Маргарита. До и после Мастера

Закончив набирать предпоследнюю главу заказанной ей копии рукописи, Маргарита отодвигается от пишущей машинки и откидывается на спинку стула. Не помогло. Спина совсем затекла от напряжения. Маргарита отходит к балкончику и закуривает. Не то чтобы ей так сильно нужны деньги, но… Проедать то, что есть, ей не хочется. Она достаёт из кармана оставленный с год назад изумрудный перстень. Продать или выкинуть это проклятое украшение у нее рука отчего-то так и не поднимается, но зато теперь она поставила себе цель вернуть этот дар дарителю — тем более что после того, что она сделает, у него больше никогда не возникнет ни малейшего желания одарить ее хоть чем-то, кроме как, возможно, парочки проклятий. Да, мысль о том, что произойдет сегодня ночью, вызывает у Маргариты злорадную улыбку. Она, наконец, отомстит. И ей не страшно даже при мысли, что это может оказаться ее последняя в жизни месть и последняя ночь. Пусть даже так. Она уйдет, но уйдет на своих условиях. Пусть наказывает. В сущности, какая ей разница? Адские муки? Пламя, обжигающее так, словно ты все ещё в человеческом теле? Едва ли это может сравниться с адом внутри нее самой. Он набирается сил. Она это чувствует. Не хочет, но все равно ощущает этот странный зов крови, волнующий ее уже с неделю, начиная с вальпургиевой ночи. И он где-то очень рядом. Марго и это тоже ощущает. Возможно, даже в этом городе. Забавное совпадение. Хотя совпадение ли это? Нет, не стоит верить в случайности. Их не бывает. Неужели, в этот раз он решил выбрать француженку? А может немку? Или англичанку? Нет, она не уверена. Да и какая, собственно, разница? Либо Марго сделает, что задумала и умрет, либо умрет на пути к задуманному. Других вариантов нет. И страха тоже нет. И всё-таки в глубине души она испытывает нечто очень похожее на ревность. Странную, несколько извращенную ревность к новой королеве. Обида за внимание, которое он окажет другой. Сейчас, уже смирившись со своим будущим, Марго не боится быть откровенной сама с собой. Была год назад какая-то искра. Искра, которую она предпочла проигнорировать, озаботившись судьбой Мастера. Но сейчас это было уже неважно. Теперь она ненавидит его, и это чувство пересиливает любое другое. Теперь она мечтает его наказать. Нет. Не наказать. Слишком громко сказано. Едва ли ее статус кво такое позволяет. Но ночь она ему точно испортит. Если у нее получится, то кто знает, впервые за сколько сотен лет традиция окажется нарушена?.. «Интересно, что произойдет тогда? Ад рухнет ещё глубже?» — Марго грустно усмехается. Скоро посмотрит. Раз уж это последний день ее жизни, то можно, пожалуй, немного себя побаловать. Взглянув на часы, едва пробившие пять вечера, женщина решает устроить себе ужин в ресторане. Последняя трапеза перед смертью. Наверное, ей следует иметь определенный размах?.. Чуть подумав, она кладет в сумочку все свои сбережения и драгоценности. Не затем, чтобы потратить. Лучше пусть достанутся после ее смерти Софи и ее семье, чем кому-то ещё. Но как все объяснить, она не знает. Горько, что София останется одна. Впрочем, она осталась одна ещё год назад. Из-за Марго. Когда женщина приходит в ресторан, то понимает, что ей в горло не лезет и куска. — Бутылку просекко, пожалуйста, — просит она у официанта по-французски. Кажется, она начинает трусить. Марго это не нравится. Она не может передумать. И не передумает. Она доведёт задуманное до конца. Пусть и без последнего ужина приговоренного. У нее будет последняя бутылка. Плевать. Чуть подумав, Маргарита все же заказывает кусок торта. Пить на пустой желудок не к добру. А то ещё поплохеет в самый ответственный момент. Ей приносят большой кусок шоколадного десерта. «Как иронично, — думает она, отправляя в рот кусок и запивая игристым вином. — Есть торты принято на день рождения, а у меня торт на день смерти…» Впрочем, день смерти для нее сейчас гораздо важнее, чем дни рождения. Тем более, она их уже лет пятнадцать как не празднует. Каждый новый день рождения напоминал ей о детстве. О том, как она праздновала этот день в кругу любимых людей. Володя, конечно, старался ей угодить, но едва ли это было в его силах. Нельзя ведь наполнить чашу, в которой есть трещины. Она ещё какое-то время сидит за столиком, глядя на набережную Сены. Завидуя окружающим. А потом решительно поднимается. Сегодня ее эмоции бьют через край, как и всю эту неделю. Да и спалось ей на страстной неделе весьма плохо. Порой даже вовсе не спалось. И у Марго появляется страх, что она не сможет уснуть. Возможно, стоит купить снотворное? И получится ли вообще сделать все это во сне? Вдруг нужно быть там лично? Как и год назад? Если она попробует через зеркало, как в прошлый раз… пропустит ли оно ее? Устав думать об этом, Маргарита заходит в