И имя ему - Сказитель

Стоило Сказителю полной надменности походкой скрыться за дверью, как из-за одного из углов выпорхнула Люмин, под руку тяня перепуганную Ноэлль. — Т-ты как? Бог мой... Я было подумала, что он тебя прямо тут и убьет! - дрожащим голосом начала Люмин, с ног до головы оглядывая застывшего в янтаре времени Кадзуху. Несколько быстротечных, подобно горному ручью, мгновений рыцарь пребывает в ином мире. Значит, вот почему Сказитель столь жесток и равнодушен к судьбам других? Он просто хочет защитить остальных от самого себя? Но ведь весь дворцовый персонал до сих пор жив, хотя Кадзуха уверен, что среди сотен уж наверняка найдется тот, кто испытывает ровно противоположные ненависти чувства к принцу. Взять в пример Люмин: она его не ненавидит, и, кажется, искренне благодарна ему за предоставленную здесь работу и кров. Но она жива. С ней все в порядке, и она не спешит задыхаться и падать в обмороки. Так в чем же кроется истина?... Когда же время вновь грациозной ланью по лугам двинулось вперёд, Каэдэхара вернулся в реальность. — Я... Кажется, в порядке... - неуверенно произносит тот осевшим голосом. Смятение паутиной ложится на плечи, нежно опутывая тело. — Ч-что он сказал? Он что-то сделал? Что-то плохое?! - затараторила взволнованная Люмин. Ноэлль даже не пытается ее успокоить, молчаливой тенью стоя рядом. — Я не... - не успевает он договорить, как изо рта вместе с раздирающим горло кашлем потекла густая темно-красная кровь, похожая на чернь. Вкусом не отличающаяся от обычной, она больно жжёт нежную кожу губ и подбородка. Люмин пискнула и полезла рукой в карман своего платья, лихорадочно ища что-то. Дрожащие пальцы зацепили кончик белоснежного носового платка, и девушка в спешке передала его рыцарю. Но, сколько он ни прикладывал ткань, крови становилось лишь больше. Под ногами уже растекалась приличного размера лужица, а Ноэлль, что-то шепнув подруге, ретировалась за лекарем. Перед глазами вновь краской в воде потекло пространство, и внезапная слабость заставила осесть на холодный пол. И Люмин, что-то говорившую ему на ухо, слышно не было. На этот раз воздуха хватало сполна, но кровь водопадом хлестала изо рта, словно стремясь вытечь полностью, оставив после себя иссушенный кожаный мешок с костями. Ноэлль вернулась почти сразу, но без лекаря: впереди нее все ещё недовольный ситуацией Сказитель вышагивал ритм. Он подошёл, резко, грубо поднял его и, держа за плечо, замер. Служанки в это время, преисполненные беспокойства и страха быть лишёнными головы, поспешили откланяться. Сказитель, могучей горой нависший над рыцарем, молча ожидал. Чего именно - неясно, но с течением времени кровь перестала хлестать, а взор стал чётче. — Ты настолько незауряден умом, что не понял с первого раза? - прошипел Сказитель, яростью бездонных глаз прожигая рыцаря. - Даже не смей думать о чем-то ином. Ты должен возненавидеть или начать бояться меня. Неужели это настолько непосильная задача для тебя? Да. Да, она действительно непосильна тому, кто с самого рождения был приверженцем всех чистейших благодетелей человека. Для такого, как Кадзуха, не существует слов «ненависть» или «презрение». Они лишь поверхностны, как тина в болоте, и по-настоящему возненавидеть того, кто нуждается в ином, он не может. Кадзуха просто не знает, что это такое. А страх... Страх же мимолётен, как свежий ветерок по утру. Он может появиться, игриво погладить по затылку, а после просто испариться каплями дождя на палящем солнце. Свет внутри него никогда не сможет уступить место первородной тьме. — Не строй из себя мудреца, Кадзуха, - гипнотизирующий тон всколыхнул в сердце юного рыцаря огонек страха. - Если я приказал, значит, так тому и быть, а кто смеет перечить мне, тут же будет доставлен на эшафот. Ты этого желаешь? Глядя в эти очи цвета ночи, Кадзуха не смог, даже приложив множество усилий, заставить тусклый огонек страха в груди разгореться сильнее, ярче, чтобы обжечь лёгкие. Он просто не мог заставить себя бояться по-настоящему. Возможно, на площади был первый и последний раз, когда ужас был всепоглощающ и реален. Сейчас же, хоть пронзи ты его мечом, он не сможет забояться сильнее. — Я не вижу ни страха, ни ненависти в твоих глазах. Рыцарь, неужто ты столь самонадеян, раз думаешь, что смерть обойдет тебя, ниспослав благословение небес? - недобрая ухмылка завладевает принцем. - Не играй со своей жизнью, рыцарь. Это не шутки. Бледная рука наследного принца отпустила юношу, и Сказитель сделал шаг назад. — П-простите, Ваше Высочество, но... - внезапный спазм в горле перекрыл кислород, но через длительную секунду исчез. - ...