И имя ему - Сказитель

Днём, как и было запланировано, Кадзуха отправляется «на освежительную прогулку» в круглый год цветущий сад. Там, приличия ради побродив некоторое время, Кадзуха как бы невзначай направляется прямиком к месту, где Итэр, точно толкующий с духами маг, одними губами что-то шепчет нежным лепесткам роз, склонившись над ними. По слухам, ветром гуляющим во дворце, Итэр - парень странноватый, не от мира сего. Общается с растениями, животными, что-то о смысле всего живого говорит, и с людьми общается нечасто, предпочитая безмолвное общество сада. Кадзуху эти слухи не напугали, а, наоборот, подогрели интерес к этой ранее не виденной им личности. — Ох, здравствуй. Прошу прощения, я не мешаю? - театрально наигранно вопрошает Каэдэхара с толикой удивления. - Ты садовник, верно? Итэр прекращает неясный шепот, уставившись на Кадзуху невидяще-туманным, далёким от мирского бытия, взором. Чуть приоткрыв персикового оттенка пухлые губы, парень в ленивом интересе поднимает светлую бровь. — Я? Садовник? Что есть садовник в понимании простого люда? Тот, кто лишает красоты прекрасные цветы, обрезая колючие стебельки, или тот, кто эту красоту освежает и открывает взору всего мира? - эти странные монотонные слова мурашками по коже проходятся. Кадзуха невольно ёжится, мысленно понимая, как они с Люмин чертовски отличаются. - Ты, должно быть, перерождение мира сего? — Э... Прошу прощения, что ты имеешь ввиду? - начинает неуверенно Кадзуха, неосознанно сжимая края одежды, фалангами пальцев касаясь прохладной рукояти меча. Итэр, кончиками пальцев мягко касаясь ранимых алых лепестков, взмахивает ладонью, отправляя цветок тянуться к свету солнца, а сам же, лениво поднявшись с прогретой деревянный лавки, подходит ближе. Кадзуха ощущает это странную ауру ленцы и таинственности, нитями пронзающую тело насквозь. Итэр словно обволакивает своим голосом, чтобы, подобно сирене, завлечь затерявшегося путника на дно морское. — Ты - перерождение мира. Ты - тот, кто судьбою своею обязан обжечься о зло, дабы спасти сие творение вселенское от всего темного и нечестивого, верно? Избранное кем-то свыше дитя, - каждое слово, каждое ленивое гипнотизирующее движение, каждое мимолётное, случайное касание, вызывает волну холодной дрожи по спине. Этот парень, действительно, невероятно странен. Как будто пришедший с другой планеты. Речи его Кадзухе непонятны, и именно это его напрягает. Весь Итэр - нечто необъяснимое, таинственное. Неудивительно, что именно он может оказаться предателем среди всех. Его влекущий образ может запросто затмить разум неподготовленного, позволив беспрепятственно совершать злонамеренные деяния. — Наверное, ты прав. Я Светоч. Именно так молвит Его Высочество, - Каэдэхара сглатывает. - Этот Сказитель мне столь ненавистен, что пришлось сбежать от его общества сюда. Как же хочется порой сбежать из-под его вечного гнёта и надзора куда-нибудь далеко... - мастерство лжи никогда не было его сильной стороной, и теперь, балансируя на грани между пропастью и твердой почвой, Кадзуха рискует выдать себя. Глаза цвета светлого янтаря темнеют. Губы от лёгкой полуулыбки меняются на мрачную усмешку. — Его Высочество? Сей не то демон, не то человек, в сердце своём тьмы семя взращивает. Не стоит верить коварству, не стоит доверять тени. Верно ты решил, дитя благословенное. Прийти сюда - решение, что по сути своей может однажды существование твое возыметь, - Итэр, коснувшись пальцами шеи Кадзухи, обходит его кругом. Что говорит этот юноша? Столь тяжело для понимания, что Кадзуха уже хочет уйти отсюда. На грудь ощутимым булыжником ложится эта невозможность понять. — Я совершенно не прочь компании столь осветлённого. Я, по правде говоря, одиночество свое плету