Нам никто не помешает

В комнате было тепло, свежо и хорошо. Из окон лился яркий солнечный свет, лёгкий ветерок обдувал пряди волос и дарил умиротворение. Ненавязчивая мелодия доносилась из радио, стоящего на полке, в то время как со стороны стола раздавался размеренный стук ножа о доску – Беларусь что-то шинковала для салата. Напевая себе под нос незамысловатый мотивчик, девушка ловко справлялась с кухонным прибором и овощами: ещё бы, она и не такие ножи в руках держала, к тому же под юбкой всегда спрятан хотя бы один из них. Использование кухонных ножей в качестве холодного оружия у Арловской уже вошло в привычку – кто-то же должен защищать брата. Наталья подняла тяжёлый взгляд на сидящего перед ней прусса. Как бы Беларусь ни отрицала, но не только она способна на поступки ради брата. Эта прусская морда тоже заботится о России. Девушку изрядно напрягало то, что кто-то кроме неё близок к Ивану и заботиться о нём – обычно такая "безвозмездная помощь" ничем хорошим не заканчивалась. Но Гилберт был совсем другим, что-то в нём было не так, как в остальных. Хотя бы взять то, что Байльшмидт уже сколько лет часть самой России. Его сущность была спасена по воле Брагинского и теперь тесно связана с русской. А с исчезновением ГДР Байльшмидт стал будто ещё ближе к Ивану, даже ближе чем Беларусь – он теперь не отдельная республика, крепко связанная с Союзом, а полноправная часть самой России. Между ними стёрлись границы даже на карте. И Наташе остаётся лишь надеяться, что хотя бы их души не сойдутся воедино, и Гилберт с Иваном останутся в отношениях начальника с подчинённым. Арловская вздохнула. Уж кем-кем, а подчинённым Байльшмидта не назовёшь. Гилберт раздражался не только от своего статуса, но даже от нового имени – Калининград, поэтому было принято, что Экс-Пруссию будут называть по имени. Однако Беларусь неоднократно замечала, что, если его звал Брагинский, то прусс мог стерпеть любое имя. Наталья пристально разглядывала Пруссию. Он уже минут пятнадцать сидел за столом и действовал Арловской на нервы. Прусс был неспокойным, дёрганным, он нервно постукивал пальцами по столешнице, смотря в окно и то и дело косясь на часы. Его нога под столом беспокойно содрогалась в нервном тике, а сам Гилберт кусал палец и даже не замечал этого. – Может хватит дергаться? Раздражаешь. – Отчеканила Беларусь, чувствуя подступающий гнев. – Тебя совсем не волнует, что твой брат не отвечает на звонки и вообще должен был вернуться ещё три часа назад? – Резко повернулся к ней Байльшмидт и посмотрел прямо в глаза. Арловская вздрогнула, прекратив готовку. В алых глазах отчётливо виднелось волнение, и Наташа даже подивились этому редкому явлению, но быстро отбросила излишние эмоции. – Он не маленький мальчик, сам разберётся. Может рейс задержали? – Не хотелось развивать эту тему, потому что Наталья с каждой минутой и каждым дёрганьем прусса начинала переживать всё больше. Однако нужно было держать себя в руках. – Я смотрел в интернете. В расписании ничего не менялось. – Так, – Вдруг раздался резкий глухой звук: Беларусь воткнула нож в доску, – Прекрати нагнетать. Байльшмидт вздрогнул от неожиданности. – Я звоню Людвигу. – Подскочил Пруссия и скрылся из кухни, наконец давая Наташе спокойно вздохнуть. Чертыхающийся Гилберт спустился вниз и вошёл в кухню, где Арловская почти закончила готовить. – Ну что? – Спросила она, отложив ухваты. – У этого придурка просто разрядился телефон. Он скоро будет. Из-за чего-то там конференция продлилась, поэтому никто из стран не вернулся в положенное время. Но у нашего дурака отключился телефон, и он не смог нас об этом предупредить. – Ворчал, как старая бабка, Байльшмидт, яростно жестикулируя. Интонации его сочились сарказмом и язвой, но Наталья прекрасно знала, что так выражается его беспокойство