но я не намерен этого делать. А если быть точнее - я просто не умею... Кажется, от такой невиданной дерзости Сказитель должен был как минимум бросить его в темную холодную темницу с крысами, но тот сдержанно хмыкнул: — Хм. Не лги мне в лицо. Такого не бывает. Все люди подвержены влиянию недобрых чувств. Твоя речь не имеет ничего общего с моими словами, - глаза Сказителя, блеснув в свете дня, словно обдали ледяным ветром Драконьего хребта. Но Кадзуха не отступил: — Почти все. Я лишь пару раз за жизнь испытывал что-то действительно ужасающее, но время спустя понимал, что это не имеет смысла, а позже эти чувства словно исчезли. — Ты... - Сказитель сделал угрожающий шаг вперёд, отчего Кадзухе пришлось отступить, впечатавшись спиной в подоконник. - Ты совсем меня не понимаешь? Говорю же: если жизнь дорога, сейчас же заглуши всю свою бесполезную доброту. Она не спасет тебя. Даже на расстоянии нескольких незначительных сантиметров между ними Сказитель не вызывал волны дикого ужаса. Наоборот - чем ближе его сказочно прекрасное лицо, тем лучше становятся видны его преисполненные надменности, ярости и лёгкой небрежности глаза. Умей Кадзуха рисовать, обязательно бы написал его портрет, подчеркнув эти выразительные очи как можно лучше. Хотя даже так всю холодную красоту этого человека нельзя было бы передать. Он слишком неописуем. И, кажется, в какой-то момент своей распаленной речи наследный принц замечает этот отнюдь не напуганный или гневливый взгляд, и замолкает. Вглядывается в его очи в ответ, словно выуживая из него ответ. Огонь против льда, свет против тьмы. Схватка на равных. Почти. Сказитель, всегда идущий выше всех, сдался первым. — Прекрати так смотреть на меня. Это выводит меня из себя. Или ты думаешь таким трюком отойти от темы?! Кадзуха отрицательно машет головой, отведя взгляд. Должно быть, это взаправду выглядит несколько... неприемлемо. Сказитель же член королевской семьи! Простому человеку не подобает так фривольно смотреть на принца. Он тут же виновато опускает голову, но менять решение не собирается. — Надеюсь, - отошедший на приличное расстояние Сказитель высокомерно задрал голову, - ты понял. Побереги свою жалкую жизнь, Кадзуха. И, одарив того напоследок равнодушным взором, Сказитель удалился. Холл мгновенно погрузился в тишину. Снова. Руки прошибло дрожью, но не от страха, а чего-то неясного, расплывчатого. Кадзуха вытер напряжённый пот со лба и судорожно выдохнул. Подавить себя он не в силах, а значит, что и выполнить приказ своего принца не получится. Погибнет? Уж лучше он лишится жизни, чем ступит на кривую дорожку. Но и умереть он тоже не может, ведь в таком случае его семьях останется без денег. Это сродни бесчеловечному предательству. Держать баланс невозможно. Его сердце действует отлично от его разума, поэтому подавить стремление к состраданию и доброте тоже самое, что самолично пронзить свое сердце мечом. Кадзуха оказался меж двух огней. *** Полный вопросов день катился к полудню. Слоняясь без дела, Кадзуха только и делал, что время от времени разговаривал с неугомонной Люмин и сдержанной Ноэлль. Сказитель больше не появлялся, что не могло не радовать. Кадзуха чувствовал себя свободнее без его внимательного надзора. Дверь в зал отдыха, куда ранее Кадзуха с Люмин и Ноэлль отправились, отворилась, и высокий мужчина в длинном поварском сюртуке объявил о начале обеда. Кадзуха отправился туда с мыслью, что ему вновь придется трапезничать с Его Высочеством, но в столовой его не оказалось. Даже усевшись за общий стол, куда его бесцеремонно завела Люмин, Кадзуха изредка поглядывал на дверь. Но спустя сорок минут, когда в столовой остались только Кадзуха и две неразлучные служанки, никто не пришел. Но одно не могло не облегчить его душу: вопросительно-удивленных взглядов на этот раз не было. Решив, что это самое время, чтобы поинтересоваться их возникновением, Каэдэхара повернулся к активно жующей Люмин. — Эй, Люмин, у меня вопрос, - девушка устремила свое внимание на него, кивнув. - Почему все вы... ну... так странно на меня смотрели в прошлые два раза здесь? Люмин секунду