месяцами своего существования, потому одухотворённый подле сие прискорбное действо окрасит сиянием божественным, - Итэр как бы невзначай вновь касается шеи Кадзухи. Табун холодных мурашек заставляет сжимать губы в тонкую полосу. - Ты, прелестное порождение свыше, окажешь честь мне своим нахождением под покровом солнца сияния. — Эм... Благодарю, Итэр, - Кадзуха решительным шагом отходит в сторону, едва не содрогаясь от этих лёгких непрошеных касаний. — Вижу, имя мое на устах твоих сахаром блещет. Что ж, Каэдэхара Кадзуха, будем иметь знакомство под сводом небесным и свидетелем благоухающим. Сердце трепещет мое, посему спрошу: Сказитель велик в своих изощреньях отвратных? - на дне гипнотизирующих очей, в самом центре смоляных зрачков, змейкой проползает чистейшее сочувствие. Кадзухе до жути неприятно. Ему хочется как можно скорее уйти отсюда, пусть даже ничего и не узнав. Впервые в своей жизни он встречает юношу столь специфичного и лиричного. Сбежать, сбежать, красный флаг! Стоит на мгновение бдительность утерять, и этот влекущий образ пожрет его с головой. — Я бы не сказал, что он чрезвычайно жесток со мной сейчас, пока я на службе. Но он, тем не менее, жесток с другими. С теми, чья выгода для него не существует. Мерзкий, отвратительный, чудовищный монстр. Искоренить бы его, демона этакого! - берет себя в руки Каэдэхара. Лишь одна ошибка - и его хрупкий лик ненавистника принца пойдет трещинами. — Сердце мое отзывается многозвучным согласьем. Сей демон, порождение мира крови и пороков, слишком беспощаден ко всем. Ненависть моя черна и волн морских сильнее, однако ж, дабы жить припеваючи, мне приходится сквозь себя ложной призмой снисходительности чернь пропустить. Всем, чья жизнь имеет смысл, необходимы ресурсы к безбедному пребыванию в бренном мире, посему я здесь и тружусь во благо природы-матушки, - улыбнувшись, точно последний луч заходящего солнца, Итэр мягко подхватывает немногословного рыцаря под руку. - О, благословенный, пойдем же, я своими глазами покажу тебе все прелести мира сего, моего личного обиталища. — Ох... Да, конечно. Прогулка мне не помешает, - Кадзуха сдается во власть загадочного садовника. - Сказитель, непременно, кровожаден. Неужто и тебе пришлось пережить нечто ужасающее от него? — Ни в коем разе, рыцарь. Но приятели мои сердечные были лишены света дней своих этим безумцем с сердцем дьявола, - печально усмехнувшись, подобно пушистым облакам в голубой вышине, Итэр ступает на тропку из мелких белоснежных камней. - Но что же до тебя, дитя света? Что сей демон сотворил, какую рану незаживающую оставил следом зла своего на душе твоей яркой? Голос Итэра, чарующий и отталкивающий одновременно, заставляет мозг Кадзухи лихорадочно вспоминать все детали плана. Втереться в доверие, выудить признание в своем преступлении, если таковое действительно имеется... Помимо этого, есть выдуманная ими со Сказителем ложь о том, что ещё в детстве принц уничтожил его родителей. Именно это должно быть резоном, по которому Кадзуха «страстно ненавидит Сказителя, но по причине доброты ко всему миру обязан работать у него, пока окончательно не выполнит роль Светоча». — Этот чертов принц, исчадие ада, заслуживающее исключительно смерти, - эти слова лжи жгучей горечью проходятся по языку. - убил моих родителей, когда мне было семь. Но во благо народа и ради спасения мира я вынужден трудиться у него под нечеловеческим гнётом в роли истинного Светоча, - Кадзуха наигранно вздыхает, скрывая свое реальное отношение к «исчадию ада». Ведь, в самом-то деле, никакой ненависти и в помине не существует. Ему Сказителя действительно жаль. Не каждый день ты страдаешь от проклятия, попутно убивая людей и купаясь в праведном гневе собственного народа. — Столь