И имя ему - Сказитель

— Отпусти! - Люмин коленом проезжается по земле, содрав кожу в кровь. - Я сейчас начну кричать! Итэр молчаливо наблюдает, в то время как Ноэлль нервно сжимает и разжимает кулаки. Её глаза бегают от подруги на поле боя и обратно. В конце концов, махнув на все рукой, она опускается рядом с бушующей приятельницей на колени, дрожащими пальцами справляясь с путами. — Глупая. Глупая ты, Люмин, очень глупая. Я развяжу тебя, но только при условии, что ты скроешься с глаз наших долой в безопасном месте. Поняла? - нахмуренные брови острыми ножами сходятся над переносицей, пока Ноэлль спешно освобождает Люмин. Девушка согласно кивает. Как только горящие огнем запястья ощущают свободу, Люмин сиюминутно подрывается с места, хватает с земли лук, пару стрел, чтобы в это же мгновение натянуть одну из них на тетиву. — Стой! - Ноэлль настороженно делает шаг к ней, вытянув вперёд правую руку. - Не смей, глупая. Себе же хуже. Итэр изготавливается в любой момент пресечь попытку сестры нарушить безукоризненность плана. Две пары настороженных глаз смотрят прямо в душу. Они смотрят так недоброжелательно и отчуждённо, что уверенность в их благоразумии опускается до отрицательной отметки. Люмин плохо владеет телом, когда взволнована и напугана, поэтому вылетевшая стрела отправляется в полет по ее воле лишь наполовину. Вылетает ровно в момент, когда оружие Венти пронзает грудь господина Кадзухи. От столь неожиданного видения ноги подкашиваются, и Люмин потрясённо оседает на землю. *** Сказитель не верит тому, что видит. Он не верит глазам, звукам, всему миру, вдруг ставшему ночным кошмаром наяву. Не верит ничему, что является реальностью сейчас. Кадзуха не успевает даже в сторону двинуться, когда меч прошивает насквозь - настолько резко происходит это действие. Просвистевшая стрела пролетает аккурат на уровне глаз лишённого рассудка Венти, нисколько не задев его. Покушение на жизнь исподтишка мгновенно приводит его в неописуемую ярость. Безумно ухмыльнувшись кровоточащей ране на груди некогда любимого брата, Венти вынимает меч и с горящими гневом глазами направляется в сторону, откуда прилетела стрела. — Разве я не приказал вам избавиться от проблемы?! - размахивая лезвием, изрекает он. - Никчёмные! Сказитель, лишившись внимания Венти, кажется, меньше чем за секунду оказывается рядом с возлюбленным, теперь ошеломленно распахнувшим очи. — Кадзуха. Кадзу. Кадзу. Подожди, подожди, я сейчас... - сбивчиво бормочет Сказитель, оседая на колени и чувствуя, как с каждым словом и каждой каплей крови, ушедшей из тела напротив, собственное сердце отдается глухим болезненным ударом. - Лекарей здесь нет, но моя сила... должна помочь. Ладонь, впервые дрожащая так неистово, прикасается к чужой груди, вливая потоки спасительной энергии. Это действие облегчает боль - Кадзуха начинает дышать глубже, шок в глазах сменяется осознанностью. — Ваше... Высочество. Я... в поряд... ке, - уверенно хрипит Кадзуха, хотя совершенно очевидно, что в порядке он быть не может. — Молчи. Позволь помочь тебе, - второй рукой Сказитель бережно поддерживает Кадзуху за спину. Правая ладонь все ещё вливает потоки энергии, которые позволяют Кадзухе не чувствовать себя настолько паршиво. Из носа и рта тоненькими струями стекает кровь, из ранения на груди, заливая чужую бледную руку, - тоже. Кровь, горячая и вездесущая, заливает пространство под ними, создавая целую лужу. Плевать на это, плевать на все, на целый грёбаный мир. — Ваше Высочество... - Кадзуха заходится в приступе кашля под аккомпанемент звуков хруста, хрипа и вскриков на фоне. - Ваше Высочество, нет смысла... — От усталости совсем с ума сошел?! - вопрос, который должен звучать зло и твёрдо, почему-то звучит тихо и надломленно. - Не бреди. Просто нужно немного времени... Кадзуха смотрит в глаза своего принца со смирением и нежностью. С чем он смиряется? С участью государства, со смертью матери или... О третьем варианте Скарамучча не думает. Незачем, потому что третий вариант никогда не станет реальностью. Его сил достаточно, чтобы спасти