аптеку, на всякий случай покупает там снотворное. Она пока не знает, понадобится оно ей или нет, но по крайней мере если у нее не выйдет совсем ничего, то она сможет выпить весь бутылек… И что тогда? Самоубийство? Нет, это не выход. Она не хочет умирать так. Бесполезно и бессмысленно. Она все ещё хочет жить. Это так глупо… у нее нет никакой цели, никаких причин для жизни, но есть совершенно глупое, совершенно нелогичное желание жить вопреки. Даже несмотря на то, что она приняла решение сделать то, что собирается и умереть за это. Ей хочется полюбить. Осмысливая произошедшее за последние годы, Маргарита понимает, что никогда не любила по-настоящему. Было болезненно страстное влечение к Мастеру, в природе этого самого влечения она все ещё не была уверена. И все же ей удалось отделить любовь от чувства вины, и она поняла, что просила за Мастера не из любви к нему. Лишь только из чувства вины перед ним, ведь он пострадал из-за ее настойчивости. Но что такое любовь тогда? Способна ли она вообще полюбить? Теперь она всегда будет сомневаться. В первую очередь в себе: это чувствует она, или ощущение навязано извне? Она ведь не глупа. Сложила два и два. Зачем-то Воланду было нужно, чтобы она была с Мастером. Какая-то у этого всего была цель, и Марго сильно сомневается, что он пекся о ее личной жизни. У него были свои причины. Фагот не зря сказал — обстоятельства вынудили перенести ее роль на год. Но почему? Какой в этом толк? Вариант, что два года назад нашлась кандидатура лучше, она отвергает. Слишком странным был роман с Мастером. И роман, который они создали вместе. «Он ведь писал… писал как одержимый ночь напролет… — размышляет она, попивая вино. — Роман. Все дело в этой рукописи. В этой чертовой рукописи, которая отняла у нас столько сил, и которая осталась у Воланда. Ему была нужна она… я была лишь средством. Навязанной музой.» Но зачем ему рукопись? Рукопись про Пилата и Иешуа? Не про него. Зачем созданию Тьмы, ее властелину, рассказ про Свет? Этого она пока не поняла, но, возможно, ещё выяснит. Если он сочтет нужным объясниться, что, впрочем, конечно, вряд ли. Скорее уж взглядом испепелит — в прямом смысле этого слова. Или шею свернёт. Маргарита опасливо касается своей шеи, а воображение рисует его руку, сжимающую ее до хруста. И холодное пламя в глазах. Он будет в ярости. Маргарите очень хотелось бы иметь достаточно смелости, чтобы смотреть ему в глаза до самого конца. Не хочется трусливо опускать взгляд в пол. «С одной стороны, я вообще не обязана на него смотреть, — она доливает в свой бокал остатки просекко. — А с другой, у меня нет причин прятать глаза. Это он обманщик и вор, а не я…» Маргарита поджимает губы. Лишь бы ей хватило смелости и отваги, а то уже сейчас сердце начинает стучать так сильно, что кажется, вырвется из груди. «Тебе уже нечего терять, дурочка. Соберись. Возьми себя в руки…» — ругает она себя. Расплачивается по счету и отправляется в сторону сестриного дома. Не то чтобы ей очень хочется видеть Софи. Во время последнего визита они так сильно поссорились, что Марго было велено больше никогда не появляться на пороге. И как они оказались чужими? Ведь София всегда была доброй и ладной девушкой. Она никогда слова плохого не говорила. Что с ней сделала жизнь? «Это все моя вина, — размышляет Маргарита, стоя на пороге. Она поднимает руку, чтобы постучать и… опускает, чуть подумав. Найдя в двери щель для корреспонденции, опускает туда два конверта: один с деньгами, а другой — с ее драгоценностями. Пусть ненавидит ее. Марго это выдержит. Ей никогда не хотелось, чтобы ее семья голодала. Все эти годы Марго верила, что ее семья живёт достойно. Что им хватает на еду. Что они с Володей смогли им помочь и дать лучшую жизнь. Все оказалось ложью. Замками на песке. Марго спешно покидает дом, оглядываясь, словно преступница. Ей кажется, тюль на окне сестры дернулась, и женщина ускоряет шаг, чтобы скрыться за углом. Нет, она не позволит Софии вернуть ее последний подарок. Было ещё одно место, которое она должна посетить перед тем, как совершить задуманное. Кладбище. Мамина могила. На оставшиеся деньги Маргарита покупает для нее цветы. Не розы. Не мимозы. Белые лилии. В горле у нее стоит ком. Она так и не смогла с ней проститься. Как не простилась с отцом. И самое печальное, даже после смерти ей не встретиться с ними. Ее ждёт Ад. Маргарита опускает цветы на могилу и, поднявшись, убирает с надгробия мелкие листики. Хочется сохранять это место в чистоте, она благодарна сестре за то, что хотя бы это место та хранит в убранном виде, не позволяя прорастать сорнякам. — Прости, маменька. Я ведь правда хотела вас спасти. Я хотела как лучше для вас, — произносит она одними губами. — Если бы я только знала… я бы вывернулась наизнанку, но спасла бы тебя. Ответом