прискорбно, что самим небесам следует пролить горькие слезы во имя твоего безграничного человеколюбия, - Итэр с ещё большим сочувствием заглядывает в глаза Кадзухи, своими янтарями сковывая. - Не желаешь искоренить сие зло навеки? Прохладный ветерок гуляет средь пышного разноцветья, опуская на двух гуляющих юношей флёр отрезвляющей свежести. — Не думаю, что мне это под силу. Я ещё недостаточно освоил свои способности, чтобы возыметь преимущество над ним, - Каэдэхара выдыхает, концентрируясь на мыслях. Если он и дальше будет как на иголках сидящий вести себя, то, неровен час, Итэр начнет что-то заподазривать. Итэр безмолвно склоняется над кустом кроваво-алых роз, чьи скрытые в листве шипы способны пронзить кожу. Вдохнув благоухающий аромат, Итэр кончиками пальцев оглаживает тончайшие лепестки. Они, столь нежные и беззащитные, легко прогибаются под натиском людских касаний. — Что есть сила в тебе, благословенный? Ежели ты не возжелаешь возобладать над ней, она не станет подчиняться воле избранного своего, - полушепотом, гипнотизирующим и бархатным, произносит садовник. - Подчини тебе принадлежащее, обуздай лучи душевные. — Я ею ни разу не пользовался самостоятельно. Разве ж получится вот так внезапно взять, и начать ею управлять? - Кадзуха обводит взглядом свободную от мягкого кокона захвата ладонь. Он ведь, действительно, ни разу не пытался освободить свою «особенную» силу, не говоря уже о полноценном контроле. Сможет ли он стать более полезным Сказителю, если научится управлять ею? — Ежели контроль тебе труден как путь смертного к небожителю, я имею дерзость предложить избранному оказать содействие и помочь в овладении этой небывалой искореняющей мощью, - буднично предлагает Итэр, продолжая пальцами перебирать лепестки. Те от одних касаний оживают, приподнимаются, наливаются насыщенностью. Для них магия Итэра - лекарство и жизнь. — Помочь? - Кадзуха от неожиданности предложения вздрагивает. - Ты можешь помочь? Сердце пускается в бег. Если Итэр взаправду может научить его самому вызывать и контролировать собственную силу, то Кадзуха готов простить ему его странную манеру речи и эти мимолётные прикосновения, словно бы жаждущие затуманить разум. — Волей богов Селестии обладаю я магией, способной мерцанием божественной силы оживлять и дарить жизнь красоте зеленеющей и пестрящей многообразием красок. Так что, владея ею, могу я обучить и избранного в постижении силы своей, - Итэр проводил ладонью над кустом роз, и те вмиг, на глазах малость изумлённого рыцаря, поднимают цветочные головки вверх, к солнцу, выпрямляясь ещё пуще прежнего. - Исцеление - сила чудодейственная, данная лишь немногим. Невероятное зрелище, как в одно лёгкое касание буйство растений оживает, подобно рождению новой звёзды озаряя все вокруг красотою сияния, правда? Кадзуха зачарованно кивает. Алые розы становятся ярче, как становится ярче в груди рыцаря, осознающего, что его согласие - значит, возможность помогать Сказителю ещё больше. — Я согласен, - с придыханием, с жарким чувством отвечает рыцарь. - Я согласен... Итэр отрывается от своего занятия, в солнечных лучах обрамлённый, и улыбается. По-доброму, нежно, тепло. Эта улыбка стрелой острозаточенной сердце пронзает. — Тогда, благословенный, с рассвета и до заката последующих бренных дней ты желанный гость цветущих садов. Приходи в любое время меж двумя солнечными ипостасями, - Итэр игриво проходит рукой от шеи до плеча рыцаря. - А на сей момент спешу я откланяться лучу мерцания мира сего, дабы жизнью одарить все это цветущее место, - не успевает Кадзуха опомниться, как Итэра и след простыл. Оглянувшись в некотором смятении смешанных чувств, Кадзуха не обнаруживает пшенично-золотых всполохов. Удостоившись, что этот загадочный