осознавала смысл, запихивая в рот кусок жареной до золотистой корочки рыбы. Осознав же, она приблизилась к нему, жестикулируя вилкой с насаженным на нее куском рыбы: — До этого никому не дозволялось сидеть за одним столом с Его Высочеством. Все предыдущие рыцари сидели с нами. Ты первый, кому ни с того ни с сего было приказано трапезничать за королевским столом. Конечно, это всех знатно удивило! - сказав это, она активно махнула рукой и по случайности сбила стакан с яблочным соком. Тот ожидаемо накренился, упал, и со звонком разбился, разлетевшись по полу тысячью осколков. — Ой... - пискнула рядом сидящая Ноэлль, на которую этот самый сок попал. Люмин вновь сменила курс своего внимания на свою подругу и разбитую посуду. Значит, не позволено было? А почему ему вдруг позволено? И вообще, почему так много вопросов кругом?! Покосившись на запертую дверь, Кадзуха чуть склонил голову набок. Почему же Сказителя нет? — Он и не придет, - тщательно стирая пятно с платья подруги, пробормотала Люмин, расшифровав задумчивость рыцаря. - Его Высочество никогда не ест со всеми в обед. Обычно в это время он запирается у себя в комнате по неизвестной причине, - оттерев пятно, Люмин виновато улыбнулась и спустилась прибрать на полу. - Мне пару раз доводилось в это время проходить мимо его покоев, и, кажется, за их дверьми творится страшное. Я кожей ощущала неимоверную тяжёлую ауру, подобную огромному валуну, и меня так и тянуло немедленно уйти оттуда. Я даже гусиной кожей покрылась, когда однажды услышала царапанье. Вот так, - Люмин схватила вилку, сбросила с нее кусок еды и провела остриём по полу, издав глухой скрежет. — Не порть посуду, Люмин! - возмутилась Ноэлль, отобрав кухонный прибор у подруги. Она, пытаясь скрыть интерес, как бы между прочим поинтересовалась: — Ты... правда такое слышала? — Оу? - Люмин лукаво улыбнулась. - Ты обычно порицаешь роспуск сплетен. Ноэлль становится безудержной озорницей?! - ущипнув подругу за щеку, Люмин тихонько рассмеялась. - Ладно, я всё расскажу. Вам обоим. Собрав осколки, Люмин села между Кадзухой и Ноэлль, загадочно покосилась на обоих, выдерживая паузу. Затем негромко начала: — В последний раз мне удалось услышать, словно Его Высочество кого-то призывает. На странном языке, доселе мне незнакомым. Позже мне удалось выяснить, что это латинский! - она всплеснула руками, видимо, в попытке произвести эффект, но, не произведя его, продолжила. - Слов я, что разумно, не разобрала, но по произношению и звучанию очень похоже. Помимо странных слов и царапанья, я слышала глухие стуки о мебель, как будто кого-то после нескольких чарок вина контузит! И если Ноэлль слушала это, как нечто увлекательное, то Кадзуха в свою очередь покрылся мурашками. Он смутно догадывался, что причиной тому приносящее боль проклятие. Возможно, «контузило» там вовсе не пьянчугу, а наследного принца. После увиденного в его покоях он более расположен к этой версии. Стало только ещё больше жаль принца, который в свои девятнадцать так страдает. Даже если он жесток и беспощаден, это не делает сердце рыцаря менее сострадательным. Оно, как глупое дитя, идёт на поводу своих чувств, не считаясь со здравым рассудком. И как прикажете ему топить свой свет, когда он так и лезет из всех щелей?! — Я, пожалуй, пойду, - встал из-за стола Кадзуха, чуть поклонившись. — Уже покидаешь нас? Эх, ладно. Свидимся ещё! - махнула на прощание Люмин. Кадзуха вышел из почти пустой столовой в смятении. Значит, проклятие действительно причиняет принцу немалые страдания - в этом рыцарь уверен почти полностью! Впервые увидев его там, в покоях, таким сломленным, в глубине души он посчитал, что это исключительно из-за их странного Обряда поглощения. Но теперь он окончательно убедился в том, что всё это - влияние непосредственно проклятия. Поднявшись на нужный этаж, Кадзуха невольно остановился у покоев принца. Прислушался. Ничего. Только вот отойти к своей комнате он не успел - дверь распахнулась прямо перед ним, и на пороге появился встревоженно-гневный Сказитель, яростно сжимающий в правой руке желтоватый пергамент. Встретившись лицом к лицу с Кадзухой, он обронил: — Опять совершенно случайно задумался перед дверью?! — Да н-нет... Выдохнув, он постарался успокоиться. Пергамент в его руке перестал сжиматься так сильно. — Дай мне руку. — Что? З... — Просто дай! Кадзуха не посмел перечить и протянул ему левую ладонь. Тот с какой-то яростью вцепился в нее, выдохнув ещё раз. Кадзуха ощутил знакомую боль внутри, но на сей раз она в разы слабее и падать в беспамятство его организм не планирует. Кадзухе почти удается удержаться на ногах, но под конец этой сомнительной «процедуры» колени подкашиваются, и Сказитель его подхватывает под локоть. — У нас проблема, - выдает принц тихим голосом. — Какая? - чуть подрагивающим голосом спрашивает Каэдэхара, выпрямляясь. — ...