И имя ему - Сказитель

Кадзуха, к сожалению, приказа Сказителя не понимает. Слышит, да только даже родного языка не разбирает. — Повторяю вновь, - голос принца пугающе ровен и спокоен. - Кто. Осмелился. Свершить. Подобное. Преступление? Или, может, вы что-то видели? Тишина, стреляющая в Сказителя десятками не на шутку напуганных глаз, ощущается тяжелее, чем упавшее на спину старца небо. — Что ж. Раз не желаете покориться мне, - одной рукой пытаясь остановить распространение яда в теле рыцаря, другую Сказитель возводит вверх. - Каждый из вас будет пронзен сотней игл, сотворенных из чистейшей силы тьмы. Вы будете медленно погибать, пока эти иглы капля за каплей лишают вас крови и частица за частицей крошат кости, пока вы не превратитесь в пустой кожаный мешок. Тишина. Осязаемый ужас, оседающий пылью на пол. Сказитель смеривает их надменным взором, полным присущим ему безразличия. — Раз уж вы не хотите, то я... — Подождите! В-Ваше Высочество... - откуда-то из толпы, дрожа всем телом с головы до пят, выходит полноватого вида мужчина азиатской наружности. — М? Что-то желаешь сказать? - Сказитель, словно делая неохотное одолжение, опускает руку, позволив присутствующим слегка выдохнуть. Под этим пронзающим ледяным взором мужчина начинает теребить край поварской одежды. — В-Ваше Высочество... Кажется, я-я слышал... Не у-уверен, к-конечно, но п-п... — Говори нормально! - зло рявкает Сказитель, старательно выводя магией яд из организма Каэдэхары. Мужчина вздрагивает, и, собравшись с остатками духа, продолжает: — Покамест готовили еду для вас и вашего рыцаря, я почувствовал себя несколько дурно и отошёл от пышущей жаром кухни подальше. Дух перевести. Пока сидел и думал о том о сём, не заметил, как на кухне кто-то незваный явился. Услышал только, что зазвенела посуда, а как повернулся, так заметил ускользающую тень. Небольшого росточка такого, с капюшоном. Но, право слово, мне могло причудиться из-за скверного самочувствия. Не ручаюсь, что это было взаправду... Мужчина не без облегчения выдыхает, когда заканчивает рассказ, стараясь не глядеть на принца. Сказитель своим тягостным молчанием подгоняет страх и тревогу в крови людей, заставляя их внутреннее сжиматься. — Что ж... Это было... не бесполезно, - Сказитель прикрывает глаза на пару мгновений, а затем, словно рев горного чудовища, грозно проговаривает: - Приказываю всем покинуть помещение. Если, конечно, вы не желаете сию минуту сгинуть от тысячи игл. Повторять дважды не нужно, поэтому уже три мимолётные секунды спустя комната оказывается погружена в тишину, прерываемую тихим бессвязным бормотанием и прерывистым дыханием Кадзухи. — Ну же, рыцарь, давай, прекращай бредить. Я же и так достаточно этого яда вывел... - Сказитель хмурит брови, продолжая колдовать над все никак не приходящим в сознание Кадзухой. Одновременно с этим он лихорадочно перебирает в голове идеи того, кто мог бы пробраться на королевскую кухню незамеченным и подсыпать яд в напиток. Это ли не удивительно? Кто, в конце концов, достаточно смел и уверен в том, что эта затея окажется удачной? Один из поваров мог пропустить вошедшего - вполне возможно. Но он - не единственный на кухне. Около трёх десятков поваров, и ни один не заметил постороннего?... Шанс такого исхода настолько же велик, как шанс на внезапное исцеление Сказителя от проклятия и одновременное снисхождения всех богов с небес. Возможно, самому Кошмару не составило бы труда проникнуть туда и свершить подобное, но он не настолько глуп, чтобы самолично соваться в логово своего врага. Знает ведь, что такую мощную ауру Сказитель бы точно не пропустил и сразу же заметил. Тогда кем же должен быть посланный им приспешник, раз смог