парень исчез в переплетении зелени, Кадзуха, не узнавший от него ничего полезного, покидает сад. *** До позднего вечера Каэдэхара ходит рассеянным туманом. Он действительно может научиться контролировать свою силу? До этого, глядя на сражающегося в одиночку с Кошмаром Сказителя, Кадзуха жалел, что не может ворваться в бой и усилить мощь принца своей. Теперь у него есть шанс стать ещё более полезным Сказителю, даже если он категорически против излишней помощи. Кадзухе-то плевать. Он хочет помогать - значит, он ради этого научится владеть своей энергией, запертой внутри силой света. Но и это хорошо - ему придется ежедневно видеться с Итэром, что в свою очередь означает отличную возможность втереться в доверие и разузнать о нем больше. Если бы не предложение об обучении, Кадзуха бы и не знал, под каким предлогом «случайно» встретиться с ним ещё раз. — С завтрашнего дня последующие трапезы будут проходить в закрытой королевской столовой, куда никто из лишних не сможет проникнуть и навредить тебе, - сухо констатирует сидящий на кровати Сказитель, безразлично окидывая взором королевские покои. Кадзуха, погружённый в думы, рассеянно отвечает не сразу: — А... Почему ты всегда в общей столовой? Разве не подобает тебе быть в отдельной? — Такие вопросы оставлю без ответов. Ты лучше скажи мне, когда ещё тебе понадобится это временное заклинание защиты? — Завтра. Хочу... с ним снова встретиться завтра и вновь завести дружеский разговор, - Кадзуха прочищает горло. - Думаю, можно... — Говори правду. Я чувствую, что ты лжешь. Кадзуха сначала бледнеет, затем сереет, затем снова бледнеет. Сказитель прожигает периферией его насквозь, точно зная, что не сказать истины Кадзуха не может. Будучи лишь подчинённым принца великой державы, Кадзуха не имеет права намеренно лгать ему. Но, объясни он истину, не обозлится ли Сказитель за его самоуправство и нежеланное принцем стремление помогать излишне? — Я... Что будет, то будет. Ему нельзя врать. — По правде говоря, Итэр предложил мне... некое наставничество. Он сказал, что сможет обучить меня владеть собственной силой... Это ведь отличный шанс стать полезнее для ва... тебя, - Кадзуха в панике прикрывает глаза, ожидая прилёта в спину ножа. Однако Сказитель даже не пытается его собственноручно прикончить на месте. — Почему ты так безрассудно продолжаешь эти бесконечные попытки «помочь» мне? Зачем так стараться, зная, что это не поможет? - с тихой, пустой отчаянностью в голосе спрашивает Сказитель, незримо глядя на простые узоры на балдахине, вышитые золотыми нитями. Этот тон, преисполненный безысходности, ранее не слышимой в гласе принца, как нож по сердцу рыцаря. — Я не знаю. Меня тянет помочь именно тебе, невзирая на все то, что ты делаешь. Я хочу помочь тебе, потому что вижу, что ты нуждаешься в чем-то таком... Тебе, должно быть, тяжко одному справляться с этими... - он неопределенно машет кистью в воздухе. — ...с этими страданиями от использования проклятой черной магии? Ты не можешь что-либо исправить. Это под силу лишь богам и демонам. Но кто из богов захочет спасать зло, а кто из демонов пожелает быть милосердным? В этом мире у меня есть только я сам и невозможность избавиться от ненужной мне силы. Тишина. За окном в густой тьме сверчки напевают трель, звёзды бесшумно мерцают и холодный ветер обдувает высокие каменные стены дворца. Кажется, даже собственное сердцебиение слышно чётче, чем любой другой звук, ставший далёким размытым фоном. В это самое тихое мгновение Кадзуху обуревает невероятной силы прилив необузданной... нежности? Чего-то похожего, что можно описать словами «объятия», «сладость» и «мягкость». Безудержному порыву можно противостоять минуту, полминуты, но невозможно держаться под его напором