь! – Продолжил Деймос, наконец перестав язвить на каждую провокацию. - Да и свет, может быть, был бы включен, хотя, тут уже сомнительно… - Ясно, суть вашего хода мыслей мне ясна, можете не дополнять. Не желая слушать ничего более, раздражённый и раздражительный собеседник-потеряшка совершенно бесцеремонно вошёл в дом, раскрыв дверь так, что она громко хлопнула об стену, распустив небольшое эхо. Совершенно не дожидаясь ещё двух гостей, он прошёл вглубь помещения, всё также - абсолютно непринуждённой походкой, пачкая грязной обувью полы и ковры, попутно также стряхивая кровь и воду со своей одежды. Тихие наблюдатели же просто смотрели за этим, никак не осмеливаясь заходить за порог. Они просто молча глядели на то, как найденный ими красноволосый ублюдок спокойно расхаживает по дому. Ну, или же им просто казалось, что его действия были спокойными. Всё же, когда наблюдение за уходящей фигурой начало надоедать, шепнув друг другу краткое «вот же вандал», два друга, наконец, решились пройти в дом. Уже оказавшись ближе к мечущемуся вокруг вандалу, было ясно, что спокойствием здесь и не пахло. Впрочем, пахло больше гнилью, кровью и чем-то жжённым из-за возвращения из недавних дьявольских приключений. Беглый силуэт будто никак не мог унять свои руки. То выпрямит волосы и соберёт в хвост, то вновь всё распустит, то распушит по новой, а затем опять выпрямит, и так по кругу; то возьмёт с заброшенного и запылённого столика какую-нибудь склянку духов, которая мало того, что давно уж как пустеет, так внутри неё ещё и неплохо так уживается целая семья искусственно выращенных пауков Дока, про которых он уж как несколько лет забыл; то просто хрустит костяшками, не зная ни меры, ни степени: хруст исходит такой, будто он и вовсе сломал себе руки. Но сколько бы он не мог найти себе места, ничего не говорил. Просто молча ходил туда и обратно, без какой-либо цели и занятия, словно нервный ждущий очереди человек. А чего же он ждёт на деле? Спросишь – не ответит, переспросишь – уйдёт прочь. По всей видимости, то драматично-романтичное настроение, какое проявилось во время таяния нежити, расплавилось, подобно тем зомби. Наблюдающие данную вакханалию и придумывающие сотни миллионов причин такого поведения, сходились лишь на той идее точно, что он просто разозлился на них из-за одного только Деймоса. Но и тут неправы. Увы, ходящему вокруг да около неугодному гостю не находилось места лишь по той причине, что не может, по обычаям, уложить мысли в кучу, а говорить с идиотами – такая себе идея! Вот и ходит, весь якобы вне себя, хотя на деле просто играет роль бедного больного и ищет внимания глухонемой публики. Хотя, впрочем, и до внимания он брезгует – не всякого захочет в зрители и слушатели, а потому такой «билетик на концерт» надо заслужить. Кто-то получает билетик чисто за своё существование, притом даже без какого-либо намерения этот пропуск получать. Того он заваливает уже своим вниманием, вопросами, опросами, всяческими никому не нужными деталями и прочей бурдой, что придёт ему на ум. На то у него и язык без костей, тем более такой длинный. А вот те, кто действительно хотят послушать байки про взорвавшегося на мине агента, вряд ли даже при сильнейшем желании что-либо услышат. Тем уж более, если эти желающие, по мнению назойливого рассказчика – «полнейшие идиоты, зато какие идиоты»! Так что в такой не совсем прекрасный день, не совсем прекрасный час, в совершенно неудобное для всех время и в совершенно неуютном месте он решается дать своим потенциальным вопрошателям шанс на искупление. Только вот, по обычаю, сам не знает, в чём этот шанс проявляется, и чем же его должны впечатлить, чтобы этот шанс окупился. На самом же деле он просто