без труда пройти в замок в день, когда принц никого не ждёт? Обычно прислуга осведомлена о том, что в конкретный день может кто-то явиться, дабы не бить тревогу о незаконном проникновении во дворец. Но в этот день Сказитель точно никого не ждал, да и, в случае незваного гостя, он бы ощутил странную ауру неизвестного. Но ничего такого не было. Все ауры замка хорошо знакомы ему не первый день. Он знает каждую из сотен имеющихся. Тогда остаётся два варианта: Кошмар смог скрыть ауру своего приспешника, что, в общем-то, даже ему не должно быть под силам. Аура - это, что даже после смерти остаётся неизменным и даже боги не могут этого поменять. Аура - то единственное всецело принадлежащее человеку от рождения и до конца жизни и то, что изменить никакими махинациями невозможно. Это как запах души - у всех индивидуальный и уловимый лишь немногими. Или... или во дворце заранее находился тот, кто совершил за Кошмара грязную работу? Кто-то за спиной принца решил пойти против него? Это сложно. Стоит оставить это на более располагающее время. Кадзуха что-то бормочет, но что-то совершенно нелогичное, несвязное, абсолютно бессмысленное. Сказитель отвлекается от домыслов своего разума, вновь принимаясь магией откачивать яд. Какой-то странный яд, однако. Даже лидьяс вывести из организма легче, чем это неизвестное нечто. Хотя... Кто его знает, что там создаёт Кошмар? С его-то силами легче лёгкого создать что-то живучее и тяжело поддающееся выведению. — Они... что-то... говорят... - сквозь туман разума произносит побелевшими губами Кадзуха. Сказитель хмурится сильнее. Звуковые галлюцинации? Внезапно до этого лежащий почти неподвижно Кадзуха поднимает руку и мертвой хваткой вцепляется в ворот королевского одеяния. — Эй?! Ты!... Как неподобающе!... Кадзуха приближается и лицом утыкается в изгиб шеи Сказителя, продолжая бормотать: — Говорят... убил их... Сказитель вздрагивает от внезапной совершенно неуместной излишней близости, однако уже следующим мгновением клинок тревожного сомнения подкрадывается сзади. — Сказитель... говорят... ты... убил их... - обжигая кожу неровным дыханием, полушепотом твердит рыцарь. - Хотят... месть нужна... кровь... кровь за кровь... Сказитель рвано выдыхает. Не понять только, от несуразности ситуации и почти повисшем на нем рыцаре или из-за его бредовых слов. Месть? Кровь за кровь? Говорят? Это что, призраки убитых принцем людей молвят? Кажется, этот паршивый злодей подкинул ему вместе с ядом капельку эликсира Прошлого? Этот эликсир даже в маленькой дозе способен вызвать галлюциногенных призраков, обнажить их мертвые души и позволить прошлому завладеть разумом, пока, в конце концов, человек не потеряет здравость рассудка. Только вот зачем в этот эликсир добавлять воспоминания Сказителя? Не логичнее ли добавить в них болезненные воспоминания самого Кадзухи? Так ведь эффект будет куда ярче и они сильнее повлияют на психику. Едва не касаясь губами чужой кожи, Кадзуха продолжает шептать: — Хотят мести... убить тебя... я... просят... — Так, понял я, понял, - Сказитель с раздражением вкладывает больше своих сил в исцеление, пока цепляющийся за воротник рыцарь беспрестанно бредит. - Ох, ну что ж за день-то такой... И не сидится ведь этому ненормальному на месте! В какой-то миг Кадзуха затихает и прекращает биться в мелкой дрожи. Тяжело и рвано дыша, он перестает бормотать призрачный бред. — Черт возьми... ну наконец-то, - Сказитель облегчённо выдыхает, измотанный этим действием. - Сколько ж сил ты забрал у меня, Светоч. Если б сдох, мир бы увидел свой закат. Эй, слышишь? - Сказитель хмурится, когда находящийся в беспамятстве Кадзуха елозит носом по шее. - Только благодаря тебе этот