ей служит тишина. Лишь порыв весеннего ветра доносит запах тлена. В голове мелькают образы прошлогоднего бала, Марго оглядывается, но никого не замечает. Она касается губами холодной гранитной плиты, прежде чем уйти оттуда. Теперь уже, похоже, навсегда. Когда она возвращается в свою квартиру, за окном уже сгущаются сумерки. Маргарита подходит к зеркалу и внимательно смотрит в глаза своему отражению. — Помоги мне. Я знаю, сегодня будет не просто, но иначе нельзя. Отражение ей никак ничем не отвечает, но Маргарите кажется, будто в ее взгляде мелькает эмоция, похожая на настороженность. Нужно уснуть. Но чтобы уснуть, нужно расслабиться. Маргарите не хочется прибегать к лекарствам, пока не попробует традиционные способы. Раздевшись, она идет принимать ванну с лавандовой солью. Ей становится не по себе. Вдруг… вдруг не получится? Как много она может, перемещаясь во сне? Вдруг эта новая королева бала даже не увидит ее и не услышит? Да, ее видела Гелла, но… она ведь из свиты?.. К тому же он мог поставить какой-то блок. Он ведь был на нее зол, а она сказала, что не желает его больше видеть. Что хочет нормально спать. Теперь она не хочет спать. Она хочет возмездия. И плевать, кто и что об этом думает, и чем это закончится. Ванна с горячей водой и солью наполняют тело тяжестью, но совсем не снимают ее тревожности. И спать все ещё не хочется. Ее сегодня вообще охватила странная активность. Маргарита тянется и достает с тумбочки сигареты. Закуривает. Забавно, последние в ее жизни. Последняя сигарета приговоренной к смерти. Или еще не приговоренной, но уже смертницы. Дым обжигает носоглотку, дарит странное, но такое приятное ощущение онемения внутри. Марго выпускает дым через нос и, зажав в губах сигарету, скидывает полотенце, чтобы переодеться. Ее выбор останавливается на платье. Одном из лучших, что у нее есть. Почему-то ей хочется быть очень красивой на этой встрече. А главное — на своей смерти. Пусть ее тело найдут в красивом платье. Хотя, конечно, ей на тот момент уже будет совершенно плевать — найдут ее в платье или голой. Куда больше вероятность, что ее не найдут вовсе. Маргарита делает укладку и закалывает волосы изысканной заколкой, а потом наносит макияж. Она — Королева. Пусть и бывшая. И пусть новая Королева увидит в ней не обиженную на мироздание неудачницу, но гордую, смелую женщину, которой хватило мужества явиться в логово Дьявола и вывести его на чистую воду. Поверить бы ещё в это ей самой… Отражение кажется Маргарите почти незнакомым. Давно она не была такой красивой. Лет пять, наверное. В последние годы они с Володей мало куда выходили. Она наряжалась пару раз для Мастера, но ему, кажется, было совсем не важно, в чем она приходит — куда больше времени они проводили без одежды вовсе. Теперь вот она наряжается для последней встречи с мессиром. Интересно, он оценит или ему тоже нужно только без одежды? «Скорее всего, — размышляет она, глядя на себя в зеркало. — Ему вовсе плевать. Он видел бесконечное число женщин. Мы, должно быть, вызываем в нем разве что скуку. Как, впрочем, и все люди.» Маргарита горько усмехается, но тут же берет себя в руки. Осталось совсем немного… Она не имеет права отступить или струсить. Маргарита вытаскивает из одежды перстень и надевает на большой палец. Слишком большое кольцо норовит соскользнуть, поэтому его приходится придерживать. Она ложится на застеленную постель, и закрывает глаза. Сердцебиение невольно ускоряется от ожидания. Спустя полчаса Маргарита понимает, что уснуть не получается, и внутренне радуется, что всё-таки купила порошки. Она поднимается. Собирается снять кольцо, чтоб не потерять, но оно теперь плотно обхватывает палец. — Это что ещё на фокусы? — бормочет она себе под нос, пытаясь снять перстень, но тот будто прирос к пальцуя, обхватив его как маленькая змейка. Черт. У нее нет на это времени. Марго торопливо наливает в стакан воды из графина и достает из сумочки снотворное. Руки у нее мелко дрожат от волнения. Фармацевт строго наказал ей не больше восьми капель средства на ее вес. Теперь их нужно было ещё осторожно отмерить. Борясь с искушением глотнуть прямо из бутылька, она находит на кухне ложку и откручивает крышечку от микстуры. Стекло кажется ей удивительно холодным. «А что будет если это не поможет? Что если сегодня надо быть лично?» — спрашивает внутренний голос. Она медленно откладывает ложку, соображая, что делать и как быть? Бросает взгляд в окно, откуда на нее уставилась сверкающая белоликая луна. Сердце пропускает удар и начинает биться быстрее. Неужели, она бы ощущала этот странный зов каждый год, если бы решила все отпустить и жить дальше? Так ведь можно и с ума сойти. Маргарите хочется вновь оказаться в ледяной воде, а потом выбираться на берег и танцевать, веселиться с русалками