Окольцованные судьбой

             Когда ребята ушли, Хонджун, как и обещал, отдыхал, валяясь на диване возле телевизора с телефоном в руках. Такой себе обычный и уже привычный пассивный отдых молодежи в сети Интернет. Хон почитал последние новости шоу-бизнеса, послушал новые песни только что дебютировавшей группы и даже посмотрел их вчерашнее выступление на телевидении, фиксируя что-то для себя. Потом зашел в другое приложение, позалипал в смешные видео с котиками вперемешку с музыкальным контентом, на который был подписан, и даже наткнулся на ролики со вчерашнего мероприятия в парке, снятые из толпы самими зрителями, лениво листая и особенно не вглядываясь. Джун хорошо относился к танцам как к направлению, но его Вселенной была музыка, на ней все замыкалось. Да и к тому же эти видео либо снимали очень издалека, чтобы все влезли в кадр, либо кого-то конкретного, так называемый Fan Cam. Ему хватило пяти роликов, выпавших подряд, чтобы понять, что мероприятие и впрямь вышло очень насыщенным и масштабным — на некоторых из них камера перемещалась на зрителей, чтобы снять их бурную реакцию и восторг. Людей, действительно, было много для обычной уличной тусовки. В какой-то момент ему даже показалось, что он видел знакомое лицо в толпе, бегло промелькнувшее при повороте камеры. Наверняка, кто-то с учебы, возможно даже с его потока, ведь раз о встрече знали Юнхо и Минги, то знали и другие. Значит, сегодня на занятиях будет довольно шумно. Хонджун тихо вздохнул, и вышел из приложения, откладывая телефон.       Он просто лежал, разглядывал потолок и позволил мыслям хаотично звучать в голове:       «Кажется, они классно провели время. Стоит, наверное, сходить с ними в следующий раз за компанию»       «Что-то я даже не поискал Юнхо на видео, Минги говорил, что он сильно вырос в хореографии. Ладно, скоро экзамен, своими глазами увижу»       «Интересно, а они вдвоем с Уёном танцевали? Или Минги выставил вокруг него ограждение с колючей проволокой и табличкой «Не приближаться, в соулах злая собака»?»       Тут Джун даже хохотнул. Он несколько раз был свидетелем ревности Минги, тот всегда очень быстро заводился, но также легко остывал. Это даже ревностью не хотелось называть, скорее жадностью, потому что никогда и речи не шло о долгих обидах или скандалах. Чаще это выглядело даже забавно.       «Интересно, так у всех соулмейтов?»       Хонджун задумывается и вдруг осторожно понимает, что вопрос не скребет на душе кошками, как происходило обычно, стоило только увидеть милующихся Юнги (так он иногда называл пару друзей, соединив начало и окончание их имен ЮНхо+минГИ) или подумать о том, что вообще-то где-то должен быть и его соулмейт. Ким подносит правую руку к лицу и разглядывает метку, пытаясь понять, что же именно изменилось, и какова причина этого душевного спокойствия. Откатывается назад во времени и останавливается на той злополучной ночи пару дней назад, когда думал, что умрет от боли на мокрой мостовой. Тогда же появился новый виток колец на пальце, точно. Уже после этого он встречает…       «Сун... Сон… Сонхва!» — даже приподнимается, когда удивляется, что помнит имя незнакомца, и прижимается к спинке дивана, продолжая мысленный процесс.       И после этого уже появляется мама и шанс быть услышанным нужными людьми. После этого ему лучше работается. После этого лучше дышится. И чужое счастье больше не пронзает печалью одинокое сердце.       Хонджун подносит ладонь к лицу, разглядывая метку на мизинце, гладит большим пальцем другой руки, а потом снова тянется к телефону, в очередной попытке что-то отыскать.       