отрицает тот факт, что пока что просто набивает себе цену через драматичные нервозные приступы. Как только его ещё хотя бы пару раз спросят, он сразу же, как миленький, всё расскажет. А пока король драмы всё ждёт и ждёт, когда его решатся вновь послушать, на кухне сидят эти самые слушатели и тоже ждут, когда же данная эпопея завершится. Они уже устали гадать насчёт того, зачем этот идиот ходит кругами, а потому решили забить на свои размышления, завершив всё коронным «да он клоун просто». У них в голове есть ещё кое-какие вопросы насчёт рыжего гостя, а начать диалог на эту тему с сумасшедшим маньяком, который при неудачной шутеечке не станет сдерживаться и просто убьёт юмориста… звучит угрожающе. - Знаешь, мне не нравится это его поведение… - А, по-моему, обычное представление, какое и всегда было, только сейчас немного затянувшееся, разве нет? - Да ну нет же, тут что-то больше, чем просто клоунская выходка… - Хочешь – сам и спрашивай, а я не собираюсь – мне не нужны ни лишние конечности, ни отсутствие нынешних. - Господи, Боже ты мой, Деймос, прекращай уже. Ну было только один раз, что вы перебрали, и тебе подобным пригрозили, ну всего один чёртов раз, а тебя это прямо в асфальт вкатало. - А ты бы побыл на моём месте, когда в тебя прилетело три ножа просто «по приколу»!!«По приколу»!!! Я, между прочим, чуть не сдох раньше времени!! - Ты и до этого пару раз чуть не сдыхал раньше времени, да и продолжаешь это делать. - Ну, это я, а это грёбаный клоун! - Невелика разница между вами обоими. - Эй!! Ты меня не сравнивай с мертвецом – между прочим, я ещё живее всех живых и- кхм, боже- - И выкуриваешь пачку сигарет за 2-3 дня, запивая спиртным… Деймос, когда ж ты уже завяжешь с этим? - …Кхем, так вот, я хотел сказать, что ещё меня не боится другая машина для убийств и не избегает любых моих звуков! - Между прочим, я всё слышу. В дверном проёме входа на кухню показался знакомый, до жалости тощий, силуэт, уже не такой активный, как ещё пару минут назад. Скорее резко напротив: усталой походкой он направился к столу, за которым сидели уже два других гостя, а на гладкой поверхности стояла неоткрытая бутылка какого-то первого попавшегося спиртного и пепельница, уже почти полная. Только что перебивший диалог вроде бы уже собирался присесть, но, опершись о стол, только смотрел на пустые стаканы и на ещё закрытый, как оказалось, ром. - Э-э… А ты, ну, как бы, как долго слушаешь?.. - А тебе какая разница, полудурок? Главное, что я ещё пока что не глухой. Параллельно своим словам, «краснословец», на этот раз в более резкой манере действий, всё же сдвинулся с места и взялся за «никому итак не нужную» бутылку рома, которую без каких-либо затруднений открыл. Всё-таки, больше удивляло не то, что он смог вот так спокойно вырвать туго засевшую крышку, а то, что он вообще за что-то такое крепкое взялся. И ладно, если бы он из доброты душевной открыл это сидящим за столом мнимым собеседникам – напротив, он, совершенно эгоистично, отобрал у одного из них стакан и полностью наполнил его спиртным, до краёв, немного даже пролив. При этом налил только себе, после этого громко стукнув бутылкой по столу и, наконец, уселся на стул. Поведение опять было словно «напоказ», но теперь оно таковым не являлось. И это чувствовалось. - А не многовато тебе одному? Кнопочка «помощь друга» у тебя отсутствует? - А у меня они есть? Ты что-ли? И комнату разразил резкий смех, то ли злобный, то ли просто насмешливый. Слегка откинувшись назад и пошатнувши стул, на котором и сидел вечно смеющийся мим, он снова, уже через минуту, согнулся в три погибели над столом и своим заполненным стаканом, который от тряски стола вновь стал выплёскивать содержимое. В то время тот, кто