или лежать, пить вино и наблюдать за другими. Ей хочется ощутить полет. Ей хочется вновь быть бесстрашной ведьмой. Но сегодня это все не для нее. Сегодня другая женщина проходит сейчас, наверное, через все то, что проходила она, и становясь посвященной в нечто совершенно невероятное и особенное. Ради чего? Какие выгоды она хочет получить? Глупая. Если она что-то и получит, то ненадолго. Потом он все отберёт, как отобрал все у нее. Ей вспоминаются слова о том, что якобы смерть Мастера была чьим-то велением свыше, но Марго в такое не верит. Ей слабо представляется, что Дьявол стал бы слушаться повеления Бога, словно примерный ученик учителя. Есть в этом что-то совершенно противоестественное. В это просто не верится. Он мог выдумать ложь поубедительней, а не это. Вернувшись в спальню, она подбирает длинный подол вечернего платья цвета зеленого мха и забирается на комод, где стоит огромное, в полный рост зеркало. От волнения у нее потеют ладони. «Все получится, — убеждает она себя. — Все непременно получится…» — Я хочу попасть к мессиру. Помоги, — просит она, прикладывая руку к прохладной зеркальной глади. Несколько мучительно долгих мгновений ничего не происходит, а потом ее отражение сжимает не пальцы и тянет на себя. Маргарита находит в себе смелость не зажмуриться, как при погружении в воду, и делает шаг в зазеркалье, позволяя провести себя внутрь, а через мгновенье выныривает в каком-то мрачном коридоре. Кругом темно, обстановку не разобрать, но по-настоящему ее внимание привлекают лишь двухстворчатые двери, из-под которых виднеется золотистая полоса света. Сердце начинает бешено биться и, кажется, что оно находится где-то в горле. Марго знает, кто там находится, но передумать или отступить уже нельзя. Наверняка и Он чувствует ее появление. Палец с кольцом начинает довольно неприятно давить, будто предостерегая от глупости, но Маргарита предпочитает проигнорировать это предупреждение. Пусть не думает, что она боится. Нет, конечно, ей слегка страшно, но все ее существо, сама ее суть требует справедливости и отмщения. Она слышит тихие голоса за дверью, слышит незнакомый женский, говорящий на немецком наречии, и сжимает губы. Стало быть, новая Королева прибыла. Обхватив руками ручки двери, Маргарита делает вдох и поворачивает их вниз. — Приветствую вас, Королева, — на одном дыхании произносит Марго по-немецки, хоть и с довольно сильным акцентом. Она не обращает внимания ни на полулежащего в постели Воланда, ни на его свиту. Все ее внимание приковано к незнакомой высокой сухопарой блондинке с кожей, словно сотканной из лунного света. На секунду Марго даже теряет дар речи. Неужели и она сама в прошлом году выглядела так же восхитительно? Кольцо начинает жать так, будто вознамерилось сломать ей палец, но Марго игнорирует и его, и предупредительный взгляд, которым смеряет ее мессир. Пусть ломает хоть все пальцы, пытаясь ее заткнуть. Она не станет молчать. Коровьев, стоявший рядом с немкой, берет инициативу на себя, стараясь не допустить накала ситуации. — Маргарита Николаевна, чрезмерно рад снова видеть, но сейчас вы совершенно невовремя… — Марго ощущает ментальное давление, которое он пытается на нее оказать, подходя все ближе. Ее берет злость. «Он пытается подавить мою волю? Нет уж!» — она выставляет перед собой руку в оборонительном пассе, и мужчину, словно пушинку сбивает с места, порывом ветра и впечатывает в сервант у противоположной стены. Колдовские силы, которые она подавляла в себе весь год, наконец, находят выход. — А я уверена, что вовремя, — зло произносит Маргарита, ощущая растекающуюся по телу силу, поворачиваясь к женщине. — Не совершайте мою ошибку. Я была на вашем месте год назад. Он ничего не даст, а если и даст, потом заберёт. Я пожелала вернуть любовника, а вечером следующего его отравили по приказу мессира. Больше никто не рискует к ней приближаться. Марго оглядывает всех присутствующих, пытаясь сосчитать, со сколькими ей, возможно, придется вступить в бой. Силы, разумеется, неравны. Немка с длинными золотистыми волосами переводит непонимающий взгляд с нее на Воланда и обратно. На лице у нее легко читается смятение и сомнение. — Это правда? — осмеливается она уточнить, чем заставляет Воланда оторвать тяжелый, задумчивый взгляд от гостьи. — Вы думаете, Отец Лжи скажет вам правду? — насмешливо интересуется Маргарита. — Моя мать умерла в ночь прошлого бала. А он даже не сказал мне об этом. Он позволил мне пожелать возвращения любовника и забрал его. Он всегда все забирает! — Вы занимаетесь оговором, — вклинивается Гелла, желая, очевидно, встать на защиту своего господина. — Не в нашей юрисдикции было оставить в живых вашего любовника. Более того, его такой исход устроил более чем. Он был дово… — Довольно, — единственным словом Воланд