жизнь. Голос дрожит, когда Кадзуха с неизменно нежной улыбкой заваливается набок, на плечо своего принца, который от неожиданности вздрагивает. Полулёжа на Сказителе, он даёт ему возможность отстраниться левой рукой от спины и огладить свое лицо свободной от вливания энергии рукой. Кровь тянется нитями между прядей волос, когда холодные пальцы принца бережно проходятся по коже на лбу. — Не переживай, смерть не заберёт тебя у меня. Я не отдам тебя, - сбивчиво шепчет принц, лихорадочно вливая свою силу в его окровавленное тело. Он предпочитает не задумываться о том, почему рана не затягивается, сколько бы сил он не вливал в него. Он предпочитает не замечать, как медленно тускнеет жизнь в чужих глазах и как сильно вибрирует нечто под его ладонью. Он предпочитает не думать о том, что пророчество на самом деле правдиво. Он не сможет пережить, если пророчество сбудется. Он погибнет следом, если ценой собственной жизни, ценой своей светлой энергии Кадзуха избавит мир от зла и черни. Он предпочтет вечное гниение мира жестокостью, чем неравноценный обмен на его процветание. Бледнеющие губы не успевают дать ответ, как сверху раздается радостный и торжественный вопль Венти: — Пророчество сбудется! Оно обязательно сбудется! Светоч, твоя особая сила света уничтожит всю тьму, зло и жестокость мира сего. Только, к сожалению... - он делает кувырок в воздухе, орошая кровью землю. Думать о том, что он только что сделал с Ноэлль и близнецами, совершенно не хочется. - К сожалению, ценой очищения мира станет твоя жизнь. Сказитель даже не смотрит наверх, где парит Венти, приковывая все свое внимание к лицу, медленно теряющему свою живость. Кадзуха отчего-то знает, что Венти прав. Просто чувствует, что ни грамма лжи в его безумных словах нет. Пророчество сбудется, он умрет, а мир избавится от зла. Принц будет свободен. Он будет лишён оков проклятия. Если ценой его свободы является собственная жизнь - он в силах заплатить. Кадзуха даже рад тому, что своей жизнью может спасти его. Вибрация под ладонью, тщетно вливающей в чужую плоть колоссальное количество энергии, становится сильнее. Сквозь пальцы принц улавливает ослепительные белые нити света, такие тонкие, что любое движение может разорвать их. Они сплетаются воедино между собой, образуя прочную связь с внешним миром. — Вот-вот! Я говорил! - Венти размахивает мечом в воздухе, радостно крутясь. - Ещё немного, и всё, что обременяет мир, будет унич... Вторая часть слова тонет в болезненном и неожиданном хрипе, за которым следует всплеск густой крови. Нити света устремляются прямиком к Венти, прочно опутывая со всех сторон. Обездвиживают. — Эй, какого черта?! Не меня же! - Венти возмущённо хватается за нити в безуспешной попытке разорвать их. - Нет. Нет! Не того хватаете! Не того! Сказитель не обращает внимания ни на то, что происходит сверху, ни на то, насколько негодующим становится голос Венти. — Кадзу. Кадзу. Смотри на меня. Смотри, - лихорадочно шепчет принц, прижимая его к себе ещё ближе. Этого дня не должно было существовать. Кадзуха не должен был получить это ранение. В конце концов, Сказитель должен был быть внимательнее. — Смотрю. Всегда смотрю, - уголки губ со свежей горячей кровью дёргаются вверх. Одна из его рук болезненно-тяжко поднимается к лицу принца, чье дыхание давно становится быстрее, чем у лишённого сил Кадзухи. — Кадзу. Кадзу. Смотри. Не отводи взгляд. Прошу тебя, - голос содрогается на всхлип, когда чужая ладонь ложится на щеку, большим пальцем неторопливо оглаживая кожу. — Ваше Высочество... Я всегда смотрю только на тебя. С первого дня смотрю лишь на тебя одного. Венти возмущенно-болезненно причитает во весь голос, но подавить силу нитей ему не удаётся. Они всё сильнее давят на кожу, обматывая со всех сторон. Впиваются в тело до кровавых следов. Белое свечение появляется резко, ослепительно выжигая сетчатку глаз любому, кто осмелится поднять взор на него. Голос Венти исчезает в белоснежном сгустке энергии, запечатавшем его внутри, как в коконе. Кадзуха переводит взор в сторону, на этот самый