несправедливый мир ещё жив. А... Так, почему я вообще рассказываю это тому, кто сейчас в беспамятстве находится? Ещё и в такой ужасной позе... Сказитель, закатив глаза, решает отодвинуться от Кадзухи, однако стоит ему сдвинуться на четверть метра вбок, как этот несносный рыцарь, посчитав разговор о мести и крови скучным, снова начинает вести несвязный, но, очевидно, невероятно увлекательный диалог с воздухом. Что-то там про душу, дом, клён и стихи. И, стоит принцу остановиться, как тот вновь затихает. — Ну естественно! Нет в мире лучше лежанки, чем я, верно?! Рыцарь, а ты достаточно смел, чтобы пользоваться мной в качестве подушки! - негодует принц, все же осознавая истинную причину такого желания бессознательного Кадзухи льнуть к нему, как умирающий от холода тянется к теплу. Очевидно, исходящая от Сказителя энергия успокаивает разум рыцаря, противодействуя остаткам яда и эликсира, поэтому он, сам того не понимая и не контролируя действия, в забытьи тянется к тому, что его успокаивает. — Да что ж такое-то, а? Оставлю тебя одного - ты ж обязательно сдохнешь, позволю эксплуатировать себя - дам лишь больше причин не ненавидеть меня. Узнаешь, что я позволяю так бесстыдно использовать себя ради твоего спасения, не дай боги решишь, что я хорошенький и самый добрый на свете! Какой же ты, черт возьми, раздражающий! - цедит сквозь зубы принц, метаясь меж двух огней. Однако, борясь с двумя решениями, он точно знает, что первому варианту событий он не позволит случиться. В конце концов, Кадзуха - тот, благодаря кому Сказитель может не бояться случайных смертей простых горожан, и тот, благодаря кому Кошмар не сможет утопить мир в реках крови, слез и боли. Кадзуха - истинный Светоч, чей свет однажды уничтожить всю тьму мира сего. Так разве может Сказитель позволить ему умереть так просто: от яда и капли эликсира Прошлого? Может ли он допустить смерть того, кому суждено в один день забрать его тьму и навсегда освободить от оков проклятия, от зла и тьмы его черную душу? Ответ очевиден. Поэтому, смирившись с нежеланной участью, Сказитель просто закатывает глаза в самой недовольной королевской манере. Кадзуха тем временем с комфортом почивает на его плече, уткнув лицо в изгиб шеи и одаривая своего спасителя теплым дыханием. — Надеюсь, долго мною пользоваться в столь корыстных целях ты не будешь... Будь ты обычным человеком, а не избранным судьбой любимцем, несущим свет миру, я бы давно прихлопнул тебя за излишние любопытство и наглость. Какое безобразие - поступать столь неуважительно к члену королевской семьи! Кадзуха только в беспамятстве кончиками пальцев, отпустив несчастный воротник, невзначай касается оголённых участков кожи, практически невесомо, не слыша причитаний Его Высочества. — Ну это уже, в самом деле, перебор! Каэдэхара Кадзуха, очнись! - Сказитель попытку отвадить чужие пальцы от своей шеи с треском проигрывает, отчего злится лишь сильнее. - Я понимаю, что тебе дурно, хочется спать и прочие побочные эффекты отравления, но этого делать я тебе не позволяю! Хватит трогать меня, ну! Но сколько ни говори с человеком в обморочном состоянии, он и через год не услышит ни единого звука, а если учесть наличие остатков яда и эликсира, то и угроза жизни не пробудит его ото сна. — Черт возьми... Я ведь не сдержусь, и, в самом-то деле, ударю тебя, да так, что потом неделю ходить не сможешь! - тихий гневный шепот абсолютно бессилен против безмятежности забытья. Кадзуха продолжает сладко спать. Если в сию секунду ему вздумается внезапно очнуться, он точно лишится души от свершенного самим собой наглого безрассудства. Сказитель же только устало прикрывает глаза. Та битва все ещё сказывается на нем усталостью в