вечно. Разум самостоятельно отключается, позволив необъяснимым чувствам властвовать над телом. Не слушая того, что сквозь плотную пелену тумана пытается сказать здравый рассудок, не допуская иных нормальных мыслей, Кадзуха просто совершает необдуманность... Объятие. Пожалуй, самое неожиданное, что он мог сделать в ответ на печальную и совсем несладкую правду от Сказителя. Просто обняв со спины, заткнуть мысли, сосредоточившись на собственных радостно трепещущих ощущениях где-то в груди. — Ты... - задыхаясь от возмущения, принц вмиг замирает неподвижной каменной статуей. - Какого черта ты... — Обнимаю? Меня всегда именно объятия и успокаивают. Они прогоняют печаль и боль, - Кадзуха неуверенно сцепляет руки в замок на животе принца, замирая сердцем. — Я... Я не... - растеряв всю свою надменность и отстранённость, Сказитель просто замолкает. Кадзуха неосторожно-опасно кладёт голову на плечо принца, сам не ведая, что творит. Рассудок окончательно барахлит сломанным механизмом, а сердце, наоборот, заводится барабанной дробью. Лишь ради Сказителя. Лишь ради его успокоения он делает это, верно? — Я не печалюсь и мне совершенно не больно... Мне... Мне не нужно все это примитивно-человеческое... - с плохо скрываемой дрожью молвит Сказитель, взором врезавшись в точку перед собой. — Нужно же. По-моему, очень даже нужно... Сказитель мечется от ярости до звонкой пустоты ощущений, тело покрывается поляной мелкой незаметной дрожи. Сердце, болезненно сжимаясь, готово вот-вот пронзить само себя и погибнуть под завалами собственной гаммы неизведанных чувств. Тёплых... Согревающих... Абсолютно ненужных, опасных, абсурдных и слишком низменных для него! — Ты, рыцарь, когда-нибудь точно меня... - речь резко обрывается. Сказитель хотел что-то добавить, но, словно поняв, что скажет лишнего, он промолчал. - Отпусти меня немедленно. — Зачем? Объятия не помогают тебе? - опечаленно вздыхает Каэдэхара. - Что ж... — Я серьёзно. Тебе нельзя этого делать. Тебе же хуже, - угрожающе спокойно, мурашками по коже, но недостаточно убедительно. Кадзуха и сам где-то в глубине души осознает, что поступает очень неразумно, позволяя себе - обычному сердобольному смертному - так непочтительно фривольно и непростительно дерзко заковывать наследного принца Инадзумы в свои коварные оковы. Его проклятие способно загубить Кадзуху молниеносно, в одночасье оставив после лишь пыль воспоминаний. Но зная, что Светочу Сказитель точно вредить не станет, Кадзуха продолжает бездумно обнимать его. Ему просто хочется. Просто потому что так решила его непредсказуемая душа. У этого ведь нет конкретной причины, верно?... — Мне не страшна боль. Я переживу ее, - шепчет куда-то в изгиб шеи принца Кадзуха. Тот рвано вздыхает, будто находящийся меж двух огней. Стоит ли ему ударить, пригрозить, настойчиво приказать отступить или сдаться самому? — Боль переживешь, да. А смерть? Она тоже тебе подвластна? - Сказитель делает первый рывок к свободе. Кадзуха почти расцепляет объятие. — Смерть неподвластна никому... Не думаю, что умру от одних объятий. Я просто хочу помочь тебе чуть больше. — Не умрёшь - так я прибью, - сквозь плотно сжатые зубы цедит принц. - Ну же, прекрати свои глупые выходки. Разве это дозволено? — Но эти выходки успокаивают, правда? Сказитель задыхается от возмущения. Снова. Этот рыцарь ведь чертовски прав. Принц возмущён и зол, но он больше не ощущает тянущей на дно морское печали и горечи, что были его властителями минутами ранее. Однако он не может позволить тому, чтобы этот теплый покой продолжался и дальше. Сказитель не хочет, чтобы из-за этого страдали люди. Он не хочет, чтобы отсутствующее тепло в его жизни вдруг стало чем-то ему необходимым и желанным. Сказитель боится навредить.