Он излазил уже весь интернет, прошерстил вдоль и поперек еще в шестнадцать, но он никогда не забивал вопрос, может ли метка меняться и что это означает. Вот тут-то он и утонул в информационных потоках статей, форумов. Как обычно большая часть из них оказалась просто мусором, выпадающим за одно лишь упоминание в запросе ключевого слова. Но, когда уже пришло время собираться на занятия, он наткнулся на нечто новое, вчитываясь в рассуждения, которые безымянный автор назвал «Записки врача-соултолога». Таких, конечно же, не существовало. Феномен соулмейтов не изучался как следует. Все что нужно, всем давно известно, случай Хонджуна — исключение. Одно только название этой статьи уже больше смахивало на очередную выдумку, и Хон уже хотел закрыть вкладку, как взгляд зацепился за текст:       «…Я точно был уверен, что это один и тот же человек, встретив его спустя три года. Впервые это произошло в 1987 году, когда необходимость проверять и фиксировать информацию о «кольцах судьбы» поступивших студентов была прописана в положении об образовании. Это был, по сути, эксперимент, поэтому никто не рискнул выпускать это в виде закона. Таким образом Департамент образования и Управление демографической и семейной политики во главе с партией пытались действовать сообща, объединять в группы потенциально подходящих друг другу личностей. При прохождении вступительной медкомиссии, у пациента 1968 года рождения, на фаланге мизинца, мною лично, были зафиксированы 34 винтообразных разно наклонённых кольца, что само по себе было необычно, и я был обязан отразить это в его личном деле, и выполнил задачу. Куда молодого человека определили дальше, я не знаю, как и его судьбу в целом. Эту программу по улучшению демографии очень быстро свернули, когда буквально за три года она нанесла весомый ущерб образованию. Многие студенты поступали, и очень скоро брали академические отпуска, отчислялись, или просто переставали учиться, когда встречали соулмейта в слишком раннем для осмысленных поступков возрасте…»       Хонджун резко обжег легкие воздухом, когда понял, что от изумления перестал дышать. Экспериментальная программа по контролю рождаемости? Он даже не слышал о таком. Да, это было до его рождения, но он даже статей не находил. Видно, правительство реально жестко лоханулось в той истории, подчищая все упоминания об ошибке. Ким перевел дыхание и продолжил читать.       «…В 1990 году я работал в окружной психиатрической больнице. К нам привезли пациента, который, по предварительной информации, в состоянии сильного отравления неизвестными веществами был срочно госпитализирован в ближайшую больницу, где его успешно реанимировали. Но вскоре после этого, на глазах медперсонала, он в крайне буйном эмоциональном состоянии попытался совершить суицидальные действия, в следствие чего и был переведен в психиатрию. Я навестил больного, когда его уже разместили в одиночной палате, изолировав от остального числа пациентов во избежание усугубления их состояния. Пациент спал под действием успокоительных, к которым пришлось прибегнуть, чтобы утихомирить во время транспортировки, по той же причине его верхние и нижние конечности были обездвижены и зафиксированы в горизонтальном положении на кушетке, как следовало по инструкции. Я врач, и за всю свою практику видел много лиц. Я никогда бы не забыл такую странную метку, которую увидел второй раз в жизни. Но к моему изумлению, когда в желании удостовериться, я стал пересчитывать витки на фаланге, я снова и снова насчитывал 35 колец, вместо 34-х. Феномен «колец судьбы» в 1990 году по-прежнему не был изучен, но ни разу в жизни я не слышал о том, чтобы метка могла видоизмениться. Я был так взволнован, предвкушая настоящее открытие в истории медицины, что на следующее утро прибыл на работу раньше всего остального медперсонала, чтобы поговорить с пациентом, который должен был уже очнуться. Но к моему изумлению, больного, при котором не было ни документов, ни личных вещей, который поступил к нам экстренно сразу из клиники, в палате не оказалось. Ремни, которыми был зафиксирован пациент, все также были затянуты и пристегнуты. Конечно же, я поставил на уши всю клинику. Больной не мог просто исчезнуть из одиночной закрытой палаты. Ночная смена никого больше не принимала в ту ночь, не случилось ничего, что могло бы вызвать беспокойство или отвлечь персонал. Ни одна камера