магическом смысле и тяжестью тела в физическом, а тут ещё и покушение на чью-то жизнь... — Всё-таки... - тишина и тепло под боком способствуют сну, и Сказитель, невзирая на неудобство неудачного спального места, сдается. - Я совсем тебя не понимаю... И солнце мягкими лучами ложится на пол, охраняя это полное безмятежности и тьмы место. *** Первым через два часа в сознание приходит Сказитель. Глаза болят от недосыпа, но желанного сна, как назло, нет нигде. Пока расфокусированный взгляд отгоняет остатки дрёмы, Кадзуха на его плече уже приходит в норму. Только вот до него не сразу доходит, где и на чем - на ком - он беспечно отдыхает. Сначала мозг собирается по кусочкам, по частицам собирая личность и разум, затем кленовый взгляд улавливает очертания стола, стульев и всего помещения в целом. Неосознанно повернув голову вправо, Кадзуха неожиданным образом натыкается на иссиня-черные локоны, на точеный профиль, по контуру сияющий солнечным светом с окна, на его чуть прищуренные очи цвета ночи и очевидную сонную ленцу на пышных и черных, как смоль, ресницах. Такой обычный. Такой неопасный, живой. Словно и не убийца вовсе. Это - первые мысли после пробуждения. Что-то ощутимо ёкает теплом в груди, и Кадзуха вспоминает, что все это время он провел на нем. — Ваше Высочество? Ох... Я все это время?... - ощущая внутри ком смятения, Кадзуха поспешно отстраняется. — Если ты сейчас начнёшь извиняться, я, право слово, самолично тебя четвертую... - произнесенное тихим, с сонной хрипотцой голосом, фраза нисколько не пугает. Даже наоборот - такой тон пускает по позвоночнику странную, но приятную дрожь. Решив, что на этом этот конфузный и крайне неловкий вопрос можно считать закрытым, Кадзуха интересуется другим: — А что... Что произошло? — Тебя попытались отравить. Удача, что мне удалось вытащить тебя. Не то наверняка бы уже в загробном мире веселился, - лениво отвечает Сказитель, точно говорит о чем-то обыденном. Кадзуха умолкает. Покровительство Сказителя дарит защиту от прямых нападений вроде ядовитых стрел, но не гарантирует спасение от подобных случаев. Значит, он все ещё в зоне опасности. — Значит... Меня в любой момент могут лишить жизни, верно? - как-то безэмоционально спрашивает Кадзуха, смаргивая после крупицы сна. — Вполне. Но пока я рядом, смогу спасать тебя и от этого. Однако... - Сказитель стремительно мрачнеет. - Кошмар может в любой миг использовать яд, который будет незаметен до тех пор, пока ты не умрешь. Это затрудняет положение. И что, спрашивается, делать в таком случае? Как верная собачонка, ждать? Ждать конца? Идея непривлекательная. — Что ж, ситуация к нам неблагосклонна. Возможно... - задумчиво хмурясь, Сказитель поднимается с не самого удобного для сна стула. - Идем, рыцарь. Проверим тебя на наличие чего-то более опасного. Кадзуха послушно вскакивает, разминая затекшую поясницу и шею. Собирая последние крохи сознания воедино, Каэдэхара догоняет уходящего принца... *** И вновь роскошные покои Его Высочества радуют глаз своей изысканностью и вычурностью. Кадзуха невольно вспоминает, что произошло в прошлый раз во время того странного обряда... Содрогнувшись от внезапного голоса Сказителя над ухом, Кадзуха поспешно отгоняет воспоминания. — Мои покои - единственное всецело безопасное для тебя место, поэтому отныне живёшь ты тут. Королевская кровать способна вместить в себя пять человек. Вдвоем места будет с излишком, - Сказитель вдруг резко придвигается ближе. Да так, что Кадзуха отступает назад, спиной впечатавшись в стену. - Так что и все манипуляции с... твоей магией будут происходить именно здесь. — Оу... Да, должно быть, это логично... — Дай руку. Возможно, я ошибся, и Кошмар уже заразил