и облегчение, что с Брагинским всё в порядке. На секунду Беларуси даже стало стыдно, что это не она так нервничала из-за отсутствия брата, а Гилберт. Но на самом деле она просто была уверена, что Россия не даст себя в обиду. – Вот видишь, а ты переживал. – Усмехнулась девушка. – Я же говорила, что с ним всё будет в порядке. Байльшмидт фыркнул: – А никто и не переживал. Беларусь вздохнула и закатила глаза, отвернувшись к плите. Мысленно она произнесла, мол, да-да, так и поверила. Но вслух ничего говорить не стала: возмущенные крики прусса были бы слышны даже соседям. – Неужели так сложно взять с собой зарядник? – Едва слышно пробурчал себе под нос Гилберт, но Арловская волшебным образом умудрилась его расслышать, чему крайне удивилась. Улыбнувшись, она покачала головой. Вернувшегося Россию ждала любимая сестра и недовольный Гилберт. Иван сперва с улыбкой взглянул на близких, а после лицо его переменилось. Он всё же обнял Беларусь, крепко прижав к себе, и почувствовал запах мяты от её волос – видимо, сегодня его ждёт травяной чай. А после с опаской взглянул на Пруссию. Тот сложил руки на груди и принял позу настороженную, напряжённую и предельно недовольную. Казалось, Байльшмидт хотел испепелить русского своими яростными алыми глазами. У него почти получилось – Ивану захотелось сквозь землю провалиться под этим взглядом. Обстановку разрядила Беларусь. Хлопнув брата по плечу, она доверительно произнесла: – Это он недовольный, потому что беспокоился за тебя, дурака. Арловская сверкнула глазами, насмехаясь над опешившим Байльшмидтом: тот растерял всю спесь с нахмуренного лица. На щеках Ивана в это время появился едва заметный румянец. – Ещё чего. – Возмутился Пруссия и подошёл к Брагинскому вплотную. Он схватил его за ворот плаща и резко притянул к себе, выбивая из рук сестры. – Ты, беспечный придурок, мог бы взять с собой зарядку. Совсем не думаешь о себе и других? – Гил, ты чего... – А если бы президент позвонил? – Продолжал гнуть Байльшмидт. – Ну не позвонил же. – Неловко ответил Иван, совершенно потерянный и смущённый. – Зато позвонил Гилберт, а это важнее, Ваня. – Едко заметила Беларусь, стреляя глазами в Байльшмидта. Пруссия фыркнул и отцепился от русского. – Прости, Гил. – Брагинский неожиданно для себя схватил ладонь прусса, которая только что удерживала его воротник. Осознав своё действие, Иван быстро отпустил руку. Гилберт растерянно посмотрел на свою ладонь и часто заморгал. Наташа, наблюдавшая эту картину, лишь закатывала глаза. Это уже не смешно. Всё стало настолько очевидным, что даже обидно. Беларусь не ожидала, что всё окажется так серьезно, а главное взаимно. И что теперь будет с этими двумя, она понятия не имела. Зато отчётливо видела, что ни Ваня, ни Гилберт не замечали чувств друг друга, хотя на её взгляд всё было весьма прозрачно. – Пойдёмте к столу, я столько наготовила. – Улыбнулась Наталья. Вечерело. Солнце неуклонно катилось к горизонту. Алые и фиолетовые пятна расцветали на небе, а золотые лучи липко цеплялись за предметы, прощаясь. Тонкий месяц повис высоко над горизонтом, едва заметный на фоне пламенного диска на небосводе. Наташа разлепила глаза и сонно захлопала ресницами. Веки не хотели подниматься, и сон не желал отступать. Беларусь задремала на диване в зале, после насыщенного дня. Взглянув на часы, она поняла, что проспала около часа – неплохо скоротала время. Однако теперь проблема была в том, что, возможно, ночью она не уснёт. Девушка встала на ватных ногах и осмотрелась: нигде не было признаков присутствия брата и Пруссии. И только спустя несколько минут она наконец расслышала доносящиеся с террасы голоса. Наталья тихо и осторожно подобралась к выходу и вдохнула свежий воздух, молча прислушиваясь к разговору двух мужчин. Гилберт удобно устроился на кресле-качалке, а