ослепительный шар в воздухе. Щурит глаза, старательно выискивая в нем признаки жизни. Принц резко вскидывает голову, чтобы взглянуть на то, что происходит. Белый шар полностью поглощает в себя обезумевшего демона, не давая и шанса на спасение. Свечение сужается, стремительно изменяя размер до горошины. После - до размера гречинки, песчинки, и в конце кокон света исчезает вовсе. Вместе с энергией растворяется и Венти. — Пророчество... действительно сбывается, - полушутливо хрипит Кадзуха. - Зло... исчезает. Сказителю надлежит радоваться, но вместо этого в груди дыра становится лишь шире и объёмнее. Пророчество. Действительно. Сбывается. А это значит, что и Кадзуха... Тряхнув головой, принц склоняется над своим верным и благородным рыцарем, шепча всевозможные мольбы этому миру. — Нет, нет, нет. Ты не умрешь, Кадзу, не умрешь. Я не отдам тебя, нет, нет. Прошу тебя, - скрывать болезненные всхлипы настолько же бесполезно, насколько пытаться спасти. - Ты не можешь уйти. Не можешь. Не имеешь права. — Ваше Высочество, ну что же ты так, - Кадзуха мысленно возносит благодарность богам за то, что пророчество действительно сбывается. - Рыцарям и положено отдавать жизни за своих возлюбленных господ... Не может. Кадзуха не может оставить его. Неужели свет его жизни должен потухнуть так скоро? Это несправедливо. Это неправильно. Это очень-очень больно. Настолько, что дышать становится невыносимо трудно, а все, чем заполнены мысли - это бесконечная дыра. Бездонная, холодная, одинокая. В ней больше нет жизни. Холодные руки успокаивающе оглаживают кожу на его лице, но разве подобное может избавить от душащих слез? Прикосновения Кадзухи - холодные, слова - хриплые, а глаза... Глаза больше не сжигают лесными пожарами душу. Теперь они лишь немного теплятся гаснущими угольками. Сказитель понимает, что спасти Кадзуху не удастся, каких бы богов он не молил и сколько б сил он не истратил. Теперь это бессмысленно. Кадзуха умирает, и это изменить нельзя. Принц поднимает немыслимо опечаленный взгляд с влажными от слез ресницами. Взгляды встречаются, и в глазах Кадзухи лишь одно - согласие. Он согласен на смерть ради свободы своего возлюбленного. Сказитель не согласен. Он готов всю жизнь промучиться с проклятием, только бы Кадзуха не уходил сейчас так внезапно. — Прости, - слезы безостановочно катятся по щекам. Впервые принцу плевать на слабость, которую он проявляет перед кем-то. - Прости, Кадзу, прости. Я не смог уберечь тебя. Это моя вина. Прерывистый выдох щекочет ухо теплом. Слова Кадзухи режут в самое сердце и кромсают душу: — Нам не суждено было быть счастливыми слишком долго. Изначально... изначально моя жизнь принадлежала тебе лишь для того, чтобы однажды ею пожертвовать, - его холодные пальцы обвивают шею безутешно рыдающего принца, чьи беззвучные слезы стекают по его холодной коже. - Это мне нужно извиняться... Прости, что заставляю чувствовать тебя всё это. Хриплые слова, прерываемые после каждого слова, не просто кромсают - безжалостно рвут на части, медленно отрывая кусок плоти за куском. — Совсем... совсем глупец, - шепчет принц, утыкаясь носом в изгиб шеи своего возлюбленного. - Не должен... просить прощения. Ты не должен этого... ты должен лишь жить, каждое утро встречать рассветы и наслаждаться звёздным небом... Теперь не суждено. Не суждены сотни встреченных рассветов, не суждены тысячи звёзд, которыми можно любоваться в самом красивом уголке королевского сада, пока вокруг безмятежно порхают кристальные бабочки. Кадзуха молчаливо поглаживает до боли любимое лицо, чьи черты выучены наизусть лучше, чем увлекательные сказки, коих в своем детстве Кадзуха слышал не так уж много. Прикосновения, коими принц одаривает угасающую жизнь, нежнее, чем улыбка матери, и теплее, чем ее бережные объятия. На пороге конца, у врат Смерти, Кадзуха ни о чем не жалеет. Ни о чём. Ни о том, что повстречал своего принца, ни о том, что так безрассудно влюблен в него, ни о том, что теперь он вверяет всего себя ему в руки. В конце концов, его жизнь изначально была создана для того, чтобы умереть