тебя ядом, что нельзя ни увидеть, ни почувствовать. - Кадзуха без раздумий протягивает левую ладонь, сразу же сплетаясь пальцами с холодной рукой напротив. - Хм... Сказитель прикрывает глаза, сосредотачиваясь. Каэдэхара явственно ощущает, что внутри него словно что-то происходит. Безболезненно, неярко, но ощутимо происходит, точно кто-то палкой ворошит затухающие угли. Не сказать, что дискомфортно, но и не то чтобы шибко приятно. Кадзуха же буквально прибивает свой взор гвоздями завороженности к лицу принца, такому сосредоточенному и непростительно красивому. Интересно, а если написать о нем поэму или воссоздать этот прекрасный образ на полотне, что быстрее люди уничтожат - созданный восхищением и интересом труд или создавшего всё это человека? В груди сразу становится неприятно. Уничтожить... Уничтожить красоту, убить искусство и замарать великолепие. Кадзуха лишь сейчас задумывается: а что чувствует Сказитель, осознавая, что его ненавидит собственный народ, а любое его упоминание равносильно убийству? Боль, горечь или злость? А может, он уже давно ничего не ощущает? Как-то раз, в одном далёком селе, старый художник изобразил на холсте своего погибшего сына, чьи черты смутно напоминали Его Высочество наследного принца. Люди решили, что именно его старец и нарисовал. Они решили устроить самосуд. Мужчину казнили, забив камнями. Тело сбросили в бушующую реку. Художнику не дали возможности объясниться. Его просто убили всем селом, от мала до велика бесконечно осыпали плачущего мужчину камнями ночью, пока окровавленное и пыльное старческое тело не перестало содрогаться от боли и слез. Люди презирают и ненавидят принца за его бесчеловечную жесткость, но сами ничем не отличаются от диких зверей. Они готовы убить каждого истинно невиновного, если он свершит неугодное им. Они со слезами на глазах кричат о том, как беззащитны и слабы пред лицом своего принца, но по ночам камнями осыпают невиновного. Так отличаются ли они от блуждающих в лесах монстров и коварных демонов? Странствуя по пыльным задворкам памяти, Кадзуха вспоминает множество подобных случаев. В столице девушку разрубили пополам, потому что в ее речи промелькнуло восхваление сказителя. Леди говорила о талантливом театральном рассказчике былин, но людям было плевать. Они разрезали ее поперек тела, заставив биться в конвульсиях от чудовищной боли, пока окруживший ее народ, точно стервятник, с довольными улыбками глядел на это. Позже в небольшом городке под столицей выкололи глаза и зашили рот магией шестилетнему мальчику за то, что тот искренне восхитился принцем, когда тот на своей золотой карете проехался по городской площади. Совсем ещё ребенок, не знающий о его злодеяниях, улыбался и говорил: «принц очень красивый, я хочу вырасти таким же!». Люди тонкими острыми ветвями выкололи ему глаза, под нестихающие рыдания и мольбы матери, под кровавые крики ребенка, дерущие душу на миллионы лоскутов. Затем, призвав на помощь сильного заклинателя, позволили тому запечатать мальчику рот. Вскоре ребенок погиб от голода. Таких историй в памяти юного рыцаря немало. Кадзуха всегда считал, что люди куда более жестоки, чем их принц. Он никогда не считал принца таким уж злодеем, потому что настоящее зло всегда жило рядом с ним. — Кажется, ничего, - Сказитель, наконец, завершает свои магические штучки и отходит на несколько шагов назад. - Мне думалось, что вместе с этим ядом и эликсиром добавили то самое тайное снадобье, чтобы усилить воздействие и быстрее... убить тебя, - принц выдавливает самодовольную слабую усмешку. - Хорошо, что я ошибся. Кадзуха вздрагивает от его слов. Теперь каждое неаккуратное движение и слово - это ход с риском лишиться жизни.