налил себе это спиртное, только посмеивался, но теперь уже слегка, с малой грустной ноткой, а вскоре просто сидел в тишине, уставившись на глянцевую поверхность стола. - Я имел в виду образно, не как друга, а собутыльника. - Больно ты мне сейчас нужен, хоть как друг, хоть как собутыльник. Грубый голос всё затихал, пока говорящий всё же стал выпрямляться, поднимая свой стакан. Но пить никак не собирался, а только смотрел то на переливающееся под лучами света люстры содержимое, то проводил пальцем по краям. Словом, просто игрался с воздухом, опять же выжидая какого-то нужного момента. А такого случая никак не наступало: собеседники молчат и не решаются, а сам клоун говорить первым не хочет. Опять тишина. - Да ну ладно, чего вы сразу такие тихушные? – Он вскинул в воздух одну свободную руку, вновь слегка наклонившись назад, на этот раз уже якобы обиженно. – Я же так совсем здесь от скуки завяну, развеселите меня что-ли, раз уж за моей спиной начали это делать! И всё-таки, замученный стакан спиртного прислонили к губам, слегка приподняв маску. Содержимое всё уходило и уходило, малыми глотками, но довольно быстрыми, чтобы почувствовать горечь на языке и огонёк в глотке, который теперь больше был сравним с сожжением изнутри, в дополнении к какому-то нарастающему внутри чувству стыда. Но лицо никак не кривилось, хоть и за маской это было плохо различимо. А руки начинали подрагивать и не слушаться своего нервного хозяина. Как бы «спокойно» он не выглядел. Сэнфорд, до этого в принципе молчаливый, вдруг заинтересованно засмотрелся на недовольного пришедшего за стол гостя. На его нахмуренном лице появлялось явное желание выразить что-то на словах, поинтересоваться и задать какой-то вопрос. - То есть, по-твоему, то, что мы критикуем тебя, пока ты не слышишь – это что-то…весёлое? - Ого, а я уж думал, что-ты-то совсем говорить разучился! – Поставив стакан на стол и скрестив руки на груди, Трикстер продолжил свою череду желчи. – Да, меня веселит, как люди открыто говорят о неприязни и ненависти ко мне, для меня это как сладость для ушей. Стоило бы уже давно это понять. - Хм… - А тебе нормально чистый ром пить без малейшего прищура, я так понимаю? – Резко ворвался посреди диалога назойливый Деймос, никак не успокаиваясь. - Ты, видимо, просто чисто ради шарма только что-то лёгкое пил, а щас решил показать, что там не только ликёр тебе зайдёт? - Абсолютно нормально. Знаешь ли, человеческое тело куда горче бывает, если пропитано тем же спиртом, каким играемся мы. А я, напомню, человека в день полностью съедаю, вне зависимости от его здоровья, состояния, и прочего. Утолить голод важнее вкуса. - Фу, блять, господи… После неудовлетворительных вопросов и таких же на них ответов, опять нависло тяжёлое безмолвие. Долгое и муторное. А спросить особо и не о чём – что-то стыдно, что-то слишком резко, а что-то лучше и вовсе не говорить. А что тогда остаётся? Только показывать своим слушателям, что им дозволено спрашивать любую несуразную бурду, какую придумают. - Я так и не услышал продолжения той весёлой темы, на которой вы закончили разговор до моего встревания в вашу прекрасную и без меня беседу. Эх, а мне казалось, что у вас есть, что сказать… - Вообще, у нас, и вправду, есть кое-что, просто… - Просто что? Боитесь меня? – Разочарованный и развеселённый одновременно гость вновь взялся за стакан, ещё наполовину полный. – Уж не думал, что я настолько страшный, ха! - Если бы не был таким страшным, тебя бы не боялась до тряски настоящая машина для убийств, всячески избегая с тобой контакт, пусть вы и были до этого близки. Внезапные резкие слова, вышедшие с уст Деймоса с особой серьёзностью, как-то ему несвойственной, заставили подавиться