в этом и проблема! — То есть проблема в том, что вы не знаете, в чем она заключается? Сказитель хочет возразить, но замолкает, отшвырнув от себя чужую руку. Он что-то неразборчиво бормочет, сжимая и разжимая несчастный пергамент. В конце концов, он запихивает его в карман. — Я знаю, в чем она заключается, но не знаю, от кого исходит, и... Так, с чего это я с тобой об этом говорю?! Поди прочь! - небрежно отмахнувшись, Сказитель, не теряя благородного вида, стремительно скрывается из виду, по случайности выронив пергамент из кармана. Минуту спустя Кадзуха с сомнением глядит на бумажку, в спешке выпавшую из рук принца. Она лежит в трех метрах от него, скомканная и притягательная. Насколько опасно брать подобное?... Очень опасно, поэтому Кадзуха без зазрения совести подхватывает пергамент с пола. Не удосужившись укрыться в своей комнате, куда изначально держал путь, рыцарь разворачивает послание с чувством, словно проникает в королевскую сокровищницу. На бумаге аккуратным, ровным почерком каллиграфа написано: «Многонеуважаемый господин Сказитель, Император мира сего. Я воскрес, поэтому самопровозглашаю себя тем, кто покончит с тьмой в этом мире. Сколько лет прошло с тех пор, как я тебе писал... Должно быть, ты стал ещё беспощаднее. К сожалению, я намерен убить тебя, вывесив твои перемолотые в кашу внутренности на городской площади, густой кровью окропив цитадель, а твоих матушку и отца я планирую в ближайшее время подать себе на стол, фаршированными овощами и моей гордой победой. Тогда я смогу поставить весь мир на колени и заставить людишек искать моей милости! Будь начеку каждую секунду своей жалкой жизни. Когда я вновь верну силы и восстановлю армию, будь уверен, что я приду за твоей никчёмной душонкой! С ненавистью, твой личный ночной кошмар...» Пальцы леденеют, и Кадзуха, словно обжёгшись, отбрасывает пергамент в сторону. Сердце бьётся неимоверно, и, с ужасом косясь на бумагу, рыцарь делает осторожный шаг назад. Сразу становится холоднее, кислорода не хватает. И вот сейчас ему действительно становится искренне страшно. Сказителя он не боится, не ненавидит. Это послание - вот то, чего он вдруг начал бояться. Угрожать Сказителю станет либо безрассудный глупец, либо тот, у кого имеются силы. И, кажется, писал это вовсе не глупый человек. Но кто в этом мире может быть сильнее Сказителя, чью проклятую мощь сравнивают с силой самих Богов? Кто может так открыто угрожать тому, в чьей власти сокрушить небеса и по щелчку пальцев сместить солнце и луну? Кадзуха на ощупь натыкается на ручку двери, не отрывая взгляда от бумаги, и со скоростью удара молнии вбегает в комнату. Что-то ему подсказывает, что это не пустая угроза шутки ради. Его внутренне трясет от увиденного, и он не осмеливается даже повернуться лицом к запертой двери. Вот это - страх. Это - настоящий ужас. Сказитель - не страшный. Тот, кто написал письмо - страшный. От этого послания исходит решимость и уверенность в собственных словах. Написавший его точно знает, что и кому говорит и точно знает, что в таком случае у него есть шанс воплотить свои идеи в жизнь. Кадзуха садится на кровать, опускает взор на свои дрожащие руки. Значит, помимо проклятия Сказителю грозит опаснейший враг, способный его одолеть. И, судя по письму, грозит он не только ему одному. Весь мир, кажется, вот-вот рухнет. Каэдэхара видел лицо принца, выскочившего из покоев. Он был встревожен и зол, а значит, произошло что-то серьезное. Рыцарь ложится на кровать спиной, прикрыв глаза ладонью. Мысли путаются, сменяя друг друга, и ни одна из них не утешительна. Все они, наслаиваясь на сознание, подкидывают ужасающие картинки. Одна хуже другой, и неизвестно, сколько сценариев имеют место быть. Кадзуха не знает, что произойдет в ближайшем будущем и сколько придется претерпеть. Но он знает одно: грядет что-то страшное, способное изменить мир раз и навсегда.