Маргарита. До и после Мастера

Маргарита выдыхает, пошатнувшись. Она, наконец, в полной мере ощущает свалившиеся на нее боль и усталость. Кто-то берет ее под руки и усаживает на диван. Она чувствует прикосновение шерстистых лап к ногам, а затем с них исчезают туфли, больше похожие на орудия пыток. Марго старается не смотреть на ноги. Знает, что там, скорее всего, кровавое месиво, которое, заживая, оставит за собой безобразные шрамы. С головы исчезает венец, и, хоть по лицу у Маргариты и течет кровь, но ее, наконец, перестает терзать головная боль. А снятое с груди ожерелье позволяет вздохнуть свободно, без давящей тяжести. У нее все болит, но она чувствует себя чуть ли не самым счастливым человеком, потому что это мучение кончилось. — Гелла, накрой на стол. Бегемот, Фагот, помогите ей, — велит Воланд и протягивает Маргарите чашу с мазью. — Используйте это, и не останется и следа. Когда они с Маргаритой остаются одни, он садится рядом с женщиной и, чуть зачерпнув мазь, касается ее лба. — Б.благодарю, — заплетающимся языком произносит Маргарита, зачерпывая пальцами мазь, пахнущую болотом. Руки у нее дрожат от усталости, поэтому для того, чтобы попасть по кровоподтеку у виска, приходится приложить усилие. В конце концов, она перестает себя мучить и переключается на ссадины на груди, оставленные врезавшейся в кожу цепью — туда дотянуться оказывается намного легче. — Не утруждайтесь, мессир. Я справлюсь. — Я не сомневаюсь, что справитесь, — отвечает он, занимаясь ранами на ее лице. — Почему устроено так, что гости приходят на бал часами, но покидают его в одно мгновение? — интересуется Марго, чтобы занять образовавшуюся тишину. Этот вопрос можно было отнести ко всему балу. У нее в голове пронеслась совсем уж вульгарная ассоциация с процессом коитуса, где все тоже начинается медленно и идет по нарастающей, чтобы в какой-то момент кончиться за несколько секунд. Может, это как раз дань первым балам, представлявшим собой оргии? Вслух ведьма таких мыслей, разумеется, не высказывает, но они не остаются незамеченными. — Если бы они пришли все вместе, смогли бы они получить ваше внимание? — спрашивает Воланд и тут же отвечает на свой вопрос. — Разумеется, нет. Они разорвали бы вас на клочки, стараясь прикоснуться. — Оу, — удивляется Маргарита, снова запуская пальцы в мазь и подтягивая к груди одно колено, чтобы дотянуться до окровавленной ступни. Первые несколько секунд мазь жжет почти нестерпимо, но затем настает облегчение. — Если подумать, это действительно очевидно. — Повернитесь ко мне спиной и уберите волосы, — велит Воланд, зачерпывая мазь. Сзади на шее у Марго оказывается красный, слегка кровоточащий след, который он осторожно, явно со знанием дела, обрабатывает. — Но то, о чем вы подумали… Весьма интересная теория, надо признаться. Марго вздрагивает не столько от прикосновения мази к коже, сколько от этих слов. — Копаться в чужой голове неприлично, — бормочет она недовольно, радуясь, что мужчина не видит ее лица — она почти уверена, что покраснела от смущения. — Уж простите, но вы думали слишком громко, — хмыкает он. — В следующий раз я непременно озвучу вашу теорию, если королева поинтересуется. — Но это ведь не будет правдой. Меня вполне устроил полученный ответ. Он обоснован и логичен. — Маргарита Николаевна, мало вероятно, что кто-то об этом ещё спросит, — голос мессира звучит почти мягко. — Вас послушать, так ни одна из прошлых хозяек бала ни разу не отличилась любопытством. — Отличались, Донна. Отличались. Но такого вопроса ещё не было. — Значит, вопросы будут и в будущем. Возможно, куда более каверзные. Хотя