наблюдения не зафиксировала ничего, что свидетельствовало бы о нарушении безопасности. Он просто испарился. И пока мы возились с бюрократическими делами, оповестили полицию и больницу, откуда прибыл этот человек, были подвержены допросу, мы потеряли слишком много времени. Слишком много… Только спустя несколько дней я приехал в университет, где встретил его впервые. Так как реформа была уже отменена, все личные дела студентов были переписаны без упоминания о «кольцах судьбы», а старые утилизированы по приказу властей. Поэтому я изучал их вручную, по памяти, надеясь узнать его имя. Меня ожидало только разочарование. Взлетная карьера, звание нобелевского лауреата, и, конечно, новая важная для человечества информация, все это было утеряно. Я больше никогда так и не смог…»       Хонджун выронил из рук телефон, когда невероятная история, которую он только что прочел, сменилась жалостью автора к самому себе и скатилась до жанра предсмертной записки. Он сидел и не мог пошевелиться. Почти за пять лет поисков это первое и единственное, что он сумел найти мало того, что о трансформации метки, так еще и количество витков у этого несчастного было выходящим за норму, прямо как у Хона. Волнение от неожиданной находки скапливалось в груди и стремительно перерастало во что-то еще. Это густое и темное чувство медленно растекалось по венам, заставляя тело вначале каменеть, а затем бесконтрольно дрожать. Это был страх. Удушающий, застилающий глаза, лишающий разума, подступающий к горлу неодолимый страх, вскрытый осознанием, что он теперь тоже «тот самый». Редчайший экземпляр, исключительный случай, желанный подопытный кролик. Он даже не задумывался об этом, пока не прочел эту жуткую историю. Перед глазами всплыло размытое лицо без конкретных очертаний этого самого врача-соултолога, который явно пошел бы на что угодно ради своей цели. Хонджун даже не попытался встать, когда к горлу накатило, и его вырвало прямо в гостиной. Всепоглощающий ужас, что он испытал от одной мысли оказаться на столе для опытов, затягивал петлю на шее так туго, что блевануть прямо здесь ему было даже приятно. То, что он прочитал, могло быть безумной фантазией, абсолютной выдумкой, но благодаря ней он только что осознал, в какой опасности находился. Ведь он сам понятия не имел, по какой причине он получил новый виток колец, а значит, не может даже контролировать это, избегать того, что провоцирует эти изменения. Блять, да он ничего не может! Не может даже обратиться за помощью, потому что его тут же могут ради этой самой «помощи» оставить под наблюдением в той же обитой мягкими стенами психушке или еще где похуже.       — Твою мать… Этого не может быть. Не может. Думай, Джун, думай!       Он снова схватил телефон, силясь дочитать до конца, в попытке найти хоть что-то полезное в бесконечном нытье и самобичевании автора. Ему нужно было понять, правдива ли эта история, и если так, то найти того, кого не смог отыскать врач. Только он сможет помочь ему разобраться. Только он его поймет, примет, успокоит, даст ответы.       «А если он также, как и я… Не знает причины?..»       Хон снова вернулся к началу статьи:       — 1968 года рождения… Ему должно быть уже 50 лет. Блять, и как я его найду?..       Страх и ужас буквально начинали кусать его за кончики пальцев, когда загнанное в накрывающей панике сердце качало кровь по телу с какой-то бешеной скоростью. Понимая, что задыхается, Ким не придумал ничего лучше, чем разорвать этот спазм надорванным придушенным криком, жадно хватая воздух в сжатые изюминами легкие, и снова сдавленно взвыть.       Примерно через час он придет в состояние полной отрешенности, но хотя бы способный дышать. И будет сидеть, пока опустошенная голова, наконец, не просветлеет.       «Все, что я сейчас могу, это скрываться. Собственно, это я и делал пять лет, никому не показывая метку. Главное просто не нацеплять свидетелей. И если меня снова скрутит…».       В этом и была беда, он не знал, когда, почему, и как метка может снова измениться, а это означало, что то, что он называл одиночеством, и рядом не стояло с тем, что ждет его теперь…

