Эскапизм

      — Что это значит?       Низкий голос Мегуми прерывает продолжительную до омерзения тишину, которая бьет уши Юты неприятным звоном, закапываясь в недрах его тела. Он бросает взгляд на Фушигуро — обычно до восхищения спокойного — и видит, как у того дрожат кончики пальцев, а челюсть сжимается.       У самого Юты сердце падает куда-то вниз, на уровень его ног, а возвращаться обратно не хочет.       «Она действительно предала нас? Обманула… меня?»       Юта не сказать, что был разочарован. Скорее, он знал, что такое могло произойти, исходя из недавнего разговора, который состоялся в Африке. Поэтому сейчас в его душе творилось нечто, не сравнимое ни с одним чувством, которое он бы знал ранее.        Предательство? Опустошение? Печаль?       Он не мог понять. Все не то. Эти чувства ему давно знакомы, но то, что парень испытывал сейчас — нет.       «— Оккоцу-кун, что, если я сделаю какую-нибудь глупость? Ты возненавидишь меня?       Ее короткие светлые волосы растрепались от жгуче-теплого ветра, переливаясь на солнце легким пшеничным оттенком. Парень на секунду замолк, рассматривая ее черты лица удивленным взглядом — словно видел впервые — и только позже сумел ответить на вопрос.       — О чем ты? Разве за глупость можно возненавидеть? — Юта неловко посмеялся, пристально смотря на девушку, которая издала тяжелый вздох.       Так обычно не вздыхают, когда просто устают.       Так вздыхают, когда ситуация заходит в тупик: с примесью разочарования и неизбежных последствий.       — Ну, например... — она нервно взглянула в сторону, снова на Оккоцу, и снова в сторону, делая недолгую паузу. — Если я стану предателем, допустим? Можно ли считать это глупым поступком?        Парень насторожился, и это было видно по его поднявшимся, напряженным плечам. Улыбка медленно пропала, уступая место нахмуренному взгляду. Сделав шаг вперед, он прошептал ей в лицо, пытаясь образумить:       — Предателей ждет лишь один исход, — он взял паузу, привлекая её внимания к себе, — И это смерть.        Она вздрогнула от резко изменившегося настроения Юты, ауры разговора, и, чуть отойдя вбок, нервно посмеялась.       — Да я шучу! Боже, всего лишь шутка, — зеленоглазая энергично замахала руками в протесте, улыбаясь так, что бы не было видно глаз. — Ох, Мигель, наконец-то! Ты долго...»       Именно в тот самый момент Оккоцу должен был не просто замять этот разговор, а затронуть эту тему еще раз, еще раз и еще, пока не докопался бы до истины, но он не стал. Похоже, просто побоялся, что его опасения могут подтвердиться.       Или наоборот, испугался, что понял все не так. Неверно, неправильно — рассказывать ей свои страхи ему не хотелось. Вдруг она расстроится, что Оккоцу подозревает ее в чем-то? Вдруг перестанет с ним разговаривать, затаив жгучую обиду?

Вдруг, вдруг, вдруг…

      Он сам забеспокоился, не зная куда деть взволнованный взгляд. В голове было слишком много вопросов и ни одного ответа.       Теперь Юта навсегда запомнит этот диалог, от которого кошки скребут на душе. Каждое слово, каждую фразу, каждое ее нервное движение, за которым были скрыты коварные намерения.       Гложет ли его вина? Знал, предполагал, но никак не остановил. Выбрал самую простую стратегию — хранить молчание — и губил себя же в бесконечном потоке догадок.       Испугался за нее? Если ее поймают, однозначно казнят. Высшее руководство не будет даже разбираться в причинах и слушать бесполезные оправдания. Они вынесут приговор безжалостно и в одно мгновение, от которого даже Годжо не в силах будет отговорить.       Испытывал страх от неизвестного будущего? А за друзей?       На что она вообще способна? Способна ли поднять свою катану на уровень его шеи, разрезать плоть смертельным ударом? Поднимется ли у нее рука на Юту?       И что самое важное — а у него?       Сможет ли он остановить ее, если она станет настоящей угрозой?       Оккоцу не знал что должен сделать. Нет, Юта ни за что бы не смог ее убить. Он всегда был уверен в обратном: скорее сам убьет себя, но не даст ей умереть. Встанет перед ней, выставив грудь вперед. Поставит за свою спину, оберегая до последнего вздоха.       Юный колдун боится за нее и за то, какие последствия ее могут ждать. Оккоцу идет прямиком на дно пучины всех вопросов и, кажется, не в состоянии выбраться оттуда, но его словно встряхивают, как только он слышит реплику Юджи:       — Ну, значит, мы ее вернем назад. Я не верю, чтобы Она могла бы самостоятельно присоединиться к этим ублюдкам, — Итадори уверенно поднимает взгляд на Тенгена, и мысленно ждет поддержки от остальных.        Вспышка.       Это загорается надежда в сердце.       И не только у Юты.       Мегуми слегка вздрагивает, отрывая тяжелый взгляд от своих ног. Тени опускаются на его бледное лицо, придавая еще больше хмурости. Проблемы продолжают падать на его голову, не переставая, и он по-настоящему теряется: кого спасать в первую очередь? Сестру, которая вот-вот застрянет в Смертельной миграции, или глупую возлюбленную, которая сама не ведает что творит?       У Фушигуро должен быть четкий план, но все летит к чертям: и выдержка, и спокойствие, и сама цель, которая теперь двоится диагонально. С одной стороны Цумики, с другой — Она.       «Дерьмо», — думает он, сжимая кулаки. Нужно срочно взять себя в руки, но Мегуми не может. Юджи понимающе хлопает его по плечу и встряхивает, выводя из транса.       — Я согласна с Итадори. Ну, а вы, Фушигуро? Юта? — Маки встает рядом с Юджи и направляет прищуренный взгляд на парней. Ей отчасти жаль их — девушка, что так нравится обоим, присоединилась к врагам, которые безжалостно отняли жизнь их товарищей и друзей, устроили настоящее безумие, пошатнув хрупкое равновесие.       И никто не мог точно сказать, было ли это ее тайным планом изначально или же неведомым порывом найти лучшую долю — это они узнают, только когда встретятся лицом к лицу с ней.       С губ Мегуми срывается тяжелый вздох. Сил отвечать словами нет — он молча кивает, бросая цепкий взгляд на Юту, и ждет его согласия. По крайней мере, Фушигуро искренне надеется, что он не откажется.       Оккоцу так же тяжело осматривает присутствующих в небольшой комнате, пряча взгляд за челкой темных волос, и тихо, без особого энтузиазма отвечает:       — Конечно, вернем.        И все четверо выдыхают с явным облегчением. Если хотя бы один из них отказался, возникли бы серьезные проблемы.