отвечать, полагаю, все равно никто не обязывает. — Верно. Обычно любопытство удовлетворяют Фагот и Бегемот. Редко — Азазелло. Он вообще стал очень ворчлив. Говорит, что вы его довели. — Нервная работа. Немудрено. Мне бы каждую заново убеждать и заманивать терпения бы не хватило, — она чувствует, как пальцы перемещаются на затылок и осторожно раздвигают пряди с запекшейся на них кровью там, где голову сжимал венец. Потом там оказывается жгуче-охлаждающая целебная мазь. — Да и не каждая из этих женщин стремится по десять раз на день свести счёты с жизнью. — Учитывая то, что сегодня ночью я выполнила свою роль, полагаю, об этом вы можете больше не беспокоиться, мессир. Больше ставить подножки мне не придется. — Вам до сих пор хочется со всем этим покончить? Она жмёт плечами. — Я пока не решила. Знаю только, что больше не вернусь домой. Я достаточно лет приносила себя в жертву. Больше не стану. — Это правильно. Глупо жертвовать собой. Никто этого не оценит. Вспомните Его сына. Он принес себя в жертву ради людей, но те как грешили, так и грешат. Разве они ценят его поступок? — Некоторые — ценят. Думаю, это имеет значение. Но вы, конечно, иного мнения, полагаю? — руки исчезают с ее головы, и Маргарита возвращается в прежнее положение — боком к нему. Прежде чем подтянуть к себе вторую ногу, она тихо повторяет, осмелившись все же поднять взгляд: — Спасибо. Это было не обязательно, но спасибо. — Да, обычно это обязанность Геллы, — кивает Воланд и поднимается. — Как будете готовы, приходите. Марго смотрит ему вслед, пока он не скрывается за дверью. Тут же в комнате становится холоднее, будто температура упала разом на несколько градусов. Маргарита испускает вымученный, усталый вздох и устало проводит рукой по лицу. Она так чертовски вымоталась, так хочется сходить в душ, а потом усесться у печки в подвальчике и смотреть в огонь, но… всего этого нет. Есть только здесь и сейчас. Она напоминает себе, зачем она здесь, и быстро обрабатывает вторую ногу. Нехорошо заставлять себя ждать. Поставив баночку на столике, Маргарита поднимается и идёт в соседнюю комнату. Она отмечает с удивлением, что никто из свиты не сел за стол в ее отсутствие. А Воланд хоть и сел, но не притронулся к еде. Фагот помогает ей занять отведенное место и придвигает ее стул к столу. Она оказывается сидящей между ним и мессиром. Гелла садится так, чтоб оказаться напротив Воланда. Это бросается в глаза. Маргарите почти жаль ее — мессир не проявляет никакого особого внимания к своей служанке. Воланд внимательно оглядывает свою гостью и, сделав, видимо, какой-то вывод, велит Бегемоту наполнить ее стакан. До ее ноздрей доносится запах спирта, но едва ли ее это пугает после кубка теплой крови. Она покорно чокается с мессиром и выпивает, готовая даже к смерти. Дыхание у нее перехватывает. Никогда она не любила крепкие напитки. — Это водка? — спрашивает Маргарита, даже не поморщившись. По телу у нее разливается тепло, как после кубка крови, но уже без огня и ощущения, что ей по силам одолеть все на Свете. — Что вы, — обиженно возражает Бегемот. — Джентльмен никогда не нальет даме водку. Только чистый спирт. — Прошу прощения. Я и правда сказала глупость. Несмотря на проснувшийся волчий голод — она ничего не ела с самого прошлого утра — и на созерцание зрелища, как Бегемот сооружает себе невообразимых размеров и вкусовых сочетаний бутерброд, Маргарите кусок в горло не лезет. Она смотрит на говяжий стейк в своей тарелке и не может найти в себе сил к нему прикоснуться. Перед глазами стоит окровавленное тело барона Майгеля. — Что-то не так, королева