ромом слушателя, только начавшего пить. И пока он откашливался, между двумя оставшимися собеседниками завязался молчаливый разговор, больше похожий на игру жестами. - Кажется мне, ты слишком резко это начал… - Он сам попросил! Я что, виноват что-ли? - Ну, просто я пытался как-то плавно подвести, а ты прямо-таки с плеча рубишь… - Зато честно! И быстро – ну, сам посуди, он сам того захотел. - И всё равно как-то плохо получилось… Даже обмен жестами прервался резким глубоким вдохом наконец откашлявшегося Трикстера, а также вновь продолжившимися уже не такими сильными кашлями, сквозь которые могли вырываться быстрый мат и «да сколько можно». - Мы как раз и…как бы сказать… насчёт этого спросить и хотели, ну, только не так резко, конечно. - Только не давись больше из-за моих фраз, иначе как мы тебя поднимать потом будем из мёртвых? - Заткнитесь оба. Как только кашель и вовсе прекратился, никто не продолжал говорить. Вместо этого каждый смотрел и изучал - кто кого. Вопрошающие только украдкой поглядывали то друг на друга, то на согнувшегося и склонившегося над столом, не осмеливаясь говорить и даже взглянуть на него, хотя интерес желал рвать и метать. Взглянув всего лишь на пару секунд, было нетрудно заметить, как заткнувшийся и заткнувший остальных трясётся. Как его ладони дрожат, сжимая друг друга до еле слышного хруста костяшек. Как он сам еле держится. Но сколько бы жалко он не выглядел, слёз не появлялось – по крайней мере, об этом свидетельствовало всё то же вновь пропавшее дыхание и отсутствие всхлипов. Только сухая дрожь, скорее похожая на рефлекторный ответ. - Он рассказал вам всё, верно? - Эй, ты чего это, мы же вроде не- - Он не сдержался, да? – Голос дрожал вместе с остальным телом, а голова лишь слегка поднялась во время речи. – Не зря же эта тема начинается снова и снова, как только у меня выходит это забыть. - О чём ты? – Сэнфорд чуть согнулся вслед за собеседником, говоря чуть тише обычного. – Нам никто ничего не рассказывал, с чего ты взял? - Вот именно. – Деймос же, напротив, неуважительно и горделиво выпрямился, чуть задирая голову и закрывая глаза. – Ха, будто бы нам вообще кто-то захотел что-то рассказывать! Мы к тебе и обращаемся, потому что тот же Хэнк ничего нам говорить не хочет, а только прогоняет нас прочь. Ну, точнее меня, мне же больше всех надо. - Деймос, ты серьёзно ходил к нему его расспрашивать, даже не сказав мне?.. - А что я ещё должен был делать? Сидеть на жопе ровно, сгорая от интереса к тому, что наш «не от мира сего» товарищ шугается чуть ли не каждого живущего в своём собственном доме? - Ты мог хотя бы мне сказать… - Ага, и ты бы сказал мне излюбленное «оставь его в покое»? Именно поэтому я тебе ничего и не говорил! - И именно потому, что ты не оставил его в покое, он тебе ничего не рассказал. - И я вам, двум ублюдкам, тоже ничего не расскажу. Снова тишина. Тряска рук теперь разозлившегося Трикстера только усилилась, из-за чего пришлось сжать свои волосы, закрывающие лицо. Получившаяся картина выглядела на удивление угрожающе. Ещё срыва не хватало. - Хотите знать?.. Прямо сгораете от интереса настолько, что уже и не страшит всё остальное? Впрочем, я могу слегка всё подогреть, поджигая подол вашей одежды. - Пожалуйста, давай сейчас успокоимся и не будем всё доводить до абсурда?.. Никто никого сжигать не будет, мы ведь тут не инквизиторы… - Да ладно тебе, Сэнфорд, пусть поиграется с огоньком чуть побольше. Ему, судя по всему, это нравится. - Завались, гнида. Кому здесь это, блять, нравится, так это тебе. Если бы ты только знал, каково это обжигать невиновного человека одним своим прикосновением, ты бы предпочёл сам сгореть прямо сейчас. - Будто бы ты подобное ощущал. А хотя, раз говоришь, значит, точно такое было. Очень жалко, очень жалко… - Найдёшь ведь, как подкрасться к моим срывам. Только действуешь мне на нервы. - В чём дело, бедный трясущийся мим? – Деймос, в приливе уверенности, даже привстал с места. - Не получается построить вокруг себя невидимые стенки, чтобы маленький пьяница не пытался иголочкой взорвать твои улетающие шарики?«Или же ты сам хочешь, чтобы мы послушали тебя?»