заставляет тишину воцариться в комнате. Он смотрит на Маргариту Николаевну настолько тяжелым взглядом, что ей становится очевидно — жива она только потому, что на них сейчас смотрит новая Королева. Ей хватает сил выдержать этот взгляд. Она смотрит в топазово-голубые глаза не со страхом, но с открытым вызовом. Терять ей уже нечего. — Гелла, я в состоянии говорить за себя сам. — Да, но вряд ли вы умеете говорить правду! — не унимается Марго и поворачивается к немке. — Вы слышали все сами. Его служанка подтвердила. Подумайте, стоит ли Ваша душа желаемого, которое все равно отберут через несколько часов или дней. Не совершайте мою ошибку. Воцаряется молчание. Наряженное, густое, тягучее, как десертное вино. Обнаженная женщина пятится к балкону, переводя взгляд с мессира на Марго и обратно. Фагот тянет к ней руку, желая остановить, но она отрицательно качает головой. — Не хочу. Простите, герр Воланд. Не хочу. Я передумала. Марго, внутренне выдохнув и почти даже радуясь своей победе, наблюдает за тем, как мессир провожает взглядом белокурую ведьму, оседлавшую швабру и вылетевшую в двери балкона. — Не всегда Вы получаете то, что захотите. Да, мессир? — ядовито интересуется Марго. Удивительно, но она все ещё жива. Неужели, настолько сильно его удивила? Сейчас он, наверное, опомнится, и мановением руки перекроет доступ воздуха в ее легкие. Или испепелит на месте. Она, подбоченившись, ожидает ответного выпада, или на худой конец боли, но ничего такого не следует. Злость в его взгляде сменяется досадой и усталостью. — Мессир, — разносится из тени голос Фагота. — Мы ждём указаний. Что с балом?.. — А что с балом? — спрашивает он, поднимая на Фагота глаза. — Предлагаешь мне надеть наряд королевы и идти встречать гостей? Полагаю, никто не заметит подмены. Марго, не содержавшись, совсем по-дурному, почти что истерично хихикает — сказывается нервное напряжение. Впрочем, ей уже плевать, какое впечатление она производит на окружающих. Кажется, сейчас, когда терять стало совсем нечего, она стала по-настоящему свободной. — Оставьте нас, — велит Воланд свите, перенося тяжёлый уставший взгляд на Марго. — Бегемот, если хочешь, можешь попробовать изобразить королеву. Повторять дважды не приходится. Бегемот, выходя следом за остальными, оборачивается сбежавшей красавицей, причитая, что при всем желании его рвения будет недостаточно, чтобы заменить на балу хозяйку. Двери за ними закрываются. Маргарита переводит на мессира несколько озадаченный взгляд. — Выставлять их было не обязательно. Думаю, они видели вещи и похуже, чем мое убийство. — Так это была очередная попытка самоубийства? — Нет. Всего лишь намерение высказать вам все, что я думаю. — И что же? Марго щурится, пытаясь оценить, насколько серьезно он интересуется. — Во-первых, — начинает она, сжав кулаки, чтобы скрыть дрожь в руках. Голос ее тих, но отчетлив. — Полагаю, вы не станете отрицать, что намеренно свели меня с Мастером и получили некую выгоду от нашего с ним краткого союза? Задурманили мозги нам обоим. — А вы наблюдательны, Маргарита Николаевна, — замечает Воланд и в его руке появляется бокал вина. — Садитесь. — Я слишком глупа, — возражает Марго, продолжая стоять на месте. Будь я наблюдательна, то поняла бы это ещё в прошлую нашу встречу. — Едва ли это оказалось бы вам по плечу. Итак. Что дальше? — Во-вторых, я ни на секунду не поверю, что вы не знали о том, что в ночь прошлого бала умерла моя мать, — голос ее на последнем слове проседает до хрипа. — Вы знали. И не сказали об этом ни слова. Я могла распорядиться своим желанием иначе. Спасти ее. Хоть вы, разумеется, забрали бы у меня и ее, предприняв какую-нибудь ещё хитрость. — Маргарита Николаевна, некоторые не хотят быть спасены, — отвечает Воланд. — И я не собирался забирать у Вас Мастера. — Не собирались, но забрали, обесценив мою волю. Я заплатила за его жизнь достаточно высокую цену. Итого, учитывая роман, который вы присвоили в результате своих махинаций, вы обманули меня четырежды, так что, полагаю, имею полное право на возмущение, злость и ненависть, — все это она произносит на одном дыхании, словно боится, что он ее перебьет до того, как она скажет все, что хочет. — Роман принадлежит мне, — ледяным, не терпящим возражений тоном говорит Воланд. — Это не обсуждается. Что касается Мастера — за вас с ним очень сильно попросили. И потом оказались недовольны, что вы не разделили его судьбу, — хмыкает Воланд. — Что же касается вашей матери — подойдите к глобусу и взгляните сами, как она жила в Париже. Она хотела забвения и молила о его приближении. Ваше желание ее спасти было бы только наказанием. — Я знаю, что ей пришлось туго в эти годы, — цедит Маргарита, ощущая укол вины и новую волну стыда за свое бездействие. Щеки заливает жаром. — Софи рассказала