Марго? — интересуется Воланд, наблюдая за ней. Она отрывает взгляд от тарелки и заставляет себя посмотреть ему в глаза: — Нет, мессир. Все в полном порядке. Задумалась. Азазелло очень хорошо стреляет. — Спасибо, — довольно усмехается Азазелло. Он вытаскивает пистолет и выпускает несколько пуль в диванную подушечку. Бегемот, довольно щурясь, предлагает поставить ему на голову яблоко, чтобы проверить меткость товарища, при том-то, что они сидят буквально рядом, но Гелла обрывает эту бессмысленную возню. — Оружию не место за столом. — А можете научить меня стрелять? — вдруг спрашивает Маргарита. Коровьев, услышав такую просьбу, кривится: — Помилуйте, Королева. Не пристало особе вашего статуса браться за оружие. На что это вам? — А что, у меня врагов может не быть? — Королева хочет убить критика Латунского, — озвучивает Гелла ее мысли, которые при желании мог прочесть любой из присутствующих. — А ещё я очень не люблю, когда копаются в моей голове, — строго говорит Маргарита. — Ну а зачем самой руки пачкать? — интересуется Бегемот, откладывая в сторону свой бутерброд. — Это дело быстрое и нехитрое. Я вернусь через пару минут, — он, пыхтя, пытается слезть со своего стула, но из-за роста на это уходит больше времени. — Сиди, — велит Воланд, потягивая вино. — Я не разрешал отлучаться. Свита переводит вопросительные взгляды на него. — Вы не желаете, чтобы мы уважили волю Королевы, мессир? — интересуется Коровьев, глядя на него поверх пенсне. — Королева на балу говорила мне, что напрасные жертвы ни к чему. Неужели что-то изменилась, Марго? — вопросительно приподнимает одну бровь Воланд. — Или это другое? — Эта жертва, мессир, не напрасна, — отвечает Маргарита, несколько остыв. — Это справедливая месть, на которую я имею полное право. Но это мое дело, с этим я разберусь сама. — За что же вы будете мстить этому несчастному критику? — Он погубил… — она внезапно хрипит, приходится прочистить горло. — Он погубил одного Мастера. Незаслуженно и жестоко. — Даже так? Что же он сделал? Убил его? — Этот критик раскритиковал роман, который мы… — осекшись, Маргарита поправляет себя. — Который он написал. Ему, держу пари, не хватило ума, чтобы оценить произведение по достоинству, — ее голос становится громче — слишком близко к сердцу она принимает эту обиду. Словно обидели ее саму. — Это его работа. Разве нет? — спрашивает Воланд. — И, возможно, он прав. Пока не увижу — не скажу. Дайте-ка взглянуть. Маргарита вздыхает обреченно и опускает взгляд, сцепив под столом руки. Голос ее звучит тише и становится каким-то безжизненным: — Не могу. Мастер сжег роман в печке, я не смогла его остановить. — Глупости, — возражает Воланд, глядя на женщину сверху вниз, губы его растягиваются в подобии улыбки. — Рукописи не горят. Бегемот, подай сюда роман. Маргарита переводит потерянный взгляд на кота, который, спрыгнув со стула, отходит к камину и прямо из пламени вынимает увесистую рукопись, которую, сделав несколько шагов к столу, почтительно вручает мессиру. Она своими глазами видит обложку, которую подписывала названием самостоятельно буквально несколько месяцев назад — узнает свой почерк. Внутри словно бы что-то восстанавливается, чинится, будто бы срастается давний, мешавший жить перелом. Из глаз у нее сами собой начинают капать слезы. — Всесилен, — шепчет она с благоговением, боясь оторвать от рукописи взгляд, словно та может так же внезапно исчезнуть. — А вы сомневались? — скептически спрашивает Воланд, прежде чем открыть рукопись. Он читает ее с каменным лицом, но в глазах его, как кажется Маргарите, горит самое Адово пламя. Воланд сжимает в руках