Совесть и гордыня давят. Они не дают рассказать всего того, что требуют, но также сильно вынуждают выложить все свои переживания в красивой композиции собственного нервного срыва. И, действительно, как бы сильно не хотелось построить вокруг себя стены и не отвечать на все те любопытные вопросы, заданные небрежно и слишком противно, всё равно давит совесть. «Расскажи, в чём ты грешен, расскажи, до чего ты падок, покажи, как низко ты пал, тебе должно быть стыдно». Стыдно в первую очередь перед самим собой и перед тем, кого он ранил, до той крайней степени – такого больного самовоспламенения в груди. - Да я лучше умру прямо сейчас, чем стану рассказывать вам о своих грешках. - Просто признай, что тебе слабо, вот и всё. Чего церемониться-то? - Деймос. - Да что не так?! - Ты уже и меня раздражаешь. Угомонись. - Сэнфорд, и ты туда же! Ну разве не видно, что этот идиот просто как всегда строит из себя невинного? Просто королева драмы! - Так, полагаю, бедный маленький пьяница уже забыл про свои собственные ручьи слёз из-за своего мёртвого братца? – Голос Трикстера стал уверенней, громче и надменней, будто у актёра театра, вновь играющего свою любимую роль. - Кстати говоря, он передавал тебе большой привет с того света, не желаешь послать ему письмецо, как самый хороший и ответственный родственничек? Или, блять, совесть не позволяет? Сразу же послышался смех, сначала просто дрожащий от не прекращающегося припадка агрессии, приближающегося к грани истеричного и ненормального, а затем и вовсе искажающийся так, словно сгорела и растаяла воспроизводящаяся плёнка. Лица слушателей тоже скривились в совсем другие выражения – страх и отвращение. Деймос в немом шоке глядел на умирающего от смеха мима, а его уголки его губ из надменной улыбки опустились в разочарование и обиду, окрашенную злобой на подобные выражения. Оказывается, не только он умеет играть на нервах, и не только ему одному подобное дозволено, оттого и молчит, удивляясь такому внезапному «тузу». И вновь опало затишье. Перед очередной бурей. Как всегда, никакой диалог в этом доме не остаётся без ссоры. Чёртова традиция. - Ну чтож… Я так понимаю, теперь точно мы не сможем нормально поговорить, когда каждый друг друга ножом по сердцу ударил?.. - Ну почему же! Хоть и у меня до ужаса трясутся руки, и мой голос уже тоже начинает потихоньку искажаться, но я всё ещё могу рассказать, почему же я позволяю своим гадким ручонкам кого-то жечь! – Взгляд его через маску казался уже совершенно ненормальным, когда он, уставившись на свои руки, совершенно не сводил с них взгляд, к тому же, ещё проговаривая всё с такой интонацией, будто бы дрожь и тяжесть в груди вовсе и не появлялись. – Вам же настолько это важно знать, что смогли довести меня до белого каления, а? Долгие попытки строить вокруг себя стены только разочаровали мима. И он начал подумывать о том, что куда эффективней было бы пойти в нападение, чем защищаться. Ведь расширение границ своего маленького личного государства – всегда хорошо. «Хотите правды? Будет вам красивая правда, но только разгадать её смогу лишь я один, сидя за своими драгоценными ограждениями». И он начал свой завуалированный рассказ, будто пересказывая сюжет какой-то трагической пьесы. - Просто… представьте, каково это - иметь доступ к чему-то болезненно