***

      После встречи в музыкальном агентстве, Сонхва оставалось только ждать. Подобные вещи могли тянуться очень долго, а учитывая постоянную занятость директора, Пак бы не удивился, если бы господин Ли и вовсе отложил дело на год, а то и больше. Но он честно выполнил свою часть сделки, и теперь стоило дождаться хоть какого-то разворота событий. Пока что он имел в запасе несколько дней, чтобы продумать другие варианты или, в конце концов, подготовиться к худшему.       Сонхва не был пессимистом, а вот холодный реализм, осторожность и последовательный подход имелись в его характере. Он не видел смысла сейчас мотать себе нервы, паника заставляет совершать ошибки, которые слишком дорого обходятся, уж он то знал.       На работе его не ждали, дома, собственно, тоже, и Пак не отказывает себе в возможности просто прогуляться и подышать свежим воздухом. Проветрить голову заодно, авось, к чему-то это приведет.       На улице стоял морозный осенний день. Вначале Хва просто бродил по окрестностям, но погодные условия не позволяли находиться на воздухе слишком долго. Он подумал о том, чтобы купить перчатки, и сразу вспомнил о том, что в тайнике больше нет комплекта одежды на случай непредвиденной кончины. Цель есть, маршрут до торгового центра проложен. Там он проведет несколько часов, потому что торопиться теперь вовсе было некуда. Среди бела дня он не рискнет светить свое убежище.       Хорошо, что в таких центрах реально можно было провести целый день. Он пообедал в ресторанчике японской кухни, прошелся по магазинам. Ну как, прошелся… Этот молодой человек, встретив и проводив уже несколько эпох, отлично ориентировался в моде, любил составлять стильные комплекты, умело расставляя акценты и создавая нужный образ. Грустно было то, что носить он себе такое позволял крайне редко. Все по той же пресловутой причине — лишнее внимание. Как-то в 1985 году он усвоил этот урок очень дорогой ценой, когда явился в клуб, одетый с иголочки, молодой и красивый, привлекая внимание большей части присутствующих, среди которых была молодая жена местного бандита, крышующего это заведение, и он сам, разумеется. Все кончилось плохо для нашего альфонса, и еще хуже стало, когда сборище ублюдков из этой банды увидели и узнали его на улице через пару дней — целехонького. Поэтому Хва теперь наряжался только в магазинах, разглядывая отражение в зеркале под восхищенные вздохи консультантов, но покупал что-то простое или вовсе заурядное, в зависимости от компании, с которой необходимо было слиться. И в этот раз было также. Он прикупил пару рубашек, два свитера, жилетку, брюки, белье, конечно же, тоже, без него экстренный чемоданчик явно будет неполным, пару аксессуаров для себя, а еще перчатки и куртку из дубленой кожи. Впереди зима, все-таки. Купил новый телефон и сим-карту, активирующуюся при первом использовании. Потом посетил местную прачечную, приобрел там вакуумные пакеты, на месте сортируя накупленное. Одна и та же схема каждый раз, разве что делал он это обычно дома. Когда все было готово, у него оставалась еще пара часов до темноты, так что пришлось отсидеть их в кинозале под какую-то очередную любовную дораму. Хва почти не вникал, а в какой-то момент даже заснул, а когда вышел из зала, взгляд выхватил постер на стене раньше, чем Пак осознал.       — Да ладно?! — Этот взрослый, «почти» 30-летний мужчина, мелким торопливым шагом подходит к плакату и чуть ли не роняет пакеты на пол, когда бросается к электронной кассе.       «Звёздные войны. Эпизод IX: Скайуокер. Восход» ПРЕМЬЕРА 19 ДЕКАБРЯ 2019 — так гласил слоган на постере.       