рукопись и читает с ее куда большей жадностью, чем Марго могла ожидать, но это, пожалуй, даже немного ей льстит. Она хочет протянуть к роману руки, но не решается — Воланд совсем не выглядит так, будто собирается отдать ей эту рукопись. А стоит ей моргнуть, как роман и вовсе исчезает, словно растворившись в воздухе. Радость внутри лопается как воздушный шарик. Нутро снова скручивает холодом, будто кто-то выключил свет. Маргарита оглядывает присутствующих несколько растерянно и вдруг с болью и горечью осознает, что на этом, похоже все. Ее обманули. А она была только рада обманываться. — Уже утро. Пожалуй, мне пора, мессир, — произносит она упавшим голосом. Воланд не произносит ни слова, возвращается к своему вину. И Маргарите ничего не остаётся, кроме как подняться. — Спасибо за гостеприимство, — она удивлена, что голос у нее не дрожит от обиды и не пролитых слез. Марго идёт к двери, зная, что ни о чем не попросит. Она больше не будет унижаться на коленях и просить. Она обходит стол кругом, чтобы добраться до двери. «Найти выход. Выйти к реке. Закончить весь этот фарс…» Она дергает ручку двери и скрывается в темноте. Кромешная тьма пятого измерения ее ослепляет. Марго чувствует себя незрячим котенком, брошенным на произвол судьбы. Она протягивает вперед руку, но пальцы не ловят ничего, кроме пустоты. «Как же мне выйти отсюда? Совсем ничего не вижу…» Когда отчаяние начинает граничить с паникой, кто-то касается ее плеча, и Маргарита, вздрогнув, оборачивается, чтобы наткнуться на высокую мужскую фигуру. Воланд, глядящий на нее все также сверху вниз, выглядит в высшей степени удовлетворенным. — Все правильно, моя донна. Так и надо. Никогда и ничего не просите. Особенно у тех, кто сильнее вас. Сами предложат. И сами все дадут, — произносит он, разглядывая гордую женщину. — И так, Марго, чего вы хотите за то, что сегодня были у меня королевой? Требуйте, моя Донна. Она шумно выдыхает от облегчения — не знает точно даже, по поводу чего конкретно — того, что она не одна в темноте, которой так страшится, или, что она может попросить исполнить ее желание. — Я хочу… — жаркие слова обрываются. Поток скачущих галопом мыслей прерывается воспоминанием о почти детском высоком голосе: «Фрида! Меня зовут Фрида! Спасите, королева!» У Марго внутри что-то рвется от искренней жалости и досады, что она не обладает достаточным эгоизмом, чтобы взять то, что причитается ей по праву. Сглотнув, она упавшим голосом тихо произносит: — Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать платок, которым она удушила своего ребенка. — Что? — Воланд вскидывает брови и на его лице появляется совершенно искренне удивление, с которым он справляется довольно быстро. — Вы понимаете, что у Вас всего ОДНО желание? — Я прекрасно это осознаю, — отвечает она бесцветным, безжизненным голосом. Силы ее покидают, Маргарите приходится слегка опереться на собеседника, чтобы не потерять равновесие, она прикрывает глаза от накатившей слабости. Какая ирония. Полчаса назад говорила, что больше никакого самопожертвования, а теперь тратит желание на постороннюю душу. — Я имела неосторожность подать надежду этому бедному созданию. Мне не будет покоя, если она останется обманутой. Она на меня надеется. — Как глупо, — горько усмехается Воланд. — Милосердие… Порой оно проникает даже в самые узенькие щели. Даже в кромешную тьму… Знаете, Марго, человечество всё-таки не безнадежно. Он так близко, что Маргарита ощущает идущее от его тела волнами тепло. — Так вы сделаете это? — Ни в коем случае, — отвечает он, ведя ладонями вдоль ее хрупкого тела, но при этом не касаясь. И