запретному, при этом не имея ни капли угрызений совести? Это даже… нельзя сравнить со знаменитым запретным плодом и теми, кто его вкусил: это куда лучше. Ведь мой случай был особенным: тот запрет, который я бережно хранил, будто всей своей наружностью говорил мне: «я весь твой», и со временем та раскалённая его поверхность меня не жгла. Только я был тем, на кого не пало клеймо запрета на тот момент, только я был тем, кто мог бы распорядиться сохранением чего-то настолько хрупкого. - И чего же в этом хорошего? Это большая ответственность, смысл её на себя накладывать? - А дело в том, что понял я это только тогда, когда уже было поздно. – Он сложил руки на стол и положил на них свой подбородок, затем одной из них выводя будто какие-то рисунки на столе. - А если точнее? - …То клеймо, которое казалось несуществующим на моей будто бы чистой душеньке, на самом деле уже издавна очерняло моё нутро, и поэтому, когда на поверхности появилась мелкая трещинка, я просто вдребезги разбил тот хрупкий запретный мрамор, не устояв перед соблазном вновь что-то разрушить. А он, в свою очередь, обратился в обжигающую лаву, сжигая теперь лишь самого себя, ведь я был уже слишком далеко. А в меня врезался только режущий его кусочек, всё того же застывшего мрамора, который я уже никогда не смогу вытащить. Закончив свой монолог, скорее походящий на убогий кроссворд, смешанный с загадкой, мим немного посидел в ожидании ответа на немое «есть ли вопросы?», а затем, через секунд двадцать, не заметив никакой реакции, резко поднялся с места. Задев и свалив на пол свой стакан, тем самым разбив его, драматизирующий рассказчик стал медленными шажками направляться к выходу из кухни. Теперь, когда он «сделал своё дело», он не видел смысла продолжать выступление и закончил разговор лёгким движением руки и громким звоном бьющегося стекла. В своём репертуаре: удаляясь, обязательно что-то да сломает, о чём он и говорил в своих речах, которые пытался сделать не такими запутанными, но и нелёгкими для понимания. Главное, что он выговорился, а каким образом он это сделал – уже вторично. Как и продолжение более не актуальной беседы. - Эй-эй! Куда это ты собрался? Уходящий за порожек кухни мим не отвечал и даже не оборачивался. Мало того, тишина, которую он теперь желал слышать вслед за своим собственным молчанием, действительно объявлялась, и её не прерывали даже шаги самого Трикстера. Его походка уже давно приобрела в себе такое отличительное качество мягкости. Ведь, как-никак, во время ходьбы по старым кабелям, натянутым в руинах комплексов на высоте семиэтажного здания, требуется аккуратность. Обладатель такой походки обычно всегда будто ходит по очень тонкому льду с острыми гранями. Под стать ему. - Кажется, это был намёк на окончание разговора. - Выговорился и ушёл, толком ничего не объяснив? Точнее, извиняюсь, какими-то чёртовыми загадками? - Ты будто бы его впервые слышишь. Было понятно, что если его выводить на рассказ, то он сорвётся, «лишь бы отделаться». - Опять я, по-твоему, виноват?! Он с самого начала ничего не хотел говорить, я только поторопил и вынудил! - Он с самого начала хотел нам что-то сказать. Просто не знал как. Если бы было иначе, он бы не стал заканчивать разговор сразу же после своего монолога. - А-а… Ну… - Поздравляю, теперь мы точно из него ничего не вытянем. Даже слово. В течение пары часов – точно. Он явно не хочет больше иметь дело с дурачками. - И мы… реально будем теперь всю оставшуюся ночь просто молчать? Так и со скуки помереть можно. - Давай просто пойдём спать и всё. Не будем тревожить его тишину, пусть ходит по тёмным коридорам и наслаждается хорошей компанией. - Это ещё какой? - Отражением в зеркале и одиночеством.