Эскапизм

      Тики криво улыбается, когда слышит очередную и, по его очень скромному мнению, слегка бредовую сказку Роад о соулмейтах. Однако, по неизвестной причине, внутри всё отчего-то опасливо содрогается, а горло сжимают раскаленные железные когти, оставляя ноющее чувство после себя. Он ещё не знает, что это вовсе не глупые шутки его названной племянницы, а неизбежная часть их свирепой реальности.        Почему Ной считает это сказкой, когда сам живет в мире, где души неживых трансформируются в оружие? Он не знает ответ на этот вопрос. Ему просто не хочется быть связанным с кем-то, кто может нарушить годами отточенный баланс его идеального существования Апостол-Человек. Ему просто не хочется — он уверен. И нет здесь других причин.       Граф на слова Мечты приговаривает, что только истинная любовь и крепкая связь между двумя людьми способна вырвать самого родного человека прямиком из лап страшной и жестокой Смерти. Цена вопроса — смерть второго.       Тысячелетний истерично смеётся, качает головой и спрашивает у своих драгоценных детей за очередным ужином в кругу семьи:       — Остаться в живых, но страдать от потери любимого всю жизнь, или спасти своего соулмейта от собственной гибели, тем самым обрекая его душу на вечные муки? О, дорогие мои, что бы вы ни выбрали, вся любовь — это сплошное наказание.        Ещё Граф всегда говорит, что истерзанные души соулмейтов, которые навсегда потеряли друг друга в этом жестоком мире, это лучший фундамент для создания акум. Вся ненависть, боль, неоправданные мечты и надежды воссоединяются вместе, сливаются воедино и выходят на волю в виде смертельного оружия, которое способно разрушить всё на своём пути.        Тики до конца не верит даже Графу, пока сам не сталкивается со своей родственной душой, самим близким человеком — соулмейтом.        Азель шипит на него, как дикая кошка, забившаяся в самый дальний угол. Не даёт даже и пальцем себя тронуть, отчаянно прижимая дрожащую руку к своей кровоточащей ране, и смотрит на него исподлобья злым взглядом. Ее голубые глаза в полумраке светятся ярким ядовитым сапфиром. Тики чувствует, как покрывается сплошной корочкой тонкого льда от ее цепкого взора, и не может даже вздохнуть полной грудью, чувствуя, как сбивается дыхание.       Удар под дых прилетает прямиком от Вселенной, которая злостно насмехается над ним прямо сейчас.       Она тихо и протяжно воет, потому что тело всё горит и содрогается в агонии. Больно настолько, что хочется самовольно впасть в вечный сон: лишь бы больше ничего не чувствовать, лишь бы прекратить все мучения.        Внутри, в то же время, словно миллиард цветов распускаются мягкой волной от накрывающей эйфории, когда каждая частичка тела отзывается на его присутствие. Тики — её заклятый враг и, по иронии судьбы, самый близкий человек — не может сделать и шага, завороженно разглядывая умирающего экзорциста перед собой.         Судьба играет с ним злую шутку, черт ее побери.       — Только не ты, — умоляюще хрипит Азель, жмурясь от мучительной боли. — Только не проклятый Ной.        — Наши мысли почти совпадают, — шокированно и тихо проговаривает Тики, не двигаясь с места. Из него словно выбивают кислород, поэтому фраза с его уст вылетает как-то отчаянно и принудительно.       Вокруг — тишина, и только одни они посреди разгромленного после боя города. Время для них замедляется.       Визжащие голоса в голове Тики перебивают Ноя, который упрямо твердит убить глупую девчонку и уничтожить её чистую силу. Здесь и сейчас, немедленно. Она — враг, ошибка природы и просто сплошной сбой в системе, который вот-вот нарушит его баланс.       Нет, уже нарушила.       Сущность соулмейта в этот момент почему-то оказывается сильнее и напористее, а в голове мелодичный голос умоляюще повторяет:

«Спаси, спаси, спаси!»

      И тут в памяти Тики разгорается вспышкой недавняя фраза Роад: самые тяжёлые душевные и физические раны можно исцелить только рядом с своим соулмейтом.        Если кто-то из них умрет, второй будет обречён на вечные муки.        Он встряхивает головой, издавая тихий и нервный смешок. Разве может ситуация быть хуже? Это до абсурда смешно. Настолько, что хочется рвать на себе волосы. Как он вообще попал в такую нелепицу?        Тики подходит ближе. Азель отчаянно пытается отползти от него, но вскрикивает — громко и протяжно — от жгучей боли. Невидимое лезвие режет ее ослабевшее тело вдоль и поперек. Женские руки сжимают мокрую грязь. Крупицы песка вонзаются в свежие ранки, смешиваясь с багровой кровью.       Больно.       Она не хочет плакать перед ним, казаться слабой или беспомощной, но слёзы бегут из глаз непроизвольно, оставляя за собой разводы на грязном лице. Им разрешение, вообще-то, и не нужно.        — Не смей…        Девушка вытягивает руку вперёд, призывая остановиться. Сердце внутри бьётся быстрее и радуется появлению соулмейта. Разум же кричит в агонии и предостерегает Азель, призывая уничтожить врага.        — Ты умрёшь, — Ной безучастно пожимает плечами, и отбрасывает слабую руку в сторону, когда все-таки решает подойти ближе. — А я остаток своей долгой жизни в муках провести не хочу. Дело не в тебе, не обольщайся.        Оба знают, что Тики нагло врёт. Дело именно в ней, но они никогда не признаются об этом ни друг другу, ни самим себе.       Его рука беспрепятственно ложится на глубокую рану, и Азель вздрагивает, чувствуя мягкое тепло и неприятное покалывание. Рана медленно, очень медленно затягивается, останавливая кровотечение и притупляя острую боль. Они оба завороженно смотрят на чудо, которое происходит перед ними, и не верят своим же глазам.        — Так вот, о чем говорил Граф, — первый приходит в себя Тики, проводя пальцами по белоснежной коже, где только что было серьезное ранение. На его месте образовался еле заметный рубец, который теперь слегка ныл.        Азель бьёт неконтролируемая дрожь от его нежного и трепетного прикосновения. Хочет верить в то, что ей это просто кажется из-за контраста после болезненного состояния. Он не может вот так робко трогать ее; не может испытывать что-то, кроме жажды убийства.       Искры удовольствия взрываются внутри разноцветным фейерверком, и Азель не в силах отвести взгляд от лица Ноя. Красивого к тому же, черт его побери. Возникает дичайшее желание обнять его и прижаться к шее, вдыхая (не)знакомый запах.        Но она сдерживает это желание внутри самой себя, как и острый порыв сказать что-то грубое в его адрес.        — Спасибо, — очень тихо шепчет она, наблюдая, как он уходит в дальний переулок, сливаясь с ночной темнотой.       Азель думает, что Тики даже не слышит её благодарности, но всё происходит в точности наоборот. Он не отвечает ей, чувствуя, как в груди сердце снова стучит быстрее, разгоняя горячую кровь, а в памяти застревает её беззащитный и желанный образ.        «Только не оборачивайся», — упрямо твердит себе Тики из раза в раз.