Сонхва видел первый фильм еще в девять лет в 1977 году, и с тех пор смотрел все, фанатея по космической саге, которую вслед за ним полюбили миллионы людей по всей планете. Самый первый страстный поклонник, так сказать. И сейчас этот преданный фанат был готов вскрыть чертов автомат, который раз за разом выдавал на экран сообщение, что все билеты проданы не только на саму премьеру, но и на две недели вперед. Конечно же, он не может столько ждать…       — Твою мать! — огрел кулаком сенсорный экран и чуть не купил билетик на детскую шоу-программу, нервно нажимая на «отмену», после чего бросил тщетные попытки уговорить машину выделить ему складной стульчик в последнем ряду. Сонхва уже собрался отыскать билет в любом кинотеатре города в интернете, но телефон жалобно пиликнул. На 5% заряда он явно был не готов тратить энергию на нетерпеливые заскоки этого взрослого ребенка. Прицокнув языком, Хва убирает мобильный обратно в карман. Вообще смартфон не сказать, что был сильно ему нужен. Так как нельзя было оставлять следы и свой номер телефона повсюду, он использовал его только в экстренных случаях. Звездные войны, конечно, входили в список таких форс-мажоров, но не с разряженной батареей.       Хва вышел из торгового центра уже за полночь. Всякий добрый люд уже давно спал или готовился ко сну, а недобрый он надеялся не встретить хотя бы сегодня. Следуя обходными путями, вначале на такси, а затем полчаса пешком до района, откуда виднелось злополучное озеро, он наконец достиг пункта назначения. Темная узкая подворотня, заставленная мусорными контейнерами, углублялась и немного сужалась в проходе, будто из-за кривизны стоящих по соседству построек. Именно там уже несколько лет Сонхва содержал свой тайник, под который использовал старую вентиляционную шахту. Вытягивая из стены незакрепленный кусок кирпича, мужчина добыл отвертку, которой и снял решетку, тихо опуская на землю, и немедля выложил содержимое пакета, сдвигая поглубже от любопытных глаз. В другой пакет он завернул телефон и немного наличных, которых по понятным причинам, никогда много при себе не держал, и спрятал там же, иногда поглядывая в сторону улицы, ловко и быстро вкручивая винтики обратно в крепления.       С чувством выполненного долга и облегчения, оставшись незамеченным, он уже направился вверх по улице, чтобы не вызывать такси прямо к своему тайнику, как услышал хлопанье крыльев неподалеку. Пак остановился, огляделся по сторонам.       «Показалось?»       Трогается с места, и через пару шагов из-за плеча вылетает синяя птичка, по длинной дуге облетая улицу, и садится на соседнем дереве на самую верхнюю ветку.       — Ханыль? Привет, хорошая моя. — Расплывается в улыбке Пак, подходя к дереву и вскидывая голову вверх, прикрываясь ладонью от слепящего фонаря, пытается рассмотреть подругу, — Чего ж ты забралась туда? Спускайся, пойдем домой.       Птица переступает лапками по ветке то в одну, то в другую сторону, заинтересованно вертит головой, будто не признает. Тут уже и Хва засомневался, его ли это знакомая, щурится, пытаясь разглядеть пернатую сквозь паутину сухих веток, но все еще признает как родную.       — Ханыль, спускайся, говорю. Ну же, — протягивает руку вверх вместо жерди и ждет. Пташка замирает, как будто неотрывно смотрит на человека внизу, и пикирует вниз с теплым щебетом, кругом облетает мужчину и устремляется вдаль, чтобы пересесть на другое дерево метрах в пяти от Сонхва. И в тот самый момент, когда она слетела вниз, он уже готов был увлечься очередной беседой с немой птахой, но теперь… Он стоял ошеломленный. Его Ханыль не щебечет. Никогда. Никогда не поет. А эта вертихвостка сейчас пританцовывала на ветке и певуче чирикала. Но он не мог ее спутать. Просто… Не мог.       Хва медленно шагает к дереву, вглядываясь в очертания, цвет, хохолок, пытаясь найти различия, и не может. А птица, как только появляется в зоне прямой видимости, снова раскрывает крылья и улетает, заставляя пораженного Пака буквально следовать за ней. В какой-то момент он за ней уже буквально бежит, не оглядываясь, не веря собственным глазам и ушам, не в силах оставить это вот так. Он должен убедиться, что это не она. Или в обратном, и тогда офигеть от жизни. Перебегая дорогу в неположенном месте, уже теряя птицу из виду там, где кончались фонари, он затормозил, хватаясь руками за перила перед собой, остерегающие от обрыва к песчаному берегу внизу. Это озеро… Пресловутое озеро, темное, ненавистное. Сонхва стиснул зубы, когда осознал, что преодолел за птицей-шутницей несколько кварталов, а той теперь и след простыл, и ощутил себя настоящим идиотом, который глубокой ночью гоняет местных крылатых по району.       — Нет, это не она. — Убежденно произносит вслух, вздыхая, и вглядывается в черноту воды. Тучи, затянувшие небо, не пропускали лунный свет, как это было два дня назад. Теперь это место выглядело мрачно и тревожно. Сонхва стиснул кулаки, скрипя кожей свеженьких новых перчаток, посылая мысленные проклятья в темноту, как вдруг взгляд зацепился за чей-то силуэт на берегу. О, даже не на берегу, вглядываясь, Пак понимает, что кто-то стоит по щиколотки ботинок в воде. А в следующее мгновение поймет, что узнает эту фигуру.       — Что ты здесь делаешь?! — Крикнет Пак, когда уже перепрыгнет последние ступени лестницы, торопливо выходя на берег. А стоит фигуре испуганно дрогнуть и обернуться, не найдет ничего лучшего, чтобы добавить, — Это мое место!       Хонджун не знал, сколько времени он провел на берегу в ожидании. Ожидании какого-то просветления, подсказки во внезапно вскрывшейся проблеме. Не знал даже, когда успел промочить ноги, и сейчас рассерженно смотрел вниз, будто это могло помочь.       — Разок искупался нагишом и все, считай пометил что ли? — Бурчит недовольно и поднимает голову, вглядываясь в приближающуюся фигуру в темноте, даже не осознавая, что узнал обладателя этого голоса еще до того, как разглядел его лицо, — Песок тоже твой, сам засыпал? А камень сам приволок или помог кто?       Сонхва злился, но сам точно не понимал, почему. Возможно, потому что увидел в этой картине себя: буквально прочувствовав невыносимое отчаяние в голосе парня и той позе, в которой его застал. Когда мысли о том, что он только что, возможно, прервал безрассудный шаг навстречу смерти, окончательно укоренились в голове, он буквально отбросил пакет с вещами, что купил для себя, к высокому камню, и подошел ближе к воде. Задерживая взгляд на лице напротив, сжимая губы в нечитаемой тревоге, он протягивает руку в перчатке. В воцарившемся молчании, глядя в глаза друг друга, обоих будто окатывает жаром. Одного от злости, второго от стыда. Хонджун первым опускает взгляд, но протягивает руку, хватаясь за пальцы, и сразу же чувствует их сильную хватку, и как настойчиво, но медленно рука тянет за собой, выманивая парня на песок.       — Дай угадаю, ты хотел сапоги помыть, да?       Джун закатывает глаза и вырывает свою ладонь из чужой, вышагивая по песку в мокрых ботинках в сторону уже знакомого валуна.       — Нет, просто хотел искупаться, а тут снова ты. А я в отличие от тебя на людях голой жопой светить не люблю.              Хва усмехается и следует за ним. Туда, где синеволосый уже привалился спиной к граниту, устало вздыхая и прикрывая глаза. Он меньше всего сейчас был готов вести беседы, потому и ушел из квартиры, когда вернулись ребята с расспросами, почему он впервые за все время учебы прогулял занятия. У него не было ответов. Он мог только солгать, а лгать тем, кто искренне переживает и заботится о тебе — самое низкое из возможных предательств. Может не самое страшное, но самое гнусное, скользкое, со вкусом отвращения к самому себе.       — Хонджун, верно?..       Ким слышит свое имя, резко открывая глаза, успев уже позабыть, что он здесь не один, и снова встречается со взглядом мужчины, который будто от неловкости пытался просунуть руки в перчатках в малюсенькие карманы кожаной куртки.       — Да. Пак Сонхва. — Коротко улыбается парень, когда замечает удивление в чужом лице, — Скажи честно, ты снова шел сюда, чтобы поплавать?       — Нет, конечно, я же не идиот. — Отвечает брюнет и встречает насмешливое выражение на чужом лице с иронично изогнутыми бровями, — Оййй... Тот раз не в счет, ясно? Я… Искал кое-что.       — Голый в воде?       — Твои мысли не покидает моя нагота, я погляжу. — Парирует Пак, и смущается уже Джун, а Сонхва растекается в победной ухмылке, и куда-то отходит.       — Конечно не покидает, не каждый день встречаешь ненор...       — Держи. — Прерывает очередную защитную колкость Хва, протягивая парню плед. Тот только смотрит, глупо хлопая глазами, и прежде чем обратит внимание, как предательски подрагивает его непослушное тело от осеннего озноба и промоченных ног, Сонхва уже расправит ткань, накидывая на плечи спереди, как когда-то Хонджун для него, а потом и заставит оторваться от холодного камня, защищая, укутывая теплой материей и со спины, после чего привалится к скалистой поверхности рядом.       Минут пять они ничего друг другу не скажут, оба блуждая где-то в незнакомых ранее чувствах и собственных мыслях. Потоке бесконечного дерьма, о котором почему-то вдвоем размышлять легче. Первым тишину нарушит Хон, тяжело вздыхая, сильнее сжимая ткань руками под пледом.       — Что делать, когда совершенно не видишь выхода или решения проблемы? Настолько обескуражен и сбит с толку, что буквально слеп...       Сонхва перевел взгляд на его лицо, но не встретил ответного, потому что Хонджун закрыл глаза и не мог увидеть ту обеспокоенность, что пугающей схожестью с жизнью самого Хва осадком ложилась на сердце.       — Пожалуй… Ничего. — Негромко, будто вопросительно отвечает Пак, и тогда уже сталкивается с чужим недоуменным взором, вдруг роняя короткую улыбку, — Когда не знаешь, что делать, лучше не делать ничего. Позволить всему идти своим чередом. А там уже либо ситуация сама подскажет тебе путь, либо ты увидишь его уже на холодную голову.       — Вот так просто? Забить?..       — Ты сам только что сказал, что вариантов для выбора нет. Так о чем ты переживаешь?       Видя, как парень обескуражен таким простым и очевидным ответом, Сонхва вдруг вспомнил себя самого. Такого же напуганного, ослепленного, сбитого с ног развернувшейся под ногами ковром из осколков судьбой. Никто не подсказал ему, что делать. Никто не дал ему дельного совета. И ему не оставалось ничего, кроме как упорно разрушать собственную жизнь, поддаваясь этому страху и отчаянию, пока в конце концов, он не остался совсем один посреди этих развалин. За свою удлинившуюся жизнь он научился признавать ошибки, научился не паниковать. Но какой ценой. Ценой многих жизней… А этот парень как отражение себя молодого. Хотел ли Хва таким образом очистить, вылечить собственную душу? Или дело было не в похожей судьбе, а в самом Хонджуне?       Пак отводит взгляд на воду, вздыхает бесшумно и снимает перчатку с правой руки, чтобы зачесать назад растрепанные ветром волосы. А Джун в этот момент резко смахивает глазами в сторону, словно испугавшись чего-то. Словно… Не хотел случайно уловить взглядом пресловутую метку, тем самым оставляя себе шанс на надежду. Глупую мечту, осознанно отказываясь сталкиваться с правдой.       Тихая ночь не давила на них, скорее укутывала, обнимала, пока они оба просто присутствовали рядом друг с другом. Просто стояли бок о бок, растворяясь в ночи и в этом долгожданном ощущении покоя. И когда серебряный свет луны осветил их улыбающиеся лица, словно застукав, они наконец увидели глаза друг друга, мягко кивая и улыбаясь с какой-то необлачимой в слова благодарностью.       Когда они поднимались на набережную, Хонджун с трудом переставлял потяжелевшие от воды ботинки на каждую новую ступеньку вверх, но все равно заверил Сонхва, что живет не далеко и благополучно доберется сам. А потом помахал рукой и пошел вверх по улице. Хва будет смотреть ему вслед, как и в прошлый раз, пока силуэт не исчезнет. Пока на них обоих сверху, с лунным отблеском серебра в расправленных голубых крыльях, будет смотреть птичка. Она бесшумно вспорхнет ввысь, и только красивое мягкое перышко опустится сверху и тут же соскользнет с плеча Сонхва, заставляя поднять голову, снова теряя из виду самое главное.