Спаси нас

Три года назад. Морально я была истощена попытками угодить родителям и оправдать наличие диплома поиском работы, хотя Никита убеждал меня, что торопиться не стоит и он все устроит. Я ему доверяла, потому что знала, что на него можно рассчитывать, в то время, когда отец ежедневно пилил меня аргументами, почему нельзя полагаться на мужчину. Я находила этот момент забавным, потому что слышать подобное заявление от родного отца — это что-то новенькое. Обычно правилам жизни меня учила мама. Я знала, что Никита не нравится папе. Он несколько раз за ужином и сам открыто об этом заявлял. Мне было неловко перед Никитой, хоть он и отшучивался на этот счет, но я видела, как дергалась его бровь, стоило папе завести очередное чистосердечное признание на счет наших отношений. Я была уверена в Никите, как ни в ком другом. Он был внимательным, заботливым, хоть и скупым на признания. Но я верила, что ему нужно чуть больше времени, чтобы раскрыться. Такой уж он. Скрытный, слега отстраненный и скупой на эмоции в жизни, он был полной своей противоположностью в постели. В его жарких объятиях я чувствовала себя особенной и желанной, и хоть мечтала однажды услышать заветное слово на букву «л», не торопила события, принимая Никиту таким, какой он был. — Боже, какая прелесть! — завопила мама, когда в поле ее зрения попало редкое растение, за которым она гоняется уже не первый год. Моя мама учитель физики, но в глубине души заядлый растениевод. Странно, что она не подалась в биологички. В нашем доме цветов больше, чем в Ботаническом саду. Она коллекционирует необычные редкие виды растений, по возможности привозит их из разных уголков нашей необъятной, или просит кого-то из родственников привозить ей корешки из разных стран. Однажды, когда мне было десять, мы с родителями летали в отпуск в Испанию, наша единственная поездка заграницу семьей, и мама умудрилась привезти оттуда ростки пальмы, чтобы вывести их на заднем дворе нашего дачного домика, но ничего не вышло. Суровый российский климат в подмосковье не идет ни в какое сравнение с жаркой Испанией. — Это же Трахиандра. Как долго я тебя искала. — голос матери повысился на терцию, и она принялась в буквальном смысле целовать горшок, в котором росла эта самая Трахиандра. Продавщица с ужасом уставилась на нас, не зная, как реагировать, и я пихнула маму в бок. — Прекрати, нас сейчас выгонят. — Я уйду только с этим чудом. — женщина вцепилась в горшок и, не разрывая объятий, прошагала к кассе. — Посчитайте нас. Все еще шокированная девушка-продавец озвучила сумму, мама сконфуженно хмыкнула, но спустила всю наличку на дурацкое растение. — Только не говори отцу. — шепнула она между тем. — Он убьет меня, когда узнает, сколько это стоит. — Буду держать язык за зубами. — пообещала я, и мы вышли из магазинчика, направляясь к уютной пекарне с демократичными ценами. Она была маленькой, всего с тремя небольшими столиками, широкой витриной и прилавком, за которым всегда суетились двое студентов в белоснежных фартуках с вышитыми на них эмблемами пекарни. С потолка свисали винтажные гирлянды в виде грушевидных ламп, создавая в помещении атмосферу тепла и уюта. А какой там стоял аромат… — Я буду кофе и маффин с черникой. — сообщила мама и села за дальний столик, все еще не выпуская из рук свою «прелесть». Я заказала нам по капучино, маме ее маффин с черникой, а себе взяла банановый кекс с соленой карамелью. Когда заказ был готов, я присоединилась к матери, и она, о боги, поставила свою Трахиандру на подоконник. — Как у вас дела с Никиткой? Он что-то давно не заезжал в гости… — Все хорошо, просто работы много. Надеюсь, в эти выходные удастся заскочить на