за него. Кровь беспрестанно стекает по телу, орошая насквозь пропитанную землю. Мягкое свечение в груди теплом окутывает чужое тело, даже если всё, что сейчас чувствует принц, - это холод. Это свечение бережно обнимает принца, окутывая со всех сторон. Несмело, словно успокаивая, мерцающие белые нити ложатся на плечи, руки, тело. Они проникают внутрь, неосязаемо исцеляя сердце и душу от проклятия. Уголки губ тянутся вверх под замедление собственного сердца. Да, Кадзуха не жалеет о прожитой жизни. И о том, что пророчество правдиво, - тоже. — Кажется, нам пора прощаться? - сожаление в голосе пробегает лишь мимолётно. Сожаление о том, что сказать всего, что хочет, просто не успеет. Должно быть, эти слова настолько ранят принца, что он в какой-то момент просто замирает, осознавая. К несчастью, понимание смысла доходит слишком быстро, чтобы можно было дать себе передышку. Принц ломается. Напополам, с хрустом, где-то внутри. Ломается, падает в бездну, на дне которой - бесконечное повторение чужих слов, каждое из которых вонзает в тело обоюдоострый ядовитый клинок. — Не хочу. Я не буду... Я не буду прощаться с тобой. Ты же... ты же всегда будешь. Со мной. Везде. Всегда. Всю жизнь. Ты не можешь проститься со мной. Мягкое свечение обволакивает тело Кадзухи, словно одеялом. Постепенно, начиная с кончиков пальцев, свечение забирает его жизнь. Как лёд на жарком солнце, он медленно исчезает, растворяясь в дымном запахе потухшего пожара, в жестокости битв и теплых объятиях человека, ради которого он существовал все свои девятнадцать лет. Принц не может поднять головы, не может успокоить себя. Обнимая человека, ради которого он готов терпеть все лишения своего мучительного проклятия, Сказитель беззвучно извиняется бесконечное количество раз. Каждое «прости» на каждую пролитую каплю крови. Каждое «прости» на каждую секунду жизни, что так безвозвратно растворяется в небытие. — Иногда в жизни происходят вещи, которые мы исправить не в силах. Тебе нужно принять. И смириться, - Кадзуха со всей нежностью поглаживает локоны его темных волос, зарываясь в них пальцами. - Когда-нибудь тебе станет легче... - прерывистый голос на мгновение затихает, чтобы со вздохом произнести: - И я правда безумный глупец, раз так безрассудно влюблен в тебя. Сказитель до крови закусывает губу, не замечая того, как сквозь закрытые веки его глаза слепит нечто яркое и мерцающее. Вспышка - несколько мгновений, странная лёгкость в груди и на плече. Затем - безмолвие. Он больше не чувствует его тепла на себе. Он не чувствует его. Не ощущает прикосновений. Когда спустя, возможно, множество веков он открывает глаза, его взор слепят первые лучи восходящего солнца. Он опускает опустошенный взгляд, но натыкается лишь на странный маленький стеклянный шарик в руке, затухающий слабым мерцающим сиянием. Принц чувствует себя так, словно ему наживую выдернули сердце. Сказитель снова поднимает пустой взгляд на безмятежный восход. Им не суждено встретить тысячи рассветов. Но Судьба позволила повстречать последний. *** Проходит, возможно, несколько столетий, прежде чем до полусмерти обеспокоенная Лиза находит его в столь отвратительном состоянии. Она что-то судорожно шепчет, - должно быть, нечто успокаивающее, - помогает встать с земли и уводит, наверное, очень далеко. Туда, где нет фантомного тепла и невысказанных слов. Кажется, Лиза тоже плачет. Наверное, плачет, потому что разобрать этого принц не в силах. Лиза что-то говорит, обнимает за плечи, но Сказитель не понимает ни слова. Он вообще ничего не слышит. Ни голосов, ни шагов. В голове звучит только голос, наполненный нежностью, звучат воспоминания, в которых Сказитель не думал о конце. Все, что угодно, кроме реальности, в которой больше нет его. Нет. Его нет. Кадзухи больше нет. Он исчез. Его не существует - он лишь воспоминание, от которого хочется рыдать навзрыд, пока не упадешь от истощения. Принц не помнит, как Лиза приводит его во дворец с десятками раненых. Не слышит голосов воинов, не видит дороги до своих покоев. Ему больше не хочется существовать.