мне, что ей пришлось работать уборщицей, чтобы прокормиться. У меня нет желания на это смотреть, мне и так больно об этом думать. — Она работала не только уборщицей. Просто ваша сестра не в курсе всех занятий вашей матушки. Марго чувствует, как пунцовое лицо становится мертвенно бледным. «Нет. Не верю. Не может быть.» — Она бы не стала, — в голосе Марго звучит меньше уверенности, чем ей бы хотелось. — Кто угодно, но не она. — Подойдите к глобусу и посмотрите сами, — жёстко предлагает Воланд. Он делает едва заметный пас рукой, и глобус, вынырнув из своей ниши, подплывает к Маргарите. Ей остаётся сделать лишь шаг. Рука прирастает, словно через тело пустили ток, и Марго не может не смотреть. Видит в тесном переулке женщину, так похожую на нее саму, видит, как за дверью ее квартиры скрываются мужчины с волчьими хищными глазами. Видит все. И закрытую на замок дверь детской комнаты. Когда рука наконец отрывается от глобуса, ведьма, задыхаясь, падает на колени. Мерзко. Противно. Гадко. Стыдно. Кажется, еще немного, и ее стошнит. «Это все твоя вина, — звучит в голове обвиняющий голос. — Это ты во всем виновата. Ты обрекла свою мать на это». — Неужели вы хотели бы, чтоб она жила с этими воспоминаниями? Вы хотели бы продлить ее век вопреки ее желаниям? — спрашивает Воланд, поднявшись с постели. Он подходит к Марго и, наклонившись, кладет ладони на ее плечи, чтобы рывком поднять, словно она весит не больше перышка. — Если бы Вы поехали с ними — это бы ждало Вас. Слишком много жертв, Марго. Никому не нужных жертв. Маргарита ведет плечами, высвобождаясь — прикосновения противны ей настолько, будто это насиловали за деньги ее саму. Она сглатывает, пытаясь подавить хотя бы тошноту — бороться с текущими по лицу слезами уже даже не пытается. — Я не этого хотела. Я хотела им лучшей жизни. — Все идёт согласно Его замыслам. Вы вряд ли что-то могли сделать. — Если бы я не настояла на их отъезде, им жилось бы лучше. Это сделала я, а не Он. Он вообще ничего не делает, — отвечает Марго, отвернувшись к балкону. — Зря вы так думаете, — усмехается Воланд. — Очень зря. Судьба вашей матери в обоих вариантах оставалась не завидной. Так что прекратите лить слезы. — Она… она упокоилась? — спрашивает Маргарита прямо, обернувшись. — Где она сейчас? — В Лимбе, — коротко отвечает Воланд и, не дожидаясь просьбы Марго, ведёт рукой. — Думаю, Вам есть о чем поговорить. Легкие Маргариты наполняет тяжелый, густой запах тлена, а затем она чувствует на своих плечах ласковые мамины руки. Точь-в-точь такие же нежные, какими она их запомнила на вокзале при прощании. Она оборачивается и хочет обнять женщину, но руки проходят сквозь, словно вся она соткана из воздуха. Удивительно, но ее прикосновения Марго при этом чувствует. — Мама. Прости меня, я так перед тобой виновата, — слова вместе с непролитыми слезами вырываются совершенно бесконтрольно. Марго не может перестать извиняться. — Ты ни в чем не виновата, — отвечает дух и ласково касается щеки дочери. — Ну чего ты расплакалась? Слезами горю не поможешь. Все вышло так, как вышло. Не переживай так за меня. Маргарита машинально проводит по лицу, но не отрывает взгляда от матери, будто пытается насмотреться на сотню лет вперед. — А отец? Он тоже там? С тобой? — Нет. Я с ним так и не встретилась, — отвечает мать и бесшумно вздыхает. Марго хочет уточнить, не попал ли он в рай, но знает, что этот вопрос слишком глупый и самонадеянный. Она помнит заповеди. И она прекрасно знает, что на службе отец их не раз нарушил. Им с матерью не суждено увидеться. От осознания этой простой истины у Маргариты болит и без того кровоточащее сердце. — Я оставила Софи денег, мама, — говорит Марго негромко, надеясь хоть как-то обрадовать мать. — И драгоценности. Если повезет, то квартира тоже отойдет ей. Она не должна пропасть. — София в надёжных руках и не пропадет. Тебе нет необходимости о ней беспокоиться, — отвечает женщина. — И хватит думать о смерти. Ты слишком молода для этого. Марго, решив, что незачем сейчас углубляться в этот вопрос, просто кивает — ни к чему говорить матери о том, что она не планировала доживать до завтрашнего утра. — Ты тоже была слишком молода для смерти. — Нет. В самый раз. К тому же без Ники я не жила, — отвечает дух и едва касается руки дочери. — Ты ни в чем не виновата. Слышишь? Отпусти. Начни жить. Ты ведь так и не жила эти годы. «Ради чего жить? Как жить?» Марго лишь кивает, прикрыв глаза. — Это так мучительно, что ты можешь меня коснуться, а я тебя — нет. — Не переживай об этом, моя королева. Просто наслаждайся тем, что имеешь. «Наслаждаться ничем? Или тем, что сегодня стала по-настоящему свободной от всего? Ну или почти свободной…» — размышляет Маргарита, наслаждаясь тем, как мать гладит ее по волосам. Точно так же, как в детстве. А