ужин. — Ох, дорогая, в эти выходные мы с отцом едем на дачу, но будем только рады, если вы составите нам компанию. Твоему отцу как раз понадобится мужская сила. — Боюсь, папа не очень-то обрадуется такому помощнику… — я грустно выдохнула, вспоминая, как прошла их последняя встреча, где они едва не уничтожили друг друга взглядом. — Ну, милая, ему рано или поздно придется смириться с твоим выбором. Как-никак, Никита твой жених. — я подавилась кофе от ее слов. — Мама! Мы просто встречаемся! — Вы уже два года встречаетесь, неужели за это время даже разок не обсуждали ваше будущее? Совместное, разумеется. — Ни разу! Мне всего двадцать два. Я безработный еще не состоявшийся дизайнер. Ни о каких серьезных шагах я даже не думала. — мама недовольно сморщила носик, отпивая свой кофе. — Семья и дети — это важный шаг, я понимаю, но ты уже взрослая. Пора об этом хотя бы задуматься. — она недвусмысленно намекнула на то, что часики мои тикают, и я закатила глаза, чувствуя раздражение от нашей беседы. — Мамуль, я обязательно поставлю вас с папой в известность, когда соберусь замуж, а уж тем более, когда захочу детей. Но ни того, ни другого мне не хочется в ближайшие несколько лет. — если быть точнее, лет до двадцати семи или тридцати, но маме знать этого не обязательно. Нашу беседу прервал звонок моего телефона. На дисплее высветилось имя Никиты и его фотография, которую я сделала, пока он сладко сопел на моих коленях в одну из предновогодних ночей. На губах расцвела улыбка, и мама все поняла, тактично оставив нас. — Алло. — я чуть не треснула от радости, когда услышала его голос. — Gatita, где ты? Я соскучился. — внутри все затрепетало и потеплело. Я назвала адрес, и он пообещал забрать меня. Мы не виделись три дня по причине его отлета в другой город по делам. И я сама по нему ужасно соскучилась. Когда за стол вернулась мама, я все ей рассказала и извинилась, что покину ее раньше, чем наш кофе остынет окончательно. Она отмахнулась и вызвала такси, сказав, чтобы я даже не брала в голову, потому что ей очень нравится Никита, и мое состояние, когда я рядом с ним. Через пятнадцать минут на противоположной стороне дороги остановилась черная «Ауди», и я стремглав побежала на красный к нему. — Что за фокусы, gatita? Тебя в детстве не учили, что на красный стой, на зеленый иди? — Никита нахмурился, придавая своему виду грозности, но я улыбалась от счастья, потому что снова могла его видеть, слушать, чувствовать. — Прости, не смогла сдержаться. — я перегнулась через панель и за воротник его офисной рубашки притянула к себе, жадно впиваясь в губы жарким поцелуем. Никита обхватил одной рукой меня за талию, другой за затылок, вжав в себя еще сильнее. Из меня вырвался громкий стон, когда его рука обхватила мою грудь, с его же губ сорвался несдержанный рык. — Ты без лифчика. Черт возьми, ты без лифчика. — я смущенно закусила губу, когда сзади раздались нетерпеливые сигналы машин. — Кажется, мы загородили проезд. — Плевать. Ты без лифчика, а я чертовски по тебе истосковался. И все, о чем я сейчас думаю, все, чего я сейчас хочу, — ты. — он вновь притянул меня к себе, вовлекая в еще более страстный и дикий поцелуй. Продолжали настойчиво гудеть, но мы не слышали, слишком увлеченные друг другом, пока в окно кто-то не постучал. Оторвавшись от Никиты, я испуганно пискнула и стыдливо опустила голову, борясь с желанием взглянуть на смелого водителя, который, видимо, устал гудеть в пустоту. Никита завел машину, игнорируя прервавшего нас, и дал по газам. Машина резко сорвалась с места. — Ты даже себе представить не можешь, как я борюсь с желанием взять тебя прямо здесь и сейчас, но для начала я должен кое-куда