прежде чем Марго успевает испугаться, добавляет: — Вы сделаете это сами. «Давайте, королева, — читается в его взгляде — Разрушьте себе жизнь самостоятельно. Сами!» Марго, неотрывно глядя в его глаза, набирает в легкие воздух и хрипло, но громко зовёт во тьму: — Фрида! Стоит ей позвать несчастную по имени, как до Маргариты доносится запах тлена. И из темноты появляется тощая фигурка, закутанная в черный саван. — Спасите, королева Марго. Маргарита подходит ближе к ней и заглядывает в печальные, полные обиды и боли глаза девушки, к которой мир оказался слишком несправедлив. — Тебя прощают. Тебе больше не будут подавать платок, — слова, звучащие спасением для неприкаянного призрака, гильотиной обрубают ее собственный шанс на счастье. Призрак нарушает возникшую после этих слов тишину. — У вас было всего одно желание, королева Марго, — Фрида достает из-под черной накидки букет невообразимо жёлтых цветов, которые вкладывает в обессиленные руки Маргариты. — Только одно желание. Дух с этими словами рассеивается, будто его и не было. Вместо Фриды Марго теперь видит, словно подсвеченную во мраке, входную дверь квартиры. «Какой тяжелый букет… — думает она, бросив взгляд на стоящего к ней спиной мужчину. — Самое то, чтобы потянуть на дно…» — Благодарю, мессир, — она сама удивляется, откуда в ней силы на то, чтобы голос звучал так твердо, но больше всего на свете ей теперь хочется исчезнуть отсюда. Ноги несут ее к двери. — Прощайте. Маргарита уже почти достигает двери, когда на нее обрушивается окрик. Она оборачивается и видит Воланда, направляющегося в ее сторону. Марго чувствует, как теплые ладони обхватывают ее руки, будто бы пытаясь привлечь ближе. — Не будем наживаться на проступке непрактичного человека в праздничную ночь! Чего вы Хотите? Для себя! Марго смотрит на мужчину очень внимательно, будто боясь, что он исчезнет точно так же, как роман из его рук несколько минут назад. В голове у нее каша из мыслей. Первый порыв — вернуть Мастера. Если бы она не настаивала на публикации, он бы не попал в неприятности. Он исчез по ее вине, ей и вызволять его из беды. И он сможет переписать книгу — хотя от этой мысли Маргарита кривится — ее преследует стойкое ощущение, что это будет уже что-то не то. Что-то ошибочное, бледная копия… А потом она вспоминает длинные, полные тоски ночи, проведенные без него и ночи полнолуния, когда ее переносило к теплому камину и тому, кто набрасывал теплое покрывало на озябшие голые плечи. Кто говорил с ней часы напролет, и чье общество служило утешением, пусть она и думала, что все это были лишь сны. Она почти готова признаться себе, что желает его общества. Но чувство утраты и вины оказывается сильнее. Марго делает шаг, подходя вплотную и, боясь передумать, быстро выдыхает: — Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию же минуту… вернули моего любовника — Мастера. Воланд отшатывается от нее, словно от прокажённой. На лице появляется странное выражение — смесь растерянности, удивления… разочарования. Мужчина взмахивает рукой. Откуда-то из тьмы появляется бледная, худая фигура в полосатой пижаме. Маргарита даже не сразу узнает своего Мастера, а когда узнает, то кидается ему на шею. Он опускает руки ей на талию, но объятие его какое-то неуверенное, будто он обнимает полузнакомую родственницу, которую не может вспомнить. Когда Марго отрывается от любовника, то обнаруживает их обоих в подвальчике — таком, каким она помнила его до пожара. С пыльными книжными полками, печкой и стареньким диваном. Маргариту обуревает такой водоворот эмоций, что она начинает тихо, почти беззвучно плакать.