потом налетает порыв ветра, и прикосновение исчезает. Маргарита открывает глаза, зная, что перед ней уже никого нет. — Теперь вы не будете меня обвинять во всех смертных грехах? — интересуется Воланд, подходя к Марго сзади. Марго спешно утирает слезы, будто до этого он их не видел, и оборачивается. — Лимб все ещё остаётся Адом. Любой родитель скажет ребенку, что у него все лучше, чем есть на самом деле. Тем более, это не отменяет остальных моих претензий, — она вздыхает, ощутив смесь опустошения и облегчения. — И, тем не менее, сейчас я благодарна . — Редкое чувство с вашей стороны, — мрачно усмехается Воланд. — И что мне с вами делать? Вы сорвали бал. Маргарита удерживает себя от того, чтобы дернуть плечом. — Я не знаю. Думала, все закончится сразу после ухода Королевы. — Да, — соглашается Воланд и касается ее шеи, а потом слегка сжимает. — Вас определено стоит наказать. — Только не нужно меня пугать, — она прищуривается, ощутив, как от прикосновения по телу будто проходит ток. Дышать становится затруднительнее даже от лёгкого нажима на шею. — Я заранее смирилась с любым наказанием. — Вам так нравится испытывать боль? Тогда могу вам предложить опять стать королевой, — Воланд чуть наклоняет голову набок, разжимая ладонь и опуская руку вниз, едва касаясь ее тела. Марго ловит себя на том, что бросила взгляд на его губы. Слишком интимное расстояние. Опасно интимное, такое, что голова перестает трезво соображать. — Фрида была ловушкой? — интересуется женщина, глядя ему в глаза, едва ли надеясь на честный ответ. — Проверкой на вшивость? — И да, и нет, — отвечает Воланд. — Душа очень странная вещь, Марго. — Явно не для знатока вроде вас, — Марго заставляет себя сделать шаг назад, чтобы увеличить расстояние. Губы у нее отчего-то горят, но она старается выбросить эти глупости из головы. — И я пришла не за тем, чтобы напоить ваших мертвецов жизнью. — Да, безусловно. Чтоб сорвать бал и лишить меня части сил, — усмехается Воланд. — А потом умереть. Эдакая попытка самоубийства. Опять. — Смерть в данном случае была для меня не целью, а последствием ее достижения. — Как видите, вы ещё живы. — И нахожу это странным. Так как о великодушии говорить здесь не приходится, — размышляет она вслух без намёка на стеснение — все недомолвки для женщины остались там, далеко, в ночи прошлого бала. Она больше не собиралась лебезить и угождать. — Я прихожу к выводу, что от моей жизни вам ещё есть какой-то прок. — Никакого, — отвечает Воланд. — Абсолютно никакого. Но мне сегодня нужна королева, хоть вы и не родились в Кенигсберге. И все же я готов исполнить ваше пожелание. Подумайте об этом. Ваши мать и отец в моей власти, и я могу облегчить их участь. Маргарита смотрит на мессира очень внимательно, боясь поверить, но одновременно страстно этого желая. У нее и нет других желаний, кроме упокоения душ отца и матери. Но насколько же страшно ему довериться! — Все мои попытки спасти всегда выходили всем боком. Так почему сейчас это будет иначе? — Вы ни в чем не можете быть уверены, но я предлагаю это лично. Души ваших родителей в моей власти, и они могут получить покой, как получил его ваш бывший любовник и от которого отказались вы. Марго отворачивается и отходит к дверям балкона, раздумывая и пытаясь взять себя в руки. В ней нет ни капли страха. Одно лишь сомнение. Воланд уже ее обманывал и не раз, но… разве не станет она жалеть остаток жизни об упущенном, пусть и мизерном шансе на спасение любимых людей? — Кажется, сделки с дьяволом могут войти в привычку, — выдыхает она, оборачиваясь и протягивая руку для пожатия. — Я пожалею об этом решении с большой долей вероятности, но я согласна. — Вы не пожалеете об этом, моя алмазная донна, — отвечает Воланд. Он берет ее ладонь, но вместо того, чтоб пожать, поворачивает и, поднеся к губам, целует. Кольцо мгновенно перестает сжимать, начавший неметь палец, и возвращается к комфортному размеру. Не остается ни боли, ни мертвенной синевы. — Сегодня ожидается жертва? — интересуется она почти будничным тоном, когда мессир выпускает ее руку. — Хотелось бы быть готовой к сюрпризам. — Да, но вы ее не знаете, — отвечает Воланд. — Ее знала наша беглая королева. Эта женщина воспитывала ее. — Звучит более, чем ужасно. И чем она виновата? — Можно сказать, эта женщина коллекционировала детей. Усыновила за всю жизнь порядка десяти. И над каждым измывалась, как могла, говоря, что учит быть нормальными людьми. Одна девочка во время этого «обучения» утонула в ванной. Марго вздрагивает, ей не удается подавить естественную реакцию на такие измывательства. — И вы хотели столкнуть ее с новой Королевой? Это жестоко. — Не более, чем с Вами. Тот человек… — он делает паузу, словно ему необходимо припомнить имя. — Майгель. Это он был тем, кто собирал о вас информацию. Именно