тебя отвезти. — Куда? — Сюрприз. — его распухшие от поцелуев губы растянулись в лукавой улыбке, и я, как завороженная, смотрела на нее, не моргая. Сюрприз? Для меня? Никита ни разу не устраивал сюрпризов. Я почувствовала, как что-то теплое внутри меня растет, заполняя каждую клеточку моего тела. Это любовь к нему разрастается еще сильнее, пуская корни. Мы приехали за город на безлюдный пляж с беседкой на воде, которая была украшена гирляндами и китайскими фонариками. В центре беседки стоял маленький столик, на полу расстелены цветные подушки и плед. Рядом стояли два охранника, которым Никита кивнул, отпуская их. — Боже мой, это прекрасно! — прошептала я, ощутив, как солоноватая жидкость скапливается в уголках глаз. — Это очень… — трогательно, хотела сказать я, но не смогла бы произнести больше и звука. Вместо слов я бросилась Никите на шею, целуя так, как никогда прежде не целовала, вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь, всю благодарность за то, что он для меня делал и делает. Он обхватил меня так крепко, что из легких вырвался остаток воздуха. Мы стояли в обнимку посреди безлюдного пляжа, провожая солнце. Тишину нарушали звуки природы и сбивчивый ритм сердца, только я уже не могла разобрать, чьего именно. Я была настолько счастлива в этот самый момент времени, что становилось страшно, потому что казалось, такого не бывает. И в то же время мне хотелось остановить миг. Нажать на стоп и жить именно здесь, на этом пляже, в объятиях любимого мужчины, в моменте абсолютного счастья. Мы прошли в беседку, расселись на подушках, но еды так и не коснулись. Просто смотрели друг на друга. Долго и упорно. Я видела, как взгляд Никиты становится темнее с каждой секундой, и этого было достаточно, чтобы понять: он сейчас испытывает те же эмоции. Я пересела к нему на колени, утыкаясь лбом в его, и одними губами произнесла то, что больше не могла держать в себе: — Я так сильно тебя люблю… Руки мужчины крепче сжали мою талию, а сам он тяжело задышал, тогда я просто его поцеловала. Легко, почти невесомо, наслаждаясь моментом единения наших душ. И Никита отвечал с еще большей нежностью, не переступая черту, не углубляя поцелуй. И я вдруг поняла в этот самый миг, что этот поцелуй и этот вечер куда сильнее и многословнее его словесного, но так и невысказанного признания в любви. Это куда больше… И от этой мысли мурашки пошли по всему телу. Внутри все задрожало от осознания, как сильно он может любить… меня. Меня! — Ты вся дрожишь. Замерзла? — прошептал он мне в губы и ласково погладил предплечья, желая согреть своим теплом. Я едва не расплакалась. Помотала головой и уставилась в его слегка напуганные и удивленные глаза. В них плескалась тревога. — Что случилось? — Я просто… — было трудно говорить, но я старалась взять себя в руки. — Я так долго этого ждала. — мужчина удивленно вскинул брови, явно не до конца понимая, о чем я вообще говорю. — Я так долго ждала твоего ответного признания. Нет, не подумай только, я не хотела давить и не давлю все еще. Но все это… Все это настолько больше простых слов о любви. Потому что я чувствую, как сильно ты меня любишь. Я чувствую, и это меня будоражит. Я дрожала от волнения и от переизбытка чувств, в то время как Никита молча пялился на меня. Странным, очень странным взглядом. Как будто я поторопилась с выводами, и… — Gatita, — спустя долгое молчание он нарушил тишину тоном, каким еще ни разу со мной не говорил, и я почувствовала, как перестала дышать. Это оно? Признание? Словесное выражение чувств? Но Никита снова замолчал. Его теплый нежный взгляд, каким он смотрел на меня совсем недавно, медленно сменялся на отстраненный и виноватый. Нет! Пожалуйста, просто