Иван словно растекся, как жирный довольный кот, в большом кресле. На Байльшмидте была обычная хлопковая рубашка, и ему словно не было холодно от вечернего продувающего ветра. А Брагинский явно чувствовал погоду иначе: он тепло закутался в плед, натянув его по самый нос, и выглядывал из под него, смотря на мир сквозь полуоткрытые веки. Беларусь тоже неожиданно ощутила прохладу и захотела чем-нибудь накрыться, но решила остаться и послушать. – Людвиг передавал тебе пламенный привет. – Негромко вымолвил Россия, не нарушая воцарившуюся атмосферу умиротворения. Гилберт весело фыркнул: – Надеюсь, ты передал ему, как сильно я скучаю по брату? Иван растянул губы в улыбке: – Он итак это знает. – Россия всё же прикрыл глаза. – И очень редко слышит эти слова. Тебе стоит чаще говорить ему это лично. – Мы с ним почти не видимся. – Существует телефон, Байльшмидт. – Хмыкнул Иван и скосил взгляд на Гилберта. Тот молчал несколько долгих секунд, и за это время Брагинский успел заслушаться далёким щебетанием птиц. – Ты же знаешь, как мне трудно это даётся. Россия вновь переключил всё своё внимание на прусса и даже развернул к нему корпус, всё ещё кутаясь в плед. – Конечно, знаю. – Он говорил тихо, но слова были четко слышны. – Однако нужно перебороть себя. Я надеюсь, что ваши отношения с Людвигом никогда не станут такими же, как у меня с сестрой. – С Олей? – Гилберт нахмурился и было видно, что он захотел как минимум прикусить себе язык. И без уточнений было ясно, о ком речь. Но Брагинский отреагировал довольно мирно и спокойно, лишь вздохнул тяжко, уставши. – Да. – На выдохе сказал он и отвернулся. Наталья, наблюдавшая со стороны, зябко поежилась уже не от холода. С Ольгой... было сейчас непросто. Иван со старшей сестрой практически не общаются. Арловской было больно за брата и очень жаль его. А ещё стыдно, за то, что оставила его когда-то, пусть и не по своей воле. Для неё это не имело смысла, ведь итог один – разбитый больной брат, брошенный всеми, кем когда-то дорожил. И здесь Беларусь была чрезвычайно благодарна Гилберту, отчего-то решившему остаться в доме России. Сейчас она понимала и видела: почему. Наташа пропустила мимо ушей то, как атмосфера переменилась. Уже не было того напряжения, наоборот в воздухе повисло что-то лёгкое, невесомое и уютное. Кажется, Пруссия сморозил какую-то глупость, чем развеселил Ивана, заставив того тихо засмеяться. Даже плечи его немного сотрясались. И Байльшмидт тоже расслабился, качаясь в кресле. Беларусь сперва наслаждалась тишиной и покоем, после решила всё же оставить этих двоих. Она хотела было уже уйти, как вдруг Россия заговорил. – Не мельтеши. – Сонно проговорил он. – Пардон. – Гилберт без оговорок прекратил движение и повернул голову к русскому, который уже засыпал под теплым пледом, прижав ладонь к щеке. Прусс подождал немного, не отводя взгляд от Брагинского, и тихо позвал. – Ваня? Россия уже сопел, уснув под пение птиц и шелест листвы. Свежий воздух и накопившаяся за день усталость разморили его, утянув в мир Морфея. Байльшмидт осторожно и как можно тише поднялся с кресла, а после подошёл к лавке, на которой лежал ещё один плед, и взял его. Беларусь, резко выдохнув, спряталась за углом, но прусса, казалось, ничего не волновало вокруг, кроме сопящего Брагинского. Гилберт вернулся к Ивану и аккуратно накрыл его, подоткнув уголки пледа. На секунду он замер, смотря на русского неотрывно и пристально. А потом вырвался из оцепенения и вновь сел в кресло, явно не собираясь покидать насиженного места. Наталья выдохнула, сердце её забилось часто. Почему-то она боялась раскрыть себя. Не хотелось разрушать идиллию и вторгаться в этот момент, который должен был принадлежать только им двоим. Она тихонько ступила назад и, развернувшись, ушла, так и оставшись незамеченной.