из-за него вам отказали в усыновлении. В глазах Маргариты вспыхивает гнев. «Если бы не он… моя жизнь сейчас могла бы быть совсем другой…» — Туда им и дорога, — отзывается она, чувствуя горечь. — Относитесь к «жертвам» философски. Королева пьет жизнь своего врага. И только. — А что делает Дьявол? Насыщается силой, которую ему дает творимое грешником зло? — В том числе и это. Кровь вообще творит чудеса. Маргарита обходит глобус на почтительном расстоянии, чтобы ненароком его не коснуться, и проводит рукой по трещинам на стекле серванта, в который влетел по ее вине Фагот. — А зачем нужна королева, если все равно есть жертва? Ее жизненных сил мертвым недостаточно? — Королева необходима для соблюдения протокола, — отвечает Воланд и касается руки Марго, сверху накрывая своей ладонью. — Королева олицетворяет собой Свет и Жизнь — то, чего наши гости лишены навеки и к чему могут прикоснуться лишь через вас. Марго не одергивает руку, но замирает, прислушиваясь к ощущениям. Эта странная близость вызывает приятное волнение внутри, но женщина опасается доверять эмоциям. Слишком много было лжи. Откуда ей знать, может эти чувства — такой же обман? Может он на всех оказывает такое воздействие?.. — Марго, разве я хоть раз обманывал вас? Использовал — да. Не договаривал — тоже. Но я ни разу не лгал. — Мессир, вы придираетесь к формулировкам, но суть все равно остаётся неизменной. — Тем не менее. Вы до сих пор живы. Она, не сдержавшись, улыбается, но в улыбке нет ни капли веселья. — Вам не кажется, что это не самый подходящий довод для человека, который несколько раз пытался покончить с собой? — Возможно, я в следующий раз позволю это сделать, и тогда вы будете моей. Ладонь сильнее вжимает ее руку в трещину на стекле, отчего Марго чувствует, как на коже образуется порез. — Вам так не терпится? Человеческий век не так уж долог. Ещё каких-нибудь пятьдесят лет, и вы получите, что хотите. — Вы же видели. Вам осталось не пятьдесят лет, — отвечает он. — Но я не намерен торопить время. Вы проживаете то, что отмерено. — Наверное, для вас день ощущается как одно мгновение? Или они тянутся точно так же, как для нас? — она морщится, ощутив в ладони осколок. — Все относительно и бывает по-разному. Бывают дни, которые превращаются в вечность. Маргарита вынимает руку из-под теплой сухой ладони и рассматривает кровоточащий порез. Вспоминается отчего-то ситуация многолетней давности. — Когда арестовали отца, того мужчину, убила я или не я? Я задаюсь этим вопросом уже больше пятнадцати лет. — Вы. — Не знала, что могу быть настолько агрессивной. Или не хотела в это верить, — вздыхает она. — Не такая уж я и светлая, как тут утверждают. — Светлее многих. Сила вырвалась. Вот и все. — И все же. Я не отрицаю, что, возможно, зарезала бы его, будь у меня в руках нож, а не силы. — Чего вы добиваетесь? Она жмёт плечами. — Я похожа на человека, который чего-то добивается? Ради всего святого, я — пропащая душа без шанса на прощение. Хотя, возможно, именно это делает меня свободной от условностей. В отличие от прошлого раза мне сейчас нечего терять. — Марго, неужели вы так и не поняли? Единственный кто должен вас простить — вы сами. — Даже если это так, это не отменяет того, что я убила человека и уже дважды заключила с вами сделку. Я сильно сомневаюсь, что Он, — женщина бросает взгляд вверх, — одобряет такие вещи. — Да, Рай вам не светит, но не обязательно из-за этого превращать свою жизнь в Ад. — Я никогда не делала этого намеренно. — Мне напомнить сколько раз вы жертвовали собой? — Я делала это в том числе и для себя. Жить с чистой совестью несколько приятнее. — И как? Вы счастливы? — Я не помню, когда в последний раз была по-настоящему счастлива, — отвечает она негромко. — Думала, что счастлива с Мастером, но все это было ненастоящим. Иллюзией. — Не совсем верно, — отвечает Воланд. — Вы и, правда, были с ним счастливы. Я вызвал в вас лишь страсть. — Я не вижу подлинного счастья в том, чтобы быть ослепленной влечением к кому бы то ни было. Не говоря уже о том, что не по своей воле. Это были даже не мои собственные эмоции. — Но это дало вам силы жить. — Как кукле, управляемой кукловодом, — она оборачивает, сжав руки в кулаки, от чего с пальцев на пол начинает капать кровь. — Это не счастье. И я хочу, чтобы эмоции, которые я чувствую, были только моими собственными, а не навязанными извне. — Я уже давно не навязываю вам никаких эмоций, — Воланд берет ее кулак и заставляет разжать. Длинные бледные пальцы проводят по порезу, и кожа там, где он ее касается, затягивается, и Марго накрывает уже знакомое ощущение, будто все ее нутро тянется к мужчине напротив. Она вглядывается в дьявольские глаза, пытаясь понять, знает ли он об этом или чувствует ли что-то похожее, но не находит в них ответа.