молчи. Ничего не говори, молчи, если только не собираешься… — Мне очень жаль… Нет, умоляю! -… но ты все неправильно поняла, я не люблю тебя… я… Я накрыла его рот рукой, как будто это как-то спасет меня от разрывающей на части боли. По-детски замотала головой, с ужасом осознавая, какой прекрасной и одновременно отвратительной может быть мгновение. — Gatita? — виноватый тон его голоса, словно кислота, разъедал мое сердце, не оставляя ничего. Я медленно сползла на пол, ощущая, как беседка слегка качается на легких волнах озера. В груди пекло, в глазах щипало, а к горлу подкатывал ком. Ты все неправильно поняла, я не люблю тебя… Ты все неправильно поняла, я не люблю тебя… Ты все неправильно поняла, я не люблю тебя… Ты все неправильно поняла, я не люблю тебя… Ты все неправильно поняла, я не люблю тебя… Эта фраза снова и снова звучала в ушах, впиваясь острыми осколками во все внутренности, выкручивая и выворачивая их. Я не плакала, но очень хотела, только слезы застряли где-то на середине и доставляли невыносимую боль, они буквально душили меня. — Зачем мы здесь? Мы? Как это теперь неестественно звучит. Неправильно. Не… — Gatita… — теплая ладонь накрыла мою, и я физически ощутила, как прикосновения могут жалить. Вырвав свою руку из-под его, я, пошатываясь, встала. Никита поднялся следом. — Зачем ты меня сюда привез? Я с трудом узнавала свой голос. Дребезжащий, надломленный, очень жалкий. — Черт возьми, Никита, зачем ты меня сюда привез?! — я сорвалась на крик, а Никита так и стоял, не шелохнувшись. Ни один его мускул не дернулся. Взгляд по-прежнему виноватый, как у того самого пса, который, заигравшись, разорвал новый диван и теперь об этом очень сожалеет. — Gatita, я не хотел… — он попытался приблизиться, но я отскочила назад, врезаясь спиной в деревянную перегородку. — Я не хотел, чтобы все так… Gatita… — Нет! — выставив вперед руку в качестве щита, я закрыла глаза, которые все еще жгло от непролитых слез. — Больше… нет! Мы стояли так несколько минут, или часов. Не знаю. Мне не хотелось шевелиться. Плакать. Дышать. Ничего не хотелось. Вот бы кто-то выключил боль. Или свет. И весь этот мир. Удивительно, как быстро все может поменяться. Еще недавно я хотела поставить жизнь на паузу, чтобы прожить в моменте абсолютного счастья долго-долго, а сейчас желаю все перемотать, чтобы это закончилось. Но лучше, чтобы никогда не начиналось. Я смотрю на Никиту, и не понимаю: где я что-то сделала не так? Почему ты меня не любишь? Я ведь пыталась быть той самой… — Я хочу домой. — Я отвезу тебя. — Нет! От мысли, что мы снова сядем в его машину и всю дорогу до дома будем находиться в замкнутом пространстве и дышать одним воздухом, мне становилось дурно. Я не мазохистка, чтобы пойти на такое по своей воле. — Связь здесь не ловит, а до ближайшей станции километров сорок, если не больше. — и опять этот соболезнующий тон, от которого тошнит, в буквальном смысле слова. — Мне плохо. — только и говорю я, чувствуя, как тягучий, неприятный комок подбирается все выше, к гортани. — Я понимаю, пони… Я успеваю обернуться и перегнуться через ограждение, как все содержимое моего желудка выходит наружу. Господи, какой стыд! Минут десять я сгибаюсь пополам, а потом оседаю на пол. Все силы покинули меня. Я больше не чувствую ног. Ощущаю только бесконечную тошноту и боль. — Ты в порядке? Я поднимаю усталый взгляд. Никита все так же стоит, как и стоял. Спокойный наружно. Ты все неправильно поняла, я не люблю тебя… — Отвези меня домой, а потом больше никогда не появляйся в моей жизни. Пожалуйста. — на этих словах слезы брызгают из глаз, но не приносят никакого облегчения, все становится только хуже.